Utopia_i_utopicheskoe_myshlenie

Но Британия не могла позволить себе превратиться в кастовое общество, коль скоро она желала выжить как великая страна, великая в сравнении с другими. Выдержать международную конкуренцию можно было только на основе лучшего использо­ вания человеческого фактора, прежде всего талантов, которых даже в Англии, надо это признать, было слишком мало. Школа

ипроизводство распахнули свои двери для достойных, и умные ребята из каждого нового поколения получили широкие воз­ можности для роста. Доля людей с IQ* выше 130 не могла уве­ личиться —задача состояла в том, чтобы она не падала, —но доля таких людей в сфере труда, которые могли полностью опи­ раться на свои способности, неуклонно росла. На каждого Резер­ форда в новых условиях приходилось десять таких гигантов, на каждого Кейнса —два, и даже Элгар имел преемника. Циви­ лизация держится не на безликой инертной массе, не на homme moyen sensuel**, а на творческом меньшинстве, на новаторах, ко­ торые одним ударом сберегают труд 10 ООО, на блистательном меньшинстве, наделенном свойством удивляться миру, на бес­ покойной элите, превратившей мутацию не только в биологи­ ческий, но и в социальный фактор. Ряды ученых и инженеров, художников и преподавателей разрослись, но образованность определялась высоким уровнем генетического предназначения, их способность творить добро усилилась. Прогресс стал их три­ умфом, современный мир —их памятником.

Ивсе же когда мы не учитываем связанных с прогрессом по­ терь в области человеческих отношений, мы оказываемся жерт­ вами коварного самодовольства, которого в естественных нау­ ках куда проще избежать. С точки зрения взвешенного социоло­ гического подход^, мы должны учитывать как достижения, так

инеудачи. Селекция одного избранника означает отсев многих других. Будем откровенны и признаем, что мы не приняли во внимание ментальность тех, кто оказался в отсеве, и не подума­ ли об их адаптации. Страх, вселившийся в нас после шока, выз­ ванного прошлогодними событиями, —это страх перед шумной толпой, которая, обнаружив перед собой закрытые двери выс­ ших учебных заведений, может посягнуть на принижающий их общественный строй. Разве массы, при всей их ограниченности, не ведут себя иногда так, будто испытывают глубокое негодо­

вание? Разве они видят себя точно такими, какими видим их мы? Мы знаем, что лишь игра хорошо тренированного вообра­ жения и деятельность дисциплинированного ума могут на про­ тяжении грядущих веков обеспечить человечеству то, чего оно заслуживает. Но надо все же признать, что и те, кто ныне жа­

*Коэффициент интеллекта (далее в тексте - К И) . - Прим. перев.

**Среднем разумном человеке (англ,) . - Прим. перев.

320

луется на несправедливость, убеждены, чгго они имеют в виду нечто реальное. И надо попытаться понять: то, что нам кажется чепухой, имеет для них реальный смысл.

ВЗЛЕТ ЭЛИТЫ

Столкновение социальных сил

Модель государственной службы

Год 1870 был обозначен как начало современной эпохи не столько в связи с появлением Парижской коммуны, сколько из-за мистера Форстера. Тогда в Британии было введено обяза­ тельное обучение, ликвидирован патронаж в системе государст­ венной службы и установлено, в качестве правила, поступление на службу на основе конкурса. Достоинства стали меркой, со­ ответствие стандарту — критерием приобретения блестящей профессии и дальнейшей карьеры. И это явилось большим дос­ тижением, если учесть, сколь решительно многие наши предки были против ’’конкурсных мужланов” (competition wallahs) в английском правительстве. Памятуя об этой оппозиции, пред­ ставляется поразительным, что к 1944 году наиболее талантли­ вые из выпускников Кембриджа и Оксфорда уже входили в уп­ равляющий класс, чтобы решать там судьбы нации; выдающиеся молодые люди из провинциальных университетов заняли едва ли менее значимые позиции в науке и технике, а достойная моло­ дежь из средних школ (grammar schools) — административные посты. Менее способные пошли в младшие служащие (clerical grades). Наконец, большое число мужчин и женщин прямо из не­ полной средней школы (позднее названной ’’современной вто­ ричной школой” - secondary modern school) приступили к выполнению технических и оперативных функций, составив основную массу государственных служащих. Такова была модель, которую любой разумный организатор мог тиражиро­ вать. И в тысяче копий она была распространена по всем отрас­ лям торговли и промышленности, начиная с крупных компаний, таких, как Империал Кемикалз и Юнилевере, а затем всеми процветающими общественными корпорациями.

Порок этой во всех других отношениях образцовой системы заключался, однако, в том, что жизнедеятельность всего осталь­ ного общества, и особенно в сфере образования, отнюдь не была организована на такого рода принципах. Образование оставалось весьма далеким от сколько-нибудь адекватного применения критерия способностей. Некоторые способные дети, вполне от­ вечающие квалификации помощников министров, оказывались вынужденными покидать школу в пятнадцать лет и становились почтальонами. Помощники министров в роли разносчиков

321

21-57

писем — невероятно! Других, обделенных способностями, но богатых связями, протаскивали через Итон и Байоль, и они ста­ новились спустя несколько лет высшими чиновниками Форин офис. Почтальоны, составляющие ноты и меморандумы, - что за трагический фарс! Государственный аппарат, столкнувшись с неразрешимой проблемой, попытался исправить несправедли­ вость общества путем расширения возможностей продвижения в своей собственной системе. Во время войны он произвел ра­ дикальную передвижку: неудачники, пришедшие на службу раньше, но оказавшиеся пригодными после сдачи последних эк­ заменов лишь для службы в Казначействе, уступили место выд­ виженцам с низших постов. Но и в мирное время умные клерки могли подниматься по служебной лестнице. Многие стали от­ ветственными исполнителями, а некоторые к концу карьеры проникли даже в низшие ряды управляющего класса. Таким об­ разом, развитие государственной службы было блокировано не­ достатками общей системы образования. И только после того, как школа сделала свое дело, комиссары гражданской службы могли сделать свое. Когда помощники министров не должны были больше уходить из школ в пятнадцать лет, а почтальонов больше не устраивали в Байоль, великая реформа, начатая в 1870 году, могла наконец завершиться.

Значение этого момента вряд ли можно преувеличить. Фа­ милии в Имперском Календаре уже столетие назад с достаточ­ ным основанием свидетельствовали о том, что обновленная гражданская служба стала лучшей в мире. Как это похоже на современную ситуацию! Ныне мы имеем элиту, отобранную на интеллектуальной основе и весьма глубоко образованную, в том числе обладающую знаниями в области философии и управ­ ления, не говоря уже о, как минимум, двух степенях в области науки и социологии. Администраторы прежней гражданской службы также подбирались по интеллекту и получали образова­ ние значительно шире сугубо профессионального, однако все же с уклоном, связанным с будущей работой (как в Риме, но не так, как в другой великой имперской гражданской службе —в Китае). Сегодня мы открыто признали, что демократия —не бо­ лее чем ожидание. Нынешнее правление осуществляется не столько через народ, сколько через наиболее умную часть наро­ да — не аристократию по рождению и не плутократию, а истин­ ную меритократию таланта. Точно так же старый аппарат с по­ мощью уменья и такта осуществлял гораздо большую власть, чем парламент, поскольку он был хорошо подобран и обучен. Ныне каждый член меритократии имеет аттестационный рей­ тинг ^ минимум 125 баллов. (Ключевые посты резервируются для психологов, социологов и постоянных секретарей, исходя из установленной Кроули-Джеем в 2018 г. премии для тех, кто получит более 160 баллов.) Однако разве ретроспективный ме­

322

тод Таубера не показывает, что и столетие назад большинство членов административного класса имело индекс выше 125? Это были зачатки нынешней системы. И если сегодня обществом пра­ вит интеллект и его верховенство в трех четвертях мира не оспа­ ривается, то это в огромной степени благодаря дальновидности зачинателей британской гражданской службы. Не будет слиш­ ком большим преувеличением сказать: наше общество в такой же степени памятник им, как и ранним социалистам.

Все ясно и прекрасно

До реформы гражданской службы большая часть общества управлялась на основе непотизма. В сельском хозяйстве, кото­ рое преобладало до второй половины 19 столетия, статус приоб­ ретался не на основании заслуг, а но рождению. Класс за клас­ сом, статус за статусом, профессия за профессией - сыновья вер­ но следовали по стопам отцов, так же, как отцы —по стопам де­ дов. Люди не спрашивали ребенка: кем он будет, когда вырас­ тет? Они знали: он будет обрабатывать землю, как его предки. Для большинства не существовало возможности выбора заня­ тий — только наследование. Аграрное общество с его религией было как бы огромным семейным образованием. Отец —во гла­ ве, статус прочих членов семьи иерархически градуирован; стар­ шие сыновья имеют преимущество над младшими, сыновья — над дочерьми. Как семья —так и деревня. Владелец манора* -=- матриарх, ниже различные ступени иерархии занимал фермерс­ кий люд: фриголдеры** находились выше арендаторов, аренда­ торы —выше поселенцев и поселенцы —выше батраков и слуг.

Богач в своем поместье, И в хижине бедняк, Кто низко, кто вознесен - Господь устроил так.

Все ясно и прекрасно... и т. д.

Как в деревне —так и в королевстве. Королевская семья, во главе с Отцом страны, стойт над всеми чинами и сословиями го­ сударства. Как в земном королевстве, так и в небесном царстве. Один и тот же человек —всегда во главе стола. Подобное устрой­ ство вряд ли могло стимулировать юношеские амбиции. В зер­ кале прошлого даже историку редко удается избавиться от от­ ражения своего собственного вопрошающего лица. А для обыва­ теля, если даже допустить, что он владеет логикой человекове­ дения, совершенно невозможно понять очевидную глупость своих предков. Разумеется, старая система была тиранической, разорительной, жесткой и малоподвижной. Но это еще не все.

*Manor (англ.) - поместье. - Прим. перев.

**Free holders (англ.) - свободные землевладельцы. - Прим. ред.

323

Лорд Солсбери как-то сказал, что не усматривает логических по­ роков в наследственном принципе и, следовательно, не видит причин отказываться от него. Он мог сказать так с полной уве­ ренностью, поскольку для тех, кто связан корнями с сельским хозяйством, оправданность наследования в условиях сельской семьи была почти самоочевидной. Земледелие требовало тяжело­ го и непрерывного приложения усилий; и в господствующей духовной атмосфере такие усилия могли быть лучше всего обес­ печены и оправданы, когда люди знали: они трудятся во имя детей и внуков, которые воспользуются плодами и, наоборот, пострадают от небрежения. Чтобы не остаться без пропитания, всегда недостаточного, земледелец должен был быть привязан к земле, а это в свою очередь требовало воспитания у детей на­ следственной привязанности к земле и к навыкам сельского тру­ да в наиболее восприимчивом периоде их развития. Земледелие требовало постоянной заботы о почве и исключало пользование ею во имя кратковременной выгоды, и все это издавна внушало людям, глубоко озабоченным будущим, взгляд на свою семью как на залог этого будущего. Наследование означало одновре­ менно прилежание, ответственность и преемственность.

Земля рождает касты, машина —классы. Старая система бы­ ла достаточно хороша, пока Англия опиралась на примитивное земледелие. Но с ростом промышленности феодализм все боль­ ше и больше превращался в тормоз ее эффективности. Дело бы­ ло не столько в наследственной собственности. Конечно, чем большее богатство оставлял отец, тем чаще дети не знали ника­ ких иных забот, кроме траты денег. Когда же семьи разорялись, власть переходила в руки менеджеров, выдвигавшихся сообраз­ но их способностям, —что как раз и было целесообразно. Боль­ шое значение имело число детей, наследовавших, наряду с бо­ гатством, власть и положение. Поразительно, сколько докто­ ров были сыновьями докторов, адвокатов — детьми адвока­ тов и т. п. Преуспевающие промышленники и торговцы имели обыкновение продвигать своих детей вверх по профессиональ­ ной лестнице. Даже в самом бизнесе наследование дела стало столь обычным, что превратилось в серьезное препятствие по­ вышению производительности. Вполне естественно, что способ­ ные отцы давали жизнь способным детям (хотя и не так часто, как после распространения интеллектуальных браков) , которые тем самым обретали двойное основание на власть —в силу своих достоинств и в силу рождения. Но сколь же часто имело место обратное: сын не шел ни в какое сравнение с отцом из-за иного призвания и наклонностей —к философии или к искусству, а не к бизнесу —или же в силу чрезмерной опеки отца. И тем не ме­ нее такой сын оставался в отцовском кресле и передавал теплое местечко уже своему сыну. Многие сыновья старались изо всех сил, овладевали наукой и практикой, следуя указаниям Гёте:

324

Наследство может только тот освоить, Кто в самом деле стал его достоин.

Но какая от этого &ша польза? Есть предел самообману. Че­ ловеческая трагедия —это ведь и растрата социальных ресурсов. Пока в 70—80-х годах не вступил в силу Закон Батлера, Англия слыла среди промышленных стран оплотом непотизма, проявля­ ющегося в тысячах незаметных форм.

Почти каждый разумный наблюдатель мог заметить, сколь опасно это было. В прошлом столетии многочисленные кризи­ сы и катастрофы были вызваны именно тем, что слабый сын или (иногда) дочь занимали не свое место и занимали его не в са­ мое'лучшее время. Но почему же тогда система наследования, годная для земледелия, просуществовала столь долго? Минуло добрых сто лет промышленного развития, пока Британия изба­ вилась от непотизма. Откуда такой разрыв между избавлением зависимости от почвы и преодолением зависимости от касты? Одна из причин достаточно очевидна. Наш остров имел сомни­ тельное благословение: он ни разу не подвергался вторжению, никогда не испытал полного военного поражения или сокруши­ тельной политической революции. Иными словами, стране ни­ когда не приходилось начинать сначала. Как и во всех странах, деградировавших медленно и постепенно, нынешний упадок, в условиях стабильности, никогда —после 1914 г. —не был столь заметным, как вчера. Страна жила капиталом прошлых поколе­ ний. И чем дальше, тем больше она была вынуждена жить так. Чем неопределеннее настоящее, тем больше оснований избегать его. Я понимаю: странная теория для современного социолога. Но я не одинок в утверждении, что слишком многие, обладая предельно обостренным чутьем истории, одновременно имели слишком притупленное чувство будущего. В 19 столетии дело обстояло иначе, но с середины 20 века традиции подверглись значительной переоценке, будущее стали слишком связывать с прошлым. Каждая перемена требовала прецедента. Иными сло­ вами, Англия долго оставалась в плену аграрного мышления, да­ же когда 80% ее населения уже жили в городах —столь же стран­ ный пример культурного разрыва, как в до маоистском Китае,

Культ предков принял форму привязанности к старинным домам и церквам, экзотической монете, неудобным мерам и весам, дворцовой гвардии, пивнушкам, старым автомобилям, крикету и, особенно, к монархии и (хотя и в меньшей степени) к классу, окружавшему монархию, —аристократии, с ее родос­ ловной, уходящей в далекое прекрасное прошлое. Даже полити­ ки, как, например, тайные советники, ’’прихватывали” немного королевского блеска, а гражданские служащие именовали себя ’’СЕВ” (Слугами Ее Величества). Само государство имело вы­ сокий престиж именно в силу того, что несло на себе печать арис­ тократизма, ибо аристократия по обыкновению входила в состав

325

правительства, В Соединенных Штатах (не знавших аристокра­ тии) издавна считалось, что любое правительство плохо. Однако в Англии народ вечно был недоволен тем, что правительство не становилось лучше. Не только правительство, все главные ин­ ституты страны —от университетов до Королевского общества, от Мэрилбонского клуба крикетистов до БКТ (Британской Конфедерации Труда), от морского ведомства до фирмы Фортнам и Масон —были когда-нибудь облагодетельствованы патро­ нажем двора, и не существовало почти ни одной крупной ком­ пании, в членах правления которой не числился хотя бы один лорд. Аристократия заменяла образ отца в коллективном под­ сознании, а ее влияние оказывалось столь сильным, что порой замечательные и вполне удачливые люди стыдились своего низ­ кого происхождения,'вместо того чтобы гордиться своей спо­ собностью подняться над ним. И самой привлекательной, копи­ руемой чертой аристократизма считалось предполагаемое в арис­ тократии отвращение к труду или, во всяком случае, к труду оплачиваемому, В промышленности высшее руководство рабски подражало этим нравам. Отчеты того времени хранят подробные характеристики поведения менеджеров солидных фирм, кото­ рые еще в 1975 г. вели себя ( часто сами не зная, почему), будто были ’’джентльменами с независимыми доходами” . В армии они служили не рядовыми, а офицерами; в промышленности оказы­ вались в роли не служащих, а джентльменов. С ритуальной нас­ тойчивостью они делали вид, что вообще не нуждаются в зара­ ботке. На работу менеджеры являлись на два-три часа позднее рабочих, и приходили они в костюмах, сшитых скорее для посе­ щения клуба, нежели завода. Они занимали офисы, похожие на собственные домашние кабинеты, без каких-либо признаков столь вульгарных вещей, как электронный компьютер. Они ублажали себя коктейлями совсем как дома, кормились за счет фирмы в столовых, оформленных под домашние гостиные, а работали вечерами и до глубокой ночи, то есть в часы, за кото­ рые им не платили. Они превращали работу в хобби, точно так же, как хобби —в работу: настоящая жизнь начиналась за утрен­ ним чаем, когда они воображали себя эсквайрами старых вре­ мен. В такого рода претензиях изощрялись и подчиненные на всех уровнях. Забастовки выбивали администрацию из колеи, и она урывала время перерыва у рабочих, доведя его до корот­ кого чаепития. Длинная рука аристократии твердо обеспечивала поддержание уровня производительности.

Семья и феодализм

Влияние аристократии никогда бы столь долго не продолжа­ лось, даже в Англии, если бы не поддержка семьи: феодализм и семья неразделимы. Семья всегда является основой наследова-

326

пия. Рядовой родитель (сегодня уже, как мы не без горечи за­ мечаем, исчезнувший) стремился передать свой капитал собст­ венному ребенку, а не постороннему лицу или государству. Ре­ бенок — часть его самого, и через завещание человек как бы себя увековечивал. Отец-наследодатель никогда не умирал. А если родители имели семейное предприятие, которое в опре­ деленном смысле выступало как воплощение их самих, то они тем более были озабочены передачей наследства кому-то из близ­ ких по крови. Владея собственностью, родители сохраняли и контроль над детьми. Страх йлть вычеркнутым из завещания служил столь же реальным инструментом утверждения роди­ тельской власти в промышленной Англии, как и в Англии аграрной. Но и те, кто не имел собственности, желали, чтобы дети занимались тем же самым делом или делом повыгоднее. Многочисленные исследования убедительно подтверждают, на­ сколько эти стремления были (и остаются) сильны и насколько значим для родителей мотив продвижения их детей. Приписы­ вать несуществующие достоинства — этот тип психоза был присущ миллионам семей.

В течение сотен лет общество служило полем битвы между двумя великими принципами —принципом отбора через семью и принципом отбора на основе реальных достоинств. Ни один из них не мог одержать полной победы. Защитники семей дока­ зывали, что задача воспитания детей не может решаться ника­ ким иным способом, кроме того, который столь долго служил человечеству. Сироты, даже если они воспитывались в самых просвещенных домах, не имеют той уверенности в себе, которая необходима для подлинной самореализации. Если бы все дети воспитывались в детских домах, это, наверное, могло бы обес­ печить равные для них возможности, но только ценой превраще­ ния всех в одинаково несчастливых. Постоянная родительская нежность — это стало общепризнанным после экспериментов конца 1980-х —необходима для нормального внутреннего разви­ тия ребенка. Любовь —главный помощник биохимии.

Но мы должны были покончить с пороками семьи. Мы долж­ ны были признать, что почти все родители пытаются добиться необоснованных преимуществ для своих отпрысков. Задача общества, эффективность которого зависит от соблюдения прин­ ципа отбора кадров по их способностям, состоит в том, чтобы не позволить подобному эгоизму причинить какой-либо серьезный ущерб. Семья печется об эффективности индивида, государст­ во —об эффективности общества. И оно может выполнить эту задачу, поскольку индивиды сами имеют различные интересы. Как члены определенной семьи, они хотели бы обеспечить своим детям все возможные привилегии. Но в то же время они против того, чтобы такие привилегии получили чужие дети. Они стоят за равные возможности для любых детей, кроме своих собствен­

327

ных. Таким образом, государство в качестве защитника общего интереса приобретает некоторую поддержку и оказывается спо­ собным противостоять яростной оппозиции, которую оно вы­ зывает. Еще несколько лет назад в интеллектуальной среде счи­ талось, что государству удалось справиться с семьей в смысле устранения ее избыточного влияния на систему профессиональ­ ной подготовки будущих кадров. Мы, однако, недооценили сте­ пень сопротивляемости семьи. Она по сей день остается благо­ датной почвой для семян реакции.

Но цель моя состоит не в том, чтобы рассказать о сопротив­ лении семьи, а в том, чтобы обрисовать его исторические основа­ ния. Я хотел бы подчеркнуть, что, несмотря на многочисленные перемены, происшедшие за предшествующее столетие, семья и сейчас остается институтом, построенным скорее на отношени­ ях верности, чем на основаниях разума, именно так, как это было характерно для феодальных времен.

Влияние международной конкуренции

Исторический анализ показывает, что оппозиция прогрессу со стороны семьи так же неизбежна, как и сама меритократии. Аристократия и семья —два схожих, как близнецы, носителя инерции, —как известно, не смогли, тем не менее, остановить об­ щественный прогресс. Объяснение этому очень простое: Брита­ ния не смогла бы выжить среди других стран в конкурентном мире. Если бы не пресс международного соперничества, то об­ щество внутри себя не стало бы более энергичным, конкурсный отбор в сфере гражданской службы не стал бы моделью для всей нации. [,..]

Социалистические повивальные бабки

Прогресс не состоялся бы, если бы не неустанные усилия ны­ не знаменитых ’’повивальных бабок прогресса” Социалисты ускорили рост крупных организаций, где, в отличие от мелкого бизнеса, поощрялись продвижения на основе способностей. Угольное управление было в своем роде не менее влиятельным институтом, чем гражданская служба. Социалисты повели атаку на семейные традиции и на преемственность рабочих мест, Лейбо­ ристские памфлеты 1920—1930-х годов (многие из них переиз­ даны в Гарвардских социалистических документах) высмеивали обывательский критерий успеха: ’’дело не в том, что ты знаешь, а в том, какого нужного человека ты знаешь” . Они отвергали наследование имущества. Введение налогов на завещания не бы­ ло единственной заслугой; они настойчиво утверждали, что

328

предоставление детям богатых родителей преимуществ перед детьми бедных недопустимо с точки зрения морали. Долгие годы богачи избегали уплаты налогов на наследство, уступая детям значительную часть своего имущества еще при жизни. Со­ циалисты сумели пресечь их уловки с помощью налогов на капи­ тал. Но и это бледнеет по сравнению с их главным достижением — фундаментальной прогрессивной реформой системы образова­ ния. Стремление к максимальному равенству возможностей постоянно нарастало. Были усовершенствованы начальные шко­ лы, введено бесплатное обучение в средней школе, увеличено число университетских стипендий. И хотя Закон об образова­ нии 1944 года предложил консервативный министр коалицион­ ного правительства, инициатива исходила от Лейбористской партии. В соответствии в этим актом, детей надлежало отдавать обучению, исходя из их ’’возраста, способностей и возможнос­ тей”, и кто обладал большими способностями, тот получал более широкое образование. [...]

Социалисты, которые хотели, чтобы все дети, безотноситель­ но к их способностям, получали образование, как в США или в России, заручились на время достаточной поддержкой для того, чтобы превратить, казалось бы, чисто образовательный вопрос в крупную политическую проблему. И однако, они были об­ речены на неудачу. Преуспеть в сфере образования они могли бы только на основе социальной революции, способной сверг­ нуть всю существующую иерархию, преобразовать систему цен­ ностей и т. д. Но при наличии погруженной в дрему массы и вож­ дей, больше всего озабоченных самоутверждением, какая могла быть на это надежда? Начальные школы сохранились. Школы всеобщего среднего образования исчезли. И все же лейцестерский гибрид никогда не осуществился. Вандалы были побеждены. Город выстоял.

Истоки современного образования

Самая фундаментальная проблема

Коль скоро общественное мнение даже в Лейбористской партии повернулось против введения всеобщей средней школы, открылась’ возможность сконцентрировать внимание на наибо­ лее радикальных реформах, то есть на коренном улучшении по­ ложения лицеев. Прежде всего они нуждались в деньгах, в по­ лучении как можно больших средств для привлечения лучших специалистов.

Антигитлеровская война изменила социальный состав этих учебных заведений. Полная занятость, рост зарплаты, повышение уровня ожиданий и запросов усилили стремление низших клас­

329