Частная риторика

ГЛАВА V

ОРАТОРСКИЕ СОЧИНЕНИЯ, ИЛИ РЕЧИ

Определение речи

§ 252. Ораторская речь всегда пишется для убеждения, следовательно, в ней соблюдаются все правила убеждательной прозы. Убеждение тогда только может быть совершенно и решительно, когда все способности души согласно увлекают волю; посему речь есть такое сочинение, которое при изустном произношении, научая ум, возбуждая чувства, воспламеняя воображение и фантазию, склоняет волю слушателя согласно с желанием сочинителя. Следовательно успех убеждения зависит от применения речи к образу мыслей, вкусу, наклонностям, страстям, характеру и образованности слушателя. От того ораторское искусство подчинено многим условиям временным и местным: каждая страна давала ему свой характер, потому что ораторство не составляет особенной потребности духа человеческого или естественного стремления его наружу и не изображает неизменной внешней природы; оно всегда было и будет средством общественных видов и почерпает материал из того же нравственно-гражданского мира, а этот мир бесконечно изменчив. Вот почему ораторство имеет два рода законов: одни – в природе человека, другие – в характере общества; первые всегда одинаковы, вторые зависят от духа времени и от общества.

Разность древнего и нового ораторства

§ 253. В древнейших государствах Азии, по духу организации их, нельзя искать ораторского искусства; оно там принадлежало лицам, а не обществу; общественное ораторство родилось в Греции и в Афинах взошло на высочайшую степень. Там ораторство было главною причиною общественной деятельности; все правительственные должности достигались и поддерживались красноречием, даже полководцы управляли войсками посредством красноречия, и потому оно имело у них характер чисто политический. Это политическое направление послужило причиною изобретения нового ложного искусства софистики, которую часто употребляли вместо истинного красноречия люди, не имевшие высокого ума и сильной воли, необходимых для оратора; они многословным хитросплетением обольщали слушателей. Такое злоупотребление высокого, благороднейшего искусства послужило поводом положить началом ораторского учения правило нравственно прекрасное, но в искусстве ложное: только муж испытанной добродетели может быть красноречив. То же самое повторилось в Риме. По понятиям древних народов о добродетели у них это правило имело вид истины, потому что сила характера и мужество составляли главнейшую их добродетель (virtus). Без чего, конечно нельзя быть оратором, особенно народным. С падением древнего мира, все изменилось, изменилось и ораторство. И мы можем сказать: только добродетельных людей надобно допускать до ораторства.

§ 254. Софистика была источником и другого правила: Поэтом надобно родиться, а оратором можно сделаться (poetae nascuntur, oratores vero fiunt). Первая половина этого правила, безусловно, справедлива; а вторая более нежели сомнительна. Конечно, где можно было невежественную толпу взволновать и увлечь хитросплетенным многословием, там можно было научиться ораторству. Но истинное ораторство – искусство владеть и располагать умом, волею и страстями слушателей – требует столько же даров, сколько и учения. В самом деле, что может сделать словом своим человек холодный, вялый, нерешительный, равнодушный, без творческого ума, без страстей и воображения, неспособный приходить в поэтический восторг, при защите истины и добродетели?

Свойства речи и оратора

§ 255. В речи точно так же, как и рассуждении, сначала истина объясняется и доказывается, но рассуждение, объясняя и доказывая истину, выводит из мрака неведения и утверждает известность ее; оно, не ограничиваясь ни лицом, ни временем, говорит для всех и навсегда, а речь соглашает разум с чувствами известных слушателей, в определенное время, для решительного склонения воли их, не столько ясностию доводов, сколько силою красноречия, т. е. верным приспособлением речи как вообще к свойствам сердца человеческого, так в особенности к духу и наклонностям слушателей, показывая им предмет убеждения тою стороной, которая им нравится. От философа и вообще рассуждающего требуется только совершенное знание предмета и спокойствие в размышлениях, строгая связность и благородство в выражении мыслей. Оратор, сверх знания предмета, должен быть сам убежден в истине, или по крайней мере, казаться таким и чувствовать всю необходимость и важность убеждения; сверх быстроты и важности ума, должен иметь сильные и высокие чувствования, пламенное воображение; сверх телесных совершенств: наружного благородства, живости, гибкого и выразительного голоса и проч. – должен иметь сильный, решительный характер, непоколебимую волю; должен иметь свободу и силу располагать направлением чувствований, должен владеть даром слова как орудием своего дела.<… >

Разность речей

§ 264. Некоторые писатели находят существенное различие красноречий духовного или церковного, военного, академического и судебного, но, допустив отдельное существование сих родов красноречия мы должны будем по необходимости допустить многие нелепые заключения о подразделениях и науках этих красноречий. Посему мы удовольствуемся допущением только некоторой разности речей, как например: речи духовные, политические, академические, воинские, судебные, похвальные, приветственные и т. д. Все они разделяются между собою частию по целям, частию по слогу и по некоторым условным и случайным свойствам, которые наука не может определить.

Духовное ораторство

§ 265. Духовное ораторство есть принадлежность собственно мира нового, христианского. Религиозность древнего мира обнаруживалась в поэзии; область христианского благочестия несравненно обширнее: она разливается на всю жизнь и потому объемлет все роды выражения словесного и вещественного, но ораторство как высшее развитие слова есть преимущественное средство распространения веры нашей, ибо источник и предмет ее – высочайшая истина, источник вселенной. Потому целый мир проповедует нам сию высокую веру в Высочайшее Существо: бури, громы и разрушительные землетрясения внятно говорят нам о Его грозном могуществе; стройный ход планет и тончайшая организация малейших насекомых ясно говорят нам о бесконечной и всеблагой премудрости Его: Небеса поведуют славу Божию.

Оратору остается только раскрыть пред нами и объяснить эту книгу, которую человечество читает в продолжении многих веков и будет вечно читать. Первое толкование этой книги и первая проповедь веры – непосредственное откровение Творца человеку; потом Он говорил устами пророков избранному народу – это учение было грозно, оно относилось к юному человечеству. Настало время благодати: люди, примиренные с разгневанным Божеством, услышали слово небесной любви и благости сначала от самого Богочеловека, а потом из уст его учеников и апостолов и, наконец, от Боговдохновенных учителей церкви.

Обязанности проповедника

§ 266. Итак, духовный оратор, кроме общих свойств, средств и пособий, имеет много частных и особенных, которые, с одной стороны, облегчают его дело и призвание, а с другой, затрудняют его. Проповедуя славу и благость Божию, он в каждом явлении, в каждом действии и произведении природы находит истинные доказательства, незыблемые основания своих мыслей, и все это подкрепляется силою слова Христа Спасителя и Его апостолов. Ежели он имеет хотя слабую способность воодушевляться и приходить в восторг, то один взгляд на прекрасную, стройную природу приведет его в благоговейнейший восторг; но для этого он должен изучить внешнюю, физическую природу и внутреннюю природу человека, изучить взаимное их соотношение и систематически изучить не только книги Св. Писания и догматы веры, но и сказания и правила св. отцов. Главное искусство его состоит в том, чтоб словом своим действовать на разум, сердце и воображение человека, гражданина и христианина.

Предмет духовных речений

§ 267. Круг деятельности духовного оратора чрезвычайно обширен. Хотя главная и прямая обязанность его есть борьба с маловерием и утверждение истинного благочестия, однако, как блюститель духовного достоинства человеческого, он нередко должен бывает сражаться и с другими пороками своего общества; требования веры не только не возбраняют, но даже обязывают его возбуждать любовь к Отечеству, стремление к чести, к правосудию, прямодушию, мужеству, миролюбию и к другим гражданским нравственным добродетелям. Каждая из этих целей требует особых частных средств, которые предполагают знания природы, человека физического, нравственного и гражданского и умение владеть и пользоваться сими знаниями и обстоятельствами; так, например, хотя природа человека всегда и везде одинакова, но развитие его и образование различно; потому‑то проповедь или поучение для простолюдина и для образованного человека должны далеко между собою различаться. Притом, ежели проповедник имеет дело с человеком сильно верующим, то он прямо говорит ему именем оскорбленной или торжествующей церкви; а ежели слушатели проповедника слабы в вере, то прежде всего нужно действовать на смысл и сердце для утверждения веры, для воспламенения сего божественного чувствования; потом уже силою веры, сего источника всех благ он возбуждает любовь к той или другой добродетели. Итак, духовные речи и проповеди пишутся по большей части слогом сильным и высоким; ибо предмет и цель оных суть: высокие понятия о вере, о делах Бога и его святой церкви; часто слова и выражения заимствуются из языка богослужебного. Впрочем, если проповедник поучает паству свою делам общежитейским, исправляя их нравы, то может и обязан доходить до языка простого, но никогда до грубого и низкого; он должен быть образцом всего благородного и высокого.<…>

Светские речи

§ 269. Слог речей светских вообще должен соответствовать предмету и цели: политические речи излагают дела управления государственного; посему слог оных должен быть краток, силен, благороден. В речах академических или ученых, ежели в них излагается определенная какая‑либо истина, употребляется слог и вообще способ изложения тот же самый, как и в рассуждениях, кроме приступа и заключения, в которых требуется та же сила и возвышенность слога, как и вообще в речах; а ежели речь касается общих каких‑либо истин, то слог ее бывает возвышеннее, нежели в частных случаях.

Похвальное слово

§ 270. Панегирики или похвальные речи и слова требуют самого возвышенного, самого торжественного красноречия. Но возвышенность выражений есть слишком бедная дань для великих душ, которая заслуживает похвальное слово; ибо только тот достоин панегирика, кто жизнею и делами может возбудить в нас высокие помыслы. Средство изображать величие героя заимствуются не из одного размышления, но и преимущественно из истории; подвиги и труды, подъятые им на пользу человечества, изображаются живо и сильно; здесь является сила красноречия во всем своем могуществе, дабы расположить в пользу героя не только слушателей, но и отдаленное потомство. Панегирик сходствует с биографиею и с характеристикой, и тем только отличается от них, что имеет цель определительнее, теснее – возбудить удивление, уважение, а иногда и умиление к герою; а посему он изображает только одни заслуги, добродетели. И притом предметом характеристики может быть человек с великим духом, хотя бы он ничего особенного не сделал; а похвальное слово требует от лица, изображаемого в нем, не только обыкновенных заслуг, которыми довольствуется жизнеописание, но дел великих, оставляющих по себе глубокие следы улучшения человечества в каком‑либо отношении.

Судебные речи

§ 271. Речи судебные в изложении требуют точности и ясности, а в заключении – живописного изложения картин, потрясающих сердца слушателей или чувством негодования, или чувством сожаления к подсудимому.

Воинские речи

§ 272. Речи воинские более всего нуждаются в быстроте воображения, в силе, отважности мыслей и чувствований; слог в них должен быть жив, быстр, краток и силен. Оратор-воин должен пользоваться всеми обстоятельствами и случаем так, чтобы слова только указывали на предметы, которые близки к сердцам воинов и которые говорят красноречивее всякого ораторства, воспламеняя дух. Предметы речей воинских: отечество, вера и церковь, прах предков и слава их, счастие и радость или ужас семейств, доверенность к полководцу, прежние победы, слава победителей, стыд быть побежденным и многие частные обстоятельства, для памятования которых необходимо присутствие духа; для успешного действия нужны простота и внезапность, а личный пример храбрости есть лучшее заключение. Впрочем, иногда воинский оратор убеждает иметь великодушие к побежденным‑тогда напоминает он о любви христианской, о сладости прощать. Все прочие краткие речи во многом сходствуют с сими, кроме того, что уступают им в быстроте живости; в обращениях к воину часто бывает нужно в одну минуту ему напомнить в сильных словах все, что может довести его до самоотверждения. Краткая речь вообще, а следовательно, и воинская, всегда состоит из двух частей: в первой излагается причина речи, т. е. то, что заставляет говорить; а во второй – желание оратора.<…>