!Учебный год 2024 / Sistema_logiki_sillogicheskoy_i_induktivnoy_Mill

как дурной смысл, обычно соединяемый с последним словом, вовсе не содержится в первом. Корнем этой ошибки часто можно считать двусмысленность не среднего тер­ мина, а одного из терминов заключения; тогда заключение в действительности во­ все не будет оправдываться посылками, и это будет только так казаться вследствие грамматического родства слов1. Случаев несоответствия значений слов, происходя­ щих от одного и того же корня, бесконеч­ но много; таковы, например, искусство и искусственный, вера и верный и т. п.; и

чем тоньше изменение смысла, тем лег­ че может проскользнуть ошибка, так как в таких случаях, когда слова уже очень силь­ но разошлись одно от другого по смыслу, ошибку заметит всякий, и основанное на ней рассуждение можно будет употреблять разве только в шутку2.

Это заблуждение тесно связано с дру­ гим (или, скорее, составляет частный слу­ чай этого последнего), состоящим в том, что тот или другой термин один раз упо­ требляется в его общепринятом, а дру­ гой — в его первоначальном, или этимо­ логическом, смысле. Быть может, нельзя найти более распространенного и сбиваю­ щего примера этого заблуждения, чем упо­ требление слова представитель: на том основании, что истинный смысл его дол­ жен в точности соответствовать строгому и первоначальному значению глагола „пред­ ставлять", софист убеждает толпу в том, что член палаты общин обязан во всех вопросах руководиться мнением своих из­ бирателей, что, коротко говоря, он должен просто говорить за них, быть выразителем (spokesman) их мнений. Между тем и закон, и обычай, могущие в этом случае устанав­ ливать смысл термина, ничего подобного не требуют; они обязывают представителя действовать по его собственному крайнему разумению и под его личною ответствен­ ностью».

В следующих, имеющих большую прак­ тическую важность, случаях аргументы так­ же основываются обычно на двусмыслен­ ности слов.

Людей торговых часто вводит в ошиб­ ку выражение: «недостаток денег». На тор­

говом языке слово «деньги» имеет два зна­ чения: оно обозначает либо разменные деньги (иначе говоря, монету как средство оборота), либо капитал, ищущий помеще­ ния, преимущественно помещения в ссуду. В последнем смысле это слово употреб­ ляется тогда, когда говорят о «денежном рынке» или когда «цену денег» называют высокою или низкою, понимая под этими выражениями размер процента. Следстви­ ем этой двусмысленности является то, что, как скоро начинает чувствоваться недоста­ ток денег во втором значении этого слова (т. е. как скоро займы становятся трудны­ ми, а размер процентов высоким), заклю­ чают, что это должно происходить от тех причин, которые влияют на количество де­ нег в первом, более популярном ходячем смысле, т. е. что количество обращающих­ ся денег уменьшилось и что, следователь­ но, его надо увеличить. Я знаю, что и неза­ висимо от двусмысленности термина в са­ мих фактах есть некоторые особенности, дающие кажущуюся поддержку этому за­ блуждению, однако двусмысленность вы­ ражения стоит на самом пороге этого во­ проса и мешает всем попыткам пролить на него свет.

Всовременных политических спорах

иособенно в тех, которые касаются изме­ нений в самой структуре общества (<organic- changes) постоянно встречается другое дву­ смысленное выражение: «влияние, или зна­ чение собственников». Иногда под этим разумеют уважение к высшему умственно­ му развитию и благодарность за те любез­ ные услуги, какие так легко могут оказы­ вать люди, обладающие большим состоя­ нием, а иногда просто страх — страх перед худшим из тех видов силы, какие боль­ шое состояние также дает его обладателю: перед возможностью причинять вред за­ висящим от него людям. Смешение этих двух смыслов представляет постоянный, основанный на двусмысленности выраже­ ний софизм, выдвигаемый против тех, кто старается очистить избирательную систе­ му от подкупов и застращивания. Влияние убеждения, действующего на сознание из­ бирателя и обращающегося к его сердцу

иуму, благодетельно; поэтому (заключают

ное бытие бесконечного Существа доказы­ вается, говорит он, из простого понятия о таком Существе. Действительно, если бы на самом деле такого Существа не было, то это значило бы, что понятие о нем со­ ставил я сам\ но если бы я был в состо­ янии сам составить его, то я мог бы его и уничтожить; а это, очевидно, нелепо; сле­ довательно, вне меня должен существовать некоторый образец, с которого я и скопи­ ровал это понятие. В этом аргументе (ко­ торым, кстати заметим, совершенно так же можно было бы доказывать и реальное существование привидений и ведьм) дву­ смысленность заключается в местоимении я, под которым в одном случае надо пони­ мать мою волю, а в другом — законы мо­ ей природы. Раз представление, существу­ ющее в моем духе, не имеет вне меня дей­ ствительно существующего оригинала, то, бесспорно, отсюда следует, что это пред­ ставление образовал я, т. е. что оно должно было тем или иным способом развиться по законам моей природы; но отсюда еще не следует, чтобы его образовала моя воля. Между тем, когда Декарт прибавляет затем, что я не в состоянии уничтожить этого представления, он хочет указать этим то, что я не могу откинуть его актом моей во­ ли: это верно, но не идет к делу. Это пред­ ставление я не могу уничтожить совершен­ но так же, как и всякое другое: ни одно по­ нятие, какое я когда-либо имел, я не могу отбросить простым хотением; однако то, что создано действием одних из законов моей природы, может быть (и часто бы­ вает) впоследствии уничтожено действием других законов или даже тех же самых, только при других обстоятельствах.

С этими двусмысленностями сходны некоторые из тех, которые имеют место в споре о свободе воли; так как они будут составлять предмет специального рассмот­ рения в Книге VI настоящего сочинения, то я здесь упоминаю о них только для памяти. В этом споре слово я часто пе­ рескакивает с одного значения на другое, иногда обозначая мои хотения, иногда же обусловленные этими хотениями действия, иногда, наконец, душевные расположения, обусловливающие хотения. Примером по­

следнего рода двусмысленности может слу­ жить аргумент Кольриджа (в tvoAids to Re­ flection) в защиту свободы воли. Неверно, говорит он там, будто человек руководит­ ся мотивами: «человек производит мотив, а не мотив человека»; и он доказывает это тем соображением, что то самое, «что слу­ жит сильным мотивом для одного чело­ века, вовсе не действует на другого». Эта посылка справедлива, но она показывает лишь то, что разные люди в различной сте­ пени восприимчивы к одному и тому же мотиву — точно так же, как они в разной степени восприимчивы к одной и той же опьяняющей жидкости, из чего, однако, во­ все не следует, чтобы они были свободны пьянеть или не пьянеть, какое бы количе­ ство жидкости они ни выпили. Аргумент Кольриджа доказывает лишь то, что для побуждения человека к совершенно того или другою поступка мало одного внеш­ него толчка: нужно еще содействие со сто­ роны известных духовных свойств само­ го человека; но эти духовные свойства, в свою очередь, также обусловлены при­ чинами, и в аргументе Кольриджа ничто не доказывает, чтобы эти свойства мог­ ли возникнуть без всякой причины, чтобы здесь когда-либо имело место самобытное определение воли, без всякой вообще при­ чины, как это предполагает учение о сво­ боде воли.

Далее в споре о свободе воли имеет двойное значение термин необходимость, обозначающий иногда достоверность, ино­ гда принуждение: в одних случаях он обо­ значает то, чего нельзя предотвратить, в других — лишь то, что, как мы имеем ос­ нование думать, не будет предотвращено. Позже мы будем иметь случай проследить это смешение до некоторых из его послед­ них выводов.

Архиепископ Уэтли указывает (в «При­ бавлении» к своей «Логике») еще одно в высшей степени важное смешение, встре­ чающееся как в обыденной речи, так и в философском языке. То же самое, а также

одно и то же, тождественное и другие производные от этих слова часто употреб­ ляются в смысле, совершенно отличном от их первоначального значения, согласно

которому они обозначают один и тот же, численно (или нумерически) единичный предмет, а именно: они начинают обозна­ чать большое сходство между предметами. Когда несколько предметов до неразличи­ мости сходны друг с другом, к каждому из них бывает приложимо одно и то же описание, и тогда говорят, что все эти пред­ меты обладают одной и той же природой, внешним видом и т. п. Так, например, когда мы говорим, что «этот дом построен из то­ го же камня, из какого построен и какойлибо другой», мы хотим сказать только то, что камни, составляющие строитель­ ный материал обоих домов, неразличимы по своим качествам, а вовсе не то, чтобы один из этих домов был разобран, а затем из того же самого материала был построен другой. Тождественность в своем первона­ чальном значении даже вовсе не предпо­ лагает необходимо сходства; в самом деле, если мы говорим о каком-либо человеке, что он с такого-то времени сильно изме­ нился, то мы разумеем и действительно вкладываем в наши слова тот смысл, что этот человек есть одно и то же лицо, хотя

иразличающееся в эти два момента време­ ни в некоторых из своих качеств. Следует заметить также, что «то же самое» — во вто­ ром своем значении — допускает, согласно популярному словоупотреблению, измене­ ние в степени; мы говорим о двух вещах, как о приблизительно (а не вполне) тожде­ ственных; между тем тождество личности не допускает степени. Быть может, ничто не способствовало в такой степени основ­ ному заблуждению реализма, как именно невнимание к этой двусмысленности. Ко­ гда говорят, что несколько лиц имеют одно

ито же мнение, одну и ту же мысль или идею, многие не обращают внима­ ния на простой и настоящий смысл это­

го утверждения: что все эти лица мыс­ лят сходным образом; они видят в нем нечто более таинственное и мистическое, воображают, что существует какая-то од­ на вещь — одна в первом смысле термина (хотя и не индивидуальная), присутствую­ щая одновременно в уме каждого из этих людей. Отсюда уже было легко возник­ нуть «теории идей» Платона, из которых

каждая, по его мнению, представляла со­ бой единый реальный, вечный предмет, су­ ществовавший вполне и целиком в каждом из индивидуальных предметов, известных под одним и тем же именем.

Действительно, это не умозаключение, а подлинный факт, что платоново учение об идеях и сходная с ним в этом отноше­ нии теория Аристотеля о субстанциальных формах и вторых сущностях возникли как раз тем путем, какой указывает здесь Уэт­ ли: в вещах, о которых говорили, как об обладающих одной и той же природой, одними и теми же качествами, считали не­ обходимым найти нечто такое, что было бы тождественным в том самом смысле, в каком тождествен сам с собой каждый че­ ловек. Из того же источника вытекли все досужие и пустые умозрения относительно сущего, единого, сходного (то ov, то £v, то 6[ioiov) и тому подобных отвлечений, столь обычные в древних и в некоторых из новых философских школ. Впрочем, схоластические логики знали один случай этой двусмысленности и, со свойственною им счастливою изобретательностью по ча­ сти специальных терминов, оградили себя от него, разграничив вещи различные и по роду, и по числу (specie et питего) от раз­ личных только по числу, или нумерически (питего tantum) т. е. в точности сходных (по крайней мере, в каком-либо одном от­ ношении), но составляющих все-таки от­ дельные индивидуальности. Распростране­ ние этого различения на два значения сло­ ва «тот же самый», т. е. на вещи, тожде­ ственные только по роду (specie tantum)

и тождественные и по числу, и по роду

(питего et specie), предотвратило бы сме­ шение, внесшее в метафизику так много темноты и такую массу прямых, положи­ тельных ошибок.

Именно сюда относится один из са­ мых странных примеров того, как далеко может завести выдающегося мыслителя дву­ смысленность языка. Я разумею тот зна­ менитый аргумент, при помощи которого епископ Беркли льстил себя надеждою на­ всегда положить конец «скептицизму, ате­ изму и неверию». Вот этот аргумент в ко­ ротких словах... Вчера я думал о некото­

рой вещи; затем я перестал о ней думать; сегодня я опять думаю с ней. Таким обра­ зом, я вчера имел в своем уме идею пред­ мета; сегодня я опять имею идею о нем; очевидно, что эта идея — не другая, а та же самая, а между тем между двумя ее появле­ ниями прошло некоторое время, в течение которого я ее не имел. Где же была идея

втечение этого промежутка? Где-нибудь она должна была быть: она не переставала существовать, так как иначе моя вчераш­ няя идея не могла бы быть тождественной с сегодняшней — точно так же, как человек, которого я вижу сегодня живым, не мог бы быть тождественным с тем, которого я ви­ дел вчера, если бы этот человек в про­ межуток между нашими двумя встречами умер. Но идею можно представлять себе существующею только в духе; следователь­ но, должен существовать некоторый Всеоб­ щий Дух, в котором постоянно пребывают все идеи в промежутках между их появле­ ниями в сознании отдельных людей.

Очевидно, что Беркли смешал тожде­ ство по числу с тождеством по роду, т. е. с точным сходством, и принял первое там, где было только второе. Он не заметил, что, например, когда мы говорим, что се­ годня мы имеем ту же идею, какую имели вчера, мы разумеем не ту же самую (инди­ видуально) идею, а лишь в точности сход­ ную — точно так же, как когда мы говорим, что сейчас мы страдаем той же самой бо­ лезнью, какой страдали в прошлом году, разумея просто тот же самый род болезни.

Водном замечательном случае весь ученый мир разделился на две яростно между собой враждовавшие партии из-за двусмысленности языка в такой отрасли науки, которая точностью и определен­ ностью терминологии превосходит почти все остальные. Я имею в виду знамени­ тый спор относительно «живой силы» (vis viva), история которого подробно изложе­ на в Dissertation проф. Плэфера. Вопрос шел о том, чему пропорциональна (при данной массе) сила движущегося тела: про­ стой ли скорости его движения или же ее квадрату. Двусмысленность крылась здесь

вслове «сила». «Одно из действий, про­ изводимых движущимся телом, — говорит

Плэфер, — пропорционально квадрату его скорости, а другое — простой его скоро­ сти». Впоследствии на этом основании уче­ ные, мыслившие более отчетливо, пришли к установлению двоякой меры движущей силы и одну из них назвали живой силой, а другую — моментом. Что касается фак­ тов, то относительно них обе партии были с самого начала согласны, и вопрос шел только о том, с которым из двух следствий надо было (или было всего удобнее) свя­ зать термин сила. Однако спорящие никак не могли заметить, что в этом и состо­ ит все дело: они думали, что сила — это одно, а произведение действий — нечто другое. И вопрос о том, каким рядом дей­ ствий или следствий следовало измерять силу, обусловливающую оба ряда их, счи­ тали вопросом не терминологии, а факта.

В забавной логической загадке об «Ахилле и черепахе» — загадке, решение которой было выше остроумия и терпения многих философов и которую считал не­ разрешимою такой мыслитель, как сэр Уи­ льям Гамильтон (видевший в ней аргумент правильный, хотя и приводящий к очевид­ ной нелепости), — действительная ошибка скрыта в двусмысленности слова «беско­ нечность». Ошибка лежит здесь, как на это намекнул Гоббс, в молчаливом предполо­ жении о бесконечности того, что всего только делимо до бесконечности; но бо­ лее точно и удовлетворительно следующее решение этой загадки (на изобретение ко­ торого я не имею никакого притязания).

Аргумент хочет доказать то, что, хо­ тя бы Ахилл бежал в десять раз быстрее черепахи, тем не менее он никогда не пе­ регонит ее, раз черепаха двинется с места раньше него. Действительно, пусть сначала черепаха будет впереди Ахилла на тысячу футов; когда Ахилл пробежит эту тысячу футов, черепаха уйдет вперед на сто; когда Ахилл пробежит эти сто, черепаха, в свою очередь, сделает десять, и т.д. до беско­ нечности; следовательно, Ахилл, хотя бы он бежал целую вечность, никогда не до­ гонит черепахи.

«Никогда» в заключении этого рассуж­ дения обозначает время любой длины, ка­ кую только можно себе представить; меж­

ду тем в посылках «бесконечность» озна­ чает не какую угодно продолжительность

времени, а некоторое число подразделений

времени. Здесь этот термин значит толь­ ко то, что мы можем тысячу футов раз­ делить на десять, частное этого деления опять на десять, и так далее — столько раз, сколько нам будет угодно, т. е. что ни­ когда нельзя достигнуть конца в последо­ вательном делении каждой данной части пространства, а следовательно, и того вре­ мени, в каком она проходится. Но ведь бесконечное число подразделений можно сделать и в такой величине, которая сама по себе не бесконечна, и разбираемый на­ ми аргумент доказывает всего лишь такую бесконечность продолжительности, кото­ рая может вместиться в пределы пяти ми­ нут. Пока не истекли эти 5 минут, оста­ ток их можно делить на 10 и опять на 10 сколько угодно раз, и тем не менее это будет вполне совместимо с тем, что в це­ лом это время составит всего только пять минут, Коротко говоря, здесь доказывает­ ся, что прохождение данного конечного пространства требует времени бесконечно делимого, а не бесконечного: в упущении из виду именно этого-то различия и видел суть ошибки Гоббс.

Укажу еще на двусмысленности, свя­ занные со словом право (помимо очевид­ ного и обычного смешения права и при­ лагательного правый), извлеченные из од­ ной моей позабытой журнальной статьи. «С нравственной точки зрения вы буде­ те иметь право сделать то или другое в том случае, если все люди нравственно обязаны не мешать вам в этом. Однако при другом смысле этого слова „иметь право сделать что-нибудь" противополага­ ется „отсутствию права сделать это“, т. е. нравственной обязанности не совершать данного поступка. Если вы „имеете пра­ во" в этом смысле слова, это значит, что вы можете совершить данный поступок, не нарушая тем ни одной из ваших обя­ занностей, что другие люди не только не должны вам мешать, но не имеют никакой причины думать о вас хуже за то, что вы это сделали. Это положение совершенно отлично от предыдущего: право, которым

вы обладаете в силу долга, лежащего на других людях, очевидно, совершенно от­ лично от права, состоящего в отсутствии всякого долга, всякой обязанности с вашей стороны. Между тем эти две вещи посто­ янно смешивают. Человек говорит, напри­ мер, что он имеет право предавать глас­ ности свои мнения. Это может быть верно в том смысле, что тот, кто помешал бы этому, нарушил бы свой долг. Но говоря­ щий полагает на этом основании, что он сам не нарушает никакой своей обязанно­ сти, публикуя свои мнения; а это может быть как истинным, так ложным, смотря по тому, исполнил ли он свой долг: удовле­ творил ли он свое собственное сознание, приложив все должные старания к тому, во-первых, чтобы его мнения были истин­ ными, а во-вторых, к тому, чтобы опубли­ кование его мнений данным способом и при данном сочетании условий оказалось полезным делу истины в его целом.

Вторая двусмысленность состоит в смешении каких-нибудь частных право­ вых норм с правом принуждать к их вы­ полнению, не допускать их нарушения и наказывать за такие нарушения. Говорят, например, что народ имеет право на хоро­ шее управление, и это — бесспорная исти­ на, так как на правителях лежит нравствен­ ный долг управлять хорошо. Но если вы выскажете такое положение, предположат, что вы признаете за народом право изго­ нять правителей (а может быть, и наказы­ вать их) за неисполнение этой их обязан­ ности. Между тем эти последние положе­ ния не только не тождественны с первым, но и сами по себе отнюдь не всегда истин­ ны, так как зависят от бесчисленного мно­ жества изменчивых обстоятельств» и тре­ буют добросовестного обсуждения: только после такового можно будет принять то или другое решение и начать действовать сообразно с ним. Этот пример (как и дру­ гие, приведенные выше) представляет со­ бой одну ошибку внутри другой: он заклю­ чает не только вторую из двух указанных двусмысленностей, но также и первую.

Одна из довольно обычных форм «за­ блуждений вследствие двусмысленности терминов» известна под техническим на­