Соколов - Русский эротический фольклор

сакрально способствовать этому процессу. Поклонение Земле и ее плодам нашло свое прямое и отчетливое выражение в календарных ритуалах1, свадебный же ритуал оперировал земледельческими аналогами, «учитывая» социальное устройство человеческого общества: человек отличается от растения и животного, но механизмы воспроизводства жизни у них общие.

Именно социальное начало послужило причиной создания такого явления, как обряды перехода (инициации, посвящения), и свадьба, несомненно, принадлежит к ритуалам такого рода, ибо она одновременно была и возрастным переходом (на Руси женили парня и девушку сразу после наступления половой зрелости), и переходом из группы нерождающнх в группу рождающих. Переход в новый статус был возможен только через сакральный свадебный ритуал, в основе которого лежало общее мировоззренческое правило: рождение в новом статусе невозможно без уничтожения старого статуса.

В свадебном обряде посредством ряда символических действий девственность (нерождающее) должна была быть подвергнута ритуальной смерти, и только после этого возможно было возрождение невесты в качестве женщины (рождающей)2. Coitus имел целью одновременно и дефлорацию, и зачатие-оплодотворение; но хотя основной смысл обряда сводился именно к этому, его ритуальное оформление было очень сложным. Обряд этот представлял многодневное действо («игру», «спектакль», «оперу», со своим сценарием, регламентированным набором амплуа, песнями, причитаниями, приговорками, плясками, обрядовой едой и т.п.) и происходил в праздничной атмосфере: новое зачатие было торжеством для всего рода.

Свадьба существовала как бы в двух пространствах: реальном, мирском, и священном, символическом. В сознании земледельца сакральный смысл ритуала был неотделим от реального, одно без другого просто не

1См.: Пропп В. Я. Исторические основы некоторых русских религиозных празднеств.— Ежегодник Музея истории религии и атеизма, вып. 5. М,— Л., 1961; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963.

2См.: Варганова В. В. Плач и смех в жанровой системе пинежского свадебного обряда.— Вопросы жанра и стиля в русской и зарубежной литературе. М., 1979, с. 3 — 11.

152

могло существовать1. Соответственно сексуальные тексты и ритуалы свадьбы включали в свою семантику все эти смыслы.

Тексты и ритуалы с сексуальной семантикой делятся на два типа: одни из них описывают происходящее только через символические аналоги, другие сочетают символы с прямыми называниями coitus'a и гениталий2. Сразу следует сказать, что тексты с символическим описанием преобладают в обряде, доля же текстов с прямым называнием, с прямыми сексуальными лексемами невелика. Иервое объяснение такого соотношения лежит на поверхности: сексуальные тексты с прямым называнием запрещались, считались «антиповедением», в силу чего их сохранилось мало. В этом суждении есть свои резоны. Но скорее всего соотношение иносказания и прямого обозначения было таким изначально. Показательно, что тексты с прямыми сексуальными лексемами имеют место только во время совершения coitus'a или после него. Причиной тому могла быть сакральность происходящего: тайное, сокровенное, сущностное кодировалось преимущественно через иносказания, что, вероятно, служило магическим оберегом.

Табуированные тексты исполнялись, видимо, до coitus'a. Песня «По полу кила да катается...», иносказательно описывающая совокупление, оперирует растительными символами: penis — кила (опухоль, шишка на, дереве, выплав);3 vagina— шакша (рогожный шалаш на лодке; ягели на пнях деревьев, мшистые космы)4. Действие: кила катается по полу, прикатывается к тысяцкому, потом к молодому князю (жениху) — те от килы «отпираются». Наконец кила прикатывается к молодой княгине (невесте): «Княгиня за килу да в обе руци захватилась, да во черну шакшу <нрзб.>, эта кила да как тут и была».

Впесне «Что же ты, тысяцкой, невесел сидишь?..»

1См.: Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. Об архаической семантике свадебного обряда в контексте других обрядов жизненного цикла восточных славян см.: Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993, с. 65—89.

2Мы не можем здесь пользоваться понятием мат, ибо в современном словоупотреблении оно имеет смысл ругательства, оскорбления, непристойности, а в свадебном обряде слова, обозначающие coitus и гениталии, никогда не имели бранного смысла.

153

coitus оформлен через земледельческие атрибуты: «надо керни ковать, надо пашню пахать». Символ penis'a здесь традиционен: «Уж и есть у меня бурушко не езживан, не езживан и не обуздьшан, и хомут не бывал...»1

Табу на прямое называние coitus'a и гениталий предопределило и другой ряд аналогов-символов, представленных бытовыми повседневными реалиями. Любопытно соотношение мужского — женского. С мужской стороны совокупление брачующихся оформляется так: мужчина, управляя конем, пашет плугом (боронит бороной) землю, а с женской стороны половой акт соотносится с сугубо женскими занятиями: толочь зерно в ступе, мешать кашу мутовкой, плести решето, прясть шерсть, подметать сор (перья, черепки) веником, бить горшки. Глаголы иносказательно обозначают coitus, имена существительные — мужские и женские гениталии: конь, борона, пест, мутовка, игла, веник, веретено — аналоги penis'a; земля, зерно, ступа, каша, рукавица, горшок, короб — символы vagin'bi. Все означенные символические ряды являются характерными не только для свадьбы, что подтверждает, например, сравнение текстов свадьбы с загадками и сказками.

Для характеристики текстов второго типа, в которых coitus и гениталии не только табуированы, но и обозначены сексуальными лексемами с прямым называнием, можно привести песню «Тысяцкого жена да на ступе сидит...» и рифмованный приговор «Крюк».

Песня про жену тысяцкого сопровождала ритуальное действие, происходившее во время coitus'a жениха и невесты. Жену тысяцкого (сватью) сажали на ступу, давали ей в руки иголку с ниткой и рукавицы, потом начинали крутить ее на ступе, хором припевая песню. В этом тексте тройной код coitus'a (мелет на ступе, плетет решето и шьет рукавицы) соседствует с его прямым называнием: «редко плетет, да редко мужик женку ебет. Почаще плети, да почаще мужик женку еби». Сакральный глагол в повелительном наклонении магически заклинает то, что происходит в это время на брачном ложе, и представляет собой прямое наставление жениху со стороны женатого и замужнего социума. Иносказание рукавица также «взрывается» в песне прямой сексуальной лексемой: «Рукавицы шьет из семи

1 Рукописный отдел. Сектор фольклора, р. V, к. 12, п. 3, № 3, л. 10.

154

пиздиц». Ритуальное действие, содействие реально происходящему символически мыслится как шитье «усемерённой» рукавицы. Действие это производит женщина, сватья, и семантика его заключается, вероятно, в переделывании девичьих гениталий в женские (напомним, обряд происходит во время coitus'a), тем более что конец текста символизирует аналог coitus'a: «Седьма-то пизда да на иголочке». К тому же число семь сакрально, а в подобной гипертрофированности гениталий ум древнего земледельца видел залог человеческого «плодородия», недаром vagina самой сватьи в одной из корильных песен уподоблена озеру, где «бояре купались, за края хватались», где «мужик боронил да борону потопил», где «судно шло да и дна не нашло». Семантика этого ритуала и песни прозрачна: сватья — женский аналог невесты, она переводит ее во взрослый статус рождающих, так же как тысяцкий переводит жениха. Есть свидетельства, что «матюкальные» песни пелись и тысяцкому, но нам они неизвестны.

Быть может, появление в текстах прямых называний обусловлено и функцией магического заклинания (прямые называния — сакральны), и тем, что жених и невеста уже переведены в статус взрослых, рождающих: для посвященных в тайное действие табу на тайные слова отменялось.

Это предположение подтверждается и анализом другого свадебного текста — это известный в пинежской свадьбе «крюк». Крюк — диалектное название кочерги и одновременно народное жанровое обозначение рифмованного текста — свадебного наставления о правилах поведения всем присутствующим на пиру, и прежде всего молодым. Ритуал этот мог иметь место только после совершившегося coitus'a, о чем прежде всего спрашивал мужик с крюком: «Был ли у вас Фома с красной шляпочкой?» Ему отвечали: «Был». После этого мужик начинал свой «крюк» такими словами: «Скок через порог, едва хуй переволок...» Прямое называние penis'a и гипертрофированность образа заставляют вспомнить и рукавицу из семи пиздиц, и сватью с ее бездонным «озером». И сам мужик с крюком — это как бы олицетворение фачлоса (пинежский Приап), детали его одежды и поведение прямо демонстрируют это: на голове надет алый повойник (женский повседневный головной убор), в руках крюк (кочерга) с нанизанными на нем кольцами; произнося текст, он постоянно пово-

155

рачивается и стучит крюком об пол. Законы ритуала позволяют олицетворенному фаллосу давать посвященному молодому мужу прямые наставления: «Ты, молодой князь, свою молоду жену береги, на улицу не спускай! У нас ребята бравы, у них хуи упрямы, где сгребут, там и ебут»1.

К сексуальным обрядам следует отнести и обряд с бороной, совершавшийся после брачной ночи: молодьгх тащили на бороне по земле. Ритуал этот сопровождался песней, но текст ее нам неизвестен. Весьма вероятно, что и в этой песне были прямые называния, ибо целью действия было магическое заклинание плодородия.

Итак, сексуальное в свадебном языческом ритуале мыслилось как сакральное. Тексты с сексуальной тематикой могли иметь место только во второй части обряда (после венчания, в доме жениха), причем тексты с табуированным, символическим обозначением coitus'a

игениталий могли «освящать» обряд до ухода жениха

иневесты на брачное ложе. Во время же свершения coitus'a и после него социум замужних женщин и женатых мужчин, посвящая своих новых членов, совершивших возрастной переход в брачное таинство, снимал запрет на сакральную лексику, о чем свидетельствует появление текстов с прямым называнием coitus'a и гениталий.

Вера ВАРГАНОВА

1 Ср. с вариантом «крюка», где прямые называния сознательно пропущены исполнителем: Обрядовая поэзия Пинежья. М., 1980, с. 82.

ЭРОТИЧЕСКИЙ ФОЛЬКЛОР ВЯТСКОЙ СВАДЬБЫ

Исполнение скоромных песен и приговоров в Подосиновском и Котельничском районах Кировской области ограничивалось в основном двумя днями свадьбы. Но такие тексты исполнялись иногда и ранее — во время последних предсвадебных обрядов, когда девушка окончательно прощалась с «дивьей красотой» и со своей девичьей жизнью. За неделю до свадьбы (по некоторым сведениям — накануне) проходил девичник. Среди песен, исполняемых на девичнике, встречались и такие:

Не ходите, девки, замуж, Тяжело на первый раз, Все подушки затрясутся, И задрыгает матрас. (I)1

Накануне свадьбы для невесты топили баню, куда она ходила или вместе с подружками, или вместе с матерью. Когда невесту мыли, то приговаривали:

Мойся, усок, Промывайся, усок, Скоро, усок, Тебе дадут мяса кусок. (2)

Собственно свадьба делилась на два дня. Первый день, в свою очередь, состоял из дьух частей: до венца в доме невесты, или так называемая «печальная» часть свадьбы, центральным событием которой являлось про-

1 Цифрами отмечены тексты, которые паспортизированы в примечаниях.

157

щание невесты с родным домом, с подругами и девичеством. В этот период также преобладали песни с символическим изображением перехода и брака, и невеста еще осмыслялась принадлежащей к группе «девиц». Примером обычая, символизировавшего грядущий переход невесты в новый статус, мог служить следующий.

Когда жених с невестой выходили из-за стола, говорилось:

«Камешки нельзя ли за ушки? Трое по трое

Десятого покроем,—

невесту обнимаешь и взасос целуешь, они считают». (3)

Во второй части первого дня свадьбы (после венца, в доме жениха) наступало время «веселой» свадьбы, и начинали звучать эротические или скоромные тексты. Во время праздничного пира молодьге обязательно должны были целоваться. Считалось, что это способствовало крепости любовных уз и плодородию, изобилию в доме и в хозяйстве.

За столом гости загадьшали, сколько раз молодым целоваться. Иногда приговаривал отец жениха:

Без Троицы дом не строится — значит, 3 раза.

Устола 4 ноги (или у избы 4 угла) — 4 раза.

Уруки пять пальцев — 5 раз.

Внеделе дак 7 дней — 7 раз.

Трою по трою, десятым покрою — 10 раз. (4)

Вечером дружка или сваха уводили молодьгх на подклеть спать. Вставая из-за стола, дружка говорил:

Кладу рукавичи на поличу, А девичу забираю. (5)

Затем он выводил молодьгх из-за стола, тоже с приговором:

Отец да мати, Благословите детей спати, На подклет вести, За хохол трясти. (6)

158

Или:

Невесту надо на подклет вести, За хохол трясти, (7)

и они уходили. Вдогонку молодым пели скоромные частушки типа:

Молодьге спать пошли, Богу помолилися, Чтобы пуще в одеяле Ноги шевелилися. (8)

Существовали особые плясовые песни, исполнявшиеся только во время свадеб.

Mania в рощице гуляла Да земляничку брала, Не слыхала да не видала, Когда мил подкрался.

Да он подкрался да подобрался, За рученьку взялся, Да за правую да за рученьку, Да повел во лесочек, Они сели под кусточек, Легли, полежали,

Да они часу да не лежали, Да оба задрожали.

Да вот и мать ее, мамаша Да стала замечати:

«Да ох ты, дочка моя, дочка, Да чем ты нездорова?» «В поле была, да горох ела, Да червоточка съела».

Да уродился червоточек С руками, с ногами.

Да со руками, со ногами, Да с серыми глазами. (9)

Утром молодых будили дружка и сваха. Сваха проверяла, честная ли невеста. Свекровь смотрела простыню. В некоторых деревнях свекровь сама подкладывала простыню, на которой спали молодые, чтобы проверить невесту. Если честная, то жениху повязывали красную ленточку на рукав, флажок или платок и на стол стави-

159

ли целую посуду, если нечестная — то битую. В других случаях посуду били и по посуде смотрели, «целая или нет невеста». У жениха спрашивали, какую посуду приносить. «Если невеста честная — крепкую посуду били, а если нечестная — худую посуду приносили». В некоторых местах, если невеста нечестная, «к дуге вместо колокольца лапоть привязывали».

молодьгх «парили», т. е. натаскивали в избу соломы, на нее валили сначала невесту, а сверху жениха и засыпали соломой. Невеста должна была всех гостей-муж- чин перецеловать.

Теща подносила блины жениху. На них клали рубаху. Зять должен был сложить блин и укусить в середине двумя зубами. Какая дыра — такая и невеста. Это называлось «распечатать блины». «Если жених с центра блин откусит — честная невеста, нет — нет».

Также с утра пелись песни «похабные», частушки «матюжные»1 и при этом драли полотенца, из них плели кукол и подавали их молодым. «Горшок с кашей ставили в печь. Назывался «перва ночка». Веревочку привяжут и горшок тащат. И ту песню поют, пока тащат. Как всю споют, горшок вытащат». Или: «На стол ставят горшок на один конец, тащат его ко всем гостям. Показывают, какова невеста». В некоторых местах так описывался этот обряд: «Сладкое из пеци тащили с криком: «Это перва ноцка! Перва ноцка!» — и пели матюжные частушки. Тогда же женщины рвали повешенные через грядку полотенца и делали куклы, обычно две: мальчика и девочку. Их на лопате подносили невесте, чтобы у нее были дети».

Когда полотенца драли, говорили:

Пресвятая Божья мати, Помоги платок разорвати, (10)

а потом пели песни:

Вы, ребятушки, восставайте, Да за работушку принимайтесь.

1 Эти песни исполнители часто называли частушками, видимо, из-за их краткости и неограниченного количества при исполнении. Однако они не являлись абсолютно самостоятельными и объединялись в цикл под названием «Дубинушка». Объединяющим началом служил припев, повторявшийся после каждых двух строчек, начинавшийся со слов «Ой, дубинушка» и давший название всему циклу.

160

Припев:

Ой, дубинушка, ухнем, Ой, зеленая сама пойдет. Ура, ура, ура! (11)

Иресвятая Божья матерь, Да подсоби пупом подати.

Припев. (12)

Ты баран — крутые рожки, Да протори в манду дорожку.

Припев. (13)

На пригорочке сидела Да промеж ноги все глядела.

Припев. (14)

Марина долго дивовалась, Да куда целка девалась.

Припев. (15)

У Марины целка пропала, Она на солдатский хуй попала.

Припев. (16)

Марина мыло положила, Манда мыло проглотила.

Припев. (17)

УМарины платье длинно, Из-под платья сикель видно.

Припев. (18)

УМарины платье красно, Да ее выебли напрасно.

Припев. (19)

Да у Марины платье бело, Да ее выебли за дело.

Припев. (20)

Марина ниточки сучила, Да сатана в манду вскочила.

Припев. (21)