Utopia_i_utopicheskoe_myshlenie

отчетливо выраженный упрощенный и пропагандистский харак­ тер, хотя вскоре Каутский (в 1888 году) в своей работе о То­ масе Море* поставил вопрос о необходимости пересмотра с марксистских позиций этой концепции, тем не менее работа Энгельса, переведенная на многие европейские языки и удобная для ведения полемики, в течение долгого времени владела ума­ ми людей. Именно эту негативную, критическую часть концеп­ ции Энгельса взяли на вооружение консерваторы, и Нойзюс, вторя критикам-консерваторам, рассматривал утопии как бес­ плодные мечтания, которые невозможно осуществить (за исклю­ чением тех случаев, когда утопическими идеалами вдохновляет­ ся тоталитаризм, но мы не будем углубляться в этот случай).

Распространение — справа и слева — отрицательного отно­ шения к утопии привело, по признанию самого Нойзюса, к тому, что некоторые исследователи стали сводить ее к чисто худо­ жественному, романному жанру. Действительно, многие утопии были созданы в форме романов или фабульных фрагментов, введенных в ткань других литературных произведений (вспом­ ним ’’Притчу о дунайском поселянине” де Гевары, эпизод с ко­ ролем Полидором у А. де Вальдеса, эпизод с островом Баратария у Сервантеса). Нойзюс называет утопическими ренессансные романы, а также романы Просвещения, включавшие в себя про­ граммы первых социалистов, ”не потому, что позитивное поня­ тие утопии играло в них какую-нибудь роль, но потому, что они — еще неуверенные, спотыкающиеся шаги зарождающегося социологического мышления —содержали в себе лишь смутное желание предложить справедливое и подлинное общественное устройство, игнорируя все, что касается анализа существующего несправедливого устройства, и не могли указать путь к уничто­ жению его”, ограничиваясь противопоставлением настоящего

ижелаемой модели будущего, возможно, и лучшего, но, во вся­ ком случае, неосуществимого1 Отсюда основная характеристи­ ка утопий —их нереализуемость.

Но можно ли сегодня придерживаться этой точки зрения, когда мы на собственном опыте узнали боевую силу идей Фурье

ифурьеристов, атаковавших современное общество — напри­ мер, аппелируя к ценности эротизма, — с успехом, который невозможно отрицать? Разве тысячи и тысячи фурьеристов не боролись за организацию общества на основе фаланстеров; разве

это не стало притягательным образом будущего для ранних движений за освобождение пролетариата (чье обновление, заме­ тим кстати, мы, кажется, наблюдаем в наши дни)? И разве Кабе не пытался реализовать свою модель общества на амери-

* См.: К а у т с к и й К. Томас Мор и его утопия. 1900- - Прим.

ред.

1 N е u s й s s . Op. cit., р. 14.

220

mi неких землях?* Любопытно, что в подобном случае Абдон Ггррадас посоветовал Монтуриолю обдумать и взвесить —воз­ можно ли осуществление проекта (впоследствии он сам об этом рассказывал). С другой стороны, разве секции Агит-проп пар­ ши, входящих в III Интернационал, не уповали, забыв про свою убежденность в объективных закономерностях исторического развития, на эффективность перевоспитания масс с помощью пропаганды, используя при этом утопические методы? И разве не объяснялась исключительная заразительность примера СССР — правится нам это или нет —его ролью опытной модели утопии (чьим опытом из-за его утопичности пренебрег бы Энгельс)?

С другой стороны —исторически неверно утверждать, что утопия практически не содержит в себе анализа существующего порядка, который она осуждает. Он может быть более или менее развернутым, это верно. Пример тому —первые и послед­ ние страницы ’’Утопии” Томаса Мора1 И кто, вспоминая траге­ дии, пережитые Западом за последние 100 лет, не отметит спра­ ведливость критики цивилизации, принадлежащей перу Фурье? Уместно здесь вспомнить и книгу ’’Социальный вопрос”’Испанского социалиста домарксистской эпохи Сиксто Камара, кото­ рого Энгельс отнес бы к презираемым им утопистам. Это про­ изведение содержит в себе критическую оценку —точную, сис­ темную, значительную — блестящей трактовки буржуазного капиталистического устройства, представленной в книге Тьера ”0 собственности”2

Утопист не скрывает вымышленности своего детища, не пря­ чет свою литературную технику, не стремится выдать нарисо­ ванную им картину за реальную. Само помещение героев в дале­ кое или неопределенное время и пространство (что в общем-то одно и то же) подразумевает, что к утопическому произведению нельзя относиться как к готовой конструкции. Но это не отри­ цает возможности приблизить действительность к мечте. Кеведо говорил, имея в виду именно творение Мора и приписывая ему мощную корректирующую силу: ”Он был вынужден, дабы усты­ дить правительство, от коего страдал, изобрести лучшее”3

ведения Томаса Мора, в которых дан анализ конкретной ситуации: 1) картина нищеты и социальных волнений; 2) роль предпринимателей как

организаторов голода народа; 3) ужасающее состояние официального правосудия, карающего лишь тех, кто страдает от угнетения сильных

с “Noticia, juicio у recomendacion de la utopia у de Tomas Moro”.

221

Утопист стремится —и в этом его сила —разбудить способ­ ность человека размышлять о плачевном состоянии общества, способность смоделировать новое общество, разбудить веру в силу человеческих рук, воздвигающих его, в возможность об­ щественного устройства, ведущего к совершенству. В этом смысле стоит вспомнить утверждение Р. Рюйе: ’’Речь идет о чело­ веке, который играет в бога, а не о человеке, который грезит о божественном мире”1 Не менее ясно и высказывание Кампанеллы: ’’Небесполезно то, что мы написали, ведь если невоз­ можно точно повторить такую Республику, то можно пытаться, насколько возможно, подражать образцу, который мы пред­ ложили”2

Наличие в утопии и другого, позитивного аспекта позволяет говорить о ней как о парадигматической модели (о чем я уже сказал выше). Некоторым образом такое определение совпада­ ет с характеристикой утопии, данной Полаком: утопия демиургична, созидательна. Это рационально сконструированная обще­ ственно-политическая модель, призванная воздействовать на со­ временное ей общество. Возможно, здесь выражена именно та ее сторона, которая особенно близка современному менталите­ ту. Итак, согласно нашей формулировке, утопия —плод нового времени, в котором отразились творческие способности челове­ ка. Бесспорно, способность человека к преобразованию отно­ сится к тем характеристикам, которые мы могли бы назвать антропологическими константами, но своя история есть и у антропологических констант. Их значение в жизни человека, способ их проявления, важность, которая им придается, — все это зависит от обстоятельств конкретной ситуации. Оставив в стороне ранние проявления способности человека к преобразова­ нию действительности (вспомним Оксфордскую школу XII века, грандиозную фигуру Р. Бэкона или роль магии, которая, если ве­ рить Кассиреру, Э. Гарэну и другим исследователям, была в XV веке не чем иным, как начальным этапом науки), мы дол­ жны признать, что именно в XVI веке произошло глубокое ос­ мысление роли и способностей homo faber*. В это столетие даже поэт-мистик Луис де Гранада напишет, что человек свои­ ми руками может сотворить вторую природу. Приложение ука­ занного творческого потенциала к общественной жизни и при­ вело к созданию утопии. Рассмотрим вкратце, как это про­ исходит.

Первыми проявлениями способности человека преобразовы­ вать и созидать действительность стали усовершенствования в технике навигации, сделавшие возможными далекие стран-

1 R и у е г R. L’utopie et les utopies. Paris, 1950, p. 4. 2 Цит. no: Cuestiones sobre la Republica ideal, p. 170.

* Человека-мастера, человека-творца (лат.) Прим. ред.

2 2 2

ггвия в открытом море, знакомство с самыми глухими угол­ ками планеты, точные, из первых рук сведения о других об­ ществах, которые путешественники нашли в только что откры­ тых землях. Хорошо известно, как все это было важно для Томаса Мора или Бартоломе де Лас Касаса. Открытие новых зе­ мель привело к тому, что люди XVI века на собственном опыте убедились в том, что существуют различно организованные об­ щества, не соотносимые с некой вечной моделью, которую Ьожественное провидение установило однажды и навсегда; что общества есть структуры не постоянные, но переменные творения человека и меняющихся условий времени и прост­ ранства. В противоположность тому, что утверждал схоласт Ф. де Витория, и тому, что стали думать романтики (Мюллер, иапример), общество есть творение человека. Существует це­ лая гамма общественно-политических систем: различные груп­ пы разными способами создавали несхожие режимы. Книги испанских путешественников XVI столетия, а затем и кни­ ги их английских и французских коллег предоставили ог­ ромное количество материала об этих экзотических вариа­ циях.

Владея обширной информацией такого рода, политические мыслители получили возможность сравнения. От Альфонса Ка­ стильского до Фурио Сериоля испанцы XVI века настаивают на необходимости сравнивать, так как знакомое ’’свое” может оказаться не самым лучшим. Какой-нибудь Паес де Кастро, ка­ кой-нибудь Фурио Сериоль рекомендуют королевской админи­ страции собирать и хранить материал, относящийся к способам политического устройства. И, отвечая на страстное и единодуш­ ное стремление узнать побольше о других странах, охватившее людей эпохи Возрождения, появляются бесчисленные ’’реля­ ции” первооткрывателей и путешественников. Основы ком­ паративизма закладываются в XVI веке, а Боден и Ботеро в некоторой степени систематизируют его. Благодаря этому, в зависимости от этого возникает утопия. Мор, например, так определил отношение путешественника к тому, что он увидел во время странствий: ”И вот, отметив у этих новых народов много превратных законов, Рафаил, с другой стороны, перечислил не­ мало и таких, из которых можно взять примеры для исправле­ ния заблуждений наших городов, народов, племен и царств”*. Одна из этих новых, неизвестных доселе республик, о которой Мор говорит, что ему известен еепротагонист, и есть то образ­ цовое общество утопийцев, чьему гражданскому благоустрой­ ству в целях ’’подражания и исправления заблуждений” он по­ свящает свой рассказ.

Такова последовательность процесса: известие о новых

* Утопический роман XV-XVII вв. М., 1971, с. 49. - Прим. перев.

223

народах, открытие различных способов правления, осознание человеческого характера последних, возможность сравнения и, наконец, построение новой модели, которая включит в себя достоинства иных моделей. Персонаж Альфонсо де Вальдеса признает, что желает сотворить ’’новый мир”, —и мы не можем не подумать о впечатлении, которое должно было бы произвес­ ти это выражение на читателей, потрясенных несколько десяти­ летий назад открытием ’’нового мира”1. Миф ’’нового мира” будет продолжен утопистами: от Фурье (’’Новый хозяйственный и социетарный мир”) до Олдоса Хаксли (”0 дивный новый мир” . —Р ед .).

В соответствии со своими истоками и характером создания человеческого разума, утопия стремится к регламентированию, вмешательству. Регламентировать питание, одежду, воспроиз­ водство, попытки регламентировать образование, труд, собст­ венность мы находим у Б. де Лас Касаса, Кампанеллы, Фурье, Уэллса, Хаксли. Именно эту черту утопий ставили в вину их соз­ дателям попперианцы и консерваторы как нечто несовместимое со свободой2 Сиоран со свойственным ему бесплодным и изо­ щренным нигилизмом заявлял: ’’Тот, кто приближался к преис­ подней, к этому запланированному ужасу, тот узнает жуткую симметрию в идеальном городе”; ’’человека заставляют жить в блаженстве, выстроенном из геометрических идиллий, регламен­ тированных восторгов, тысячи омерзительных* чудес, которые может представить зрелище совершенного мира, мира готовых конструкций”3

Но утопические программы вдохновлялись идеей регламен­ тирования перечисленных сторон жизни и некоторых других во имя расширения основных свобод человека. Принцип утопичес­ кого общественного устройства, как мы уже говорили, — это обеспечение полноты реализации человеческой личности. Следу­ ет регламентировать труд в соответствии с общественными по­ требностями ради того, чтобы люди, как говорил Мор, ’’могли посвятить себя свободному усовершенствованию ума, полагая, что именно в нем и заключается счастье жизни”4 . Проекты естес­ твенной жизни А. де Гевары и Б. де Лас Касаса ставят своей целью освобождение человека от тяжкого гнета поднаторевших

1 Я задержался на рассмотрении этих трех аспектов в контексте внутренней структуры утопического мышления, применяя указанную модель к тексту Б, де Лас Касаса. См. мою работу: Utopia у primitivismo en el pensamiento de Las Casas. - “Rev. de Occidente”, № 141, diciembre de 1974. (Здесь автор ссылается на третью главу своей книги ’’Утопия-и ре­ формизм...” с. 111-206, не включенную в настоящее издание. - Прим.

ред.)

2 См. лекцию Поппера, напечатанную в уже упоминавшемся сбор­

нике Нойзюса.

3 S i о г a n Е. М. Op. cit., р. 184, 141.

4 Цит. по: Utopias del Renacimiento, p. 50.

224

в науках правительств. Самый красноречивый пример этого — Телемское аббатство: ”Их устав состоял только из одного пра­ вила: ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ”1 А Кампанелла, выступавший за общность имущества и возлагавший на частную собственность вину за отчуждение, формулирует преимущество такого реше­ ния в словах, которые, как нам кажется, мог бы произнести СенСимон: ’’Здесь не люди служат вещам, но вещи людям”2 Да и новый социетарный мир, строй пассионарной привлекательности или, как называл его Фурье, ’’притяжения по страсти”, режим ’’фаланг”*, не ставит во главу угла регламентацию, но использу­ ет ее для привлекательного и природосообразного труда, для того чтобы человек, трудясь без внешнего или внутреннего при­ нуждения, максимально свободно исповедуя страсть, приоб­ щался к обществу3 Вспоминая эту предпосылку Фурье, англий­ ский социалист Уильям Моррис так сформулировал принцип своей утопической системы: ’’Для нас все развлечение, когда мы чувствуем себя увлеченными магической силой труда и находим­ ся среди веселых товарищей” ; в этом смысле работа есть нас­ лаждение для чувств, подвижничество художника в сравнении с ненавистной работой по необходимости. Таков принцип добро­ вольного труда, сводящего к минимуму использование ма­ шин, возрождающего культ ручного труда: ’’каждый человек свободен делать то, что он лучше всего умеет делать”, и из­ менить занятие, если ему этого захочется, что неизбежно бу­ дет происходить в разумных пределах в рамках свободной системы4

Муккьелли, отвергая узкое толкование утопии у Мангейма, полагает, что основное притязание утопии, скрытое под раз­ ными историческими формами, состоит в том, что, становясь на общечеловеческую точку зрения, она добивается освобождения человека; это стремление, ’’прячущееся под слоем протестов про­ тив конкретных исторических условий, направлено не на полити­ ческий подъем определенной общественной группы, а на полно­ ту реализации личности. Идя по этому пути, мы еще на шаг приблизимся к описанию невидимого Града, чей образ тайно

siecle. Paris, 1947, p. 165, 338. В одном недавно вышедшем исследовании подчеркнут аристократический характер Телемского аббатства и почти не

4 Noticias de ninguna parte. Madrid, 1968, p. 73, 121, 212.

225

вплетается в филигранный узор утопии”1 (Муккьелли, полеми­ зируя с попперовской критикой утопического, выдвигает еще один аргумент, в рассмотрение которого здесь мы не можем входить; добавим лишь, что для нас одинаково важны оба эле­ мента, которые можно вычленить в утопии. Прежде чем разде­ лять утопии на регламентирующие и освобождающие, мы хоте­ ли бы видеть в этой амбивалентности два элемента единой струк­ турной конструкции. Прибавим также, что регламентируют не свободу, а во имя свободы.)

Возражением аргументам консерваторов и нигилистов, на­ правленным на дискредитацию утопии, может служить тот же довод о конечной цели, вдохновлявшей утопистов, —освобож­ дение человека: если утопии (от Мора и Гевары до Прудона и Фурье) занимаются вопросами снабжения или санитарной дис­ циплины, то эти два вопроса, как и другие, им подобные, пред­ назначены для утверждения свободного человека, который сам себе хозяин. Хотя может случиться, что упор делается на дисци­ плинарные аспекты, как в утопии Уэллса, про которую было сказано, что она состоит в том, чтобы свести человеческое сообщество к касте самураев. Утописты гуманистического на­ правления (Мор, Рабле, Лас Касас) утверждают прежде всего право распоряжаться собой. Прудон считает, что коллективная сущность, порожденная индустриальной демократией, построен­ ной на свободно-договорной основе, создает общество, в кото­ ром возникает стихийное разделение труда и слитность коллек­ тивных усилий, лишенных энергии содействия. Слитность эта пи­ тается индивидуальной инициативой и призвана поддержать сво­ боду индивида, поэтому коллективизм не уничтожает конфлик­ тов и противоречий. Эта антиномия —в противоположность то­ му, что считал Гегель, — не может быть разрешена, но может быть смягчена, гармонизирована, преодолена. Это постоянное напряжение гарантирует динамизм и движение вперед, отрицает регресс и застой, позволяет индивиду распоряжаться самим собой. Судьбы общества находятся в руках самого индивида, а его свобода не может быть у него отнята. Интересно наблюде­ ние Ансарта о том, что Маркс в ’’Гражданской войне во Фран­ ции”, в отличие от других своих произведений, писал, не без влияния Прудона, что экономический федерализм, будучи гаран­ тией против возрождения политической власти, обеспечивает освобождение труда в свободных союзах, делая невозможными диктатуры любого типа и претворяясь в строй освобожденного человека, который может быть хозяином своей свободы2

прежде всего, книгу Ансарта: Marx et Fanarchisme. Paris, 1969, p. 255, 452.

226

ими от полной реализации творческих* способностей человека

Порождения —тема, о которой мы уже говорили здесь. На край­ нем полюсе этой проблемы — описанный в ’’Новой Атлантиде” Фрэнсиса Бэкона ”Дом Соломона”, чье предназначение —’’изу­ чить причины и тайные значения вещей, а также расширить гра­ ницы человеческого ума, дабы осуществились все возможности” (далее следует описание широкой панорамы технических завоеилний и промышленных достижений)1 Но оставим в стороне мот крайний пример. Лас Касас с удовольствием описывает тех­ нические изобретения индейцев; Мор и Кампанелла, несмотря на их глубокую приверженность пацифизму, восхищаются

irюбретении какого-нибудь технического монстра, по меньшей степени, речь идет о новом социальном устройстве . По крайней мере новый общественный строй предлагается в утопиях, тя­ готеющих к первобытности, —в утопии Гевары, например; или м утопиях, в которых осуждаются изобретения и новая наука (как в ’’Путешествии Гулливера” Свифта); или в антиутопиях, которые восстают против порабощения людей мрачной античе­ ловеческой техникой (как в произведении Морриса). Однако и и этом случае отдельные вещи, которые утопийцы продолжают производить, претендуют на совершенство — даже более, чем совершенство — ведут к возникновению новой красоты или сказочной мощи. С этим связано значение, придаваемое в уто­ пиях фактору труда (переосмысление которого произошло в XVI веке). И в том и в другом отношении утопия есть детище современности, что, по утверждению авторов утопий, следует отнести на счет преодоления отчуждения и достижения индиви­ дуальной свободы; поэтому мы и говорим об этом здесь.

Мне представляется неправильным в данном случае сводить понятие утопии к методу или способу, как это хочется сде­ лать, читая главу книги Р. Рюйе “Le mode utopique” . (На испан­

* В русском языке слово ’’творческий” обычно ассоциируется с искусством. В данном случае этот термин следует понимать более широ­ ко —как все, что связано с творением, созданием идей или предметов. В оригинале употреблено слово “fabril”, означающее ’’относящийся к мас­ теру, ремесленнику, художнику”. - Прим. перев.

1 Utopias del Renacimiento, p. 225.

2 Гевара, однако, защищает естественную жизнь от вторжения

хитроумных изобретений; Свифт вводит в III главу ’’Путешествий Гулли­ вера” сатиру на ученых-изобретателей, на Ньютона и других представи­ телей науки его эпохи; Моррис говорит о том, что в возрожденной Ан­ глии применение машин сведено к минимуму. Я думаю, что эти на­ строения отражают конкретную ситуацию на рынках труда в определен­ ные эпохи. Ведь рабочие массы на заре индустриального общества, веруя (именно этот религиозный термин уместен здесь) в утопическую мечту о науке как об универсальной панацее, одновременно разбивали маши­ ны.

227

15'

ском языке название главы звучит неверно — “Et metodo utopiсо”) . Книга Рюйе вышла в свет в 1950 г. Правда, я сам в одной из своих работ, опубликованной в 1948 г., употребил термин ’’утопический метод” (недавно книга, после доработки, вышла под названием «Утопия и антиутопия в ”Дон Кихоте”»), но я не хотел бы выделять особо этот аспект, считая его частным и зависимым. Мне кажется недопустимым и сужение понятия утопии, содержащееся в фразе Криманского (его работа мне из­ вестна частично, из вторых рук ), которую цитируют отдельные авторы: ’’Утопия — инструментальна, и потому лишена собст­ венных ценностей” . Нет, утопия отталкивается от контрценнос­ тей, от угнетения, нищеты, заблуждений; она стремится утвер­ дить жизнь, в которой станут возможными полнота земного счастья, доброта, разум и, следовательно, свобода.

Всоответствии с этой исторической чертой утопия включает

всебя характеристику, которая, являясь не более чем одной из описанных здесь утопических характеристик, заслуживает, тем не менее, особого упоминания: это ее рациональный или, ес­ ли хотите, рационалистический характер1 Рациональный харак­ тер утопии выражается в ее притязаниях быть умственной проек­

цией природного порядка. В последних словах слышны отзвуки стоицизма, прежде всего его сенекианской версии, слышны отголоски схоластического аристотелизма.’ Но, начиная с эпохи Возрождения, природа (какую бы магическую нагрузку ни про­ должало бы еще нести это слово в то время) стремится пред­ стать образцом рационального и имманентного порядка, пред­ ставляющегося как парадигма поведения и система ценностей. Поселяне из притчи Гевары, дикари Лас Касаса живут жизнью,

организованной по принципу “sequaere naturam” — ’’следовать природе”2 Мор говорит, что жители его острова обрели счастье ”в жизни в согласии с природой”3 Обитатели Города Солнца, по Кампанелле, заявляют, что они ’’следуют природе, лучшей наставнице, подобно тому как это делают пчелы”4 Бэкон отмечает, что обитатели Города мудрецов отдают предпо­ чтение обычаям, согласным природе5 В XVIII веке это явление встречается довольно часто. Такой линии поведения следуют ге­

1 Это подвигло Ортегу-и-Гассета представить отрицательные аспек­

ты утопизма в его полемике с рационализмом.

2См. главу 3 моей книги, в частности с. 155-173. (Она не вошла в данный сборник. - Прим. ред.)

3Utopias del Renacimiento, p. 62.

4Кампанелла добавляет, что магистры правят ”в соответствии с природой”, и спрашивает себя, как можно называть еретиками тех, кто, подобно соляриям, ’’следует природе” (см.: Cuestiones..., р. 178, 179, 181). Жильсон замечает, что естественный закон Кампанеллы опирается

на христианское учение и питается его идеями.

5 Op. cit., р. 220-221. Чистота, которой Бэкон восхищался, есть, по

его мнению, результат подобного поведения.

228

рои ’’Робинзона Крузо” Дефо и ’’Путешествий Гулливера” Свифта. Вспомним, что Морелли предлагает свой проект общест­ ва как систему законов, названных ’’кодексом природы” В XIX веке принцип универсального притяжения у Фурье так же ирироден, как физический закон гравитации1 Поэтому мне представляется ошибочным тезис Рюйе о том, что утопия, будучи искусственным творением человека, есть нечто противополож­ ное природе, в своем роде ”anti-physis” Я гак не думаю, и не только вследствие несколько банального довода Муккьелли о том, что все утопии восхваляли естественную простоту чувств и обычаев, но и потому, что рациональное сознание верит в то, что всеобщность законов разума, которые оно познает, есть прообраз природного устройства (Спиноза сказал бы, что по базовый априорный уровень любых рациональных пост­ роений) .

В противовес тому, что я утверждаю, Поппер полагает, что речь идет о рациональной, или, точнее, псевдорациональной, маске, личине: утопист взвешивает, решает, намечает цели, хотя достоверно ’’невозможно определить цели с научных пози­ ций”; ’’нет научного метода, позволяющего выбрать ту или иную цель” Однако, признает Поппер, мы ’’можем судить о рацио­ нальности действия по сравнению с определенными стремления­ ми или целями”2 Что же, этого достаточно: утопия есть прояв­ ление процесса рационализации, по крайней мере, в той степени, в которой возможно рационализировать скрещение утопической интенции, или, лучше сказать, скрещение утопической програм­ мы с историческим процессом трансформации общественной действительности. Поэтому мне кажется столь привлекательным тезис Рюйе, противоположный критическим предположениям Энгельса. Этот тезис сближает науку и утопию, возводя их к единому гипотетическому и интерпретационному корню. Как мы уже отмечали ранее, критика утопии Энгельса, как и любая другая, вызывалась большей частью обстоятельствами полити­ ческой полемики против определенной общественной группы — в данном случае радикальной буржуазии, — которую требова­ лось оттеснить. Она зависела от комплекса социальных условий, сложившихся вокруг существующих общественных отношений. Одним словом, критика Энгельса зависела от состояния обще­ ства, в которой она родилась. Но в формировании этого частного общественного состояния сыграла свою роль концепция науки, на которой основывалось позитивистское мировоззрение эпохи.

1 Для Фурье ’’притяжение по страсти” - это открытая им глава ве­

ликой единой науки, другой страницей которой является закон земного притяжения, открытый Ньютоном. Четыре формы движения - материаль­ ное, органическое, животное и социальное он относит к одному раз­ делу (сме: Op. cit., nota 10).

2 Op. cit., p. 133, 137.

229