Глава 5

Геополитика постсоветского пространства

Стремление России сохранить свое влияние в постсоветском простран­стве сталкивается сегодня с интересами крупнейших мировых держав: с ЕС и США — на западе, с Турцией, Ираном и Китаем — на востоке. В это соперничество косвенным образом вовлечены также Пакистан и Индия. Дело в том, что через евразийское постсоветское пространство проходят важные транспортные сети, которые способны соединить на­иболее коротким путем промышленно развитые районы Запада с бога­тыми полезными ископаемыми, но весьма удаленными районами Ев­разии на востоке, что необычайно важно с геополитической точки зрения. В постсоветском пространстве сосредоточены огромные запа­сы газа, нефти, золота, никеля и других цветных металлов. В недрах регионов Центральной Азии и бассейна Каспийского моря хранятся запасы природного газа и нефти, превосходящие месторождения Ку­вейта, Мексиканского залива и Северного моря.

Именно поэтому таким важным является вопрос о прокладке тру­бопроводов и средств коммуникаций через Евразию. Если основные трубопроводы будут по-прежнему проходить по территории России к российским терминалам в Новороссийске на Черном море, то боль­шинство районов постсоветского пространства останется в политиче­ской зависимости от России, и Москва при этом будет занимать силь­ные позиции, решая, как делить новые богатства Евразии. И наоборот, если новые трубопроводы будут проложены через Каспийское море к Азербайджану и далее к Средиземному морю через Турцию, а другие протянутся через Афганистан к Аравийскому морю, то не будет ника­кой российской монополии в доступе к богатствам Евразии.

После распада СССР постсоветское пространство отличается внутренней нестабильностью. Каждая из новых независимых стран СНГ страдает от серьезных внутренних проблем. Все они имеют гра­ницы, которые являются либо объектом претензий соседей, либо зо­нами этнических и религиозных конфликтов. Если первоначально Содружество Независимых Государств геополитически преследовало одну важную цель — обеспечить мягкий передел пространства быв­шего СССР, то сегодня СНГ представляет собой искусственное обра­зование с весьма эфемерными структурами.

Сфера геополитического влияния постсоветской России неуклон­но сокращается: потеря Прибалтики, особенно таких портов, как Ри­га и Таллин, значительно ограничила доступ России к Балтийскому морю; независимость Украины привела к утрате Россией ее домини­рующего положения на Черном море, где Одесса была ключевым морским портом для торговли со странами Средиземноморья; на юго-востоке понизился статус России в зоне Каспийского бассейна.

233

С по­явлением новых независимых националистических государств в Закав­казье и Средней Азии в некоторых местах юго-восточная граница России была оттеснена в северном направлении более чем на тысячу километров.

Хотя в Концепции внешней политики Российской Федерации, принятой летом 2000 г., «обеспечение соответствия многостороннего и двустороннего сотрудничества с государствами — участниками Со­дружества Независимых Государств (СНГ) задачам национальной бе­зопасности», названо приоритетным направлением, российские гео­политические интересы в постсоветском пространстве по-прежнему четко и однозначно не сформулированы. Если геополитике СССР в Евразии был присущ дух наступления и экспансионизма, то геополи­тика постсоветской России носит откровенно оборонительный харак­тер. Другими словами, Москва пытается спасти то, что у нее осталось от прежних геополитических плацдармов в Евразии.

В целом геополитика России в постсоветском пространстве стоит перед дилеммой: Москва слишком слаба политически, чтобы полно­стью закрыть это пространство для внешних сил, и слишком бедна, чтобы разрабатывать богатства Евразии исключительно собственны­ми силами. Геополитический расклад сил в постсоветском простран­стве весьма образно характеризуют слова В.П. Лукина: «В прошлом Россия видела себя во главе Азии, хотя и позади Европы. Однако затем Азия стала развиваться более быстрыми темпами... и мы обнаружили самих себя не столько между "современной Европой" и "от­сталой Азией", сколько занимающими несколько странное промежу­точное пространство между двумя "Европами"»¹.

Геополитические притязания других политических акторов в реги­оне выглядят более определенно. 3. Бжезинский подчеркивает, что первостепенный интерес Америки состоит в том, чтобы помочь обес­печить такую ситуацию, при которой ни одна держава не контролиро­вала бы данное геополитическое пространство, а мировое сообщество имело бы к нему беспрепятственный финансово-экономический до- . ступ². Америка прежде всего заинтересована в разработке богатств Ев­разии, в прокладке новой сети нефтепроводов и транспортных путей, которые соединят регионы Евразии непосредственно с крупными центрами мировой экономической деятельности через Средиземное и Аравийское моря так же, как и по суше.

¹ Our Security Predicament // Foreign Policy. 1992. № 88. P. 60.

² См.: Бжезинский З. Великая шахматная доска. С. 178.

234

Поэтому американская стра­тегия в отношении России состоит в том, чтобы дать отпор стремлени­ям России по монополизации доступа в постсоветское пространство. Бжезинский называет несколько геополитических центров СНГ, которые, по его мнению, заслуживают мощнейшей геополитической поддержки со стороны Америки. Это Украина, Азербайджан, Узбеки­стан, Казахстан. Хотя роль Киева по замыслу американского стратега является ключевой, в то же время Казахстан (с учетом его масштабов, экономического потенциала и географически важного местоположе­ния) также заслуживает американской поддержки и длительной экономической помощи. Бжезинский подчеркивает, что со временем экономический рост в Казахстане мог бы помочь перекинуть мосты через трещины этнического раскола, которые делают этот среднеази­атский «щит» столь уязвимым перед лицом российского давления¹.

Для реализации своих планов в постсоветском пространстве США действует в нескольких направлениях. Во-первых, Вашингтон препятствует интеграционным процессам в СНГ, поддерживая сепа­ратистские националистические устремления новых независимых государств. Во-вторых, активно используются экономические рыча­ги влияния под предлогом содействия в становлении рыночной эко­номики, развитии рыночных реформ, что в целом призвано создать благоприятные условия для проникновения американского капитала в постсоветское пространство. В-третьих, всячески поощряется ин­теграция постсоветских государств в мировое сообщество, междуна­родные политические и финансовые организации, участие в диалоге по безопасности и сотрудничеству с целью активного противостоя­ния российским геополитическим интересам в постсоветском прост­ранстве.

В долгосрочном плане предусматривается соединение линий элек­тропередачи и газопроводных систем республик Закавказья, прикас­пийских стран Центральной Азии, Ирана и Турции и создание транспортно-экономического коридора из Центральной Азии в Европу — так называемого «Великого шелкового пути» в современном вариан­те. Известно, что в 1999 г. Конгресс США принял доктрину «Страте­гия шелкового пути», которая направлена на организацию транзита энергоносителей через Турцию в обход России. В средствах массовой информации этот проект представили как открытие нового нефтяного Клондайка, богатства которого сравнимы с богатствами Персидского залива. Запасы нефти Каспия были оценены в 178 млрд барре­лей, тогда как на самом деле они составляют 10—12 млрд.

' См.: Бжезинский 3. Великая шахматная доска. С. 180.

235

Уже в янва­ре 1999 г. проект был готов, но денег на реализацию этого проекта пока нет. Некоторые российские геополитики справедливо подчерки­вают, что Запад разыгрывает здесь очередной конфронтационный сценарий: американцы «столбят» участки и «замораживают» их до лучших времен — когда потребуется оказать политическое давление в регионе¹.

В постсоветском пространстве Америка разделяет общие интересы со стабильной прозападной Турцией. Турецкие националисты видят новое предназначение тюркских народов во главе с Турцией в том, чтобы доминировать в бассейне Каспийского моря и в Средней Азии. Геополитические устремления Турции к региональному влиянию в определенном смысле несут в себе остатки имперского чувства отда­ленного прошлого. Как известно, Оттоманская империя в XVI в. включала в своем составе страны Закавказья, хотя ей и не удалось подчинить Среднюю Азию. Сегодня Турция заявляет о себе как по­тенциальный лидер расплывчатого сообщества тюркоязычных стран, используя свой экономический и политический капитал для геополи­тического преобладания в регионе. Один из путей достижения этой цели связан со строительством нефтепровода Баку—Джейхан.

Турецким амбициям в Средней Азии и Закавказье противостоит влияние Ирана, который также предлагает свою концепцию ислам­ского общества. Турки и персы исторически противостояли друг дру­гу в этом регионе. Напомним, что когда-то государство Ахменидов (.персов) охватывало территории Туркменистана, Узбекистана, Таджи­кистана, Афганистана, Турции, Ирака, Сирии, Ливана и Израиля. Не­смотря на то что сегодняшние геополитические устремления Ирана более скромные и направлены главным образом на Азербайджан и Афганистан, тем не менее идея мусульманской империи живет в по­литическом сознании религиозных лидеров Ирана.

Иран активно использует экономические рычаги для распростра­нения своего влияния в регионе. Извлекая выгоды из своего геогра­фического положения, Иран старается расширить сеть транспортных коридоров через свою территорию, участвует в строительстве нефте- и газопроводов к портам Персидского залива. Значительные объемы казахстанской и азербайджанской нефти уже перекачиваются через трубопроводную систему на севере Ирана.

¹ См.: Савельев А.Н. Постсоветское пространство: российско-американский кон­фликт понимания // Советы по внешней политике. 2001. № 1. С.148.

236

Сделки на основе взаимо­зачетов заключаются на иранском нефтяном терминале на острове Харг в Персидском заливе.

США стремятся противодействовать амбициозным иранским уст­ремлениям в Прикаспийском регионе, стараясь изолировать Иран от мирового сообщества, используя как предлог обвинения Ирана в под­держке терроризма. Это заставляет Тегеран искать политической под­держки России. У Ирана и России имеется частичное совпадение интересов и по другому важному геополитическому вопросу: обе страны заинтересованы в ограничении влияния пантюркизма в регионе.

Все более сильным актором в постсоветском пространстве высту­пает Китай. Новые государства Закавказья и Средней Азии служат бу­фером между российскими и китайскими интересами, но в то же вре­мя энергоресурсы постсоветского пространства выглядят необычайно привлекательными для Пекина. Получение прямого доступа к ним — без какого бы то ни было контроля со стороны Москвы — является перспективной геополитической целью Китая.

Пекин сегодня является серьезным конкурентом США и России в борьбе за казахстанскую нефть. Китайская дипломатия добилась зна­чительных успехов в этом вопросе в последние годы. Достаточно на­звать два наиболее важных межправительственных соглашения: в 1997 г. в Алма-Ате были подписаны договоры «О сотрудничестве области нефти и газа» и «О прокладке двух нефтепроводов». Пекин пла­нирует вложить значительные средства в освоение нефтяных богатств Казахстана и Центральной Азии, поскольку на территории самого Китая мало энергоресурсов.

Сегодня уже весьма заметны результаты активной деятельности новых политических акторов в постсоветском пространстве: введен­ный в действие нефтепровод Баку—Супса уменьшил зависимость Азербайджана от России в перекачке нефти на западные рынки; стро­ительство железной дороги Теджен—Сераха—Мешхед открыло новые возможности Туркмении и Узбекистана для развития экономических связей с Ираном; открытие Каракорумского шоссе стало важным транспортным мостом между Китаем, Киргизией и Казахстаном. Планируется строительство железнодорожной магистрали через Иран к Персидскому заливу¹.

Сильной стороной российского геополитического влияния в пост­советском пространстве остается то, что там сегодня проживает около 65 млн русских, во многом предопределяя активность России в ближнем зарубежье.

¹ См.: Хан Сам Гу. Этнонациональные конфликты в Закавказье и Центральной Азии в контексте их геополитического положения. М., 2002. С. 157.

237

Только на Украине проживает 10 млн этнических русских, а свыше одной трети ее населения считает русский язык род­ным. Русскоязычные составляют половину населения Казахстана (около Ю млн человек). Некоторые аналитики считают, что проблема русскоязычного населения в странах СНГ во многом стимулирует на­пряженность в отношениях России с новыми независимыми государ­ствами¹.

Вместе с тем российские геополитики с сожалением констатиру­ют угасание русской культурной традиции, образования на русском языке, а также массовую миграцию русскоязычного населения из постсоветского пространства. В недалеком прошлом благодаря ру­сифицированности значительной части национальной элиты как властной, так и культурной, были существенно облегчены политиче­ские контакты между Россией и новыми независимыми государст­вами. Сегодня происходит поспешное вытеснение русского языка из официального обихода, падение выпуска русскоязычной литерату­ры, что сокращает пространство русского влияния. Это серьезный геополитический просчет Москвы: для поддержания' культурного влияния необходимо не так уж много средств, а социокультурный потенциал геополитики в информационном обществе представляет собой один из весомых факторов, который опрометчиво сбрасывать со счетов.

Парадокс сегодняшней ситуации состоит в том, что пока ослаб­ление русского культурного влияния и вытеснение русского языка на первый взгляд ничем не компенсируется. Надежды новых постсо­ветских элит в Закавказье и Средней Азии на то, что на смену русскому языку со временем придет английский или турецкий, пока не оправдались. Для массового распространения этих языков на об­ширных постсоветских пространствах нет ни соответствующих ус­ловий, ни финансовых средств. Даже в США идея внедрения анг­лийского языка в систему постсоветского образования не получила пока поддержки.

Однако если посмотреть глубже, то окажется, что возникший со­циокультурный вакуум сегодня в большинстве постсоветских госу­дарств заполняет исламский фактор: активное распространение ис­ламского культурного влияния. Усиление влияния исламистов ведет к активизации радикальных партий и организаций, что особенно за­метно в политической культуре центральноазиатских государств.

¹ См.: Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М., 2001. С. 281. -

238

Можно с большой долей вероятности предположить, что в перспек­тиве возможна не только легализация исламистов, но и их участие во власти. Это уже произошло в Таджикистане, где правительственная коалиция включает Объединенную таджикскую оппозицию, в кото­рой основную роль играет Партия исламского возрождения Таджи­кистана. Националистические настроения умело подогреваются За­падом, что в условиях ослабления русского культурного влияния неизбежно будет приводить к повторению «таджикского» политиче­ского варианта.

Российские геополитики справедливо подчеркивают, что в постсо­ветском пространстве сегодня испытываются новые глобальные техно­логии, сутью которых является политическая дестабилизация и нару­шение статус-кво государств без применения военной силы. К числу таких технологий относится подкуп элит; «развращение свободой»; поощрение этносуверенитетов; поощрение русофобии окраин и наци­онального нигилизма с тем, чтобы убедить русских, что «быть рус­ским — стыдно»; деморализация и дегуманизация общественного со­знания через культурную экспансию и вестернизацию культуры; захват плацдармов в решающих областях национальной экономики; перевод внутриполитических отношений в режим «битв олигархов»; разруше­ние дееспособных национальных экономических и других структур; поддержание перманентного реформирования органов государствен­ной власти и достижение состояния безвластия в стране; перевод госу­дарства в режим зависимости от всего «извне»¹.

Москва изначально избрала тактику невмешательства в развитие политических процессов в новых независимых государствах. Во мно­гом именно поэтому постсоветское пространство за прошедшее деся­тилетие отмечено процессами архаизации и демодернизации, сужени­ем ареала европейского Просвещения. Объективно доминирующей политической тенденцией стало развитие авторитарных политических режимов на границах Российской Федерации, в которых в той или иной форме осуществляются подавление и нарушение прав русскоязычного населения и других нетитульных этносов.

Наиболее жесткий из существующих режимов находится сегодня в Туркменистане. В Казахстане и Узбекистане национальные противо­речия имеют тенденцию к усилению. Туркменистан, географически защищенный Казахстаном от какого-либо прямого контакта с Росси­ей, активно развивает политические связи с Ираном в целях ослабле­ния своей прежней зависимости от России и получения доступа на мировые рынки.

' См.: Владимиров А.И. Военная реформа в России. Новосибирск, 2000. С. 46—47.

239

Большинство республик Средней Азии пользуются значительной поддержкой Турции, Саудовской Аравии, Ирана и Пакистана. Происходит формирование враждебных России «осей» и коалиций, примером чему может служить наметившаяся «ось»: Ки­ев—Ташкент—Баку—Тбилиси.

Развитие геополитических противоречий в постсоветском прост­ранстве может привести к двум основным сценариям: либо восторже­ствует идея реинтеграции постсоветского пространства, либо победят центробежные силы, враждебно настроенные по отношению к Рос­сии. При этом очевидно, что усиление националистических дикта­тур — это окончательное поражение и пресечение традиций высокого Просвещения и в долгосрочном плане — это путь войн.

Уже сегодня существует несколько опасных очагов напряженно­сти, где пока не ведутся широкомасштабные военные действия, однако ситуация остается взрывоопасной, а ее развитие — непред­сказуемым. На Кавказе сохраняется угроза возобновления «заморо­женных» конфликтов между Арменией и Азербайджаном (из-за Нагорного Карабаха), постоянно «тлеет» очаг напряженности в Чечне, сохраняется опасность военных столкновений по линии грузино-аб­хазского вооруженного конфликта. Конфликты в Центральной Азии провоцируют региональные, этнические и религиозные противоре­чия. Гражданская война в Таджикистане, вооруженные столкнове­ния на юге Ферганской долины, на границах Узбекистана, Таджики­стана и Киргизии превратили Центральную Азию в «евразийские Балканы».

Следует подчеркнуть, что в последнее время наметилась еще одна новая тенденция в геополитике постсоветского пространства: на тер­ритории СНГ началось размежевание по интересам в военно-полити­ческой области. С одной стороны, активизируется ГУУАМ — Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан и Молдавия, с другой — Таможен­ный союз, преобразованный в ЕврАзЭС (Евразийское экономическое сообщество) — Казахстан, Белоруссия, Киргизия, Таджикистан и Рос­сия. При этом последний формируется как самостоятельная регио­нальная система, особенно в связи с конфликтами в Афганистане и Таджикистане, с исламским фактором и каспийской нефтью. Хотя ос­новными причинами создания двух этих организаций являются эко­номические факторы, не исключено, что в случае обострения полити­ческой обстановки страны, входящие в эти блоки, будут оказывать друг другу и военную помощь. Несомненно, военно-политические размежевания на постсоветском пространстве усиливают напряжен­ность и нестабильность в Евразии.

240

Россия по совокупному геополитическому потенциалу могла бы претендовать на роль стабилизирующего фактора в Евразии. Стрем­ление сохранить в Кавказском, Каспийском и Центрально-Азиат­ском регионах свое экономическое и военно-политическое присутст­вие, ответственность за судьбу этнических русских, проживающих в конфликтных зонах, прямое воздействие нестабильности в постсо­ветском пространстве на этнополитическую ситуацию в пригранич­ных района Российской Федерации, необходимость предотвращать угрозу распространения религиозного экстремизма и терроризма — все эти причины заставляют Россию так или иначе участвовать в кон­фликтах Закавказья и Центральной Азии.

Российские геополитики отмечают, что военное присутствие, пре­бывание российских воинских подразделений за пределами своей страны не обеспечивают Москве ожидаемого политического и эконо­мического влияния в ближнем зарубежье. Российские воинские и по­граничные контингента, сделав «грязную работу» по прекращению кровопролития, часто становятся объектом манипулирования для по­литиков противоборствующих сторон.

Между тем умелый акцент на миссии миротворчества в постсовет­ском пространстве мог бы помочь России решить сразу две задачи: оказывать влияние на геополитическую ориентацию новых независи­мых государств и поддерживать стабильность на своих границах. Дав­но известно: тот, кто играет роль миротворца, одновременно обладает и контролем над пространством конфликта. Статус и функции миро­творческих военных подразделений должны быть хорошо проработа­ны юридически и прочно закреплены в документах СНГ, чтобы ис­ключить возможные политические спекуляции. Пока этого не произошло, Запад старается всеми силами интернационализировать миротворческие акции России с целью ограничения ее геополитичес­кого влияния.

Вместе с тем необходимо заметить, что многие конфликты пост­советского пространства невозможно разрешить силой оружия: они требуют гибкого сочетания дипломатических и экономических средств. К числу таких методов можно отнести создание в конфликт­ных приграничных районах анклавов свободных экономических зон, введение института двойного гражданства, что существенно смягчи­ло бы остроту гуманитарной проблемы, связанной с режимом пере­сечения государственных границ для жителей приграничных терри­торий.

Договор о коллективной безопасности стран — членов СНГ, кото­рый должен был стать основным механизмом достижения стабильности в ближнем зарубежье, к сожалению, во многом является просто декларацией о намерениях. А.И. Владимиров — вице-президент Кол­легии военных экспертов РФ, с тревогой пишет о том, что постепен­но российские военные покидают одну страну за другой.

241

Несмотря на наличие большого количества двусторонних договоров, не налажено сотрудничество в постсоветском пространстве в военно-экономичес­кой и военно-технической сферах, в деле производства и поставок во­оружений и военной техники даже в рамках основного Договора о коллективной безопасности между Арменией, Казахстаном, Кирги­зией, Россией, Таджикистаном, Узбекистаном, Азербайджаном, Бела­русью и Грузией¹.

Сегодня складывается опасная тенденция к пересмотру Договора о коллективной безопасности, объединяющего 9 из 12 стран СНГ. Все чаще раздаются призывы, что необходимо изменить этот договор, а некоторые из стран заявляют о возможном выходе из него. Грузия, Азербайджан и Узбекистан в апреле 1999 г. приостановили свое член­ство в этой организации, переориентировавшись на натовскую про­грамму «Партнерство во имя мира» и откровенно антироссийский ГУУАМ. Обострились разногласия между Россией и государствами Прикаспия относительно статуса Каспийского моря, контроля над его нефтяными районами, транспортными коридорами и маршрута­ми доставки энергоносителей, что привело к открытому соперничест­ву между Россией, Азербайджаном, Казахстаном, Туркменистаном и Ираном,

В результате вокруг Закавказья и Центральной Азии начала скла­дываться принципиально новая геополитическая ситуация, которую аналитики назвали «второй большой игрой». В южном блоке выступа­ют Турция, Туркменистан и Узбекистан. В северный блок входят Рос­сия, Китай, Иран, Казахстан, Киргизстан, Таджикистан². При таком геополитическом раскладе сил России надо либо наращивать свое экономическое и военно-политическое присутствие в постсоветском пространстве, что во многом по экономическим причинам является пока непосильной задачей, либо вести активную дипломатическую работу по созданию работоспособной системы коллективной безо­пасности в СНГ.

Если последнего не произойдет, то страны СНГ в поисках других миротворцев станут все чаще апеллировать к Западу, ООН, ОБСЕ, что уже отчасти и происходит, .запад активно поддерживает эти устремле­ния, чтобы сделать конфликты постсоветского пространства объек­том геополитического торга с Россией.

1 См.: Владимиров А.И. Военная реформа в России. Новосибирск, 2000. С. 49.

² См.: Кан Сам Ту. Этнонациональные конфликты в Закавказье и Центральной Азии в контексте их геополитического положения. С. 156.

242

Манипулирование конфлик­тами становится одним из важных элементов нефтяной политики: игры вокруг каспийской нефти имеют скрытый геополитический подтекст, суть которого — противодействие интеграции постсовет­ского пространства. Многие геополитики отмечают, что существует определенная связь между «картой конфликтов» и «картой маршру­тов»: почти все предполагаемые маршруты нефтепроводов пролегают через зоны этнических конфликтов.

Возникает серьезный вопрос: что можно противопоставить поли­тике дезинтеграции в постсоветском пространстве?

Российские геополитики в разное время предлагали четыре основ­ных варианта интеграции постсоветского пространства.

Исторически первым был либеральный «прозападный вариант» интеграции по модели Европейского союза под эгидой Москвы. Он был в начале 1990-х гг. опубликован Советом по внешней и оборон­ной политике в официальном докладе «Стратегия для России», где развивалась концепция «постимперской просвещенной интегра­ции» как программа действий для постсоветского экономического пространства. 3. Бжезинский одним из первых дал отпор «реставра­ции русского империализма»: «...упор на-«ближнее зарубежье» не был просто политически мягкой доктриной регионального эконо­мического сотрудничества. В ее геополитическом содержании имел­ся имперский контекст. Даже в довольно умеренном докладе в 1992 г. говорилось о восстановившейся России, которая в конечном счете установит стратегическое партнерство с Западом, партнерство, в ко­тором Россия будет «регулировать обстановку в Восточной Европе, Средней Азии и на Дальнем Востоке»². В результате политического давления Запада даже этот «мягкий» либеральный вариант интегра­ции не состоялся.

Второй вариант интеграции представляет собой славянофильскую геополитическую версию, в основе которой лежит «славянский союз» России, Украины и Белоруссии. Сегодня сделаны реальные шаги только на пути достижения российско-белорусской интеграции. 25 декабря 1998 т. была подписана Декларация о дальнейшем едине­нии Белоруссии и России, 2 декабря 1999 г. — договор о создании Союзного государства.

2Бжезинский 3. Великая шахматная доска. С. 135.

243

Однако эти документы носят рамочный характер: реальные политические соглашения, на основе которых можно было бы решать вопросы единой валютной, экономической и хозяйствен­ной политики, до сих пор не достигнуты.

На российско-белорусский интеграционный процесс пытаются активно влиять международные акторы: прежде всего США и ЕС. Это происходит разными путями: через открытую поддержку оппозиции, непризнание результатов президентских выборов, торговые и эконо­мические санкции. Цель одна — любыми способами помешать инте­грации, поскольку реальное появление на политической сцене Союз­ного государства России и Белоруссии существенно изменило бы расстановку сил на геополитической карте Евразии.

Третий вариант интеграции постсоветского пространства предла­гают евразийцы во главе с А.Г. Дугиным, который подчеркивает в сво­их работах, что Россия «как сердце Евразийского острова, как Heartland, в актуальной геополитической ситуации лучше всех ос­тальных регионов могла бы противостоять атлантистской геополити­ке и быть центром альтернативного Большого пространства»¹.

«Умеренный» вариант евразийства был разработан президентом Казахстана Н. Назарбаевым, выдвинувшим концепцию «Евразий­ского союза» в качестве альтернативы безликому и неэффективно­му СНГ. Дело в том, что в Казахстане произошел раскол между ко­ренными казахами и русскими переселенцами, число которых приблизительно одинаково. Поэтому возникло стремление найти формулу, которая могла бы несколько ослабить давление Москвы, направленное на политическую интеграцию. Назарбаев утвержда­ет, что Евразия — определяемая географически в границах, анало­гичных границам Советского Союза, — представляет собой орга­ничное целое, которое должно также иметь и особое политическое измерение.

В определенном смысле в качестве четвертого проекта интеграции можно рассматривать подписание относительно недавно — на встре­че глав государств СНГ в Москве в июне 2000 г. — соглашения о созда­нии совместного антитеррористического центра в рамках СНГ. Участ­вовать в нем отказалась только Туркмения, которая придерживается принципиальной позиции не входить ни в какие политические объе­динения в СНГ. Речь идет о том, чтобы сделать антитеррориетический центр одновременно и центром военно-политической интеграции стран СНГ.

¹ Дугин А.Г. Основы геополитики. М., 1997. С. 423.

244

Все эти концепции интеграции страдают одним существенным изъяном — они имели некоторую поддержку Кремля (на разных эта­пах современной политической истории), но их не поддержали пост­советские элиты новых независимых государств СНГ (за исключени­ем Белоруссии). В результате они так и остались проектами.

На мой взгляд, реальной концепцией интеграции постсоветского пространства в современных условиях могла бы стать геоэкономичес­кая модель. К счастью, организация странами Запада «санитарного кордона» вокруг России так и не удалась. Российские геополитики отмечают сегодня первые скромные успехи экономической реинте­грации постсоветского пространства. Москва распространяет свое влияние прежде всего экономическими методами: осуществлен про­ект строительства нефтепровода Тенгиз — Новороссийск, который был открыт в марте 2001 г., что помешало осуществлению американ­ского проекта по строительству нефтепровода Баку — Джейхан через Турцию (в обход России). Новый министр энергетики США С. Аб­рахам указал на экономическую нецелесообразность строительства этого нефтепровода, несмотря на политическое давление со сторо­ны тогдашнего госсекретаря США К. Пауэлла, поддерживающего проект¹.

Россия активно участвовала в создании железнодорожного паром­ного комплекса Поти — порт «Кавказ», который должен осуществить железнодорожное сообщение с Арменией через порт Батуми. Разви­вается сотрудничество в рамках «Шанхайской пятерки» — РФ, КНР, Киргизия, Казахстан, Таджикистан. Начало действовать Евразийское экономическое сообщество — РФ, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан.

Россия сегодня объективно все еще является наиболее влиятель­ным геоэкономическим субъектом Евразии: в ее распоряжении нахо­дятся наиболее дефицитные ресурсы Евразии — нефть и газ. Однако она еще недостаточно использует экономические рычаги влияния в своей геополитической стратегии. Для усиления интеграционных процессов в постсоветском пространстве можно было бы эффективно использовать современные геоэкономические методы: переход к же­стко избирательной системе распределения дефицитных энергоре­сурсов, введение принципа экономических преференций — системы внутренних цен на энергоресурсы и другое дефицитное сырье. Это способно создать дополнительные стимулы к экономическому и политическому объединению, активизировать интеграционные процес­сы в постсоветском пространстве.

¹ См.: Савельев А.Н. Постсоветское пространство: российско-американский кон­фликт понимания // Советы по внешней политике. 2001. № 1. С. 149.

245

Тем самым новая геоэкономичес­кая модель интеграции постсоветского пространства могла бы стать реальной альтернативой процессу деиндустриализации и архаизации в ближнем зарубежье. Можно смело предположить, что вслед за гео­экономикой последует и геополитика — важно только не упустить инициативу. Слишком много сегодня поставлено на карту постсовет­ского пространства...

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Почему геополитика постсоветского пространства обладает приоритет­ным значением для России?

2. Какие действия предпринимают США, чтобы держать ситуацию на постсоветском пространстве под контролем?

3. Каковы основные геополитические противоречия между Россией, США, Китаем, Турцией на постсоветском пространстве?

4. Какие геополитические сценарии наиболее вероятны на постсоветском пространстве в XXI в.?

ГЛАВА6

Европейская геополитика в поисках нового вектора силы и

атлантическая стратегия США

Ключевой вопрос европейской геополитики в последние годы — во­прос, сможет ли объединенная Европа стать реальным противовесом США в глобальном мире. Несмотря на то что процесс интеграции идет медленно и противоречиво, уже сейчас очевидно, какие беспре­цедентные возможности он открывает для европейцев в сфере эконо­мики, политики и обороны. Процесс создания Европейского союза и единой европейской валюты позволил во многом сблизить основные показатели экономического и военного развития европейских стран и США (см. табл.), но противоречия стратегического характера при этом не исчезли, а, напротив, обострились. Эксперты считают, что совокупная экономическая мощь Западной Европы в начале XXI в. фактически сравнялась с американскими показателями — 19,8% мирового ВВП, США — 21%. Сегодня по уровню населения Европа превосходит США на 40%, доля ЕС в мировом экс­порте непрерывно растет и уже сейчас значительно превосходит долю США (37% - ЕС, 16,5% - США).

246

По прогнозам европейских аналитиков, современные тенденции свидетельствуют о том, что США и Европейский союз находятся на пороге широкомасштабного торгового и экономического конфлик­та. Во многом это происходит из-за того, что евро отвлекает значи­тельные финансовые потоки с американского рынка, осложняет де­фицит американского бюджета, становится мощным конкурентом доллара в международных расчетах, ослабляет Америку в ее стремле­нии диктовать фиксированные цены на нефть и другие сырьевые ма­териалы.

Некоторые американские эксперты высказывают предположение, что единый валютный союз может превратить основанную на господ­стве доллара мировую финансовую систему в новый двуполюсный мир — «доллар—европорядок». Нынешняя зона единой европейской валюты — самая обширная в мире зона богатых стран — потребителей дорогих товаров мирового рынка. В 1999 г. еврооблигации составили44% всех облигаций, выпущенных в мире, в то время как на доллар пришлось 43%!. Европейский союз осуществляет непрерывную тор­говую экспансию, заключив соглашения об ассоциации с 80 страна­ми.

247

Принимая во внимание значительные размеры зоны евро, многие компании в Латинской Америке, Азии, Восточной Европе и Север­ной Африке стремятся снизить долю операций в долларах, расширяя сеть контрактов в евро. Все наметившиеся тенденции свидетельству­ют о закате «эры доллара» как единственной мировой валюты.

Известный американский геополитик Г. Киссинджер заметил, что «создание Европейского валютного союза ставит Европу на путь, ко­торый противоположен атлантическому партнерству последних пяти десятилетий... Нет никаких оснований предполагать, что объединен­ная Европа когда-либо добровольно пожелает помочь Соединенным Штатам в их глобальном бремени»². Еще более категорично выска­зался министр иностранных дел Франции Ю. Ведрин: «Европа долж­на создать противовес доминированию Соединенных Штатов в мно­гополюсном мире»³.

Подобные заявления крупных политических фигур Европы и США — не пустые декларации. За ними скрываются не только суще­ственные различия в европейской и американской экономической политике, но и стратегические геополитические разногласия. По су­ществу, они касаются трех основных направлений:

1. европейцы оценивают международные коллизии с региональ­ной точки зрения, США — с глобальной;

2. при возникновении международных конфликтов и проблем ев­ропейцы предпочитают действовать через международные организа­ции, США — односторонне;

3) при урегулировании конфликтов европейцы предпочитают ис­пользовать политические и экономические возможности, США не исключают для себя военного решения проблем.

Накопилось также достаточно много разногласий более частного порядка: по вопросам либерализации мировой экономики, глобаль­ного потепления, политики в области энергетики, антитрестовского законодательства (например, о слиянии компаний «Боинг» — «Макдоннел-Дуглас»), по поводу американских экономических санкций, о путях стимулирования экономики, по поводу импорта стали и машин из Европы и пр.

¹ Everts S. America and Euroland // World Policy Journal. Winter 1999/2000. P. 26.

² The National Interest. Spring. 1999. P. 21. .

³ Foreign Affairs. March-April. 1999. P. 45.

248

В последние годы европейцы заложили основания новой доста­точно независимой политики в области обороны и безопасности. Важными вехами на этом пути стали: Маастрихтское соглашение 1991 г., в котором было решено «сформулировать общую оборонную политику»; Амстердамский договор 1997 г., где была реально сформу­лирована общая стратегия Европейского союза и создан пост верхов­ного представителя Европейской комиссии, ответственного за общую внешнюю и оборонную политику; саммит ЕС в Хельсинки в 1999 г., на котором было принято решение о создании в двухлетний срок едино­го корпуса быстрого реагирования в 60 тыс. человек, а X. Солана на­значен верховным представителем ЕС, ответственным за общую внешнюю и оборонную политику.

Военные эксперты подсчитали, что для создания военной мощи, сопоставимой с американской, объединенной Европе потребуется в четыре раза увеличить свои военные расходы. Европейский союз пла­нирует создать сеть спутников, центров разведывательной деятельности, собственный общий военный штаб, где будут рассматриваться возможности проведения операций внутри и вне НАТО. Уже сейчас Западная Европа стремится создать собственную военную промыш­ленность, независимую от американской, производить собственные виды вооружений.

В рамках новой программы вооружений разработан проект созда­ния общеевропейского истребителя, в производстве которого сотруд­ничают прежде всего германские и британские фирмы¹. Обсуждается план создания единой Европейской аэрокосмической оборонной компании (ЕАОК), в которую войдут французский «Аэроспасьяль», «Бритиш эйрспейс», немецкий «Даймлер-Крайслер Эйрспейс», ис­панская КАСА, шведский СААБ, итальянская «Финмеканника-Аления». Речь идет о создании суперкомпании, производящей самолеты, вертолеты, космические корабли, управляемое оружие и другие воен­ные системы. Все это позволяет европейцам надеяться, что вместе с единой валютой независимая военная промышленность станет суще­ственной чертой интегрированной Европы, а это, в свою очередь, по­требует особой европейской политической, экономической и воен­ной инфраструктуры.

Динамика амбициозных планов европейцев в области военной по­литики и обороны уже сегодня привела к противоречиям внутри НАТО, которые в будущем могут стать взрывоопасными. Известно, что во время первого же визита в Западную Европу министр обороны республиканской администрации Д. Рамсфелд потребовал ввести со­здаваемый Европейским союзом воинский контингент в 60 тыс. сол­дат в подчинение НАТО, а западноевропейцы выразили свое неодоб­рение созданию сепаратной национальной системы стратегической обороны США.

¹ Deutch J., Ranter A., Scowcroft В. Saving NATO's Foundation // Foreign Affairs. November-December. 1999.

249

Не секрет, что в США растет страх перед превращением Европы в подлинного глобального соперника. Ч. Лейн утверждает, что «Ва­шингтон не желает видеть Западную Европу и Японию сильными настолько, чтобы дать Западной Европе возможность бросить вы­зов американскому лидерству. Соединенные Штаты будут -стремиться сохранить свое геополитическое превосходство визави За­падной Европы»¹.

Пентагон предпринимает реальные усилия, чтобы держать под контролем процесс европейской интеграции. Прежде всего амери­канцы осуществляют стратегический контроль над европейским про­странством посредством НАТО и военного' присутствия в Европе. С помощью Североатлантического союза, в котором США играют роль осевой державы, они пытаются предотвратить дрейф Западной Европы к национальному самоутверждению и отходу от нынешнего уровня экономического и политического сотрудничества. При этом они умело используют европейские разногласия: опасения Франции по поводу германского преобладания; страхи Германии в связи с вос­становлением сил России; ревность Великобритании ввиду возмож­ности консолидации континента без ее участия; сомнения Европей­ского сообщества в возможностях решить вопрос с взрывоопасными Балканами своими силами.

. В последнее время особенно часто разыгрывается американцами «немецкая карта». Призрак возвышения Германии до имперских вы­сот бродит по Европе и наводит ужас на европейцев, не забывших еще кошмары Второй мировой войны. Этот призрак — козырь в руках американцев, которые используют его в качестве залога принятия американских войск в центре Европы.

Политика разжигания сепаратизма внутри ЕС имеет стратегичес­кий характер: лишенный сплоченности Европейский союз не сможет противостоять Америке ни по экономическим, ни по политическим вопросам, будь то споры во Всемирной торговой организации или во­прос об антитеррористической операции в Ираке.

¹ Layne Ch. Rethinking American Grand Strategy. Hegemony or Balance of Power in the Twenty-First Century?//World Policy Journal.. Summer 1998. P. 12. .

250

Важным стратегическим инструментом контроля над европейской интеграцией выступают американские транснациональные корпора­ции. Они расширяют свои филиалы в европейских центрах, укрепляя американские экономические позиции в западноевропейском регио­не. Транснациональные корпорации проводят политику активного инвестирования в Европе, привлекают сюда товары высоких техноло­гий. С. Бергстен полагает, что целью американской внешней полити­ки является создание нечто вроде «Североатлантического соглашения о свободной торговле» — «супер-НАФТА», на которую приходилось бы более половины мировой торговли и валового продукта мира¹.

До сих пор в США существует немало сторонников проведения ак­тивной европейской политики. Среди них — 3. Бжезинский, который считает, что Европа является «естественным союзником Америки», ее «глобальным партнером». Он полагает, что вполне возможно при­влечь Западную Европу к «управлению миром», поскольку Соединен­ные Штаты недостаточно сильны, чтобы доминировать в мировом ге­ополитическом пространстве, полагаясь лишь на собственные силы. Цель демагогических заявлений о «глобальном партнерстве» с Ев­ропой очевидна: необходимо сохранить ЕС как важнейший геополи­тический плацдарм Америки в Евразии. Бжезинский заявляет об этом прямо: «Главная геостратегическая цель Америки в Европе ... путем более искреннего трансатлантического партнерства укреплять амери­канский плацдарм на Евразийском континенте с тем, чтобы растущая Европа могла стать еще более реальным трамплином для продвиже­ния в Евразию международного демократического порядка и сотруд­ничества»². Очевидно, что без тесных трансатлантических связей гла­венство Америки в Европе сразу исчезнет. Контроль США над Атлантическим океаном и возможности распространять влияние и силу в глубь Евразии могут быть значительно ограничены.

Новейшие информационные технологии также используются для обеспечения атлантического контроля над процессами европейской интеграции. Американские стратеги стремятся сформировать «про­американское» мышление европейцев с помощью заполнения всех каналов средств массовой информации явной и скрытой пропагандой американского образа жизни и ценностей либеральной демократии. Известно, что 85% информации, которая циркулирует в европейских СМИ, — американского происхождения.

¹ Bergsten С. F. America and Europe: Clash of the Titans? //Foreign Affairs. March-April. 1999. P. 22.

² Бжезинский З. Великая шахматная доска. С. 107.

251

Американские геополитики обращают внимание на то, что не только Джон Ф. Кеннеди нашел страстных почитателей в Европе, но даже менее прославленные американские лидеры становятся объек­тами тщательного изучения и подражания. Во многом этому способ­ствует серия популярных телепрограмм «Политический герой дня». Некоторые европейские политики находят весьма уместным копиро­вать домашнюю манеру, популистское чувство локтя и тактику отно­шений с общественностью американских президентов¹. Подражание американскому политическому стилю создает благоприятные условия для установления «косвенного и на вид консенсуального» американ­ского контроля над европейской политикой.

Сегодня американцы умело используют также идею «борьбы с меж­дународным терроризмом» для поддержания определенной напряжен­ности в европейском пространстве. Это косвенно инициирует милита­ризацию европейской экономики и включение ЕС в гонку вооружений. Дестабилизация европейского пространства осуществляется также че­рез систему «управляемых» локальных кризисов и «гуманитарных ката­строф» в тех или иных европейских странах. Самый яркий пример по­следних лет — «гуманитарная катастрофа» в Югославии.

Однако не только американцы, но и сами европейцы играют в эти атлантические игры.

Во-первых, европейские геополитики стремятся «на американ­ские деньги» избавиться от последних «очагов тоталитаризма и коммунизма» на континенте. Идея проста: «пусть американцы продолжа­ют тратиться, чем больше, тем лучше, так как скорее уйдут». Несомненно, Европа уже не хочет прямого присутствия США на кон­тиненте, но еще не может обойтись без «старшего брата». Эта двойственная позиция европейских политиков создает широкое поле для американских маневров в Старом Свете.

Во-вторых, государства Восточной Европы в гораздо большей сте­пени, чем Западной, хотят сохранения военного присутствия США на континенте. Они рассматривают американское влияние как фактор собственной политической стабилизации и безопасности. Речь идет не только о вечном «русском вопросе» и возможных геополитических притязаниях России. Сегодня Восточную Европу гораздо больше вол­нует объединенная Германия и ее возможные территориальные пре­тензии к своим соседям по европейскому дому.

В-третьих, сложившаяся ситуация умело используется руководст­вом НАТО как способ геополитического давления на Россию. Несмотря на это, следует подчеркнуть, что Россия сегодня занимает друже­ственную и конструктивную позицию по отношению к Европейскому сообществу.

1 См.: Бжезинский 3. Указ. соч. С. 38.

252

Российское политическое руководство дало положитель­ную оценку ЕС и его расширению. Президент В.В. Путин в Берлине и Брюсселе подчеркнул, что необходимо использовать великий истори­ческий шанс для построения совместных европейских пространств. В ответ на это бывший министр иностранных дел ФРГ X. Геншер от­метил, что «со времен горбачевской картины общеевропейского дома не было такого отчетливого поворота России к Европе»¹.

Европейские геополитики отчетливо дали осознать российской стороне, что ни сегодня, ни в будущем не может стоять на повестке дня российско-европейских отношений предложение В.В. Путина о трансформировании Европы, а соответственно и ЕС через объедине­ние с богатым ресурсным потенциалом России и превращением ее из регионального в глобального партнера в многополярной системе международных связей. Как подчеркивают немецкие исследователи К. Майер и X. Тиммерманн, «в тенденции такое намерение могло бы привести к тому, чтобы позиционировать Европу вместе с Россией как противоположный Соединенным Штатам полюс в мировой поли­тике»². На такие решительные геополитические повороты Европа еще не готова. Проатлантический курс европейской интеграции пред­ставляется европейским геополитикам более-спокойным руслом.

Сегодня в США немало противников продолжения активной евро­пейской политики. Мощное антиевропейское лобби сложилось в Кон­грессе. Мотив один: контроль над европейской политикой слишком дорого обходится американским налогоплательщикам. Во время воен­ных операций в Ираке и Косово объем ударов США и западноевропей­ских стран НАТО находился в соотношении 9:1. Американские войска в Европе обходятся Соединенным Штатам на 2 млрд долларов дороже, чем если бы они размещались в США. Американские военные экспер­ты подчеркивают, что США расходуют на оборону 4% своего валового национального .продукта, а Франция и Великобритания — по 3,1%, ФРГ — 1,7%. Европейские члены НАТО расходуют на военные нужды лишь 66% суммы американского военного бюджета³.

Не секрет, что американцев все больше раздражает растущий евро­пейский «антиамериканизм». Американский сенатор Дж. Байден подчеркивает: «Мы видим преднамеренно селективный подбор фактов, касающихся жизни в США и американских действий, подающих США в наиболее невыгодном свете»¹.

¹ Майер К., Тиммерманн X// Российские стратегические исследования. М., 2002. С. 171

² Там же. С. 179.

³ Foreifn Affairs. November-December. 1998. P. 72.

253

Американские социологи отме­чают, что 68% опрошенных французов выразили свою обеспокоен­ность относительно сверхдержавного статуса Соединенных Штатов. И только 30% признали, что за Атлантическим океаном есть хотя бы нечто, достойное восхищения. Не выразили чувства солидарности или чувства близости с американцами 63%².

Обозначенные противоречия европейской интеграции и атланти­ческой стратегии США на континенте позволяют прогнозировать два наиболее вероятных сценария развития геополитической ситуации.

Первый сценарий. Реализация этого сценария возможна, если евро­пейцам удастся сполна использовать все шансы интеграции. В результа­те на геополитической карте мира возникнет сильная политически объ­единенная Европа, что будет означать базовое изменение в мировом распределении геополитических сил. И в США, и в Европе есть немало сторонников такого развития событий. Так, известный американский экономист Ф. Бергстен считает: «Евроленд будет равным или даже превзойдет Соединенные Штаты в ключевых параметрах экономической мощи и будет во все возрастающей степени говорить одним голосом по широкому кругу экономических вопросов... Экономические взаимоот­ношения Соединенных Штатов и Европейского союза во все более воз­растающей степени будут основываться на принципе равенства»³.

Претворение в жизнь этого сценария предполагает последователь­ное осуществление всех тех амбициозных планов в сфере создания са­мостоятельной военной промышленности, о которых уже говорилось выше. Это непростая задача, которая потребует значительного увели­чения военных бюджетов. Но экономика и оборона является только одной — технической стороной проблемы. Гораздо сложнее обстоит дело с вопросом о политической воле и решимости лидеров ЕС пре­вратиться в независимый геополитический центр мира.

Такой сценарий означает возрождение двуполюсной геополитичес­кой модели, где США и ЕС являются глобальными партнерами-сопер­никами. Сегодня политическая элита Европы не готова к такому резко­му геополитическому повороту. В пользу этого сценария в настоящее время свидетельствует только рост антиамериканских настроений на континенте: развитие движения антиглобалистов, выступлений европейских общественных и политических деятелей, встревоженных от­кровенно гегемонистскими устремлениями США.

¹ Biden J. Unholy Symbiosis: Isolationism and Anti-Americanism // The Washington Quarterly. Autumn, 2000. P. 10.

² Там же. Р. 12.

³ Bergsten F. America and Europe: Clash of the Titans? // Foreign Affairs. March-April. 1999. P. 20.

254

Прилавки книжных магазинов в Европе заполнены книгами с символическими названия­ми: «Западня глобализации», «Нет уж, увольте, дядя Сэм», «Американ­ский тоталитаризм» и пр. Авторы этих книг — не маргиналы, а ученые, журналисты и политические деятели Европы. Например, редактор журнала «Шпигель» Е-П. Мартин в одной из последних работ подчер­кивает: «Североамериканский гигант становится все более непредска­зуемым не только в качестве глобального жандарма; он оставляет же­лать лучшего и в роли стража мировой торговли»'.

Захочет ли политическая элита Европы использовать растущие ан­тиамериканские настроения на континенте как политический рычаг, с помощью которого возможно осуществить поворот к независимому геополитическому курсу, — этот вопрос остается открытым. Развитие международных событий все больше свидетельствует в пользу осуще­ствления другого сценария.

Второй сценарий. Все более определенно проявляется тенденция подменить углубление интеграции на ее расширение, что делает про­цесс евроинтеграции противоречивым и многослойным. Известный французский геополитик Ж. Аттали полагает, что в ЕС через опреде­ленное время будут входить 35—40 государств (включая Украину и Грузию). Значительное увеличение численности стран-участниц не может не привести к углублению уже имеющихся противоречий и но­вым столкновениям. Ситуация обострения противоречивых тенден­ций очень выгодна США, которые всегда могут претендовать на роль арбитра при разрешении европейских споров и тем самым держать весь процесс интеграции под атлантическим контролем.

В последнее время все больше аргументов в пользу осуществления именно этого сценария. При всей скорости, с которой европейские лидеры продвигают технические и организационные аспекты объеди­нения, пока что не удалось превратить ЕС в реально дееспособную политическую единицу. Аппарат ЕС и его методы формирования общественного мнения и принятия решений застряли на уровне обыч­ной межгосударственной дипломатии.

Многие европейские лидеры жестко критикуют нынешний проект ЕС, подчеркивая, что пока создаются чисто бюрократические струк­туры, призванные заменить их национальные государства «властью технократии»². Принцип разделения властей в ЕС фактически отменен в пользу власти Брюсселя, и тем самым заложены семена массо­вого недовольства проектом объединения Европы в целом.

¹ Мартин Г., Шуманы X. Западня глобализации. М., 2001. С. 307.

² Там же. С. 287.

255

При этом система ЕС страдает тем же недостатком, что глобальное управление: она дает сбой всякий раз, когда правительства не приходят к взаимно­му согласию. Никто не в силах заставить все 15 стран действовать од­новременно. Факты свидетельствуют о том, что ни один проект евро­пейских реформ, не получивший поддержки транснациональных корпораций, до сих пор не прошел.

Некоторые пессимисты утверждают даже, что Европейский союз обречен на провал. «Не надо быть оракулом, — пишет Г. Мартин, — чтобы понимать, что принцип комитетов министров в скором време­ни сделает пробуксовывание реформ совершенно нестерпимым. Чем сильнее будет социальная напряженность во Франции, Италии, Авст­рии, Германии и других государствах-членах, тем больше их прави­тельства будут вынуждены срочно находить национальные решения, тогда как ЕС не предлагает никакой перспективы»'.

Очевидно, что слабость ЕС может открыть путь всевозможным по­пулистам национального толка, типа Ле Пена или Финн, что способ­но оказать значительное давление на правящие партии. Удастся ли элите ЕС справиться с «национальным рефлексом»? — вот вопрос, от которого во многом зависит будущее объединенной Европы и на ко­торый пока что трудно дать определенный ответ.

В последнее время европейские экономисты обсуждают и такой пессимистический сценарий: если какая-то европейская страна не выдержит экономической гонки за подъем производительности, ее экономика неизбежно погрузится в кризис. В прошлом националь­ные банки были способны смягчать подобные удары путем девальва­ции национальной валюты и поддержания экспортных отраслей. С введением евро этого буфера уже нет. Взамен требуются дотации из богатых стран в бедствующие регионы. Но если такая помощь являет­ся обычной в рамках национальных государств, то на общеевропей­ском уровне организовать ее будет весьма проблематично.

Следовательно, трудности европейского роста огромны, и именно они заставляют обращаться за помощью к атлантическому партнеру. Все это позволило уверенно заявить 3. Бжезинскому: «Европа, несмо­тря на всю свою экономическую мощь, значительную экономическую и финансовую интеграцию, останется де-факто военным протектора­том Соединенных Штатов... Европа в обозримом будущем не сможет стать Америкой... Бюрократически проводимая интеграция не может породить политической воли, необходимой для подлинного единства.

¹ Там же. С. 289.

256

Нет ударной силы воображения (несмотря на периодическую ритори­ку относительно Европы, якобы становящейся равной Америке), нет страсти, создающей государство-нацию»¹.

Однако окончательный выбор между намеченными нами двумя сценариями европейской интеграции все-таки еще не состоялся. Объединенная Европа в самом начале своего политического пути, и ключевые решения пока не приняты. Опытный немецкий лидер Г. Коль считает: «Европейское единство — вопрос жизни и смерти; от этого зависит, будет ли в XXI веке мир или война». Несмотря на кате­горичность этого заявления, по существу оно отражает суровые реа­лии сложившейся геополитической ситуации: только сильная объе­диненная Европа может остановить военную экспансию США.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Почему современная Европа ищет новый вектор своего геополитического самоопределения?

2. ­Какие действия предпринимают США, чтобы держать ситуацию в Ев­ропе под контролем?

3. Назовите основные приоритеты европейской геополитики.

4. Каковы основные геополитические противоречия между США, Росси­ей и Европой?

5. Какие геополитические сценарии наиболее вероятны на европейском пространстве в XXI в.?

ГЛАВА7

Отношения России и ЕС в новой геополитической ситуации

Европейское направление занимает важное место во внешнеполити­ческом курсе современной России. Ведущие европейские аналитики подчеркивают, что западноевропейская ориентация России при В.В. Путине рассчитана надолго не только потому, что ей не существу­ет никакой реальной альтернативы, но прежде всего она вытекает из убеждения, что Россия лишь путем партнерства с Европой сможет провести свою внутреннюю модернизацию и добиться желанного вос­становления своего величия¹.

¹ Bnezinski 2Ь. Living With a New Europe // The National Interest. Summer, 2000. P. 18, 20-21.

257

Действительно, если оценивать внешне­политическую концепцию России 1993 и 2000 гг., то нельзя не отме­тить, что в 1993 г. Европа занимала пятое место в приоритетах российской внешней политики, а в 2000 г. переместилась на почетное второе место, сразу после СНГ, и с тех пор эта позиция удерживалась во всех ежегодных посланиях Президента В.В. Путина Федеральному собранию.

Однако, оценивая результаты диалога России и ЕС последних лет, экс-премьер-министр Швеции К. Бильдт справедливо отмечает, что, несмотря на взаимный интерес ко многим региональными глобаль­ным проблемам, «приходится признать, что до сих пор этот диалог был удивительно бесплодным»². К сожалению, честолюбивая ритори­ка и высокие цели подменяют собой фактические формы сотрудниче­ства. Парадокс состоит в том, что уже создано и создается немало структур для поддержания такого диалога, но при этом двусторонние контакты Москвы с отдельными европейскими столицами (особенно с Берлином и Парижем) неизменно оказываются более действенны­ми. Одна из главных причин — в том, что Европейский союз все еще не говорит в один голос даже по наиболее крупным международным проблемам. Как пишет экс-председатель Европейской комиссии, а ныне член Конвента ЕС Ж. Сантер, самая острая проблема ЕС — «не­способность проводить единую внешнюю политику»³.

Вторая важная причина видится в том, что назрела необходимость повысить уровень политического диалога между Россией и ЕС и сделать, его более продуктивным в практическом плане. Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с ЕС было подписано на греческом ос­трове Корфу в 1994 г., и спустя пять лет — в 1999 г. — оно было под­креплено «Совместной стратегией ЕС по отношению к России» и «Стратегией развития отношений РФ с ЕС на среднесрочную пер­спективу (2000—2010 годы)».

И российские, и европейские аналитики, комментируя последние документы, справедливо обращают внимание на разность заявленных целей. В европейской стратегии приоритетные задачи обозначены в самом общем и широком плане -построение в России стабильной, открытой и плюралистической демократии, основанной на принци­пах правового государства и опирающейся на процветающую рыноч­ную экономику; вовлечение России в общеевропейское экономичес­кое пространство, включая подготовку ко вступлению в ВТО; защита окружающей среды и борьба с организованной преступностью.

¹ Тиммерманн X. Стратегическое партнерство: как ЕС может упрочить связи с Рос­ сией? // Европа в мировой политике. Актуальные проблемы Европы. 2003. № 4. С. 164.

² Бильдт К. Моральный долг «антисоветчика»// Россия в глобальной политике. 2003. Т. 1. № 2. С. 40.

³Сантер Ж. Голос Европы должен быть услышан // Россия в глобальной политике. 2003. Т. 1. № 2. С. 45.

258

Рос­сийская стратегия ставит приоритетные цели в более практической области: создание надежной системы коллективной безопасности, повышение формата и результативности политического диалога, ак­цент на развитии торговли и инвестиций, инфраструктуры и право­вой базы сотрудничества. Отдельно оговариваются интересы России при расширении ЕС, вопросы трансграничного сотрудничества.

К сожалению, российское предложение — составить совместный план действий на основе двух стратегий — не получило должной под­держки со стороны ЕС, сложилась своеобразная ситуация «асимметрич­ного партнерства». В мае 2004 г. состоялось последнее расширение ЕС, после вступления в который Польши и стран Балтии общая граница Рос­сии и ЕС достигла 2000 км, что делает добрососедское сотрудничество особенно актуальным. Между тем в 2004 г. закончился срок действия «Совместной стратегии ЕС по отношению к России», а в 2007 г. заканчи­вается срок действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве, и се­годня пора подумать над тем, как сделать более действенными и эффек­тивными важные для обеих сторон российско-европейские отношения.

Многие российские эксперты оценивают действующее Соглаше­ние о партнерстве и сотрудничестве и другие официальные докумен­ты, развивающие партнерство, как результат переоценки возможнос­тей российско-европейского сближения, поскольку с обеих сторон имели место завышенные ожидания, которые затем сменились оче­видным разочарованием¹. С европейской стороны оценки аналогич­ные: нельзя не согласиться с известным немецким политологом, ру­ководителем исследовательской группы Германского института международной политики и безопасности X. Тиммерманном в том, что пора отойти от деструктивной критики друг друга и перевести об­суждение в конструктивное русло, разрабатывая конкретные рабочие программы по отдельным проблемам, рассчитанные на краткосроч­ный период². И для этого необходимо обозначить не только точки пересечения взаимных интересов, но также проблемы и противоречия, которые накопились за последние годы.

¹ Борданев Т.В., Романова ТА. Модель на вырост // Россия в глобальной политике. 2003. Т. 1, № 2. С. 51.

² Тиммерманн X. Стратегическое партнерство: как ЕС может упрочить связи с Россией?// Европа в мировой политике. Актуальные проблемы Европы. 2003. № 4. С. 174.

259

Позитивные результаты российско-европейского сближения наи­более очевидны в экономической сфере, где в последние годы упро­чились многосторонние экономические связи. ЕС представляет для России одного из наиболее значимых экономических партнеров: 52% прямых инвестиций в Россию идут именно из ЕС (из США — 14%), почти 50% российской внешней торговли приходится на ЕС (на США - 8%, на Японию - 3%).

Вместе с тем в экономической области возможности сотрудниче­ства России и ЕС далеко не исчерпаны, и это касается как развития отношений в сфере торговли, так и партнерства в области энергетики. Решение British Petroleum объединиться с группой «Альфа» и инвес­тировать 7,1 млрд долл. в российский нефтяной гигант ТНК представ­ляет собой качественно новый шаг в осуществлении прямых инвести­ций в Россию. Известно также, что с 2000 г. Германия достаточно тесно связана с российским энергетическим сектором и немецкий ка­питал участвует сегодня в «Газпроме». По запасам природного газа Россия занимает первое место в мире, и европейские эксперты под­черкивают, что доля природного газа в энергобалансе Европы будет постепенно увеличиваться, и уже сейчас ЕС получает из России при­мерно половину всего импортируемого газа¹.

Но до сих пор существуют разногласия, возникающие по вопросу о внутренних ценах на энергоносители. Даже европейские эксперты откровенно пишут о том, что не обеспечено честных условий конку­ренции для русских инвесторов и поставщиков энергоносителей в Ев­ропу, и поэтому они «нередко встречают противодействие европей­ских лоббистских группировок, едва лишь речь заходит о том, чтобы предложить равные условия при приватизации (пример: предприятия по переработке нефти), или же об экспорте недорогой энергии (пример: электроэнергия)»². Аналогичные явления происходят в вопросах вовлечения высокоразвитых секторов российской экономики в еди­ный европейский сектор военной промышленности. Можно напом­нить, что некоторые совместные выгодные проекты были провалены из-за сопротивления европейских лоббистских группировок, напри­мер производство военно-транспортного самолета АН-70.

¹ См.: Бильдпг К. Моральный долг «антисоветчика»// Россия в глобальной полити­ ке. 2003. Т. 1,№2. С. 37.

² Тиммерманн X. Стратегическое партнерство: как ЕС может упрочить связи с Рос­ сией? // Европа в мировой политике. Актуальные проблемы Европы. 2003. № 4. С. 172.

260

Российские аналитики отмечают, что товарная структура торговли с ЕС для России неблагоприятна: российский экспорт ограничивает­ся преимущественно энергоносителями, сырьем и полуфабрикатами, а в наукоемких и высокотехнологичных отраслях европейские фирмы выступают скорее конкурентами, чем партнерами¹. Вместе с тем в Ев­ропе не скрывают своей обеспокоенности в связи с формированием односторонней энергетической зависимости от России и стремятся к диверсификации источников и путей транзита энергоресурсов. Нель­зя не согласиться с этими убедительными доводами экономической безопасности обеих сторон. Но вывод некоторых экспертов о том, что мы теоретически достигли максимально возможного уровня интегра­ции России в общеевропейские структуры, все-таки следует считать ошибочным².

Откровенное обсуждение сложных вопросов русско-европейского сотрудничества могло бы стать реальной деловой основой не только экономического сотрудничества, но и парламентского диалога Рос­сии и ЕС, который сегодня используется недостаточно активно для обсуждения противоречий стратегического партнерства. Это тем бо­лее актуально, что европейцы в основу проекта Общего европейского экономического пространства (ЕОЭП) России и ЕС предлагали зало­жить гармонизацию правового пространства и выработку единого ре­гулирования (общая концепция ОЕЭП одобрена на римском саммите 2003 г.). Однако «сближение» российского и европейского законода­тельства не может идти только в направлении приведения российских правовых норм в соответствие со стандартами ЕС. Необходимо сов­местное обсуждение конкретных противоречивых аспектов европей­ского законодательства, которое должно сопровождаться изменением некоторых норм и введением новых правил, которые касаются кон­кретных сфер совместного сотрудничества.

Многие российские эксперты с тревогой пишут о том, что созда­ние с ЕС Общего европейского экономического пространства потре­бует от России первую очередь признать реальной перспективу утра­ты части своего суверенитета, что связано с необходимостью принять массив европейского законодательства, в разработке которого Россия не принимает участия³. И здесь уместно посмотреть на опыт создания

¹Кандель П.Е. С Европой по-европейски! // Власть. 2004. № 2. С. 68.

² Тарасов И.Н. Россия и страны Восточной Европы в процессе континентальной интеграции // Власть. 2004. № 7. С. 63.

³ Романова Т.А. Общее европейское экономическое пространство: стратегия учас­тия России // Pro et Contra. Европейский союз в российской политике. Зима 2003. Т. 8. № 1. С. 70.

261

Общего европейского экономического пространства ЕС с Норвегией (которая не является членом ЕС). Норвежские политологи откровен­но пишут о том, что норвежские парламентарии утратили интерес к работе в комитетах ОЕЭП, поскольку там от их мнения почти ничего не зависит и 80% законопроектов принимается вообще без измене­ний. В тех случаях, когда принятый законопроект противоречит инте­ресам Норвегии, это ведет к судебному разбирательству ЕС в отноше­нии Осло, и в судебном порядке Норвегию принуждают принять нормы ЕС. В качестве примера можно назвать введение в действие директивы по либерализации рынка природного газа 1998 г.¹

В этой связи не могут не вызвать удивление советы некоторых рос­сийских политологов принять именно норвежскую модель как наибо­лее предпочтительную для России². Быстрая институализация отноше­ний России с ЕС по вопросу ОЕЭП позволит почти беспрепятственно проецировать-европейскую политическую волю и систему управления на суверенную российскую территорию. При этом уместно напомнить, что так называемый «принцип политической обусловленности», кото­рый был официально введен в Ломейские соглашения Европейского экономического сообщества с наименее развитыми странами в середи­не 1990-х гг., позволяет приостанавливать помощь и даже вводить санк­ции при несоблюдении партнерами прав человека или нарушении принципов демократии.

Здесь необходимо подчеркнуть, что если для европейских государств отказ от некоторых полномочий и части суверенитета в пользу надна­циональных органов служит основой всей политической конструкции ЕС, то для России принцип неделимости суверенитета является прин­ципиально важным. Именно поэтому Россия должна вырабатывать собственную модель взаимоотношений с ЕС, которая достаточно полно за­щитила бы ее национальные интересы и суверенитет.

Представляется особенно важным предложение некоторых рос­сийских экономических экспертов договориться о периоде «негатив­ной интеграции», когда обе стороны обязуются признавать законы партнера. Можно также заранее оговорить, что на отдельные сферы общность экономического пространства распространяться не будет. Такие прецеденты в мировой практике есть: Швейцария добилась автономии ее банковского сектора и транспорта, Норвегия — рыболов­ства и сельского хозяйства.

¹ Claes D.G. The Process of Europeanization // Arena Papers. Olso. № 12.

² Бордачев Т.В. В объятиях civilian power// Pro et Contra. Европейский союз в рос­сийской политике. Зима 2003. Т. 8. № 1. С. 55

262

Для России особенно важно защитить свои естественные монополии и рыболовство, ведь речь идет об экономической безопасности нашей страны.

Далее, необходимо обратить внимание на то, что статья 7 Согла­шения об ОЕЭП предусматривает следующее: сближение правовых норм должно проходить не путем унификации способов их достиже­ния, а посредством постановки общих целей. Следовательно, для Рос­сии на переговорах с европейскими законодателями и с правительст­венными структурами важно активнее предлагать именно варианты постановки общих целей, которые потребуют взаимной увязки право­вых процедур и выработки новых правил.

Важную роль в процессе экономического сближения могли бы сы­грать деловые круги России, которые имеют реальный опыт европей­ского сотрудничества и знают его «изнутри» как деловые партнеры. Четвертый круглый стол промышленников России и ЕС выступил с интересным предложением «сблизить тематику работы секций и групп Круглого стола с повесткой дня заседаний Комитета сотрудни­чества Россия — ЕС и его подкомитетов»¹. Такая практика весьма ус­пешно используется радом стран ЦВЕ при диалогах с ЕС.

Следует подчеркнуть также, что прецеденты облегчения требо­ваний ЕС к России уже существуют. Известен пример с «Газпро­мом», который Европейская комиссия обвиняла в нарушении кон­курентного законодательства, но тем не менее затем пошла на компромисс. С этой точки зрения весьма важно, чтобы в борьбе за национальные интересы российские государственные структуры теснее сотрудничали с представителями бизнеса и- использовали их практический опыт. Весьма важно также скоординировать деятель­ность отраслевых министерств и ведомств и МИДа РФ, чтобы об­мен информацией между экспертами и чиновниками шел более ин­тенсивно. Значительные возможности расширения сотрудничества между России и ЕС заложены в сфере науки, технологии, безопасности и культуры. Многие европейские аналитики указывают на потенциал космического сектора, где амбициозные европейские проекты созда­ния глобальной системы навигации и развертывания «Галилей» долж­ны открыть новые перспективы для совместной работы. Планы ис­пользования европейского космодрома Куру во Французской Гвиане для запуска космических кораблей «Союз» — важная составляющая этих усилий¹.

¹ Четвертый круглый стол промышленников России и ЕС. Турин, 15—16 февраля 2002: Совместные выводы // Вопросы экономики. 2002. № 6. С. 147.

263

В политической повестке дня вопросы, связанные с Ближним Вос­током, Афганистаном и Ираком, занимают первое место для России и ЕС. В качестве постоянного члена Совета Безопасности Россия обла­дает в нем правом «вето», и без согласия России не может быть пред­ставлен ни один мандат ООН на обеспечение мира и проведение дей­ствий по устранению кризисных ситуаций. С ноября 2001 г. проходят ежемесячные встречи послов в Совете по политике и безопасности в рамках программы европейской политики обороны и безопасности. Заслуживает внимания предложение некоторых европейских экспер­тов создать Совет российско-европейской политики обороны и безо­пасности. Как отмечает X. Тиммерманн, в тех случаях, когда НАТО будет терять интеграционную способность «в силу возрастающей склонности США к одностороннему принятию решений, Россия сможет приобрести больший вес в качестве важного партнера ЕС в разрешении региональных кризисов»².

Сферой для совместных политических действий являются также борьба с международным терроризмом, урегулирование конфликта на Балканах. Успешное участие российских вооруженных сил в урегу­лировании конфликтов в Боснии и Герцеговине, а также в Косово позволяет расширить дальнейшее. сотрудничество в этой области.

Есть перспективы для более тесного взаимодействия России — ЕС в урегулировании очагов напряженности на Ближнем Востоке с це­лью поддержки миротворческого процесса на основе резолюций ООН в отношении израильско-арабо-палестинского конфликта. Существуех известное совпадение интересов по поводу того, чтобы воздержаться от военных решений по ситуации в Иране.

Однако накопились и серьезные противоречия в военно-полити­ческой области. Прежде всего бросается в глаза серьезный раскол между «старой» и «новой» Европой, а также между 25 членами ЕС из-за иракской проблемы, в результате чего ЕС потерял возможность выступать на политической сцене в качестве единого игрока международной безопасности, что серьезно затрудняет российско-европей­ское сотрудничество в этой области. Интересы ЕС и России расходят­ся в отношении некоторых стран СНГ, в особенности Белоруссии, Молдавии и стран Закавказья.

¹Бильдт К. Моральный долг «антисоветчика»// Россия в глобальной политике. 2003. Т. 1.№2. С. 41.

²Тиммерманн X. Стратегическое партнерство: как ЕС может упрочить связи с Рос­сией? // Европа в мировой политике. Актуальные проблемы Европы. 2003. № 4. С. 173.

264

Со вступлением в ЕС ряда стран ЦВЕ и Балтии проблемы и проти­воречия неизбежно усилились: Европа «двадцати пяти» значительно отличается от Европы «пятнадцати». Прежде всего с расширением ЕС усложняется механизм принятия решений, на их реализацию требует­ся значительно больше времени, чем прежде, и, что самое главное, возрастает разнородность сообщества, увеличиваются различия в раз­витии отдельных регионов, поскольку само расширение пока носит экстенсивный характер. Так, территория ЕС увеличилась на 25%, на­селение — на 20%, а суммарный ВВП — всего на 6%. В целом после расширения европейцы стали «беднее», поскольку ВВП на душу насе­ления уменьшился на 16%.

Мнения российских аналитиков по поводу последствий расшире­ния ЕС для России разделились. Одни с тревогой предупреждают о неблагоприятных последствиях этого процесса. Речь идет прежде все­го об отмене безвизового режима въезда россиян во вновь вступившие страны, переориентации торговли этих стран на внутренний рынок Сообщества, оттоке части иностранных инвестиций с российских рынков, переходе на технические стандарты и сертификаты ЕС вновь вступивших стран, что поставит более жесткие барьеры на пути ввоза в них российского экспорта².

Однако те опасения, которые высказывали некоторые российские аналитики по поводу того, что интегрированные Польша и Литва, оказавшись внутри ЕС, могут внести в его политику критические ак­центы в отношении Москвы, к счастью, не оправдались. Сегодня по­степенно возобладал взгляд, что включенные в общий вектор запад­ной сферы сотрудничества Польша и Литва больше соответствуют интересам России, нежели изолированные и критически настроен­ные. Среди российских аналитиков существует также мнение, что исторически сложившиеся тесные культурные и экономические связи России со странами ЦВЕ могут отчасти способствовать оживлению российско-европейского диалога, поскольку представители ЦВЕ за­седают в Совете ЕС и Европейском парламенте и оказывают влияние на процесс принятия решений³. Помимо этого присоединение к ЕС новых членов будет способствовать повышению темпов их экономи­ческого роста, генерируя дополнительный спрос на российский экспорт.

¹ Die Europaische Union und die Welt. Bruselles, 2004. S. 16.

² Тарасов И.Н. Россия и страны Восточной Европы в процессе континентальной интеграции // Власть. 2004. № 7. С. 62.

³ Бордачев Т.Н., Романова Т.А. Модель на вырост // Россия в глобальной политике. С. 59.

265

Аналогичные процессы наблюдались в 1995 г. после вступления в ЕС Финляндии, Швеции и Австрии, когда вслед за расширением ев­ропейской интеграции последовало бурное развитие экономических отношений с Россией.

Венгерский политолог Т. Ката обращает внимание на то, что с рас­ширением ЕС особенно выигрышной моделью развития отношений для России и стран ЦВЕ является региональное сотрудничество¹. В определенном смысле Евросоюз сегодня можно рассматривать как наиболее продвинутый региональный интеграционный проект. Когда страна вступает в Евросоюз, больше всего теряют центральные орга­ны власти — парламенты и правительства, но локальная местная власть по-прежнему остается сильной, и ее значение даже возрастает. Именно регион становится промежуточной зоной, сопричастной как внутреннему, так и внешнему пространству. В Европе критерий ре­гионализации уже оформился в виде «южного измерения» и «север­ного измерения». Российские аналитики обращают внимание на то, что было бы естественно также рассматривать государства района Балтийского моря как составляющие единого региона².

Большой потенциал несет в себе участие России в «северном изме­рении» ЕС и в диалоге со странами Балтии, где приоритетными явля­ются проблемы охраны окружающей среды, информационные техно­логии, ядерная безопасность, энергетика, развитие инфраструктуры. Успешное региональное сотрудничество со странами «северного из­мерения» и странами Балтии может стать для России не только путем развития ее приграничных областей, но и стимулом для укрепления общих отношений с ЕС.

В качестве примера такого регионального сотрудничества можно назвать Калининградскую область, которая строит свои отношения с соседними государствами на основе добрососедского сотрудничества и взаимопонимания, активно развивая в последние годы региональ­ные проекты. Особое место занимают вопросы жизнеобеспечения Калининградской области, которая оказалась российским анклавом внутри ЕС. Несмотря на то, что в ноябре 2002 г. было найдено опреде­ленное решение «калининградского вопроса», положение об упро­щенном проездном документе является несовершенным, переходным и требует дальнейшего развития в рамках сотрудничества.

¹ Тот К.Х. О перспективах сотрудничества России и Европы в контексте вступле­ния ряда стран ЦВЕ в ЕС// Европа в мировой политике. Актуальные проблемы Европы. 2003. № 4. С. 187.

² Симонян Р.Х. Проблема перехода от национально-государственных объединений к региональным // Власть. 2004. № 5. С. 70.

266

Таким образом, несмотря на реальные проблемы и противоречия, стратегическое партнерство России и ЕС имеет интересные и весьма многомерные перспективы развития в сфере экономики, политики, безопасности, экологии и культуры, а также в области регионального сотрудничества. Общее стремление к экономической и политической стабильности в европейском пространстве должно сделать россий­ско-европейский диалог более действенным и конструктивным.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Почему стратегическое партнерство между Россией и ЕС столкнулось с серьезными трудностями?

2. Каковы приоритетные направления российско-европейского сотрудни­чества?

3. Назовите основные приоритеты европейской геополитики в России.

4. Каковы основные геополитические противоречия между Россией и Ев­ропой?

5. Какие геополитические сценарии наиболее вероятны в развитии рос­сийско-европейских отношений в XXI в.?

ГЛАВА8

Геостратегическое лидерство

Азиатско-Тихоокеанского региона

В последние годы пальму первенства по темпам экономического рос­та прочно удерживают страны Азиатско-Тихоокеанского региона — Китай, Япония; Тайвань, Сингапур, Южная Корея, Вьетнам. Стреми­тельный экономический рывок стран Азиатско-Тихоокеанского реги­она на рубеже XX—XXI вв. сделал этот район земного шара важным геополитическим центром силы, где пересекаются интересы круп­нейших мировых держав. Современное экономическое процветание «азиатских драконов» было достигнуто такими стремительными темпами, что до сих пор этот случай является беспрецедентным в миро­вой истории.

Несколько десятилетий назад, в 1970-е гг., доля Восточной Азии (включая Японию) составляла лишь около 4% мирового ВНП, в то время как Северная Америка занимала ведущее положение в мире и ее доля составляла 35—40% мирового ВНП.

267

Но уже к середине 1990-х гг. оба региона имели примерно равные результаты (около 25%). Совре­менный Китай достиг рекордно высоких темпов роста ВВП — 9,6% в год — и успешно продолжает удерживать этот уровень, все более опре­деленно заявляя о своей роли регионального лидера. Анализ этих тен­денций позволяет сделать вывод, что новые геополитические вызовы в XXI в. придут из Азиатско-Тихоокеанского региона, и именно поэто­му так важно отслеживать динамично меняющиеся геополитические реалии в этом ареале¹.

Сложившийся сегодня геополитический баланс сил здесь опреде­ляют сложные отношения между четырьмя главными геополитичес­кими акторами, образующими стратегический параллелограмм: Япо­ния—США—Китай—Россия. Для того чтобы держать ситуацию в АТР под контролем, США стремятся усилить двухсторонний союз с Япо­нией, создают тихоокеанское мини-НАТО (Япония—Южная Корея-Австралия—Новая Зеландия), препятствуют возвращению Тайваня Китаю, оказывают существенную военную помощь в обороне тай­ваньскому режиму, продавая последнему большие количества современных вооружений. Однако главное геостратегическое значение для США все-таки имеют отношения с Японией.

Политическая история свидетельствует, что начиная с 1950-х гг. американская политика на Дальнем Востоке опиралась на Япо­нию, внешнюю политику которой определяли четыре основных принципа, провозглашенные послевоенным премьер-министром С. Ёсидой:.

4) Япония должна быть легко вооружена и избегать участия в международных конфликтах;

2) основной целью Японии должно быть экономическое развитие;

3) японская дипломатия должна быть неидеологизированной и уделять международному сотрудничеству

первоочередное внимании;

4) Япония должна следовать за политическим руководством Со­единенных Штатов и принимать военную защиту от Соединенных Штатов.

¹ Известно, что в начальный период индустриализации Великобритании потребо­валось более 50 лет, а Америке чуть менее 50 лет для увеличения вдвое производства на душу населения, в то время как и Китай, и Южная Корея добились этого результата примерно за 10 лет. Современные эксперты считают, что если в регионе не произойдет какого-либо массового потрясения, то в течение четверти века Азия, по-видимому по показателям ВНП обойдет и Северную Америку, и Европу (см.: Бжезинский 3. Великая шахматная доска. С. 183).

268

Если вначале Япония была лишь местом пребывания американ­ских оккупационных войск, то со временем стала основой американ­ского военно-политического присутствия в АТР и важным глобаль­ным союзником Америки, выполняя одновременно также роль протектората. Сегодня сложилось глубокое геополитическое проти­воречие между последними двумя факторами: Япония выступает од­новременно как всемирно уважаемый центр экономической власти и как геополитическая пролонгация американской мощи.

Сложившаяся ситуация становится неприемлемой для новых по­колений японцев, которых больше не травмирует опыт Второй миро­вой войны и которые больше не стыдятся ее. Как по причинам исто­рическим, так и по причинам самоуважения, Япония — страна, которая не полностью удовлетворена глобальным статус-кво. Она чувствует, что имеет право на официальное признание ее мировой державой, но также осознает, что ее зависимость от Америки в облас­ти безопасности сдерживает это признание¹.

Современная американская стратегия в отношении Японии явля­ется очень гибкой и динамичной. Проблема в том, что геополитичес­кая переориентация Японии либо в сторону перевооружения, либо обособленного сближения с Китаем означала бы конец роли амери­канцев в Азиатско-Тихоокеанском регионе и сорвала бы появление регионального стабильного трехстороннего соглашения с участием Америки, Японии и Китая. Это, в свою очередь, помешало бы форми­рованию в АТР геополитического равновесия, управляемого амери­канцами.

3. Бжезинский считает, что «дезориентированная Япония была бы похожа на кита, выброшенного на берег: она металась бы угро­жающе, но беспомощно. Она могла бы дестабилизировать Азию, но не смогла создать жизненную альтернативу стабилизирующему рав­новесию между Америкой, Японией и Китаем»². Таким образом США стремятся через тесный альянс с Японией направить в нужное русло региональные устремления Китая и сдержать их не­предсказуемые проявления. Речь идет о сложном трехстороннем геополитическом урегулировании, которое затрагивает мировое могущество Америки, региональное преобладание Китая и между­народное лидерство Японии.

Американцы считают нежелательным сокращение в обозримом будущем существующего уровня войск США в Японии, как, впрочем, и в Корее.

1 См.: Бжезинский 3. Великая шахматная доска. С. 208. .² Там же. С. 227-228.

269

Они всячески препятствуют любому значительному увели­чению в геополитическом масштабе и реальном исчислении объема военных усилий Японии. Вывод значительного числа американских войск, вероятнее всего, заставит Японию подумать о крупной нацио­нальной программе вооружений, в то время как давление Америки на Японию с целью заставить ее играть более важную военную роль может только навредить перспективам региональной стабильности, помешать более широкому сближению с большим Китаем, уведет Японию в сторону от принятия на себя более конструктивной между­народной миссии, в которой очень заинтересованы США.

Тайная цель геополитических маневров Америки в отношении Японии состоит в том, чтобы заставить эту мощную экономическую державу повернуть свое лицо к миру и отвернуться от Азии — тем са­мым (по идее американских стратегов) Япония удовлетворит свои растущие амбиции, но оставит за США пальму первенства в Азиат­ско-Тихоокеанском регионе — самом перспективном в геополитиче­ском отношении районе мира. Это тонкая игра, и она ведется весьма последовательно.

В настоящее время Япония уже получила особый экономический статус — она является особым партнером Америки в мировых делах, а это не только приносит плоды в политическом плане, но и экономи­чески выгодно. США рассматривают вопрос о заключении америка­но-японского соглашения о свободной торговле, создавая таким об­разом общее американо-японское торговое пространство. Такой шаг, придав официальный статус все более тесным связям между двумя странами,- обеспечил бы геополитическую опору как для длительного присутствия Америки на Дальнем Востоке, так и для соответствую­щих американским интересам глобальных обязательств Японии¹.

Японские лидеры видят геополитическую миссию страны в XXI в. далеко не так однозначно, как их коллеги в США. Напомним, что уже в 1981 г. министр иностранных дел М. Ито был вынужден уйти в от­ставку из-за того, что использовал термин «союз» («домей») для ха­рактеристики американо-японских отношений, поскольку офици­ально в стране поддерживается миф о полунейтралитете. Многие японские политики находят нынешнее положение своей страны — одновременно глобальной экономической супердержавы и протекто­рата в сфере безопасности — аномальным. Однако большинство японцев понимают, что внезапное изменение стратегического курса может быть опасным.

¹ Revolutionizing America's Japan Policy // Foreign Policy. Winter 1996/97.

270

Основной вопрос состоит в том, сможет ли Япония стать подлин­но глобальной державой, не рискуя американской поддержкой и не вызывая еще большую враждебность в регионе.

Этот вопрос обсуждался в рамках многочисленных специальных исследований и на конференциях, подготовленных различными японскими общественными и частными организациями, наметив­ших в общих чертах новые задачи для Японии в эпоху после «холод­ной войны». Строились предположения относительно продолжительности и актуальности американо-японского союза в области безопасности и отстаивалась более активная японская геополитика, особенно в отношении Китая. В докладе Комиссии Хигути были на­мечены «три столпа японской политики безопасности», где наряду с американо-японскими связями в области обороны подчеркивалась необходимость развития азиатского многостороннего диалога по бе­зопасности. Фактически доклад ставил под сомнение американскую стратегию «сдерживания Китая» и идею неофициальной уравнове­шенной коалиции, ограниченной островными государствами — Тайванем, Филиппинами, Брунеем и Индонезией. Однако попытка реально создать такую коалицию не только потребовала бы значи­тельного увеличения американского военного присутствия как в Японии, так и в Корее, но и привела бы к взрывоопасному геополи­тическому столкновению китайских и американо-японских регио­нальных интересов, что, возможно, привело бы к военному кон­фликту с Китаем.

Важное значение имеет также доклад Комиссии Одзавы «Про­грамма для Новой Японии» и план «Всеобъемлющая политика безо­пасности», отстаивающие среди прочих вопросов использование японских военнослужащих в миротворческих операциях за границей. Большой интерес в Японии вызвал доклад японской ассоциации управляющих («кейдзай доюкаи»), где обосновывалось требование большей симметрии в американо-японской системе обороны. Следу­ет назвать также книгу Я. Морено «Будущее поколение обосновывает силы самообороны», в которой было высказано предположение, что при некоторых обстоятельствах Соединенные Штаты, вероятно, не смогут защитить Японию, и, следовательно, Япония должна повы­шать свою обороноспособность.

Все обсуждаемые альтернативы были в целом относительно сдер­жанными, взвешенными и умеренными. Радикальные лозунги от­крытого пацифизма, имеющие антиамериканский оттенок, или идеи одностороннего и крупного перевооружения, требующие пересмотра конституции, находят в Японии мало сторонников.

271

Вместе с тем вполне определенно обозначился и курс Японии в сторону многосто­роннего азиатско-тихоокеанского сотрудничества, но пока он разви­вается не в ущерб американо-японским отношениям.

Следовательно, американо-японский союз в Азиатско-Тихоокеан­ском регионе остается достаточно прочным, и обозначенные нами противоречия пока играют роль подводных камней, которые не ме­шают кораблю двигаться вперед при ясной погоде.

Значительно более сложными и противоречивыми являются отно­шения США с Китаем. Специфическую роль играют противоречия, касающиеся идеологии и общественного строя. Китай развивается по социалистическому пути «с китайской спецификой» под руководст­вом компартии, что для США неприемлемо, поскольку возникает потенциальная опасность превращения КНР в бывший Советский Со­юз. Во многом поэтому США настаивают на проведении в отношении Китая «политики сдерживания», используя в качестве предлога во­прос о нарушении «прав человека» и «демократии», чтобы вмеши­ваться во внутренние дела этой страны.

Серьезные противоречия между США и Китаем связаны с Тайва­нем. Одной из самых актуальных проблем для Китая является скорей­шее возвращение Тайваня и тем самым завершение великого дела объединения родины. Однако США всеми способами препятствуют этому процессу, чтобы помешать усилению Китая. Недовольство Ки­тая независимым статусом Тайваня растет по мере того, как позиции Китая укрепляются, а все более процветающий Тайвань начинает пользоваться своим формально независимым статусом как нацио­нальное государство.

Еще один уровень противоречий связан с размещением США и Японией (в рамках двустороннего договора) системы антиракетной обороны в регионе, под предлогом противостояния Северной Корее. Однако с китайской точки зрения это лишь удобный предлог, по­скольку острие этих действий США направлено против Китая.

Глубокие разногласия американо-китайских отношений в регио­не наиболее полно отражает следующий сложный вопрос: насколь­ко практически возможно и приемлемо, с точки зрения Америки, превращение Китая в доминирующую региональную державу и на­сколько реально его усиливающееся стремление к статусу мировой державы?

272

Темпы экономического развития Китая и масштабы иностранных капиталовложений в стране — те и другие в числе самых высоких в мире — обеспечивают статистическую основу для благоприятного прогноза, что в течение примерно двух десятилетий Китай станет ми­ровой державой, равной Соединенным Штатам и Европе. К этому времени по показателям ВВП Китай может значительно обогнать Японию, а сегодня уже намного опережает Россию. Новый экономи­ческий импульс позволит Китаю приобрести военную мощь такого уровня, что он станет угрозой для всех своих соседей, л даже для бо­лее удаленных географически противников. Укрепив свои позиции благодаря присоединению Гонконга и Макао и, возможно, в недале­ком будущем политически подчинив Тайвань, Великий Китай пре­вратится не только в господствующее государство Дальнего Востока, но и в мировую державу первого ранга.

Уже сегодня совокупные активы 500 ведущих компаний Юго-Восточной Азии, владельцами которых являются китайцы, состав­ляют около 540 млрд долларов¹. По другим оценкам они еще значительнее: ежегодный доход 50 млн китайцев, живущих за рубе­жом, составлял примерно указанную выше цифру и, таким обра­зом, по грубым расчетам, был равен ВВП самого Китая. Утвержда­лось, что проживающие за границей китайцы контролируют около 90% экономики Индонезии, 75% экономики Таиланда, 50—60% малайзийской экономики, а также полностью — экономику Тайва­ня, Гонконга и Сингапура². Озабоченность таким положением дел даже заставила бывшего посла Индонезии в Японии публично пре­дупредить об «экономической интервенции Китая в регионе», ре­зультатом которой может стать не только извлечение материальной пользы, но и создание поддерживаемых Китаем «марионеточных правительств»³.

Пессимистический прогноз свидетельствует, что нельзя так одно­значно использовать в прогностике политического развития механи­ческую зависимость от статистического анализа. Именно эта ошибка была допущена много лет назад теми, кто предсказывал, что Япония обойдет Соединенные Штаты как ведущая экономически развитая страна мира и что ей суждено стать новой политической сверхдержа­вой. Известно, что этот прогноз не осуществился, поскольку не были приняты во внимание факторы экономической уязвимости Японии - от притока иностранных капиталов и рынков сбыта.

¹ Asiaweek. Sept. 25. 1994.

² International Economy. Nov. 1996.

³ Saydiman Suryohadiprojo. How to Deal with China and Taiwan // Asahi Shimbun (Tokyo). 23 Sept. 1996,

273

Сегодня действительно обозначился ряд факторов, которые могут стать препятствием на пути превращения Китая в сверхдержаву миро­вого масштаба.

Прежде всего Китаю сложно будет сохранить высокие темпы рос­та в течение двух ближайших десятилетий. Для поддержания этих темпов в течение исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное сочетание эффективного националь­ного руководства, политической стабильности, социальной дисцип­лины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной стабильности. Ничто не может гарантировать Китаю сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного времени.

Помимо этого, настоящей проблемой для страны может стать во­прос о новых источниках сырья и энергии. Потребление Китаем энергии растет такими темпами, что уже сейчас они намного превы­шают возможности внутреннего производства. Этот разрыв может увеличиваться, если темпы экономического роста Китая будут оставаться очень высокими.

Другой сложной проблемой является продовольственная. Даже с учетом снижения темпов демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном выражении, и импорт про­довольствии приобретает все более важное значение для внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импор­та не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению¹.

Необходимо подчеркнуть, что международная обстановка в Азиат­ско-Тихоокеанском регионе в целом остается нестабильной. Сложи­лось несколько очагов напряженности, каждый из которых так или иначе может втянуть Китай в международные конфликты:

Проблема Парасельских островов и острова Спрэтли в Южно-Китайском море, где существует опасность столкновения между Ки­таем и рядом государств Юго-Восточной Азии по поводу доступа к потенциально ценным энергетическим ресурсам морского дна. Китай при этом в .последнее время рассматривает Южно-Китайское море как свою законную национальную собственность.

¹ См.: Дейч Т.Л. Китай: ответ на вызовы глобализации // Российские стратегичес­кие исследования. М., 2002.

274

• Проблема острова Сенкаку, который оспаривается Японией и Китаем (при этом соперники — Тайвань и материковый Китай — яростно отстаивают единую точку зрения по этому вопросу), и ис­торически сложившееся соперничество за господство в регионе между Японией и Китаем придает этому вопросу также символиче­ское значение.

• Вопрос о разделе Кореи и нестабильность, присущая Северной Корее, которая приобретает еще более опасный характер из-за ее стремления стать ядерной державой, создают опасность того, что внезапное столкновение может втянуть полуостров в войну, что в свою очередь вовлечет в конфликт Соединенные Штаты и косвенным об­ разом Японию и Китай.

• Скрытые территориально-этнические конфликты: русско-китайские, китайско-вьетнамские, японо-корейские и китайско-ин­дийские пограничные вопросы (этнические волнения в провинции Синьцзян, а также китайско-индонезийские разногласия по поводу океанских границ)¹.

Перечисленные выше очаги потенциальных конфликтов позволя­ют предположить возможность наступления этапа политической не­стабильности, о чем предупреждают как китайские, так и междуна­родные эксперты. В некоторых исследованиях даже содержатся выводы о том, что Китай может оказаться на одном из исторических кругов внутреннего дробления, что может окончательно остановить его продвижение к мировому могуществу².

Однако до сих пор китайскому руководству удается достаточно ус­пешно справляться с политическими и экономическими трудностя­ми. Современный Китай является доминирующей региональной дер­жавой в Восточной Азии, и его дальнейшему движению вперед на пути к мировому лидерству могут помешать только внешнеполитиче­ские факторы. Для противостояния американской стратегии сдержи­вания Китай стремится расширять свои политические связи с Росси­ей, Пакистаном, Бирмой и Северной Кореей.

Китай поддерживает союз с Пакистаном и военное присутствие на Бирме, чтобы создать противовес влиянию Индии в регионе. Военное сотрудничество Китая с Пакистаном развивается достаточно успеш­но, что создает серьезные проблемы в сфере безопасности для Индии, ограничивая ее возможности стать лидером в Южной Азии и геополи­тическим соперником Китая.

¹ См.: Бжезинский 3. Указ. соч. С. 185.

² Official Document Anticipates Disorder During the Post-Deng Period // Cheng Ming (Hong Kong), Febr. 1995; Richard Baum. China After Deng: Ten Scenarios in Search of Reality//China Quarterly, March. 1996.

275

Необходимы Китаю и военные контакты с Бирмой, чтобы получить доступ к военным объектам на нескольких бирманских прибреж­ных островах в Индийском океане. Эти конфликты открывают для китайцев новые стратегические возможности в Юго-Восточной Азии и особенно в Малаккском проливе. Речь идет о стремлении Китая контролировать Малаккский пролив, что позволило бы ему удержи­вать под своим контролем подходы Японии к ближневосточной неф­ти и европейским рынкам.

Не случайно волнует китайцев и вопрос объединения Кореи, он также имеет глубокие политические корни. В случае объединения Ко­рея неизбежно превратится в зону распространения американского и японского влияния, что нанесет сильный удар по политическим ам­бициям Пекина. Это является основной причиной, по которой Китай настаивает на том, чтобы объединенная Корея была нейтральным бу­фером между Китаем и Японией. Дело в том, что, по расчетам китай­цев, имеющая исторические корни враждебность Кореи по отноше­нию к Японии естественным образом втянет Корею в сферу китайского влияния. Но и существование сегодня разделенной Кореи . вполне устраивает Китай, поэтому он неизменно выступает за сохра­нение северокорейского режима.

Российско-китайские отношения в последние годы развиваются в русле совместной оппозиции американской гегемонии в Азиатско-Тихоокеанском регионе и в мире в целом. 25 апреля 1996 г. в Совмест­ной российско-китайской декларации был выдвинут тезис о возмож­ности стратегического взаимодействия России и Китая в XXI в. В июле 2000 г., во время первого визита Президента В.В. Путина в Ки­тай, было подписано «Совместное заявление по вопросу об антираке­тах» в ответ на заявление Дж. Буша о создании системы национальной противоракетной обороны и о выходе США в одностороннем поряд­ке из противоракетного договора 1972 г.

Во время визита Цзянь Цзэминя в Россию в 2001 г. стороны вновь актуализировали эту проблему, подчеркнув, что КНР и Россия реши­тельно поддерживают друг друга в осуществлении политики и дейст­вий, направленных на защиту национального единства и территори­альной целостности. В ноябре 2002 г., во время визита В.В. Путина в Китай, обе стороны решительно осудили готовящуюся антитеррорис­тическую операцию США против Ирака.

Сегодня Россия и Китай выступают в области международной по­литики за демократический многополярный мир, в котором каждая страна имеет возможность отстаивать свои национальные интересы.

276

Как отмечает Чжай Дэцюань, заместитель генерального секретаря Китайской ассоциации по контролю над вооружениями, «в современ­ной ситуации США не имеют возможности слепить антироссийскую или антикитайскую коалицию и вернуться к эре «холодной войны». Тем более вряд ли это будет возможно в будущем. Со своей стороны ни Россия, ни Китай, ни в одиночку, ни объединившись, не пойдут на прямую конфронтацию или конфликт с США, потому что их фунда­ментальные национальные интересы не позволяют им, или скорее не могут позволить им это сделать... для развития своих экономик как Россия, так и Китай нуждаются не только в международной стабиль­ности, но также в финансовых ресурсах, технологиях и западных уп­равленческих навыках, особенно из США»¹.

Наряду с общими стратегическими задачами сохранения мира и противостояния гегемонии российско-китайские отношения имеют немало подводных камней и противоречий. Россию серьезно беспо­коит проникновение на российский Дальний Восток китайских им­мигрантов и торговцев во все увеличивающихся масштабах, что со­здают угрозу массового заселения этих территорий китайцами. Территориальные претензии Китая к России, пока не актуализиро­ванные, но и не забытые, также являются основанием для беспокой­ства российского руководства.

Вызывают опасения и прогнозы экспертов, предполагающих, что в случае усиления Китая в Средней Азии он может найти поддержку в лице Узбекистана — государства, которое проявляет наибольшую ре­шимость противостоять политическому влиянию России в Азии; та­кую же позицию может занять Туркменистан и, возможно, этнически расколотый и, следовательно, в области национальных отношений бо­лее уязвимый Казахстан. Став настоящим политическим и экономиче­ским гигантом, Китай сможет также оказывать более откровенное по­литическое влияние на российский Дальний Восток, в то же время поддерживая объединение Кореи под своим покровительством².

Вместе с тем со стороны России в ответ возможна активизация во­енно-политического сотрудничества с Индией. Российско-индийский геополитический союз способен заставить Китай отказаться от своих притязаний. Одновременно для противодействия Китаю Россия могла бы использовать свои военно-политические отношения с Вьетнамом.

¹ Чжай Дэцюань. Стратегические итоги 2001 г.: взгляд из Китая // Российские стра­тегические исследования. М., 2002. С. 76.

² См.: Пульс планеты. 2000. 10 октября.

277

Сложившийся в регионе геостратегический расклад сил позволяет предположить, что, скорее всего, Китай будет действовать весьма ос­торожно в русле своей традиционной стратегии, определенной еще Дэн Сяопином: «Первое — противостоять гегемонизму и политике силы и защищать мир; второе — создать новый международный политический и экономический порядок».

Согласно первой цели, Китай будет стремиться уменьшить амери­канское превосходство, тщательно избегая при этом военного столк­новения, которое положило бы конец продвижению Китая вперед к экономическому могуществу. В русле второй цели — пересмотреть расстановку сил в мире, используя недовольство некоторых наиболее развитых государств нынешней неофициальной иерархией США. Однако при этом Китай воздержится от каких-либо серьезных конфлик­тов с ближайшими соседями и продолжит вести поиск путей достиже­ния регионального превосходства.

Можно прогнозировать, что значительное внимание будет уделено налаживанию китайско-российских отношений, поскольку Россия в настоящее время экономически слабее Китая. Однако трудно предпо­ложить, что Пекин будет делать ставку на долгосрочный российско-китайский союз против США. Это бы привело к расширению амери­кано-японского альянса, который Китаю хотелось бы постепенно расстроить.

Вероятно, Китай будет избегать каких-либо прямых столкновений с Индией, даже продолжая сохранять тесное военное сотрудничество с Пакистаном и Бирмой. Политика открытого антагонизма серьезно осложнила бы тактические выгоды сближения с Россией и в то же время могла бы подтолкнуть Индию к расширению сотрудничества не только с Россией, но и с Америкой.

Неожиданный геополитический сценарий развития отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе предлагает 3. Бжезинский. Он счи­тает, что Пекин может воспользоваться всевозрастающей изоляцией США в регионе, усилением американо-японских противоречий и бо­язнью американцами японского милитаризма. Это даст Китаю воз­можность натравить США и Японию друг на друга, как он уже это де­лал раньше, столкнув США и СССР. В духе мудростей древнего, китайского стратега Сунь Цзы (Sun Tsu) Бжезинский сформулировал главную линию китайской геостратегии следующим образом: «раз­мыть американскую власть в регионе до такой степени, чтобы ослаб­ленная Америка почувствовала необходимость сделать пользующий­ся региональным влиянием Китай своим союзником, а со временем иметь Китай, ставший влиятельной мировой державой, своим партнером.

278

К этой цели нужно стремиться и ее нужно добиваться таким образом, чтобы не подстегнуть ни расширения оборонительных мас­штабов американо-японского альянса, ни замены американского влияния в регионе японским»¹.

Сценарий Бжезинского проливает свет на тонкие манипуляции американской дипломатии в Пекине: осторожно намекать китайцам на то, что главным стратегическим партнером США в XXI в, будет не постепенно слабеющая маленькая Япония, а мощный объединенный Китай и уже недалеко то время, когда Америка поймет, что для того чтобы сохранить свое влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе, ей ничего больше не остается, как обратиться к своему естественному партнеру в материковой Азии.

Сложившаяся ситуация позволяет прогнозировать два наиболее ве­роятных геополитических сценария в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Сценарий 1: «континентальный блок» против «морской силы» — Китай и Россия против США, Японии и объединенной Кореи. В рам­ках этого сценария предполагается укрепление существующего союза США и Японии, что приведется к объединению двух Корей под эги­дой американского влияния. В результате обострятся противоречия как на российском Дальнем Востоке, так и внутри АТР, между Кита­ем, Японией и США. В итоге геополитические интересы России и Китая значительно сблизятся — для защиты от американского давле­ния в регионе они вынуждены будут пойти на более тесный военно-политический союз.

В результате в АТР могут образоваться две сферы влияния — аме­рикано-японско-корейская (западная) и китайско-российская (вос­точная). Трудно предположить, что это равновесие окажется мирным и устойчивым. Скорее всего, такой геополитический раскол может способствовать гонке вооружений и стимулировать образование бо­лее обширных военных блоков, что чревато эскалацией напряженно­сти в данном регионе.

Сценарий 2: противостояние США, Японии и объединенного Китая против России и Индии. Этот «американский» сценарий, разрабо­танный Бжезинским, предполагает, что процесс объединения Китая будет развиваться быстрыми темпами и в случае благоприятного за­вершения может привести к тому, что США и Япония не смогут ему противостоять, и им останется только держать процесс под контролем через стратегическое сближение с Китаем².

¹ Бжезинский 3. Указ. соч. С. 202—203.

2 См.: Бжезинский 3. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. С. 121.

279

Все это необычайно усилит региональную роль объединенного Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе, что неминуемо приведет к развитию противоречий в самом «стратегическом треугольнике». США будут провоцировать Китай на расширение его геополитичес­кой экспансии за счет давления на Россию и Индию в зонах пересече­ния геополитических интересов. В свою очередь, такой расклад сил приведет Индию и Россию к более тесному военно-политическому сотрудничеству. Таким образом расстановку сил в Азиатско-Тихооке­анском регионе будут определять два соперничающих центра силы: США +Япония + объединенный Китай против России и Индии.

Сложившееся неустойчивое двустороннее геополитическое проти­востояние будет достаточно динамичным и в конечном счете может привести к развязыванию серьезных конфликтов в регионе.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Почему современные геополитики утверждают, что новые геополитические вызовы в XXI в. придут из Азиатско-Тихоокеанского региона?

2. ­Какие действия предпринимают США, чтобы держать ситуацию в Ази­атско-Тихоокеанском регионе под контролем?

3. Назовите основные приоритеты китайской и японской геополитики.

4. Каковы основные геополитические противоречия между США, Кита­ем, Японией и Россией в Азиатско-Тихоокеанском регионе?

5. Какие геополитические сценарии наиболее вероятны в Азиатско-Тихо­океанском регионе в XXI в.?

ГЛАВА9

Геополитический вызов исламского мира

Исламский мир на геополитической карте современности выглядит одним из самых неспокойных и динамичных регионов планеты. Ис­лам — вторая по численности последователей мировая религия, при­верженцы которой составляют пятую часть населения планеты, или 1,3 млрд человек. Они составляют большинство населения в 48 стра­нах мира.

280

Таким образом, около половины народов, исповедую­щих ислам, живут в Южной и Юго-Восточной Азии, менее 20% му­сульман — арабы¹.

Другим крупным ареалом распространения ислама является так называемый мусульманский Север, включающий мусульманские страны постсоветского пространства на Кавказе и в Центральной Азии, а также мусульманские регионы России (где их насчитывается, по разным данным, от 12 до 15 млн). Российские исследователи отме­чают, что мусульманский Север значительно отличается от Востока, поскольку исламские традиции здесь были значительно подорваны в XX в. атеистическим советским режимом, поэтому трудно говорить об исламе как факторе наднациональной идентичности, значительно большую роль играют клановые отношения².

За пределами этих двух наиболее крупных ареалов исламского ми­ра быстро растут мусульманские общины в странах Запада: в США (5,7 млн), во Франции (3 млн), в Германии (2,5 млн), Великобритании (1,5 млн). Быстрому росту исламского мира способствует демографи­ческий фактор: если в 1980 г. численность мусульман в мире составля­ла 18% от всего населения земного шара, то в 2000 г. — уже 23%, а, по прогнозам, к 2025 г. составит уже 31% — т.е.-впервые превзойдет по численности христианское население планеты³.

Исламский мир обладает колоссальными запасами нефти и газа, здесь происходит интенсивное движение мировых капиталов, во мно­гом благодаря тому, что через этот регион проходят основные воздуш­ные и сухопутные коммуникации, связывающие Европу с Азией. Все это делает мусульманский мир важным геополитическим центром. Однако из-за своей разнородности и многообразия мусульманский мир не стал единым центром силы, хотя в сфере внешней политики многие мусульманские государства пытаются активизировать религи­озные мотивы, закрепить за «блоком» единоверцев особую политиче­скую нишу на-международной арене.

Пожалуй, только ярко выраженный антиамериканизм стал для большинства стран этого региона характерной приметой «мусульман­ской» внешней политики. Современные геополитики отмечают, что между исламом и Западом в конце XX в. началась межцивилизацион-ная война, и обе стороны признают затянувшуюся конфронтацию именно войной¹.

¹ Islam: Resistance and Reform: The Facts // New Internationalist. 2002. May. № 345. P. 21.

² См.: ГаджиевК.С. Геополитика Кавказа. М., 2000. С. 256.

³ См.: Бжезинский 3. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. М., 2004. С. 72.

281

Американские официальные лица постоянно упоминают о му­сульманских государствах как об «изгоях», «отверженных» и преступ­ных странах. Печально известная «ось зла» включает пять мусульман­ских государств — Иран, Ирак, Сирию, Ливию, Судан. В обыденном сознании западных людей бытуют устойчивые стереотипы, касающи­еся ислама: он вызывает страх и недоверие как мир, полный террори­стов и фанатиков. На экранах телевизоров в качестве олицетворения зла часто показывают бен Ладена, в чьей внешности угадывается сим­волическое указание на то, что ислам, арабы и терроризм неотделимы друг от друга. Западные СМИ традиционно делают ответственными за террористические акты «мусульманских экстремистов».

Со своей стороны, мусульмане считают Запад ответственным за колониальное порабощение и унижение исламского мира, а антитер­рористические операции в Афганистане и Ираке были восприняты как война против ислама. Присутствие вооруженных сил западной коалиции в Афганистане и Ираке напоминает арабам о временах кре­стовых походов и колониальных завоеваний. Все это обостряет рели­гиозные чувства, поскольку Багдад — символ былой славы арабского мира, а в Саудовской Аравии находятся самые почитаемые мусуль­манские святыни.

Не только западные геополитики, но и мусульманские лидеры рас­сматривают столкновение Вашингтона с Багдадом как вооруженное противостояние Севера и Юга. Многие наблюдатели отмечают, что на арабском Востоке, в Заливе и других частях исламского мира диктаторские замашки С. Хусейна, подавление им гражданских свобод и прав человека воспринимались иначе, чем в Европе и Северной Аме­рике. И восточная «улица», и большинство правителей развивающих­ся стран не видели в этом особого греха. Даже захват Ираком Кувейта символизировал для исламских радикалов социальный передел, свое­го рода интифаду против нефтедобывающих государств Залива во имя справедливого распределения богатств. Кувейт считали заповедником западной демократии на арабской земле, а иракского президента — государственным деятелем, стремящимся возродить былую славу и могущество арабов и ислама.

Поэтому оккупация Ирака вызывает новый всплекс антиамериканизма и рост арабской солидарности. Это не может не беспокоить американских геополитиков.

¹ См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. С. 341.

282

3. Бжезинский призывает западных ана­литиков «пересмотреть» многие стереотипы в отношении исламского мира. Этот призыв косвенным образом обращен прежде всего к С. Хантингтону, который в своей концепции «столкновения цивили­заций» отвел исламу роль главного врага западного мира.

После теракта 11 сентября 2001 г. в Вашингтоне и ряда крупных террористических актов в столицах западных стран, дальнейшее нагнетание антиисламской истерии чревато такой эскалацией вза­имной ненависти, которая может перевести квазивойну в открытое военное столкновение. Бжезинский призывает изменить политиче­скую линию: «Америка нуждается сейчас в политически тонком эку­менизме, который позволил бы не только преодолеть антизападные настроения в мусульманском мире, но и избавиться от свойственных американскому общественному мнению стереотипов, мешающих США проводить гибкую политику обеспечения национальной безо­пасности»¹.

Действительно, в настоящее время все обиды и претензии араб­ского мира вылились в национально-религиозный протест, соедини­лись в новой интернациональной идее арабских идеалистов — «миро­вой исламской революции» и «мировой арабской империи», которые направлены прежде всего против Запада. Однако большинство рос­сийских востоковедов уверены в том, что весьма трудно ожидать сплочения мусульманского мира на антизападной платформе. Как и прежде, за фасадом заявлений об исламской солидарности или араб­ском единстве скрываются серьезные внутренние споры и разногла­сия. С этой точки зрения само понятие «мусульманский мир» выгля­дит во многом политической абстракцией².

Идеи «мировой исламской революции» и «мировой арабской им­перии» взяли на вооружение в основном действующие на междуна­родной арене исламские неправительственные религиозно-политические организации, исповедующие экстремизм и террористические методы. Для этих исламистских организаций характерно агрессивное отношение к европейско-христианским духовным ценностям, ис­пользование ислама как революционной идеологии, проповедь ша­риатского эгалитаризма и строгих правил общественной жизни, обя­зательных для «истинных» мусульман, что превращает веру в радикальную идеологию.

¹ Бжезинский 3. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. С. 84—85.

² См.: Примаков Е.М. Иран: Что дальше? // Россия в глобальной политике. 2003. Т.1.№2. С. 110—111.

283

Например, международная организация Исламская партия ос­вобождения (Хизб ут-Тахрир аль-Исламия) ставит своей целью воз­рождение исламской уммы, «освобожденной от чуждых идей, систем и законов», а также восстановление исламского халифата. Исламская партия освобождения призывает искоренить коррупцию и бедность в исламском мире с помощью строгого применения ша­риата. Идеологи Исламской партии освобождения считают анти­террористические операции в Афганистане и Ираке «войной США против ислама», восхваляют действия палестинцев-смертников, требуют вывести из Центральной Азии войска антиталибской коа­лиции, а мусульман всего мира призывали участвовать в джихаде и защищать веру.

На рубеже XX—XXI вв. в мусульманском мире появилось огром­ное количество подобных экстремистских организаций. Перечислим лишь наиболее крупные из них:

«Мировой фронт джихада» — Всемирный исламский фронт борь­бы с иудеями и крестоносцами — был создан бен Ладеном, подписав­шим соглашение о сотрудничестве с лидерами египетской организа­ции «Джихад» М. Хамзой и А. аль-Завахири.

Крупная неправительственная организация — Народная ислам­ская конференция — возникла в 1990-е гг. в Хартуме, поставив перед собой задачу полного освобождения Иерусалима и оккупированных Израилем территорий, а также поддерживает освободительные дви­жения-мусульман в Боснии, Косово, Кашмире и Чечне.

В Ливии разворачивает свои действия Всемирное исламское на­родное руководство во главе с М. Каддафи, которое не только пропа­гандирует ислам, но и оказывает военно-политическую поддержку ' экстремистским религиозно-политическим движениям.

Множество радикальных религиозных организаций действуют в Пакистане, куда стеклись исламисты из «горячих точек» — Афганис­тана, Боснии, Кашмира. Исламабад почти открыто поддерживает международный экстремизм, что является важным элементом анти­шиитской направленности его политики.

Эксперты считают, что источники финансирования исламистских экстремистских неправительственных организаций различны: благо­творительные и религиозные организации, богатые аравийские стра­ны, Международный исламский университет в Исламабаде, каирский Аль-Азхар, бруклинский Центр беженцев «Алькифах», Пакистан, ЦРУ. Достаточно хорошее финансирование позволяет неправительст­венным религиозно-политическим организациям создать разветвлен­ную информационно-пропагандистскую сеть по всему миру, активно использовать Интернет и спутниковые телефоны.

284

Экстремистские группировки часто распадаются и возникают вновь уже совсем под другими названиями, что затрудняет их идентификации и делает поч­ти неуловимыми.

Американская тактика, нацеленная на контроль за экстремизмом в исламском мире, себя не оправдала. Выпущенный в Афганистане джинн (движение «Талибан» и «Аль-Каида») вырвался из бутылки: вместо того чтобы держать в напряжении Россию и Китай, ограничи­вая свободу их маневра в регионе, он повернул против своего создате­ля — США. Учитывая изначально присущий «политическому исламу» антиамериканизм, этого следовало ожидать.

Можно констатировать, что в исламском мире осуществляется дерзкий эксперимент — попытка с помощью экстремистских методов реализовать особый исламский проект, сочетающий идеи вооружен­ного джихада против Запада с консервативным утверждением ислама. Этот проект носит транснациональный характер, объединяя сотни выходцев из Центральной Азии, арабов, суданцев, йеменцев, палес­тинцев, а также мусульман-уйгур из Синьцзян-Уйгурского автоном­ного района Китая.

Вместе с тем в большинстве государств Ближнего и Среднего Вос­тока наиболее влиятельными являются не религиозные, а светские экономические и политические объединения — ОПЕК, Совет араб­ского сотрудничества, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, Союз арабского Магриба. Практически единственной мусульманской организацией, действующей на государствен­ном уровне, является Организация Исламская конференция (ОИК), однако членство в этой организации не предполагает исламского ха­рактера внутренней политики участников и не накладывает на них обязательств по введению шариата.

Многие современные наблюдатели обращают внимание на то, что деятельность ОИК пока не принесла, особых результатов, по­скольку так и не смогла объединить мусульманские страны общи­ми целями. На неправительственном уровне в мусульманском ми­ре наибольшую известность в последние годы приобрели такие организации, как Лига исламского мира и Всемирный исламский конгресс. Однако и они не смогли сформировать общий вектор «мусульманской» внешней политики для сближения позиций раз­ных стран.

Даже те государства Ближнего и Среднего Востока, которые дек­ларируют во внешней политике идеи распространения ислама, в действительности на практике занимают весьма прагматичную позицию. Это относится прежде всего к Ирану и аравийским монар­хиям.

285

На постсоветском пространстве Иран сыграл позитивную роль в урегулировании межтаджикского конфликта, поскольку иранское ру­ководство опасалось усиления этнической нестабильности в регионе, что неизбежно усилило бы сложные внутренние этнические пробле­мы внутри страны. В карабахском конфликте Иран стал на сторону христианской Армении, проявив здравый смысл и не поддавшись со­лидарности с единоверным Азербайджаном.

Российские эксперты подчеркивают, что иранское политическое руководство обеспокоено возможностью повторения «афганской мо­дели» в Иране для свержения теократического режима Тегерана и за­мены его прозападным. Известно, что США поддерживают антикле­рикальные силы в Иране¹.

Основная проблема в том, что Иран уязвим с точки зрения этниче­ских конфликтов, поскольку из 65-миллионного населения страны только чуть более половины населения персы, четвертую часть со­ставляют азербайджанцы, а остальную четверть — разнообразные меньшинства: курды, туркмены и арабы. Азербайджанцы и персы представляют определенную опасность для национальной целостнос­ти Ирана.

Эту карту постоянно пытаются разыграть американцы для усиле­ния нестабильности в регионе, поддерживая постсоветский Азербай­джан в его имперских устремлениях к созданию так называемого «Большого Азербайджана».

3. Бжезинский прямо заявляет:-«Если Азербайджан преуспеет в стабильном политическом и экономическом развитии, среди иран­ских азербайджанцев, вероятно, будет укрепляться идея создания 'Большого Азербайджана. Следовательно, политическая нестабиль­ность и разногласия в Тегеране могут превратиться в проблему для сплоченности, иранского государства, тем самым резко расширив рамки и повысив значение того, что происходит на "Евразийских Балканах"»².

Другой причиной нестабильности на мусульманском Востоке яв­ляется «вечная вражда» Ирана и Турции, поскольку каждое из госу­дарств имеет имперские устремления. Турки и персы исторически противостоят друг другу в исламском регионе, поскольку каждое государство имеет свою концепцию исламского общества, хотя в конеч­ном счете их устремления направлены к расширению геополитичес­ких сфер влияния.

¹ См.: Примаков Е.М. Иран: Что дальше? // Россия в глобальной политике. 2003. Т. 1.№ 2. С. 108-109.

² Бжезинский 3. Великая шахматная доска. С. 162—163.

286

Очевидно, что в случае обострения отношений между ними весь регион будет охвачен массовыми беспорядками, при этом можно про­гнозировать, что имеющие место латентные этнические конфликты выйдут из-под контроля. Дело в том, что Турция вполне может стать жертвой региональных этнических конфликтов, поскольку имеет в своем составе примерно 20% курдов, проживающих в основном в вос­точных регионах страны. Иракские и иранские курды активно втяги­вают турецких курдов в борьбу за национальную независимость. По­этому обострение внутренних конфликтов в Турции способно стимулировать курдов к стремлению получить полную национальную автономию.

Современные геополитики часто называют Турцию «постимпер­ским государством», которое сегодня пребывает в ситуации определе­ния своего геополитического вектора. При этом возможно развитие трех сценариев: прозападные модернисты стремятся превратить ее в европейское государство; правоверные исламисты, напротив, ориен­тируются на Ближний Восток и мусульманский мир, а современные националисты обращают свой взор в сторону постсоветского прост­ранства и России — они видят новое предназначение тюркских наро­дов в создании Великой тюркской империи, включая бассейн Кас­пийского моря и Среднюю Азию.

Турция стремится предстать в роли «освободительницы» своих братьев по вере от долгого российского гнета. Но идеи пантюркизма и панисламизма не получили широкого отклика на постсоветском пространстве, отчасти из-за продолжительного атеистического со­ветского прошлого центральноазиатских народов, которые во мно­гом утратили восприимчивость к воинственным религиозным при­зывам.

Российские исследователи обращают внимание на то, что ни Тур­ция, ни Иран не смогли закрепиться в Центральной Азии, частично успешной оказалась лишь их политика в Закавказье. Но и здесь Иран не сумел создать клерикальную опору наподобие той, на которую он опирается в Ливане или Афганистане. Шансы на утверждение «иран­ской модели» в Азербайджане ничтожны — во многом потому, что в качестве образца там избрали светскую кемалистскую Турцию.

При этом российские эксперты подчеркивают, что угроза экспор­та радикальных исламских идей в мусульманские регионы СНГ суще­ствует. Центральноазиатские власти обвиняют в подрывной деятельности Исламскую партию освобождения — Хизб ут-Тахрир. Считает­ся, что ее эмиссары появились в Ташкенте и на юге Киргизии еще в 1995 г

287

Свои первые глубоко законспирированные ячейки партия со­здавала в Оше и Джалал-Абадской области. Именно они сыграли ключевую роль в событиях в Бешкеке (1999 и 2000). Хизб ут-Тахрир не была замечена в призывах к насилию, но развернула активную пропа­ганду против светских режимов центральноазиатских государств. Ис­пользуя этническую аргументацию, она требовала изгнать из региона «евреев и русских», правящую элиту Узбекистана клеймила как «сио­нистскую», а листовки Исламского движения Узбекистана (ИДУ) в том же духе называли президента И. Каримова «иудейским кафиром, ненавидящим мусульман».

Появились сообщения о том, что экстремистские мусульманские группировки решили создать на постсоветском пространстве единую организацию — Исламское движение Центральной Азии- Помимо Исламского движения Узбекистана в союз входят группы из Кирги­зии, Таджикистана, Чечни и Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Лидером организации объявлен Т. Юлдашев, ставший по­сле гибели Намангани руководителем ИДУ, а штаб-квартира объединения переместилась в афганский Торный Бадахшан. Новое исламистское объединение намерено свергнуть светские правитель­ства и создать в Ферганской долине халифат, живущий по законам шариата.

Однако российские эксперты считают, что шансы на успех такого государственного образования на территории Узбекистана минималь­ны, так как, не обращая внимания на протесты международной обще­ственности, узбекские власти продолжают проводить в отношении исламистов жесткий, репрессивный курс. Поэтому объектами напа­дений или террористических актов стали Таджикистан и Киргизия, не располагающие такими же, как Узбекистан, возможностями подав­лять антиправительственные выступления.

Таким образом, сегодня в мусульманском мире крупными геопо­литическими игроками являются Иран, Турция, США и Россия, хо­тя вполне можно прогнозировать, что вскоре активным действую­щим лицом здесь может стать и Китай. Взаимная враждебность Ирана и США склонила Тегеран занять пророссийскую позицию. Важную роль здесь имеют экономические связи, особенно содейст­вие России в строительстве атомной электростанции в Бушере. Рос­сийская дипломатия побудила Иран начать переговоры с МАГАТЭ, что предполагает более высокую степень открытости иранской атомной программы.

288

В недалеком прошлом геополитические интересы СССР распро­странялись на Ближний и Средний Восток, в фарватере его полити­ки были Египет, Алжир, Ливия, Ирак, Сирия. Но в настоящее вре­мя ситуация во многом изменилась: Россия утратила то имперское влияние, которое имела еще в начале 1990-х гг. Однако, стремясь сохранить свои позиции, Россия участвует в мерах по поддержанию мира и безопасности на постсоветском пространстве и на Ближнем Востоке.

Проникновение США в Закавказье и Центральную Азию, регио­нальная экспансия Турции и Китая по-новому ставят вопросы об «ис­ламском факторе» в российской геополитике. Серьезно осложняет российские отношения с исламским миром незатухающий конфликт в Чечне. Среди россиян прежнее терпимое отношение к исламу постепенно сменяется на опасения и страхи перед «исламским терро­ризмом». Особую тревогу вызывает распространение представлений о том, что нет принципиальной разницы между исламом и политичес­ким радикализмом.

Разжигание религиозной вражды между христианами и мусульма­нами в евразийском государстве чревато серьезной внутренней деста­билизацией страны. Здесь уместно напомнить слова известного русского реформатора П.А. Столыпина: «Наш орел — наследие Визан­тии — орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одногла­вые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью»¹.

России необходима сильная «мусульманская» политика, посколь­ку в ее составе около 20 млн мусульман, которых связывает со славя­нами и историческое прошлое, и мировоззренческое сходство ислама и православия. Можно согласиться с мнением ведущих российских геополитиков, которые подчеркивают: одна из главных стратегичес­ких задач России — не допустить радикализации собственного рос­сийского ислама². Тесное сотрудничество с «внешним» мусульман­ским миром обусловлено географической близостью России к мусульманскому Востоку. Важным направлением мусульманской стратегии России могли бы стать реализация масштабных инфра­структурных проектов в Каспийском регионе и создание новой систе­мы коллективной безопасности в мусульманском мире.

¹ Столыпин П.А. Речь о сооружении Амурской железной дороги // В поисках свое­ го пути: Россия между Европой и Азией. М., 1995. С. 42.

² См.: Владимиров А.И. Тезисы к стратегии России. М., 2004. С. 83.

289

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Почему исламский мир рассматривается на Западе как варварская ци­вилизация, полная террористов и фанатиков?

2. Какие мусульманские страны и почему были отнесены к «оси зла»?

3. Каковы основные приоритеты мусульманской геополитики?

4. Каковы основные геополитические противоречия между США и исламским миром?

5.Какие геополитические сценарии наиболее вероятны в мусульманском регионе в XXI в.?