4. Вредоносное начало и его проводники

Часто наличие вредоносного начала, делающего человека колду­ном, обнаруживается посредством дурного глаза. Уже в прямом взгляде подозревают нечто, приносящее беду. Если один человек при­стально смотрит на другого, то предполагают, что смотрящий задумал нанести какой-нибудь вред или, возможно, уже нанес его. Хобли под­робно описал верования банту насчет дурного глаза. «Люди мало-по­малу начинают отдавать себе отчет в том, что такой-то или такая-то обладают этой способностью, ибо после того, как это лицо вслух во­сторгалось скотиной, принадлежащей соседу, животное потом заболе­вало. Если подобное случалось несколько раз, владельцы заболевших животных обменивались впечатлениями, и скоро становилось общеиз­вестным, что такой-то или такая-то являются киттаменго (имеют дурной глаз)».

Хобли добавляет следующее характерное замечание: «Можно ду­мать, что эта идея основана не на дурном взгляде, а на завистливом помышлении». Губительное влияние, приносящее несчастье, не мо­жет исходить из самого глаза. Глаз является только орудием, провод­ником. Гибельное влияние исходит от расположения человека, имеющего дурной глаз, от зависти к владельцу того, что этому глазу понравилось. У шиллуков способность вредить проявляется, когда взор устремлен на особу, которая обречена стать в данном случае жертвой. Тот, кто оказывает дурное действие, обычно находится в гневе в момент, когда оно осуществляется. Околдованное лицо сооб­щает: «Его глаз проник в меня». А если об этом говорит человек, ко­торый причинил зло, то он обычно указывает, что его «глаз проник в жертву». Глаз ввел в человека гибельное влияние, но само оно ис­ходит от расположения и настроения того, кто околдовывает. Послед­ний находится в этот момент в гневе, а мы уже знаем, что разгневанный человек особенно опасен.

Таким образом, дурной глаз и колдовство часто выступают сино­нимами. Обладатель дурного глаза — колдун, столь же верно и об­ратное положение. Жюно говорит об этом совершенно определенно.

Так же, по мнению Лаге, обстоит дело и у азанде. «Занде считает колдуном того, кто имеет дурной глаз, боро-мангу, человека, который благодаря присущей ему силе оказывает дурное влияние, причиняет беды, вызывает болезни и смерть. А боро-мангу образуют, так ска­зать, особую касту. Мангу — дурной глаз передается от поколения к

496

поколению (от мужчины к мужчине, от женщины к женщине). Мож­но не подозревать в себе тайную силу, однако боро-мангу, которому ведома сила, какой он располагает, обычно узнает всех тех, которые располагают аналогичной силой. Ни один человек, во всяком случае с легкой душой, не сознается в том, что он колдун... так как эта ка­тегория лиц, реальная или воображаемая, осуждена на полное ист­ребление». Для этого наблюдателя выражение «дурной глаз» сделалось как будто метафорическим выражением, обозначающим «колдовство». Он употребляет его даже тогда, когда дурное влияние, исходящее от колдуна, не имеет своим проводником взгляд. «Если мы назовем колдунами, — говорит Лаге, — тех, кто предается агрессив­ной магии, тех, кто по самой природе своей напускает злое колдов­ство, то среди азанде мы найдем лишь одну категорию лиц, которых можно считать заслужившими это имя: это люди с дурным глазом, аира-манго...» А несколько дальше мы читаем: «Дурной глаз — это присущая некоторым лицам сила, позволяющая им оказывать дурное влияние, причинять беды, вызывать болезни и даже смерть (это как раз те же выражения, которые мы только что видели выше). Эта сила является чисто магической, ибо я не говорю здесь об отравлении пу­тем поглощения подлинных ядов, действующих благодаря их физиче­ским свойствам».

Далее следует описание хорошо известных злодеяний колдуна-убийцы и людоеда. Монсеньор Лаге всюду называет его «человеком с дурным глазом». Он доходит до следующего заявления: «Дурной глаз может покинуть тело человека или по крайней мере растянуться на достаточно большое расстояние. Хотя глаз и является материальной вещью, поскольку он осязаем в самом теле индивида, он тем не менее наделен некоторыми свойствами, которые позволяют ему оказаться вне тела или испускать вовне некий флюид, видимый в форме света и способный оказывать известное действие на тело другого лица». Ко­роче говоря, дурной глаз есть синоним манго, а манго — это вредо­носное начало, пребывающее в колдуне, нематериальное начало в материальной форме или материальное начало, одаренное нематери­альными свойствами. Именно это вытекает из самой сбивчивости объ­яснений монсеньора Лаге. Первобытное мышление не испытывает никаких неудобств среди таких двусмысленных представлений, в ко­торых отражается постоянное перекрещивание и переплетение мира сверхъестественных сил с миром природы.

Так, у азанде вредоносное начало, тайная сила, делающая чело­века колдуном, является в некотором аспекте отростком тела, нали­чие которого можно обнаружить путем вскрытия. В другом аспекте — это состояние духа человека, оказывающее околдовываю­щее влияние: зависть, ревность, вожделение, дурное намерение, гнев,

497

злоба, раздражение и т. д. Мы теперь лучше понимаем, почему пер­вобытные люди так боятся вызвать у окружающих гнев или враждеб­ное настроение, например, отказом. Они боятся создать этим состояние околдованности. Настроения и расположение духа пред­ставляются не субъективным состоянием, не чем-то психическим в собственном смысле слова, а как нечто полупсихическое, что может быть изменено независимо от субъекта, на которого возлагается за них ответственность. Так и вредоносное начало, пребывающее в кол­дуне и являющееся силой того же порядка, что и эти настроения, не представляется ни как нечто материальное, ни как нечто нематери­альное. Оно сопричастно и тому, и другому.

Подобное мнение получило своеобразное подтверждение в наблю­дении, которым мы обязаны аббату Валькеру, обращенному туземцу из Габона. «Этот обряд вскрытия, — пишет он, — вышедший из употребления в Либрвилле и у народностей побережья, соблюдается у пагуинов лишь в некоторых особых случаях. Однако... почти у всех других племен из области Нгуине он был в полной силе, когда я там жил; он соблюдается поныне и, как я думаю, сохранится надолго. Не будучи в состоянии утверждать это с абсолютной уверенностью, я ду­маю, что этот обряд существует у всех народностей Верхнего Огоуэ.

Какова причина столь общераспространенного обряда? Я должен сказать, что вскрытие производится (за редкими исключениями) от­нюдь не для того, чтобы выяснить характер болезни, от которой скон­чался покойник, а для того, чтобы узнать, кто «съел его душу» или какие другие души «съел» сам покойник. Другими словами, вскрытие производится для того, чтобы узнать от чьего энджанга он умер, от своего или от соседского.

В чем выражается это энджанга? Что касается меня, то я склонен думать, что идея энджанга, игнемба или эвус основана, по существу, на зависти и недоброжелательстве, которые приписываются некото­рым людям с дурной репутацией. И действительно, редко случается, чтобы в игнемба обвинили человека приветливого и благожелатель­ного в отношениях с людьми, тогда как человека высокомерного или имеющего малорасполагающие манеры, напротив, в этом легко начи­нают подозревать.

Одни говорят, что энджанга — маленький зверек, вооруженный клещами, что-то вроде паука, который, будучи извлечен из тела и выставлен на открытое место, ловит мух, мошек, москитов и кома­ров. Другие думают, что это нечто вроде вампира, высасывающего кровь у живых. Некоторые утверждают, что энджанга — сердечный нерв или утробный нарост, в котором живет дух, способный напу­скать колдовство и выполнять противоестественные действия. Нако-

498

нец, существует мнение, что это — сама душа, которая ночью выхо­дит наружу в виде огненного шара, чтобы вредить соседям».

Автор ясно указывает на столь трудно доступную нашему понима­нию тождественность этого маленького животного (паука или вампи­ра) и такого социально вредного расположения духа, как зависть, ревность и недоброжелательство. Можно было бы считать, что ма­ленькое животное выступает проводником, материализацией, симво­лом этого расположения духа. Для туземцев же — аббат Валькер говорит нам это ясно — энджанга, игнемба или эвус, т. е. вредное на­чало, состоящее из зависти и недоброжелательства, есть также и ма­ленькое животное, выходящее из тела колдуна для совершения преступления.

Отсюда убедительно явствует наличие принципиального различия между нашими символами и символами первобытного мышления. От­ношение между символом и тем, что он выражает, представляется последнему не как связь, не как соответствие или сходство, а как ре­альное сопричастие, как тождество по существу, как консубстанци-альность...