19. Литература первой трети XVIII века. Общая характеристика. Сатиры а. Кантемира

Жанры

• Истории (повести)

• Стихи (вирши)

Литература имеет средневековый характер

• Рукописи

• Анонимность

Отличия

• Становится абсолютно светской

• Теряет такое качество, как средневековый историзм

Рассмотрим несколько важных моментов поэтики, то есть художественной формы произведения. Нам придется вести отсчет от устоявшихся к началу XVIII века в западных литературах классицистических норм (в русской литературе классицизм утвердится несколько позднее, через два-три десятилетия). Кантемир во многом следует этим нормам, но и нарушает их. Само обращение к уму и персонификация ума, то есть разговор с ним как с некой персоной, вполне в духе рациональной поэтики классицизма (латинское rationalisозначает разумный). Однако сквозь эту условную рационалистическую форму просвечивают конкретные бытовые черты легко узнаваемых национальных типажей. Строгие рамки построения и живо, непринужденно выписанные портреты героев как бы не вполне состыкуются. Получается, что жанровая форма произведения – традиционная, старая, а содержание – новое. В самой этой несостыковке заключался элемент новаторства. Для классицистического произведения чрезвычайно важно решить поставленный вопрос, научить читателя или слушателя, дать ему верный совет. Решен ли вопрос в произведении Кантемира? Думается, что нет. Сама его концепция, то есть общий замысел, подкрепленная эмоциональным развитием содержания (начинается сатира бодро, а финал ее печален и элегичен), как бы и не предполагает точного ответа. Не всерьез же автор советует умному человеку помалкивать себе в тихом уголке! Наступательный, памфлетный тон произведения противоречит подобному итогу. Другими словами, содержание разомкнуто, финал открыт в будущее: нужно еще искать и искать выход из сложившегося в стране бедственного положения.

Несколько необычен и стиль произведения. В иерархии жанров, предложенной теоретиком классицизма Буало (Кантемир, конечно же, знал его трактат "Поэтическое искусство"), стихотворная сатира занимала довольно высокое положение. Однако в произведении Кантемира высокого стиля почти нет. Поэт, видимо, осознавал его жанр как новый на русской почве. "Простота слога" и "веселие" были его требованиями к стилю. "Хвально в стихотворении употреблять необыкновеннее образы речения и новизну так в выдумке, как и в речении искать; но новость та не такова должна быть, чтоб читателю была невразумительна", – формулирует поэт свое художественное кредо. Очень важно для него приблизиться к "простому разговору", то есть сообщить слогу живость и разнообразие повседневной разговорной речи. Правда, эта живая речь пока у него мало индивидуализирована. Она еще не несет примет психологического рисунка определенного характера (в полной мере этим овладеют писатели-реалисты), да и самого этого рисунка как такового пока нет. Каждый герой-персонаж, согласно предписаниям классицизма, являет собой воплощение лишь определенной идеи, за которой стоит тот или иной порок, одержимость той или иной страстью (ханжа, скупец, празднолюбец, щеголь, сутяга и т.д.).

Художественное завоевание Кантемира заключалось в том, что он умел погрузить идею-персонажа в колоритную действительность русского быта. Поданный через знакомую всем бытовую деталь, герой-схема вдруг обретал динамику, оживал. Примеров тому множество. Мы видим епископа в полосатой ризе, с тяжелой золотой цепью на шее. Он с важностью восседает в карете. Его пышный выезд сопровождается всеми необходимыми атрибутами и почестями. Перед ним везут его клюку, он милостиво раздает благословения. Довольно неожиданно поэт вводит в эту благочестивую картину прямо противоположные штрихи и этим ее драматизирует. Епископ, оказывается, тяготится теми, кого благословляет. Он раздражен, гневается, что люди ему постоянно надоедают ("сердце с гневу трещит"). Все его помыслы о том, как бы что не повредило доходам церкви, а, главное, его собственной прибыли. Смелый сатирический выпад был убедителен, благодаря уже самой лексике! А вот не менее живописная сценка в суде. Перед бедным просителем вырастает непреклонная фигура судьи, который твердо знает лишь одно: "гражданские уставы и народны правы" – пустой звук, если явился проситель "с пустыми руками". Так и видишь равнодушного к слезам бедняка и к самой истине дремлющего на стуле судью в то время, "когда дьяк выписку читает". Зримый, конкретный и оттого яркий образ и самой обездоленной науки, которая "ободрана, в лоскутах обшита".

Остросовременная и национальная по содержанию сатира была написана устаревшим и мало подходящим к строю русской речи силлабическим стихом (виршами). В той же силлабической системе будут созданы поэтом и более поздние его сатиры. А ведь М.В. Ломоносов в это время уже писал четырехстопными ямбами силлабо-тоники! Чем можно объяснить пристрастие Кантемира к стиховой архаике? Видятся две главные причины. В 1730-е годы поэт жил и работал уже за границей, и грандиозная реформа русского стиха, которую в это время осуществил в России В.К. Тредиаковский, а затем развил на практике М.В. Ломоносов, была вне поля его зрения. Вторая причина могла иметь исходную точку в особой гражданской позиции Кантемира. Он соотносил свою приверженность к старинному книжному русскому стиху с серьезностью служения обществу. Что-то наподобие фонвизинского Стародума, который выражает современные мысли старомодным слогом, и эта старомодность подчеркивает их серьезность и значимость.

Стихотворная форма произведения – довольно сложный предмет для анализа. Как уже упоминалось, сатира написана виршами. Произошло это слово от латинского versuўs, что переводится как линия, ряд, строка, стих. Силлабические вирши, действительно, напоминают вытянутые в линию стихи – строки, упорядоченные, равным количеством слогов в них. По-гречески syllabe – это и есть "слог", то есть силлабические стихи – это стихи слоговые. Чаще всего слогов – тринадцать. После шестого или седьмого слога имеется цезура (пауза, остановка). Обычно строки рифмуются по принципу смежной рифмовки: первые две строки, потом еще две, потом еще две и так далее (аа вв сс…). Сами же рифмы, как правило, женские, то есть в последнем слове каждой строки ударение падает на предпоследний слог. Сатиру Кантемира можно считать образцом силлабического виршевого стиха. Проанализируем первые ее четыре строки:

Уме недозрелый, плод недолгой науки!

Покойся, не понуждай к перу мои руки:

Не писав летящи дни века проводити

Можно и славу достать, хоть творцом не слыти.

Пересчитаем количество слогов в строчках – в каждой ровно тринадцать. В первой и третьей строках сам ритм дыхания диктует сделать остановку (цезура) после шестого слога, во второй и четвертой – после седьмого. Рифма, как видим, смежная: науки – руки, проводити – слыти. Ударение в этих рифмующихся словах падает на предпоследний слог, следовательно, рифма женская (в мужской рифме ударение стоит на последнем слоге слова, в дактилической рифме – на третьем слоге от конца).

Стихотворная форма сатиры организована правильно и четко. Но как далека она от природных свойств русской речи, как мало им соответствует! Слова русского языка не имеют нормированного, то есть закрепленного за определенным по счету слогом, ударения; в одних словах оно падает на первый слог, в других – на четвертый или шестой и т.д. Совсем иначе в языке французском, сербском или польском: там ударение в словах закреплено. Французы, например, ставят ударение на последнем слоге слов. Именно для этих языков слоговой, или силлабический, принцип стихосложения вполне подходящий. Для русского же стиха он неудобен, слишком "выпрямляет" русскую речь, не дает в полной мере проявиться гибкости, напевности и многообразию ее интонаций.

Работая над сатирами, Кантемир строго держался силлабического принципа стихосложения. И все-таки, когда он жил уже в Лондоне, а затем в Париже, до него доходили отголоски споров о реформе стиха, разгоревшихся на его родине. Он, без сомнения, знал и принял к сведению положения трактата "Новый и краткий способ к сложению стихов российских" (1735) В.К. Тредиаковского, где тот обосновал новую, силлабо-тоническую, систему стиха. В своем собственном теоретическом труде "Письмо Харитона Макентина" Кантемир сделал небольшие уступки силлабо-тонике. Здесь же им было предложено и перспективное новшество. В параграфе, озаглавленном "Перенос дозволен", он решительно настаивал на праве поэта разбивать синтаксическую конструкцию на две стихотворные строки. Тогда как авторитетный теоретик классицизма Буало заявлял, что каждая синтаксическая единица должна совпадать с одной стихотворной строкой. У русского поэта проявилось здесь национальное языковое чутье: перенос явно способствовал бы естественности и непринужденности разговорной стилистической манеры. Это перекликается с "вольностями" языка сатир Кантемира. Поэт часто использовал в них ядреные народные словечки, поговорки, просторечные выражения. Живая связь с бытом и образом мышления его современников возникала благодаря им.

Эмоциональный тон сатиры отмечен лиризмом: автор явно обнаруживает свои чувства. Не только на опыты книжной виршевой поэзии, но на традицию русской народной лирики ориентировался Кантемир в своем произведении. И при этом он выступает поэтом новой формации, имеющим тесные связи с культурой Запада. Современный читатель может не согласиться со словами Белинского, утверждавшего, что "развернуть изредка старика Кантемира и прочесть которую-нибудь из его сатир есть истинное наслаждение". Но нельзя не признать точности характеристики, данной критиком в его статье о Кантемире (1845), в которой определена роль поэта в истории русской культуры. "Кантемир писал так называемыми силлабическими стихами, – размером, который совершенно не свойственен русскому языку. Этот размер существовал на Руси задолго до Кантемира <…> Кантемир же первый начал писать стихи, также силлабическим размером, но содержание, характер и цель его стихов были уже совсем другие, нежели у его предшественников на стихотворческом поприще. Кантемир начал собою историю светской русской литературы. Вот почему все, справедливо считая Ломоносова отцом русской литературы, в то же время не совсем без основания Кантемиром начинают ее историю".