семинар 1 (17 января) / Литература / Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада

Глава VI Пространственные и временные структуры

ичто восток, который чаще всего помещали на картах наверху, на месте Северного полюса, имеет своей высшей точкой некую гору, которая недавно была идентифицирована как Такт-и-Сю- лейман в Азербайджане, где находится земной рай и откуда вы­ текают Тигр, Евфрат, Фисон (обычно отождествляемый с Гангом)

иГеон, то есть Нил. Смутные сведения, которые могли иметь хри­ стиане об этих реках, вызывали определенные трудности. Их лег­ ко поворачивали в другую сторону. Объясняли, что известные истоки Тигра и Евфрата не являются их действительными исто­ ками, которые расположены на склонах райской горы Эдем,

аводы этих рек надолго теряются в песках пустыни, прежде чем снова выйти на поверхность. Что касается Нила, то Жуанвиль в рассказе о Седьмом крестовом походе утверждает, что мусуль­ мане, остановленные водопадами, не могли подняться до его истока, таинственного, но реального:

«Подобает теперь повести речь о реке, которая пересекает Египет и вытекает из земного рая... В том месте, где Нил прони­ кает в Египет, местные жители имеют обыкновение расставлять по вечерам сети, а поутру находят в них драгоценные предметы, которые они доставляют в страну, как-то: имбирь, ревень, алоэ и корицу. Говорят, что эти пряности происходят из земного рая, падая под ветром с райских деревьев, подобно тому как ветер ломает в лесу валежник.

Здесь говорят, что султан Вавилона не единожды пытался узнать, откуда вытекает река, и послал для этой цели своих лю­ дей. Они рассказали, что дошли до великого нагромождения скал, на которое невозможно было взобраться. С этой горы падала река, и им показалось, что на ее вершине росло множество деревьев...»

Индийский океан, который считали замкнутым, был сре­ доточием грез, вместилищем неудовлетворенных желаний бед­ ного и стесненного христианского мира: мечта об островах, бо­ гатых драгоценными металлами, редкими породами деревьев, пряностями. Марко Поло увидел там голого короля, сплошь об­ вешанного драгоценными камнями; фантастический мир, насе­ ленный сказочными людьми и животными, мечта об изобилии и сумасбродстве, рожденная бедным и ограниченным миром, мечта об иной жизни, о разрушении табу, о свободе перед лицом предписываемой церковью строгой морали, обольщение миром

169

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

извращенного питания, каннибализма, нудизма, полигамии, сексуальной свободы и распущенности. Самое любопытное — это то, что, когда христиане, рискуя собой, добирались туда, они находили там чудеса: Марко Поло встретил людей, наделенных хвостом, «толстым, как у собаки», а также единорогов (возмож­ но, это были носороги), но они его разочаровали: «Это мерзкий на вид и отвратительный зверь. Он вовсе не таков, каким мы его здесь описываем, когда утверждаем, что он дается в руки дев­ ственнице».

Разумеется, люди Средневековья, которые восприняли традицию античных географов, делили Землю на три части — Европу, Африку и Азию, — но они стремились отождествить каждую из них с определенным религиозным пространством,

и английский пилигрим, который написал «Путь паломников»

оТретьем крестовом походе, констатировал: «Таким образом, две части мира наступают на третий, и Европа, которая все-таки не признает вся целиком Христова имени, должна сражаться против двух других». Эта Европа, которую мусульманское при­ сутствие в Испании мешало отождествить с христианским ми­ ром, оставалась для западных людей малоупотребимым, ученым, абстрактным понятием.

Реальностью был христианский мир. Именно примени­ тельно к нему средневековый христианин определял и все осталь­ ное человечество, и свое место по отношению к другим. И прежде всего по отношению к византийцу.

С 1054 г. византиец считался еретиком. Однако если обви­ нение в расколе, отступничестве и было важнейшим, западные люди не доходили до того, чтобы его определить — во всяком случае, назвать. Ведь, вопреки теологическим распрям, в частно­ сти спору о «филиокве» (ибо византийцы отвергали двоякое исхождение Святого Духа, который, по их мнению, исходил толь­ ко от Бога Отца), и особенно вопреки институционному конф­ ликту (ибо константинопольский патриарх отказывался призна­ вать верховенство папы), они тоже были христианами. Но в се­ редине XII в., во время Второго крестового похода, западный фанатик епископ Лангрский уже мечтал о взятии Константино­ поля и побуждал французского короля Людовика VII заявить, что византийцы не являются «христианами на деле, а лишь по

170

Глава VI Пространственные и временные структуры

имени», что они показали себя виновными в ереси, а изрядная часть крестоносцев полагала, что «греки вовсе не были христиа­ нами и что убивать их — это меньше, чем ничто». Этот антаго­ низм был результатом отдаления, которое с IV в. превратилось в пропасть. Те и другие не понимали больше друг друга, особен­ но западные люди, из которых даже самые ученые не знали гре­ ческого языка.

Это непонимание переросло мало-помалу в ненависть, дочь невежества. По отношению к грекам латиняне испытывали смесь зависти и презрения, идущего от более или менее подавляемого чувства неполноценности. Латиняне упрекали греков в том, что они манерны, трусливы, непостоянны. Но прежде всего они об­ виняли их в богатстве. Это была рефлекторная реакция воин­ ственного и бедного варвара на богатого цивилизованного че­ ловека.

В 968 г. ломбардец Лиутпранд, епископ Кремонский, послан­ ный германским императором Оттоном I в Константинополь, вернулся оттуда с ненавистью в сердце, порожденной тем, что ему выказали мало знаков внимания. Разве басилевс Никифор не бросил ему в лицо: «Вы не римляне, а лангобарды»? На что он ответил: «Ромул был братоубийцей, это доказано историей, и она говорит, что он открыл прибежище для несостоятельных долж­ ников, беглых рабов, убийц, приговоренных к казни, и, окружив себя толпой людей такого сорта, назвал их римлянами. Мы же, лангобарды, саксы, франки, лотарингцы, баварцы, свевы, бургунды, мы их презираем настолько, что когда приходим в гнев, то не находим для наших врагов иного оскорбления, чем слово „рим­ лянин", разумея под ним всю низость, всю трусость, всю жад­ ность, весь разврат, всю лживость и, хуже того, свод всех поро­ ков». А вот и религиозное обвинение, предшествующее схизме: «Все ереси родились и преуспели у вас, а мы, люди Запада, поло­ жили им конец и умертвили их». И последнее унижение: при отъезде византийские таможенники отняли у Лиутпранда пять пурпурных плащей, вывоз которых был запрещен, — система, непостижимая для варвара, который жил в условиях рудимен­ тарной экономической организации. Отсюда — новое оскорбле­ ние: «Эти дряблые, изнеженные люди, с широкими рукавами, с тиарами и тюрбанами на головах, лгуны, скопцы, бездельники,

171

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

ходят одетые в пурпур, а герои, люди, полные энергии, познав­ шие войну, проникнутые верой и милосердием, покорные Богу, преисполненные добродетели, — нет!»

Когда в 1203 г., во время Четвертого крестового похода, за­ падное войско готовилось к взятию Константинополя под офи­ циальным предлогом, что император Алексей III является узур­ патором, то церковники успокаивали угрызения совести у неко­ торых светских участников этого предприятия, подчеркивая рас­ кольнический характер византийцев. «Епископы и клирики со­ обща говорили и полагали, — писал хронист Робер де Клари, — что битва является законной и что можно напасть на них, ибо в старину они повиновались римскому закону, а ныне ему больше не подчиняются. Епископы говорили также, что напасть на них будет не грехом, но, напротив, великим деянием благочестия».

Конечно, церковный союз, то есть примирение Византии с Римом, почти постоянно оставался в повестке дня, и перегово­ ры об этом имели место при Алексее I в 1089 г., Иоанне II в 1147 г., Алексее III в 1197 г. и почти при каждом императоре с середины XIII в. до 1453 г. Союз, казалось, удалось даже осуществить на Лионском соборе 1274 г. и последний раз на Флорентийском со­ боре 1439 г.

Однако нападения на Византийскую империю, предприня­ тые норманнами Робера Гвискара в 1081 г., Боэмундом в 1185 г., взятие Константинополя западными рыцарями в 1204 г., а также неудача проекта церковной унии вызывали глубокую враждеб­ ность между теми, кого оскорбительно называли «латинянами» (но не христианами) и «греками» (но не римлянами). Неотесан­ ным варварам, которые противопоставляли свою простоту не­ естественности этой цивилизации церемониала, была непонят­ на застывшая в этикете светская учтивость. В 1097 г., во время приема лотарингских крестоносцев императором Алексеем I, один из них, раздраженный всем этим этикетом, уселся на трон, «находя неподобающим, чтобы один человек сидел, когда столько храбрых воинов пребывают стоя».

Такие же реакции у французов — участников Второго кре­ стового похода, например, несдержанность Людовика VII и его советников перед манерами византийских посланцев с витиева­ тым языком их речей: епископ Лангрский, «испытывая состра-

172

Глава VI Пространственные и временные структуры

дание к королю и будучи больше не в силах выносить длинные фразы оратора и толмача, сказал им: „Братья мои, соблаговолите не говорить столь часто о славе, величии, мудрости и благочес­ тии короля; он себя знает, и мы его знаем тоже; скажите ему бы­ стрее и без обиняков, чего вы хотите"».

Оппозиция была также и в политических традициях. Люди Запада, для которых главной политической добродетелью была верность — искренняя, честная верность феодала, — считали лицемерием византийские методы, целиком пропитанные сооб­ ражениями государственной пользы. «Ибо у них, — писал еще Одон Дейльский, французский хронист Второго крестового по­ хода, — общепринято мнение, что никого нельзя упрекать в клят­ вопреступлении, если он это позволил себе ради интересов свя­ той империи».

На ненависть латинян греки отвечали отвращением. Анна Комнина, дочь императора Алексея, которая видела участников Первого крестового похода, описывает их как грубых, хвастли­ вых, надменных и коварных варваров. То были воины, а негоци­ антам-грекам война претила; они уклонялись от идеи священ­ ной войны и были, как и Анна Комнина, в ужасе от того, что люди церкви, епископы и священники, лично участвовали в сражени­ ях. Как можно быть одновременно слугою Бога и «кровожадным человеком, который дышит смертоубийством»? Превыше всего византийцам внушала ужас алчность людей с Запада, «готовых продать за обол жену и детей».

Богатство Византии было, наконец, последним укором

ипервым предметом зависти латинян. Во времена первых Крес­ товых походов изумление вдохновляло всех хронистов, которые проходили через Константинополь, на восхищенное описание. Для этих варваров, которые вели убогую жизнь в примитивных

ижалких местечках (западные «города» насчитывали лишь не­ сколько тысяч жителей, и городская цивилизация была там неизвестна), Константинополь с его, возможно, миллионным населением, монументами и лавками был откровением. Одон Дейльский показывает нам, как крестоносцы делали покупки или принимали греческих торговцев в своих палатках: «Таким обра­ зом, мы покупали рубаху меньше, чем за денье, а тридцать рубах за одно су без марки». В 1097 г. Фульхерий Шартский в числе

173

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

многих других таращил глаза: «Сколь благороден и прекрасен Константинополь! Сколько в нем монастырей и дворцов, пост­ роенных с изумительным искусством! Сколько удивительных из­ делий выставлено на его площадях и улицах! Было бы слишком долго и докучно говорить подробно об изобилии всевозможных богатств, о золоте, серебре, тысяче видов тканей, святых релик­ виях, которые находятся в этом городе, куда во всякое время многочисленные корабли привозят все, что необходимо людям...»

Привлекали, среди всего прочего, реликвии. Робер де Клари перечисляет, что обнаружили крестоносцы в 1204 г., после того как захватили Константинополь, в одной лишь церкви Фаросской Богоматери: «Мы нашли там две части подлинного Живо­ творящего Креста толщиной с ногу и длиной в пол-аршина. На­ шли там также наконечник копья, коим пронзили ребро Госпо­ да, и два гвоздя, коими были пробиты Его руки и ноги. И нашли там также хрустальный сосуд с Его кровью; и нашли также баг­ ряницу, которую сняли с Него, когда вели на Голгофу; и нашли там также благословенный венец из терна с острыми, как шило, шипами. Мы нашли там также одеяние Богородицы и главу монсеньора святого Иоанна Крестителя и столько других богатых реликвий, что я не смог бы их описать». Отменная добыча для благочестивых воров, которые будут хранить свои трофеи, и для жадных грабителей, которые их дорого продадут.

Даже для тех людей Запада, которые не созерцали ее чудес, Византия была в Средние века источником почти всех богатств, ибо оттуда шли самые ценные товары ее собственного или чу­ жеземного производства. Оттуда шли роскошные ткани — шелк, секрет которого она вырвала у Китая в VI в., оттуда шла полно­ весная до конца XI в. золотая монета, которую на Западе называ­ ли просто-напросто «безантом», этот «доллар Средневековья».

Сколько соблазнов пробуждали такие богатства!

И в духовной сфере также можно было довольствоваться подчас восхищенным и признательным заимствованием. Запад­ ные теологи XII в. заново открыли для себя греческое богосло­ вие, и некоторые из них приветствовали свет, который шел с Востока: orientale lumen. Ален Лилльский даже уничиженно добавляет: «Quia latinitas penuriosa est...» («Ибо все латинское убого...»).

174

Глава VI Пространственные и временные структуры

Можно было также попытаться соперничать с Византией,

иодной из самых любопытных попыток отделаться от визан­ тийской действительности и мифа было то воображаемое уни­ жение греков, которое выражено в удивительной шансон-де-жест второй половины XII в. «Паломничество Карла Великого»: Карл, возвращаясь из Иерусалима с двенадцатью пэрами, проезжает через Константинополь, где король Гугон устраивает ему пыш­ ный прием. После обильного пира император и его спутники, слегка захмелев, развлекались в отведенной им палате тем, что поочередно похвалялись с грубым рыцарским юмором своими вымышленными подвигами. Досталось при этом королю Гугону

иего грекам: Роланд, дескать, с такой силой протрубил в рог, что

уГугона обгорели усы. Эта шутка не имела бы последствий, если бы византийский шпион, спрятавшись за пилоном, не услышал ее и не поспешил донести Гугону. Разгневанный король потребо­ вал от гостей, чтобы они подтвердили свое бахвальство на деле. Божественное вмешательство позволило франкам осуществить это, и побежденный Гугон признал себя вассалом Карла Велико­ го; он устраивает большое празднество, на котором оба импера­ тора появляются в золотых коронах.

Но этот поэтический катарсис не мог в достаточной мере погасить всю накопившуюся зависть и злобу. И вот завершение: штурм крестоносцами Константинополя 13 апреля 1204 г., грабеж

ижестокая резня мужчин, женщин и детей, когда латиняне нако­ нец-то утолили зависть и ненависть к византийцам. «Никогда еще

ссотворения мира ни в одном городе не была взята подобная до­ быча», — говорит участник Четвертого крестового похода хронист Виллардуэн, и ему вторит византийский хронист Никита Хониат: «Сами сарацины более добры и сострадательны по сравнению

сэтими людьми, которые носят на плече знак Христа».

Если враждебность средневековых христиан к византий­ цам, с которыми они находились в постоянных контактах, не об­ ходилась без угрызений совести, по отношению к мусульманам здесь, по-видимому, не было проблемы. Мусульманин был не­ верным, врагом Господа, и о примирении с ним не могло быть и речи. Антагонизм между христианами и мусульманами был всеобъемлющим — таким, каким его определил папа Урбан II

175

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

в 1095 г. в Клермоне, выступив с проповедью Первого крестового похода: «Какой позор будет нам, ежели это столь справедливо пре­ зираемое племя неверных, недостойных звания людей и гнусных рабов дьявола возьмет верх над избранным народом всемогущего Бога! На одной стороне будут сражаться отверженные враги Гос­ пода, на другой — Его друзья, щедро одаренные подлинными бо­ гатствами». В глазах христиан мусульмане были «недочеловеки». В жесте «Алискан» поэт, говоря о гибели Вивьена, восклицает:

На теле его насчитали пятнадцать зияющих ран. Сарацин умер бы от малейшей из них!

Магомет был одним из худших страшилищ средневеково­ го христианства. Он неотступно преследовал воображение хрис­ тиан в апокалипсическом видении. Он не упоминался иначе как

всвязи с Антихристом. У Петра Достопочтенного, аббата Клюни

всередине XII в., он помещался в иерархии врагов Христа между Арием и Антихристом; у Иоахима Флорского в конце того же века он «приуготавливает приход Антихриста, как Моисей приугото­ вил Христа». На полях одной рукописи 1162 г. — латинского пе­ ревода Корана — карикатура на Магомета представляет его в виде чудовища.

Вместе с тем история отношения средневековых христиан к мусульманам представляет собой историю колебаний и оттен­ ков. В IX в. Альвар из Кордовы, конечно же, видел в Магомете апокалипсического зверя, но Паскас Радберт, отмечая фундамен­ тальный антагонизм, отлично схваченный им в географическом противопоставлении христианства, которое должно распростра­ ниться на весь мир, и ислама, который урвал у него обширную область земли, старательно различает мусульман, получивших знание о Боге, и язычников, коим Он вовсе неведом. До XI в. хри­ стианские паломничества в завоеванную мусульманами Палес­ тину осуществлялись мирно, и лишь у некоторых теологов вы­ рисовывался апокалипсический образ ислама.

Все изменилось в XI в., когда всей пропагандой, выдвигав­ шей на первый план ненависть христиан к приспешникам Ма­ гомета, были подготовлены и искусно организованы Крестовые походы. Свидетельством этого переломного момента являются

176

Глава VI Пространственные и временные структуры

шансон-де-жест, в которых воспоминания об исламо-христиан- ском симбиозе на границах двух сфер перемешиваются с утверж­ дением ставшего отныне беспощадным противостояния. В жес­ те «Мене», где рассказывается о детстве Карла Великого, мы ви­ дим героя в Толедо на службе у сарацинского короля, который возводит его в сан рыцаря, — эхо историко-легендарных испан­ ских реалий, воплощенных в «Песни о Сиде». Но в то же время Карл и почти все герои шансон-де-жест представлены одержи­ мыми одним желанием: биться с сарацином и победить его. Вся господствующая отныне мифология сводится к поединку хрис­ тианского рыцаря и мусульманина. Борьба против неверных ста­ новится конечной целью рыцарского идеала. Неверный рассмат­ ривается отныне как язычник — причем язычник закоренелый, который заведомо отказывается от истины и обращения в хрис­ тианство. В булле о созыве Четвертого Латеранского собора в 1213 г. папа Иннокентий III призывал христиан к крестовому походу против язычников-сарацин, а Жуанвиль постоянно называет му­ сульманский мир «языческим».

И тем не менее, через этот опущенный занавес между хри­ стианами и мусульманами, которые, кажется, поднимали его только для того, чтобы сражаться, через этот боевой фронт про­ должались и даже расширялись мирные контакты и обмен.

Прежде всего торговый обмен. Какие бы эмбарго ни на­ лагало папство на вывоз христианских товаров в мусульман­ ский мир, эти запреты срывала контрабанда. Папы кончили тем, что стали допускать отклонения, появление брешей в этой бло­ каде, от которой христиане страдали больше, чем мусульмане,

идаже начали выдавать лицензии. В этой игре всех превзошли венецианцы. В 1198 г., например, заставив папу признать, что, не имея аграрных ресурсов, они могут жить только торговлей, венецианцы получили от Иннокентия III разрешение торговать «с султаном Александрии» — за исключением, правда, страте­ гических товаров, включенных папством в «черный список», который был обязателен для всего христианского мира: железо

иоружие, смола, деготь, строительный лес, корабли.

Затем интеллектуальный обмен. Не то чтобы многие хри­ стианские интеллектуалы испытывали соблазн перейти в иной лагерь. Пожалуй, один лишь Абеляр, павший духом из-за

177

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

преследования разъяренных противников, помышлял в ка­ кой-то момент об этом. «Я впал в такое отчаяние, — признавал­ ся он, — что намеревался оставить христианский мир и уйти к язычникам, обеспечив себе уплатой налога (на иноверцев) спо­ койную христианскую жизнь среди врагов Христа». Но и в са­ мый разгар Крестовых походов арабская наука волнами накаты­ валась на христианский мир, и если она не породила, то по мень­ шей мере питала то, что мы называем ренессансом XII века. По правде говоря, арабы главным образом передавали христиан­ ским ученым греческую науку, накопленную в восточных библио­ теках и пущенную в оборот мусульманскими учеными, которые принесли ее на западную оконечность исламского мира, в Испа­ нию, где она по мере Реконкисты жадно впитывалась просвещен­ ными христианами. Отвоеванный христианами в 1085 г. Толедо стал центром притяжения для этих жаждущих, которые в первое время были по преимуществу переводчиками.

Больше того, в Святой земле, главном месте военного про­ тивостояния христиан и мусульман, быстро установились отно­ шения мирного сосуществования. Это констатировал — впро­ чем, с некоторым негодующим удивлением — испано-мусуль­ манский хронист Ибн Джубайр во время путешествия в Палес­ тину в 1184 г.: «Христиане взимают с мусульман на своей терри­ тории определенный побор, который был установлен с доброго согласия. Со своей стороны христианские купцы платят на му­ сульманской территории пошлину со своих товаров; между ними существует совершенное согласие и во всех обстоятельствах со­ блюдается равенство. Воины заняты войной, народ же пребы­ вает в мире. В этом смысле ситуация в сей стране настолько не­ обычна, что и длинное рассуждение не смогло бы исчерпать тему...»

По сравнению с этими своеобразными «язычниками», ка­ кими были мусульмане, по отношению к которым единствен­ ной официальной позицией христиан была священная война, совсем иначе выглядели другие: те, которые еще поклонялись идолам, рассматривались как возможные христиане. До конца XIII в., когда христианство в Европе едва ли не окончательно установилось на западе Руси, на Украине и на Балканах, почти

178