Философские принципы

Умение Коменского примирять противоположности проявилось и в том, как он соединял самую искреннюю веру в сверхъестественное с сугубо материалистической теорией познания (гносеологией) ‑ ярко выраженным сенсуализмом.

В качестве верного ученика Френсиса Бэкона10 Ян Амос повторял: «ничего не бывает в сознании, чего ранее не было в ощущении», «материал для всех размышлений ум получает только от ощущений», «чем больше знание опирается на ощущение, тем оно достовернее». А слова и идеи (универсалии) для него лишь «одежды», в которые принято облекать чувственные впечатления.

Вот почему Ян Амос так последовательно отстаивал наглядность образовательного процесса, рекомендуя всё изучать «в натуре», и только при полном отсутствии возможности такого изучения ‑ заменять реальность картинками. Всякое иное изучения он считал «противоестественным», сводящимся к «заполнению шелухой слов, пустой попугайской болтовней, отбросами и чадом мнений».

Коменский величал наглядность «золотым правилом».11 А современные ученые называют «принцип наглядности обучения» ‑ «основным принципом педагогики».

Разумеется, воспевая наглядность, следовало верить в то, что:

1) человеческим чувствам доступно все;

2) субъективные восприятия ‑ точные копии внешнего мира.

И Коменский во все это верил с необычайной для нашего времени твердостью. Таких, как он, современные философы относят к «абсолютным познавательным оптимистам», потому что Ян Амос неоднократно повторял:

1) «в мире нет ничего, чего бы не мог обнять одарённый чувством и разумом человек»;

2) «человеческое тело вполне достаточно для бесчисленных действий».

3) внешние предметы отпечатываются в нашем внутреннем мире, как в воске или зеркале.12

Причем точность отражения зависит от того, насколько качественно размят воск или отшлифовано зеркало. Иными словами, чем больше учащийся тренирует свои органы восприятия – тем точней отражается мир. Поэтому в системе Коменского много говорится о предварительном развитии наблюдательности, внимательности, памяти, чуткости рук и т.п.

Однако простого отражения согласно учению Коменского недостаточно. Гораздо важнее правильное понимание, даруемое наставниками. Он писал: «верное и полное познание существа вещей может возникнуть в человеческом духе только тогда, когда за чувственным созерцанием вещей следует поясняющее слово учителя». Однако тут же напоминал, что «познание слов без познания вещей решительно ничего не стоит, даже прямо вредно, так как от пустой болтовни происходят все нестроения мира и грехи». А в итоге рекомендовал: «не предлагать ничего непонятного для заучивания на память».

И, наконец, если б «Великая дидактика» была написана сегодня – Коменского сочли б типичным «прагматиком-утилитаристом» американской выучки. Ведь он, как заправский янки, непрестанно подчеркивал, что в каждом предмете – самое важное то, какую пользу он приносит, чем ценен, для чего предназначен. Только такой подход, по мнению Яна Амоса, способен разбудить живой интерес обучаемых и сделать само обучение осмысленным и пригодным для жизни. Он раз за разом повторял, что каждый «живет не для учения, а для деятельности», что «не следует приниматься ни за что ненужное» и «заниматься только тем, что относится к делу».

Коменского роднит со всеми материалистами и прагматиками еще и трепетное отношение к практике как критерию истины и полигону для приобретения всех полезных навыков.

Однако ни радикальный материализм, ни матерый прагматизм не мешают Яну Амосу опираться на чисто идеалистическую аргументацию, когда она может помочь обоснованию его педагогики. Так для стимулирования веры в умственные способности учащихся Коменский готов утверждать, что «наш ум, в самом деле, более велик, чем мир, потому что содержащее должно быть более содержимого». Впрочем, как только речь заходит о воспитании скромности, утверждается прямо противоположное: «вещи так разнообразны и бесконечны, что разнообразие это не может быть предусмотрено одним человеком».

То же самое происходит, когда Коменскому хочется сделать всякую учебу целеустремленной. Тут он готов распространять самую махровую телеологию:13 дескать, целесообразность присуща всем вещам без малейшего исключения. Более того, «каждая вещь не только легко позволяет себя направлять туда, куда влечет ее природа, но и сама охотно устремляется туда и испытывает страдание, если ей в этом помешать».

Это, разумеется, типичный «анимизм»14 в стиле первобытных дикарей. Но Ян Амос не делал культа из подобной дикости. Он нисколько не ждал, что «вещи» сами во всем разберутся и образуют гармонию без вмешательства человека, ‑ наоборот настойчиво призывал действовать, утверждая, что практика намного важнее теории, а умение куда полезней знаний. И даже готов был признать, что философия в некоторых случаях «только мешает».