33057

193

больше, а Бог создал людей с неодинаковыми характерами и способностями, и было бы несправедливым и преступным лишать людей того, что ими честно заработано.

Сторонники самобытного развития Индии также считают интеграцию общества и поддержание социальной гармонии на основе соблюдения моральных и духовных принципов индуизма своей важнейшей задачей. Ганди и его сторонники считали необходимым сохранение традиционной социальноэкономической и культурной единицы общества — общины и сельского самоуправления, позволяющих сочетать гармонию внутреннего мира человека с управлением и социальным контролем. А неотъемлемым следствием равенства и гармонии социальных и духовных начал в индуистском обществе является, по мнению современных индийских мыслителей, особый психологический и эмоциональный настрой, называемый ими «духом братства» и выраженный в концепции Ганди в этике любви, жертвенности, труда на общее благо. Этот особый духовный настрой реально выражается в привязанности к семье и общине, чувстве ответственности перед ними и защищенности, обеспеченной их поддержкой. Конкретные характеристики личности — семейное положение, кастовая и (а также и социальная) принадлежность, профессиональная квалификация, характер и темперамент, бытовые условия и т.д. — наделяются универсальной значимостью и обуславливают хозяйственные роли индивида.

Призыв к сохранению традиционных форм солидарности в теориях самобытности выступает не только как интегративный механизм, но и как важнейшая основа для социально-экономического развития, ибо именно ячейки традиционной солидарности, подобные японским группам или русской общине выступают в качестве его основного субъекта.

Другой важнейшей идеей, общей для теорий самобытности является разумное ограничение потребления, отказ от погони за богатством и возведения материального благосостояния в ранг главной цели общественного развития, принятие в качестве идеала концепции материального благосостояния, утвердившейся в данной культурной традиции, а не пришедшей с Запада. При этом они не отрицают собственность и разумный достаток, соответствующие традиционным нормам потребления и не допускающие эксплуатацию.

194

Наиболее разработанной и определенной является концепция материальных благ в «буддийской экономике». Ее квинтэссенцией является концепция «срединного пути», основанная на максимальном благосостоянии при минимизации потребления — «красоте малого», выработке правильного образа жизни и стандарта потребления. Простота образа жизни и сознательное снижение стандарта потребления у буддийских экономистов тесно связаны с религиозным императивом ненасилия, поскольку позволяют людям жить без напряжения, конфликтов, постоянного чувства неудовлетворенности и выматывающей погони за материальным достатком. На уровне программы «промежуточной технологии» Э.Шумахера идеалу «срединности» соответствует производство на основе местных ресурсов, для местных нужд, на основе местной рабочей силы и с использованием технологий, устаревших в развитых странах, но соответствующих потребностям местного производства и возможностям неквалифицированной рабочей силы21.

Ислам не является аскетической или мироотвергающей религией, и забота о материальном благосостоянии является одной из добродетелей правоверного мусульманина. Однако, наряду с предписаниями обеспечивать достойный уровень жизни, Коран и исламское право содержат строгие ограничения на способы добывания собственности, и мораль здесь имеет безусловный приоритет перед ценностью собственности и материальных благ как таковых.

Общим для теорий самобытности в вопросе их отношения к собственности является признание того, что собственность является функцией труда. Вообще труд является одной из самых почитаемых ценностей теорий самобытности во всех регионах, все они признают его высокую моральную ценность и значимую роль в системах традиционных ценностей. Эндогенная трудовая аскеза является одним из основных факторов развития и прогресса, признаваемых теориями самобытности, ибо развитие материальной сферы, основанное на эксплуатации людей или природных ресурсов, на биржевой игре

21 Schumacher E. Smoll is Beautiful. A Study of Economics as if People Mattered. L., 1975.,

с.53.

195

или иных видах спекуляции, на любых других нарушениях высших духовноэтических принципов они не считают легитимным.

Теоретики самобытного развития наделяют труд религиозной значимостью. По Е.Шумахеру, он выполняет троякую функцию: дает человеку шанс совершенствовать его способности; предоставляет ему возможность преодолеть свой эгоцентризм с помощью участия в коллективной деятельности; и наконец, именно труд является источником необходимых для жизни товаров, продуктов и услуг. Лишение человека работы, с точки зрения буддийских экономистов, пагубно не только потому, что лишает его источников средств существования, но и потому, что человек теряет возможность совершенствоваться и дисциплинироваться с помощью регулярных и систематических занятий. Согласно высшим целям «буддийского пути», развитие экономики ориентировано на совершенствование челове

В концепциях «исламской экономики» под трудом понимают деятельность индивида, направленную на изменение окружающего мира в целях обеспечения себя необходимыми материальными средствами к жизни, а также интеллектуальное творчество, которому придается не менее важное значение, чем непосредственно производственной деятельности. Мусульманские теоретики высоко ценят созидательную активность и в современных условиях призывают верующих к освоению новых технологий, повышению квалификации и профессиональному совершенству. Упорный созидательный труд и наращивание экономического потенциала при приоритете исламских духовных и нравственных ценностей является для мусульманских идеологов одним из основных направлений мирного джихада - борьбы за укрепление позиций исламского мира и соревнования с Западом. Поэтому разработчики теории «исламской экономики» уделяют серьезное внимание осмыслению, идеологическому оформлению, легитимации на основе исламских ценностей современных видов трудовой, в том числе предпринимательской и индустриальной деятельности, форм дифференциации социальноэкономических ролей и разделения труда, оправданию прибылей и капиталов.

Теории самобытного развития поощряют предпринимательство, если только оно не противоречит базовым духовным и нравственным ценностям

196

соответствующих культур, не ведет к дезинтеграции общества, эксплуатации и забвения традиционной общности людей.

Осмысление предпринимательской деятельности в духе идеи самобытного развития и самоопределения, обретения независимости и поиска собственного места в меняющемся мире дает мощный стимул для интенсификации экономического развития и экономической модернизации. Хрестоматийным является пример Японии, где самурайский кодекс чести и этика служения были сознательно переориентированы на экономическую деятельность. Реже приводится пример национально-освободительного движения Индии, в рамках которого еще в конце XIX в. широко обсуждалась проблема достижения экономической независимости и самостоятельного развития экономики на благо собственного народа, а не метрополии. Экономический потенциал воспринимался индийскими идеологами как одна из главных предпосылок и условий свободного развития страны в целом, и они призывали к интенсификации всех видов производственной, коммерческой, финансовой деятельности независимо от форм собственности, укладов, кастовых и классовых отношений. Практическое выражение призывы национальных лидеров к развитию экономики получили в лозунгах и кампании свадеши - перехода на производство и потребление исключительно товаров, произведенных в Индии. Эта кампания вылилась в массовый бойкот английских и прочих импортных товаров. О значимости и весомости этих действий для индийского национального сознания свидетельствует текст следующей клятвы, принятое в храме богини Кали в 1905 г.: "Мы клянемся в священном присутствии богини Кали в этом святом месте, что не будем, насколько это практически возможно, использовать иностранные товары или покупать в иностранных магазинах те товары, которые имеются в наличии в отечественных магазинах, или покупать что-либо, сделанное иностранцами, если это может быть сделано нашими согражданами" [цит. по: Новая история стран Азии. М., 1995., с.316]. Результатом кампании под лозунгом "Покупай индийское!" был рост ремесленного производства и индийских коммерческих и финансовых фирм, Индия наполнилась товарами отечественного производства, которые преобладают на ее внутреннем рынке и по сей день, а также и составляют существенную долю экспорта. Индийское государство после обретения

197

независимости придерживалось курса на поддержку отечественных производителей, а аналитики считают «экономический национализм» одной из существенных особенностей развития Индии конца XIX-XX вв.

Весьма важным вопросом в связи с выяснением роли теорий самобытности в ценностном обосновании современного развития незападных обществ является их отношение к научно-техническому прогрессу. Здесь наблюдается разброс оценок от враждебности и отрицания, обоснованного «разрушительным воздействием» на природу и человека, до энергичной поддержки и попыток найти для него эндогенные стимулы. Идеологема «самобытные ценности — западная техника» получила распространение на Востоке еще в конце XIX в, и теперь освоение современных технологий и развитие собственных высокотехнологичных и наукоемких отраслей промышленности часто интерпретируется как необходимое звено в общей стратегии «самобытного развития» и соревнования с Западом. Главным условием развития современных технологий и связанных с ними отраслей производства является его подчинение эндогенным духовным и нравственным ценностям. В то же время, именно проблемы современного научнотехнического прогресса, высоких технологий, в том числе и информационных, их места в современном развитии, их соотношения с духовными ценностями самобытных культур не получили достаточной разработки в теориях развития по самобытному пути. Это существенно снижает не только их практическую применимость в современных условиях, но и ослабляет их идеологический и мобилизационный потенциал.

5.2. Концепции японской социокультурной самобытности о природе "японского экономического чуда"

Природа до недавнего времени уникальных успехов развития Японии в конце XIX — XX вв. — так называемого «японского экономического чуда» — является предметом пристального внимания исследователей разных специальностей. Как в самой Японии, так и на Западе уже утвердилось мнение, что к японской экономике нельзя подходить с традиционными мерками западных классических и неоклассических теорий рынка и свободного предпринимательства. По выражению одного западного теоретика, японский

198

капитализм — это тот же организм, что и западный, но существующий в другой среде. Эта биологическая аналогия подчеркивает, что при внешнем сходстве базовых институтов и принципов функционирования экономики в Японии она развивается в принципиально иной социокультурной среде, что и определяет ее самобытность и непохожесть на западную модель. К японской экономике по существу неприменима западная концепция «экономического человека», рационально ищущего удовлетворения четко осознаваемых интересов и потребностей. Продемонстрированные Японией принципы менеджмента, деловой культуры, вся сфера целеполагания и регулирования хозяйственной деятельности опирается на иные культурные ценности, на собственное понимание человека, на самобытные формы мышления и нормы социального поведения. В связи с этим важнейшим вектором исследования природы «японского экономического чуда», процессов развития Японии в целом являются социологические концепции как собственно японских, так и западных исследователей.

Интерес к собственному обществу и культуре, попытки понять и определить их неповторимую специфику проявился в Японии еще в 50-60-х годах XIX в. и выразился в формировании и постоянном развитии теорий "Нихондзин рон" ("теорий о японцах") и "Нихон бунка рон" ("теорий о японской культуре")22. Пики интереса к самобытной культуре приходятся на экстремальные моменты истории — подъем национального самосознания и национальной гордости после победы в русско-японской войне или кризис после поражения во второй мировой войне, осмысление достигнутого в области экономики в 70-х годах XX в. и т.п.

Важнейший шаг в понимании японской культуры был сделан американской исследовательницей Р.Бенедикт, которая в 1946 г. опубликовала вызвавшее сильный резонанс в научной мысли работу «Хризантема и меч». В этом исследовании была обоснована типология «культур стыда» и «культур вины». В «культурах стыда» или «культурах внешних переживаний», к которым относится и японская культура, поведение человека определяется боязнью

22 М.Н.Корнилов. О типологии японской культуры (японская культура в теориях "Нихондзин рон" и "Нихон бунка рон") // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985.

199

«потери лица», критики со стороны других людей, опасностью внешних санкций. «Культура стыда» определяет ориентацию индивида на выполнение долга и обязанностей, связанных с конкретным социальным статусом и ролью. В «культурах вины» (к которым относятся все западные, и, в первую очередь, американская, культуры) поведение соотносится индивидом с универсальными социальными и нравственными ценностями, оценивается на основе соответствия им и определяется внутренним переживанием вины. Из работы Р.Бенедикт ясно следовало, что «культура вины» стоит выше, чем «культура стыда».

Типология «культур стыда» и «культур вины» была встречена жесткой критикой со стороны как японских, так и западных авторов за ее «европоцентризм». Действительно, концепция вошла в научный обиход в период, когда господствовало линейное вестернизаторское представление о модернизации, традиция воспринималась как косная, враждебная прогрессу сила, а Япония, потерпевшая только что сокрушительное поражение и подвергнутая американской оккупации, была еще далека от свершения «экономического чуда».

Во второй половине 70-х гг. XX в. получила распространение контекстуальная концепция социокультурной самобытности Японии. Она формировалась в условиях новых экономических и интеллектуальных реалий: Запад был охвачен тяжелым экономическим кризисом, из которого уже совершившая экономический скачок Япония не только выбралась быстрее и безболезненнее, но и успела совершить экспансию на западные рынки. Теории вестернизации уже утратили свое доминирующее положение в общественной мысли, и произошло переосмысление роли традиционной культуры в процессе модернизации, уже возникло представление о возможности альтернативных в социокультурном плане путях развития. Контекстуальная концепция японской культуры формировалась как попытка осознать предпосылки и механизм уже состоявшейся экономической модернизации.

В основе контекстуальной теории лежит представление о радикальном эмпиризме японской культуры, ее ориентации на эмпирический контекст и реальную ситуацию, на непосредственный жизненный опыт: японский исследователь Хасэгава Нёдзэкан назвал ее «цивилизацией повседневной

200

жизни»23. Японская культура принимает мир как единственную реальность. Синтоистское мировоззрение основано на виталистическом единстве мира, принятии его во всей изменчивости и многообразии, а заимствованные универсалистские картины мира на японской почве трансформировались и приспосабливались для удовлетворения повседневных, земных интересов. Даже буддизм на японской почве адаптировался к эмпирической ориентации: японские буддисты ищут нирвану «здесь и сейчас»24.

Мир принимается как феноменологическая данность, в его изменчивости и подвижности. Если для индуизма и буддизма именно изменчивость, преходящий характер феноменального мира составляет фундаментальную причину его отрицания, то для японцев прекрасна именно изменчивость, она является главной ценностью мира, и эта особенность менталитета наиболее наглядно и ярко отразилась в японской эстетике.

Мир воспринимается как целостность. Для мышления японца характерно постоянное осознание контекста, восприятие объекта не изолировано, а сквозь призму его места в системе координат окружающей действительности. Причем единство мира в целом и конкретного объекта всегда превосходит внутренние противоречия, поэтому рациональное и эмоциональное, частное и общее не противопоставляются, как это происходит в западной культуре.

Человек в японской культуре, с точки зрения ее контекстуальных концепций, воспринимается во всей полноте его конкретных личностных характеристик, в динамике становления личности. Он принимается таким, какой он есть, ибо в японской культуре, в отличие от западной, отсутствуют представления об абсолютных нравственных и духовных ценностях, здесь нет абсолютного зла или греха, как нет и абсолютного добра. Нравственные категории определяются применительно к ситуации, а существующее зло воспринимается как «несовершенство» или «нечистота», которые поддаются исправлению.

Особенно важно, что в японской культуре человек определяется не как изолированная индивидуальность, а в совокупности с его социальным

23(Цит. по: Корнилов М.Н. О типологии японской культуры // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985, с. 42.

24Корнилов М.Н. Указ. соч., с. 42-43.

201

окружением — контекстом, а также с рангом и ролью в системе социальных отношений. Соответственно, на поведенческом уровне такой человек ориентирован на определение своего социального статуса, места и роли в существующей системе отношений и прилагает все силы для того, чтобы наилучшим образом ему соответствовать. Социальные отношения в соответствии с особенностями японского менталитета выстраиваются на основе приоритета «человечности» над словами, разумом, формальными законами.

Контекстуальная ориентация японской культуры обусловила ее высокие адаптивные возможности. Самоутверждение японцев осуществляется на основе приспосабливания к всегда конкретным реалиям, на принятии их как данности. Поэтому поражение во второй мировой войне было воспринято японским обществом не как повод для нравственной и идеологической рефлексии или поисков виновных в национальной катастрофе, а в первую очередь — как стимул для консолидации и поисков реальных путей выхода из тупика. К началу 50-х гг. XX в. была сформулирована конкретная стратегия экономических преобразований: повышение качества выпускаемой продукции и рост производительности труда, которая стала мобилизующей ценностью и стимулом для экономической активности. Стремление определить свое место в новых, послевоенных мировых реалиях реализовывалось в условиях внутреннего единства и консолидации, проистекающих из целостности социального космоса японской культуры и массовой традиционной ориентации на государственное единство и служение.

Специфические особенности японской культуры — прежде всего, ориентации на группу, ее внутренний иерархизм и динамизм, а также высокие адаптивные способности и связанные с ним трудолюбие, настойчивость, страсть к учебе — легли в основу японского менеджмента и деловой культуры, которые в значительной степени обеспечили успех экономического развития.