Utopia_i_utopicheskoe_myshlenie

УТ О П И Я

иутопическое

мышление

АНТОЛОГИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Перевод с англ., нем., франц. и др. языков ^

Составление, предисловие и общая редакция канд. филос. наук В. А. Чаликовой

Москва ’’Прогресс”

1991

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагая вниманию читателей первую в советской (да и в досоветской) истории антологию зарубежных утопических тек­ стов в виде переводов отрывков из историко-теоретических, со­ циально-философских, социологических и литературоведческих работ по утопии; наиболее выдающихся по своему значению уто­ пических проектов; художественных текстов (утопия, антиуто­ пия, дистопия, фантастика), невольно думаешь: как же она ко времени! И не потому только, что за три последних ’’гласных” года нам впервые открылись утопические проекты Владимира Соловьева и Тейяра де Шардена, Маргарет Мид и Николая Федо­ рова, впервые стала доступна социальная фантастика Замятина и Хаксли, Оруэлла, Платонова, Булгакова; некоторые прежде запретные книги Лема, Брэдбери, братьев Стругацких. Нет, серь­ езнее актуальность этой книги. Мы живем в стране, где простое слово ’’жизнь” всегда имеет свой терминологический синоним. Жизнь называлась то ’’революцией”, то ’’строительством социа­ лизма”, то ’’развитым социализмом”. Теперь наша жизнь называ­ ется ’’перестройка”. И вопрос: не утопичны ли цели этой нашей ошеломившей и изменившей мир перестройки —мучает всех:

исторонников, и противников, и скептиков, и оптимистов. Уто­ пического импульса перестройки, собственно, не отрицает никто. Но одни говорят: ”Ну что же, с утопии всегда начинается новая, лучшая реальность”. Другие отвечают: ’’Нет уж, хватит. Утопия­ ми мы сыты по горло. Вот живут люди на Западе без утопий, трезво, реалистично, и пусть не все у них хорошо, нашего горя они не хлебали”.

Эта книга открывает читателю, что именно Запад был колы­ белью утопической мысли, именно там было и есть глубокое, развитое, утонченное утопическое мышление, дерзкие и разно­ образные утопические эксперименты в малых группах. От Мора

иКампанеллы до У. Морриса и Маркса, от Скиннера и Шардена до Толкиена и Урсулы ле Гуин Запад пестовал и культивировал

3

культуру утопии, не смешивая ее с культурой реальности. Уто­ пическая фантазия, создававшая то сияющий счастьем, то набу­ хающий кровью мир будущего, как бы стояла на страже нор­ мальной жизни, не позволяя, с одной стороны, отождествлять фантазию с реальностью, с другой —сдерживая реализм, не до­ пуская, чтобы он перешел в сверхреализм, в мир холодного рас­ чета, карающий равно и ностальгию, и мечту как ’’мыслепреступление” (что с такой художественной силой изображено в дисто­ пии Оруэлла ” 1984”). Утопия оказалась союзницей цивилизации.

Сравнивая в этом отношении Запад и Восток, советский ис­ следователь китайской утопии А. Кобзев пишет, что у конфу­ цианского мыслителя не было той критической позиции по от­ ношению к действительному порядку вещей, которую в евро­ пейской культуре создало признание трансцендентного бытия, высшего и независимого начала. Не было у него и конкретного образа альтернативной социальной структуры —Церкви, Града Божия. Поэтому в Китае не были созданы такие законченные со­ циальные утопии, как ’’Государство” Платона и ’’Утопия” Мора. Может быть, предельная социально-политическая ангажирован­ ность конфуцианства, добившегося уже во II веке до н.э. статуса официальной идеологии, затормозив развитие самостоятельной утопии, облегчила развитие авторитарных тенденций в мыш­ лении и социальной практике?1 Над этой гипотезой стоит заду­ маться. А читая переводы из теоретических исследований М. Лас­ ки и Э. Блоха, А. Петруччани и А. Маравалля, читатель увидит, насколько разнообразна и независима была утопическая мысль на Западе —как в Англии и США, странах, не знавших тоталитар­ ных режимов, так и в Германии, Италии, Испании, прошедших через различные формы фашистских диктатур, но не столь дол­ гих и опустошительных для своих стран, как диктатура Сталина. Абсолютного, окончательного ответа на вопрос о соотношении утопического мышления и тоталитарных форм социальной ор­ ганизации эта книга не даст. Вряд ли его даст и какая-нибудь другая книга.

Оригинальным и точным кажется мне замечание слависта из ФРГ Ганса Гюнтера (одного из авторов этой антологии): ”В сталинской России не было ни утопии, ни реальности”. Считать, что сталинская Россия, гитлеровская Германия или полпотовская Кампучия —сбывшаяся утопия, добросовестному ученому не позволяют факты.

Во-первых, факт планомерного и беспощадного уничтоже­ ния при Сталине всех форм утопического эксперимента —от тол­ стовских коммун до кружков эсперантистов. Во-вторых, факти-

1 К о б з е в А. И. Понятийно-теорстическис основы конфуцианской социальной утопии. — В: Китайские социальные утопии. Сборник статей.

М,, 1987, с. 58—103. См. также рецензию В. Чаликовой на сборник в журнале ”Новый миру\ 1988, № 12, с. 248-252.

4

ческий запрет на научную фантастику. (’’Туманность Андроме­ ды” Ефремова могла выйти в свет только в 1956 г., в хрущев­ скую ’’оттепель”!) В-третьих, расцвет ’’социалистического” реализма, то есть метода изображения ’’действительности”,

всамом названии которого содержится вызов утопии: отныне блаженные острова или XXI столетия отменялись —только на­ стоящее могло представляться как идеал.

Вэтой связи хотелось бы несколько слов сказать о Между­ народной конференции ’’Утопия: воображение и реальность” (Израиль, 2—7 января 1990 г.), участницей которой была и автор этих строк. Свой доклад ’’Социалистический реализм как извращенная форма утопии” я предварила кратким рассказом о ситуации в нашей науке об утопии. С изумлением слушали уче­ ные из разных стран о том, как мы, группа референтов Институ­ та научной информации АН СССР, еще совсем недавно по особо­ му допуску получали в спецхране зарубежные книги об утопии, анализировали и обобщали их содержание и, составив сборники обзоров и рефератов, сдавали их в спецхран же. Как эти ротапринтные сборники кем-то тайно ксерокопировались и прода­ вались на черном книжном рынке. Аплодисментами встрети­ ли они сообщение, что в издательстве ’’Прогресс” выходит анто­ логия переводов таких текстов; авторы некоторых работ, включенных в антологию, сидели здесь же, в зале.

Вэтой аудитории врагов утопии не было, и мне не приходи­ лось, как на московских семинарах, доказывать, что утопия и тоталитаризм не одно и то же. Для участников конференции это был вопрос решенный. Их доклады были посвящены жанровым, стилистическим, философским характеристикам конкретных утопических текстов, выяснению реалий, легших в основу уто­ пических и антиутопических образов, уточнению обстоятельств места и времени появления знаменитых и мало известных рома­ нов, трактатов, пророчеств, поучений, сатир. Уровень философс­ кого, социологического обобщения не превосходил отечествен­ ный, но открывался многокрасочный, разноголосый, сложный и все же гармоничный мир воображения и реальности.

Утопические мотивы Ветхого и Нового завета; фантастиче­ ские путешествия XVII—XVIII веков; фурьеристские коммуны

вРиме XIX века; милленаризм американских фундаменталис­ тов; причудливые фантазии современной феминистской уто­ пии; утопии Ренессанса и современной Франции; утопизм Канта и Фрейда; утопические тенденции в эстетике и педагогике, у венгерских популистов и у тамплиеров, у еврейских мистиков

и французских революционеров... И, конечно же, Моррис, Мор, Оруэлл, Богданов, Горький (как ученик Богданова —доклад М. Агурского), Платон, Аристотель, М. Бубер, Платонов, Кафка, Табенкин, Исхак Муса альХусейни (автор ’’Воспоминаний кури­ цы”, опубликованных в Каире в 1943 г. и, к стыду моему, мне

5

неизвестных), А. Чаянов и снова Богданов, интерес к которому огромен; Бердяев, Эрнст Блох, Маркс. Через призму утопии рассматривались и фильмы Бертолуччи, и творчество француз­ ских менестрелей XVI века, и теории безденежного рынка, и русское религиозное возрождение, и колонизация Америки.

Непередаваемый смысл и аромат придавало всему этому ге­ ографическое и социальное обрамление: синь Генисаретского озера, холмы Вифлеема, берега Иордана, пустыни, горы, и на их фоне люди, выходящие из маленьких коттеджей —кто с пап­ кой для бумаг, кто с виолончелью, а многие с корзинами для сбора апельсинов,—люди, убежденные, что они живут в реали­ зованной утопии, имя которой ’’киббуц”. Все заседания конфе­ ренции, кроме первого, проходили в киббуцах, и после докла­ дов мы наблюдали киббуцное производство, слушали киббуцный хор (для нас —критика Натальи Ивановой и меня —он экспромтом исполнил русские песни); смотрели потрясающей, пронзительной красоты балет-пантомиму ’’Палестинское восста­ ние глазами израильского солдата” (чем-то напоминающее ис­ поведи наших афганцев). А на одну ночь нас ’’разобрали” киббуцные семьи. Мы с Натальей Ивановой жили у прекрасно говорящего (и пишущего) по-русски профессора Абрахама Яо сура, специалиста по Буберу и Богданову, страстного идеолога киббуцного движения.

Мы видели в киббуцах уровень жизни, превосходящий не только наш, но в среднем и израильский (достаток, комфорт, путешествия); видели абсолютную свободу и раскованность, уют в домах, запах пирогов (но никакой черной работы на кух­ не —ее выполняют все по очереди: каждый один раз в 2 меся­ ца работает в бригаде, оснащенной кухонной электроникой); на полях —компьютерная техника... Одним словом, работать можно где угодно —в баре, в лаборатории, в университете,— только деньги идут в киббуц и поровну кладутся на счета всем: здоровым и парализованным старикам, талантам и тугодумам. Видео, машины, отдых на Гаити —не проблема, так как денег много; но их много у всех, поэтому радости материального са­ моутверждения, сладости куска, на который, глотая слюни, смотрит сосед, в киббуце не ощутишь. А большинству людей эта сладость нужна —вот почему живет в киббуцах 3% населения Из­ раиля (впрочем, многие просто не могут стать членами киббуца: очень высок вступительный взнос).

Мукки, историк киббуцного движения, с неподражаемым юмором рассказывал нам в саду первого киббуца Дгании исто­ рию о горстке выходцев из России, которые пришли сюда почти сто лет назад, голые, босые, с портретом Льва Толстого и твер­ дым решением жить хорошо и справедливо; об их спорах, ссорах, ошибках, победах, борьбе, торжестве, кризисе. Свой рас­ сказ он закончил словами: ’’Только умоляю вас: не вздумайте

6

повторить виденное в своих странах. Это случилось в особое время, при особых обстоятельствах. Чудо не может тиражиро­ ваться”.

На конференции разгорелась дискуссия о киббуцах: хорошо или плохо, что 50% детей, рожденных там, уходят в обычный мир? Те, кто хотел бы сделать киббуцем всю страну, считают: плохо, это кризис. А те, кто понимает, что утопия хоро­ ша как остров, но страшна как архипелаг, рады движению мо­ лодежи из киббуцев. Эта удивительная конференция еще раз убедила меня: главное в утопии —проблема границы, и в геогра­ фическом, и в правовом, и в нравственном, и в политическом смысле, да и просто в житейском: в смысле нормальной меры и степени утопизма.

Болезнью страха перед утопией ’’переболел” и Запад. В ряде материалов антологии читатель найдет следы этой болезни. Пик ее пришелся на конец 50-х — 60-е гг. Американский социолог

иисторик идей Дж. Шклар тогда писала: ’’Стон: куда девались утопии —исходит от тех, кто тоскует по революционизму или фашизму, или от тех,х кто страдает античной меланхолией по по­ воду несовместимости мира вещей и мира идей, от тех, кто жаж­ дет реванша за триумфальное шествие индустриализма и либе­ рализма”1 .

Сейчас такой подход представляется уже анахроничным. Решающую роль в изменении отношения к утопии сыграла на­ висшая над человечеством угроза тотального уничтожения в случае ядерного конфликта, массового отравления или катаст­ рофического вырождения в условиях нынешнего экологическо­ го неблагополучия в мире. Идеалы социального сотрудничества

игуманного коллективизма в этом контексте уже восприни­ маются не как роскошь фантазии, но как единственная реаль­ ная альтернатива кровавому хаосу. Появляются понятия ’’эко­

утопия” (глобальное научно-культурное проектирование), ’’практотопия” (система социальных реформ, направленных на построение не идеального, но лучшего, чем наш, мира (А. Тоффлер) 2; ’’эупсихия” (программа стабилизации и раскрепощения душевного и духовного мира личности с помощью социальной терапии). Коммунитарный эксперимент в Америке и Европе приобретает крупные масштабы.

Одновременно пересматривается история утопической мыс­ ли, переоцениваются старые трактаты и романы об идеальном обществе. Исследователи видят в них уже не реликты безумных надежд, а предвосхищение ’’нового мышления”, столь необходи­ мого XXI веку. Вместе с тем продолжается ревизия утопических

1S h k 1 а г J. The political theory of Utopia: from melancholy to nostal­ gia. - In: “Daedalus”. Boston, 1965, № 1, p. 319.

2См.: T о f f 1 e г A. The third wave. N. Y., 1980.

7

идеалов (особенно связанных с концепциями прогресса) и вдох­ новленное ею сочинение антиутопий —образов бессмысленного механического существования в идеально организованных без­ ликих коллективах. На этом фоне выделился уникальный фи- лософско-художественный жанр XX века —дистопия, то есть образ общества, преодолевшего утопизм и превратившегося вследствие этого в лишенную памяти и мечты ’’кровавую сиюми­ нутность” —мир оруэлловской фантазии.

Для ориентации в этом массиве полезно определить предмет. Как отмечают многие исследователи, большинство современных утопий —не модели совершенства, а либо альтернативы настоя­ щему, с высоты которых оно судится, либо попытки предста­ вить себе реализованными последствия определенных теорий, моделей, проектов. Само понятие совершенства сегодня качест­ венно изменилось. ”В классической утопии нравственный идеал трансцендентен, первичен, а социальная организация вторична, она служит только цели реализации этого трансцендентного иде­ ала. В современной утопии главное —разумная организация. Она

иесть нетрансцендентный утопический идеал”,—пишет JI. Сард­ жент1. В соответствии с таким пониманием проблемы он пред­ лагает следующее определение утопии. Утопия —это подробное

ипоследовательное описание воображаемого, но локализован­ ного во времени и пространстве общества, построенного на ос­ нове альтернативной социально-исторической гипотезы и органи­

зованного —как на уровне институтов, так и человеческих от­ ношений —совершеннее, чем то общество, в котором живет автор. Такое определение позволяет исключить из утопии корот­ кие рассказы о будущем, в которых нет описания его как сис­ темы; романы, в которых описываются события, происходящие в будущем обществе, но не описывается его устройство; много­ численные описания подземных и подводных миров, похожих на земной; романы о воображаемых войнах, научно-фантастические романы, которые сосредоточены на технологии будущего, а не на его социальном устройстве, а также многие феминистские, психоделические и фантастическо-порнографические романы. Из этого мы и исходили при составлении данной антологии. При та­ ком подходе утопией можно считать книги о прошлом, а не о будущем, если в них описано идеальное взаимодействие и само­ выражение большой группы людей или подобных им существ.

Конечно, определение утопии изменчиво: оно зависит от раз­ вития типов социального мышления и литературных жанров, от приобретаемой ими популярности, веса в обществе. ”До 1940 года,—пишет. Сарджент,—никому и в голову не приходи­ ло, что научная фантастика —часть утопической литературы.

S a r g e n t L. Introduction. - In: British and American Utopian Li­ terature. 1516 - 1978. Boston, 1979, p. XIII.

Сегодня утопический роман существует почти единственно как тенденция научной фантастики”1.

Вопрос о соотношении научной фантастики и утопии очень сложен. В современной научной фантастике есть ветвь, идущая от Уэллса, усвоившего под влиянием своего учителя дарвиниста Гекели идею регрессивного развития —то есть движения от сложности к примитивности.

Фантастика этого типа (представленная в III части антоло­ гии) —альтернативна утопическому сознанию, как оно пред­ ставлено, например, у Мора. Моровский утопизм исходит из при­ знания эмпирического отсутствия утопии и одновременно из утверждения ее ценностной действительности. Именно такое уто­ пическое сознание имел в виду Эрнст Блох —один из самых важ­ ных и сложных авторов нашей книги, определяя реальную функ­ цию утопии как роль шокирующего зеркала слишком знакомой реальности. Моровская утопия —полная аксиологическая инвер­ сия мира. Миры же, изображенные Янгом, Бёрджесом, Шекли, при всей их фантастичности, имеют с реальностью одну общую ценность —силу. Дихотомия сильного и слабого может перевер­ нуться, но присутствует везде. (Так, и у Уэллса низшие социаль­ ные классы угнетают высшие, амфибии —млекопитающих, мор­ ские животные —земных.) Социальная фантастика перерастает в грандиозное апокалипсическое видение мира, где неорганиче­ ская жизнь побеждает органическую и, наконец, энтропия — саму жизнь.

Отношение к утопии сегодня —это отношение к социально­ му идеалу бесклассового общества. Осуществим ли он? На дис­ куссиях об утопии можно услышать, что XX век добрее к уто­ пии, чем XIX: ’’Поэты Греции и Рима скорбели об утерянной невинной жизни —без роскоши, но и без зависти, ревности, вражды. Их ностальгии отозвался век Просвещения, а XIX век объявил ее иллюзией. Антропологи XX века пришли к выводу, что золотой век существовал, что примитивные люди жили поч­ ти как в описаниях римских поэтов, что утопия, может быть, уже была”2.

Существует и старый вопрос: почему все лучшее в утопиче­ ской литературе создано в жанре дистопии и антиутопии? Отве­ чая на него, часто ссылаются на Кьеркегора, считавшего, что с эс­ тетической точки зрения нет концепции более скучной и бес­ цветной, чем вечное блаженство. Утопия для Кьеркегора —не сфера искусства. ’’Теория учит, как изменить жизнь, искусство предлагает нечто, что лучше жизни, интереснее ее, создает мифы, которые иногда захватывают целые поколения и становятся

1S a r g e n t L. Op. cit., p. XX.

2К n u s t H. Utopian thought and modem society. — In: “Comparative

literature studies”. Urbana, 1973, vol. 10, № 4, p. 380.

9