27. «Пиковая дама» Пушкина: идея и художественное своеобразие повести.

«Пиковая дама», создававшаяся в октябре - ноябре 1833 года в Болдине, впервые опубликована в мартовской книжке «Библиотеки для чтения» за 1834 год. Ее тема, если говорить о ее идейной, социальной стороне, о неутолимой жажде денег, наживы, обогащение как стремление к личной независимости и власти. Это служило ответом на самые животрепещущие процессы эпохи - проникновение денежных отношений во все поры общества, рост хищнических вожделений во всех социальных кругах, связанных с неодолимым желанием человека получить все быстро, без труда, без малейших усилий, могучее проявление силы золота, капитала, вступающего в противоборство с господством феодальных отношений. Идея повести в облечении сословно-привилегированного аристократического дворянства и страшной власти денег, уродующей, обесчеловечивающей человека, возвещающей о новой, буржуазной формации, идущей на смену феодализма, в развенчании индивидуализма.А.С. Пушкин слыл заядлым картежником. Из его писем, из воспоминаний современников легко понять, как он был увлечен игрой. Умел играть, испытывая настоящий азарт, порой не умел вовремя остановиться, много денег выигрывал и также много проигрывал. У повести есть эпиграф, слова, взятые из новейшей гадательной книги: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». И название, и эпиграф сразу вводят читателя в мир таинственного, загадочного, мистического повествования.В основу повести был положен рассказ знакомого А.С. Пушкина С.Г. Голицына. Проигравшись в карты, он пришел к своей бабке просить денег. Н. П. Голицына (1741-1837) - придворная дама - денег внуку не дала, а назвала ему «три счастливые карты». Тайну сообщил ей в Париже алхимик граф Сен-Жермен. Внук поставил на них и отыгрался.Финал пушкинской повести совсем не походил на радужный конец карточного приключения Голицына. Но в его хвастливом рассказе Пушкин уловил сюжет. Вернее, зерно сюжета, остов, который легко облекался живой плотью человеческих характеров и отношений.Из светского анекдота в пушкинскую повесть перешли два главных действующих лица: картёжник и знатная старуха, владеющая волшебной тайной.Тайна «Пиковой Дамы», её реальный и ирреальный мир всегда привлекали внимание писателей, литературных критиков. Л.Н. Толстой назвал «Пиковую Даму» шедевром. Достоевский говорил: «Мы пигмеи перед Пушкиным, нет уж меж нами такого гения! Что за красота, что за сила в его фантазии! Недавно перечитал его «Пиковую Даму». Вот фантазия! Тонким анализом проследил он все движения Германа, все его мучения, все его надежды, и, наконец, страшное, внезапное поражение».  Сюжет произведения – игра и интрига игры. Главный герой "Пиковой дамы"- Герман.В создании образа Германа в повести автор использует «немецкий элемент» – термин, введённый Ю. Манном  как фактор поэтики. Противоположные качества характера Германа:  аккуратность, пунктуальность, педантизм и азарт, страсть.  Автор представляет  читателям пересечение мира действительного  и ирреального. Пушкин применяет фактор сопоставления, соединения противоположных элементов как особенности художественного своеобразия произведения. Рассказ Томского – это завязка интриги. Интерьер в повести является сюжетной декорацией, косвенной характеристикой персонажей, помогает глубже раскрыть образы. Интерьер «представлен с помощью  своеобразной антитезы» комнат Лизы и графини. Художественная деталь в повести работает особенно ярко (письмо Лизаветы Ивановны). Уникальная особенность повести – зеркальность изображения. Очень скупо, сжато, кратко даны в произведении пейзажные зарисовки. Особенностью повести являются эпиграфы ко всему произведению и к каждой главе. В произведении мы сталкиваемся с целой системой эпиграфов. Сразу привлекают внимательность эпиграфы автора, написанные к каждой главе и коротко отражающие их общий смысл и идею, помогающие читателям разобраться в том, для чего в произведении служит тот или другой момент, отрывок. Эпиграфы произведения на равных правах со всеми остальными элементами текста участвуют в формировании его идейного и художественного смысла, подготавливают читателей к правильному восприятию и истолкованию "Пиковой дамы". Эпиграфы пародируют поверхностное мнение о происходящем. Автор создаёт трагедию в иронической раме.Непроясненность и двойственность происходящего поддерживаются в «Пиковой даме» главным образом благодаря подчеркнутой неопределенности позиции автора. По наблюдениям В.В. Виноградова, «образ субъекта так же неуловим, противоречив и загадочен, как сама действительность повествования». В самых загадочных сценах повести (появление Германа в спальне графини, явление призрака) автор откровенно уклоняется от собственной оценки происходящего, перепоручая ее Герману. Автор только бесстрастно констатирует, что именно видел Герман. Действительно это было или только примерещилось Германну? Вопрос остается открытым. Как заметил С. Г. Бочаров, автор «не знает» именно того, что относится к «тайне». Но таинственность «Пиковой дамы» связана не только непосредственно со сферой сверхъестественного.Та же непроясненность и двойственность сквозит и в обрисовке образов главных героев.Графиня на протяжении повести предстает перед нами в четырех сменяющих друг друга ликах: своенравная красавица, дряхлая ворчливая старуха, странный безмолвный манекен и, наконец, привидение. Эти столь разные лики трудно соединить в одном представлении. Они наплывают друг на друга, но не сливаются в ясный отчетливый образ.В образе Германа тоже есть некоторая «неотчетливость». Подчеркнем, что мы имеем в виду не внутреннюю противоречивость его натуры, а двусмысленность отдельных характеристик Германа. Например, известное заключение Томского: «Этот Герман <...> лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства». Автор замечает, что «слова Томского были не что иное, как мазурочная болтовня» (VIII, 244). Это подтверждается тем, что прежде Томский говорил о Германе совсем иначе: «Герман немец, он расчетлив, вот и все» (VIII, 227). Но дальше мы читаем: «...он сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну». А когда она услышала о смерти графини, «слова Томского раздались в ее душе: у этого человека по крайней мере три злодейства на душе!» (VIII, 244). Впрочем, возможно, Лизавете Ивановне никогда бы не пришли в голову подобные мысли, если бы не разговор с Томским, который именно в тот самый вечер («Странное дело!», — замечает по этому поводу автор) на бале «позвал Лизавету Ивановну и танцевал с нею бесконечную мазурку» (VIII, 243). Весьма многозначительные намеки так и остаются намеками, автор не склонен разъяснять их до конца.Есть известная недоговоренность и в образе Лизы. Мы имеем в виду неясное в своей крайней лаконичности сообщение: «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека <...> у Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница...» (VIII, 252). Явная аналогия с положением самой Лизаветы Ивановны у старой графини заставляет искать скрытый смысл в этой сухой информации. Очень соблазнительно интерпретировать такую ситуацию в духе Достоевского: прежде униженный унижает другого, но ничто не мешает и иному толкованию.Так в каждом герое кроется хоть что-то, о чем автор как бы не берется судить, ограничиваясь либо намеками, либо сухой констатацией фактов. Образы словно нуждаются в уточнении, а недосказанность открывает простор для самых разных предположений. Графиня вполне может быть хранительницей мистической тайны, но вполне может ею и не быть. В Лизе заложена возможность стать второй графиней для своей бедной родственницы, но одновременно и возможность изменить изнутри старые нормы отношений. А Герман — этот новый и еще незнакомый для России герой — кажется, очень напоминает Наполеона, но, может быть, на него лишь упал отсвет романтических идеалов, а сам он мельче и проще. Важно не то, какой вариант кажется нам более убедительным, а то, что разные варианты имеют одинаковое право на существование. Автор «не знает», какому из них отдать предпочтение, так же как он в «Евгении Онегине» «не знал», как сложилась бы судьба Ленского. И нужно подняться на высоту его «незнания», ибо в нем кроется пушкинское понимание человека. Современные Пушкину люди открылись ему во всем богатстве неиспользованных возможностей, подчас противоречивых, но еще сосуществующих «на равных».Так образы героев «Пиковой дамы» оказываются принципиально неисчерпаемыми, не определяемыми до конца.Все традиционные приемы и сюжетные мотивы потому-то и вошли так органично в пушкинское произведение, что наполнились у него новым смыслом и содержанием. Так, принцип «вероподобия» фантастического, осуществленный в «Пиковой даме», соотносится не только с общей установкой фантастической литературы того времени, но и с художественной системой Пушкина.