Сугубо доверительно

Короче, военные и руководители военной промышленности, которые одновременно являлись надежной опорой Брежнева в партии и прави­тельстве, имели свободный доступ к нему и добивались одобрения своих проектов и планов в области военного строительства (особенно это относилось к министру обороны Устинову), не будучи обремененными какими-либо знаниями или ответственностью в области внешнеполити­ческих задач. А эти военные проекты не подвергались никакому серьез­ному обсуждению или гражданскому контролю вне стен кабинетов Генерального секретаря или военных ведомств: ни в Верховном Совете СССР, ни в правительстве, ни даже в Политбюро (где они упоминались в самой общей форме - в порядке информации).

Все это вело, по существу, к бесконтрольной гонке вооружений, не вызывавшейся подчас действительной необходимостью и не очень связанной с конкретными внешнеполитическими задачами или концепциями типа разрядки. Даже принятый обеими- странами - во времена администрации Никсона - принцип военного паритета воспринимался высшим военным руководством СССР как право иметь у себя все виды вооружений, которые имелись в США (но подчас в более значительных количествах). Лозунг „догнать и перегнать Америку" продолжал действовать. Такая концепция паритета, по существу, лишала нас возможности самостоятельно определять свою военную политику. Мы шли как бы по пути, который за нас опреде­ляли американцы. В результате в 70-е и 80-е годы в СССР произошел новый резкий виток гонки стратегических и обычных вооружений (по числу танков, артиллерии, самоходных установок мы уже сильно опережали США). Все это делалось под покровом большой секретности, в глубокой тайне, вызывая подозрения за рубежом. Даже высшие чины советской дипломатической службы (кроме Громыко) ничего об этом не знали и продолжали оперировать в беседах со своими зарубежными коллегами данными, которые уже не соответствовали действительности. В отдельных случаях дело доходило и до прямой неправды, когда советские дипломаты -по ориентировкам из Москвы - утверждали, что строительство, например, Красноярской РЛС не нарушало соглашения с США по ПРО, хотя в действительности это было нарушением (как признавал в то время Генштаб в своей докладной записке Брежневу). Надо добавить - не в оправдание, конечно, но как факт, - что советские руководители сами не всегда верили, что США ведут честную игру в области контроля над вооружениями.

Своими практическими шагами мы невольно подыгрывали тем в США, кто активно культивировал „образ врага", утверждал, что для борьбы с ним необходимы сплочение нации и высокая военная готовность страны, не взирая на огромные расходы. Этим непрерывно и занимался Пентагон.

В свою очередь, эскалация военных расходов стала сказываться на внутреннем положении СССР. В конце 70-х и начале 80-х годов у нас появились признаки застоя в экономическом и социальном развитии страны. Это породило во влиятельных кругах США дополнительное искушение продолжать оказывать максимальное экономическое, политическое, психо­логическое и военное давление на СССР, продолжать гонку вооружений и таким путем существенно тормозить развитие СССР, а значит, и ослаблять его международные позиции.

Разрядка все больше и больше уходила в прошлое.

Еще одно немаловажное обстоятельство. Западные политические деяте­ли, воспринимали Брежнева в 1970-1974 годах, как человека, который был

ПОЧЕМУ ЗАКОНЧИЛАСЬ РАЗРЯДКА

В СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ НА РУБЕЖЕ 80-х ГОДОВ

в состоянии вести международные дела и переговоры и который стремился к миру и договоренностям. Во второй половине 70-х годов иностранные руководители, встречавшиеся с Брежневым, видели перед собой уже иного человека. Это хорошо осознавали и мы, советские дипломаты, во время эпизодических поездок в Москву по служебным делам. Брежнев дряхлел, меньше интересовался происходившими в мире событиями. Он отходил от прямого участия в процессе формирования позиций в важнейших перего­ворах, в том числе и по ОСВ, хотя окончательное их утверждение - впрочем, довольно формально - происходило по-прежнему под его председательст­вом. Брежнев уже не был в состоянии давать прежние волевые импульсы в пользу разрядки, и это также ускорило ее закат. А разрядка, надо сказать, в немалой степени была движима личными амбициями Генерального секре­таря, как и американских президентов.

В этой связи надо особо отметить важность личных встреч на высшем уровне, как последней инстанции, на которой принимались наиболее важ­ные решения. К сожалению, за исключением периода президентства Ник­сона, в обеих столицах недостаточно признавали необходимость регуляр­ных встреч для более откровенного обмена мнениями и возможного взаим­ного учета взглядов и интересов.

И последнее соображение. Демонтаж разрядки во многом зависел от взаимного недопонимания ее критической связи с внутренней ситуацией, общественной атмосферой, возникшей в обеих странах.

Приход к власти президента Картера в 1977 году в силу ряда объектив­ных и субъективных причин сопровождался значительными осложнениями и обострениями в советско-американских делах, неудачными попытками адми­нистрации практиковать выборочную или дозированную разрядку.

Неоправданная задержка с завершением договора об ОСВ-2 (который так и не был ратифицирован американской стороной), публичная конфрон­тация вокруг вопроса о правах человека, переключение внимания Картера на другие проблемы, включая активизацию связей с Китаем, отодвигали советско-американские отношения назад по шкале внешнеполитических приоритетов Белого дома, в то время, как сохранялось усиленное идеоло­гическое и политическое давление на СССР с целью добиться изменений в его внешней и внутренней политике. Действия Картера, рассматривавшиеся советским руководством как прямое вмешательство во внутренние дела СССР, вызывали особое раздражение в Москве.

Все это - в сочетании с бурным ходом событий в развивающемся мире в 1977-1979 годах при одновременном неоправданном конфронтационном вовлечении в них обеих великих держав и, наконец, советская интервенция в Афганистане - знаменовало развал политики разрядки в советско-амери­канских отношениях и возвращение „холодной войны".

Не скрою, наступивший новый период в советско-американских отношениях вызвал у меня, как посла и просто гражданина, непростые размышления. Главное, надо было понять, что же является эпизодом в этих отношениях - разрядка напряженности или конфронтация, чреватая даже военным столкновением? Будущее выглядело неопределенным и опасным.

ЧАСТЬ

VIII

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН,