книги из ГПНТБ / Кузнецов, Б. Г. Этюды об Эйнштейне

вычетом спинозовой causa sui, в классической науке и в классической философии исходными звеньями анализа оказывались неизменные вечные законы. Сам анализ мог приобрести и приобретал характер логического выведения природы из Логоса. Панло­ гизм вырастал из неподвижности классических акси­ ом, из иллюзии их априорной природы.

Но уязвимость пяты Ахиллеса не была фаталь­ ной, пока не была спущена стрела из лука Париса. В данном случае ее пришлось долго ждать. В рамках классической науки была обнаружена несводимость сложных форм движения к более простым, было от­ крыто существование специфических законов на каждой новой ступени в иерархии дискретных частей вещества. В природе, как оказалось, эволюциониру­ ют весьма общие законы поведения тел. Диалектиче­ ский взгляд на природу не дожидался открытия еще более радикальных преобразований, он шел вперед, обобщая открытия X IX в., и в известном смысле пре­ дугадывая полное устранение априорных и поэтому неподвижных законов. Он предвидел и переход к не­ априорной картине бытия материи, а не только по­ ведения материальных тел

Но лишь в нашем столетии начала складываться такая картина — однозначная, вырастающая из экспе­ римента. Она до сих пор еще не сложилась. Подлинно физическим эквивалентом causa sui была бы картина эволюции мироздания, в которой элементарные ча­ стицы не только перемещаются и взаимодействуют, но и возникают и исчезают, и эти процессы объясня­ ют субстанциальные свойства частиц и меняющиеся фундаментальные законы их поведения. Такой кар­ тины еще нет, и современная философия в своих обобщениях больше чем когда-либо исходит из

171

выявившихся прогнозов и отчетливо обозначившихся тенденций науки. Каждая попытка анализа воздей­ ствия неклассической науки на судьбу человека, на «отчуждение личности», при игнорировании указан­ ных прогнозов и тенденций была бы неполноцен­ ной. Современная философия не может оставаться «функцией состояния» науки, она не может ограни­ читься обобщениями уже найденных, однозначных результатов, не может исходить из мгновенной фо­ тографии научного прогресса.

Именно иллюзия априорности и неподвижности законов природы была основой вызванных наукой опасений в части возможного , «отчуждения лично­ сти». Не диалектическое, а метафизическое естест­ вознание, не диалектика природы, а априорная ме­ тафизика природы угрожает человеку обесчеловечением. Мы вскоре коснемся экзистенциалистской кри­ тики, направленной против диалектики природы, и постараемся показать, что основа этой критики — игнорирование тенденций современной науки, игно­ рирование ее неклассического стиля. Но до этого остановимся на ситуации, сложившейся в X IX в.

Немецкая классическая философия получила ти­ тул классической потому, что она претендовала на роль бессмертного канона философского мышления. Она стремилась найти первые истоки бытия. Их от­ крытие перестает быть «одним открытием», оно становится «Открытием». Но физические процессы не могут быть последними звеньями анализа. Тер­ мин физические означает: находящиеся во взаимо­ действии с другими процессами, изменяющиеся, тре­ бующие дальнейшего анализа. Спинозовская causa sui, взаимодействующая с собой природа, не только сотворенная (natura naturata), но и творящая (natu-

172

Тй паЫгапэ), не могла стать руководящей идеей классической философии1. Это был ультрарациона­ лизм, рационализм, перешагнувший через рамки по­ ведения тел, стремившийся к рациональному объяс­ нению бытия. Но он перешагнул и через рамки по­ зитивных результатов классической науки и мог опираться лишь на ее тенденции, на имманентные противоречия, которые вели классическую науку к неклассической революции.

Философия Гегеля была своеобразным компромис­ сом — выражением динамических тенденций и про­ тиворечий классической науки и, в то же время, выражением ее «классицизма», ее иллюзорной завер­ шенности. Направленные против Гегеля антирационалистические идеи Кьеркегора объясняются в значи­ тельной мере этой иллюзорной завершенностью.

Эпикур освобождает человека от рабства, от под­ чинения чуждому, объективному, независящему от него, априорному миропорядку. Он выдвигает гипо­ тезу, дополняющую такой миропорядок спонтанными нарушениями. Кьеркегор не видит путей «дезаприоризации» науки, «дезаприоризации» самой гегелев­ ской философии. Он не видит путей превращения ог­ раниченного рационализма (ограниченного априор­ ным бытием «кирпичей мироздания» и априорными законами их движения) в более широкий ультрара­ ционализм. И он отворачивается от Гегеля, от объек­ тивной науки, от рационализма.

Кьеркегор говорил о системе Гегеля и вообще о всякой философской системе как о чем-то статиче­ ском, исключающем движение. Философская доктри­ на, в которую входит движение, открыта для индиви-

1См. очерк «Спиноза и Эйнштейн», стр. 434—437.

173

Дуального существования, она не враждебна ему *. Но, по мнению Кьеркегора, система, построенная ло­ гически, не может объяснить движение21.

Справедлива ли такая формула, когда речь идет о системе Гегеля? Ведь эта система вышла за преде­ лы традиции, искавшей сущность бытия в его непод­ вижности. Ведь для Гегеля абстрактное бытие ока­ зывается равным столь же абстрактному небытию и эта коллизия открывает дорогу конкретному станов­ лению. Ведь в логике Гегеля нашла свое системати­ ческое воплощение та линия философской мысли, ко­ торая шла от древности и все время искала сущность бытия в движении, в изменении, в нарушении и кон­ кретизации априорных абстрактных схем. Знакомые ным clinamen Эпикура были одним из узлов этой ди­ алектической линии. Кьеркергор знает об этом, это общеизвестно. Но внимание датского мыслителя бы­ ло обращено на другую сторону системы Гегеля, на его систему в более узком и специфическом смысле. Кьеркегор адресует ей упрек, отчетливо обнаружи­ вающий моральные, «человеческие» (иногда «слиш­ ком человеческие») истоки критики. Он говорит о личности каждого философа, о его жизни, так резко отделенной от его идей. Для Кьеркегора философ должен быть подобен художнику древней Греции, делавшему и свою жизнь произведением искусства, или Сократу, который не «был философом», а был. Этот аргумент, говорит Жильсон, казавшийся про­ тивникам недостойным ответа, был естественным для мыслителя, считавшего индивидуальное существова­

sophiques. Paris, 1941, p. 73.

174

ние единственным критерием реальности и истины *. Во всяком случае этот аргумент показывает мораль­ ные и психологические (столь важные для Кьеркего­ ра) корни его позиции. Его гипнотизировала та сто­ рона системы Гегеля, которую можно назвать (поль­ зуясь терминами философа, жившего за две тысячи лет до Кьеркегора, и писателя следующего поколе­ ния) призраком «Вселенной без происшествий», не оставляющей человеку иной роли, кроме роли «раба физиков».

Эйнштейн был прав, когда говорил Салливэну

иМэрфи о независимости сущего и должного, науки

иморали. Но, как уже отмечалось, динамика науки зависит от общественных и моральных мотивов, а ре­ ализация моральных и общественных идеалов зави­ сит от науки. Так было во времена Эпикура, так бы­ ло в X IX в., так обстоит дело и сейчас. Нельзя не ви­ деть воздействия моральных мотивов на эволюцию античной атомистики от Демокрита к Эпикуру. Тем более нельзя не видеть воздействия моральных иде­ алов Кьеркегора и общественного бытия в годы его жизни на позицию мыслителя по отношению к науке. Ведь у Гегеля мировой дух (персонификация, моди­ фицирующихся, но в своей основе неизменных и ап­ риорных законов бытия) в природе фигурирует в ка­ честве стихийного «спящего духа», а в человеческой истории достигает самосознания, воплощается в госу­ дарство и не считается с жертвами, игнорируя судьбы индивидов1.2 Гносеологический протест против подоб­ ной априорной, независимой от человека и обесчело­

ческие истоки экзистенциализма. «Вопросы литерату­ ры», 1967, № 7, стр. 152.

175

вечивающей историю силы (переходящий в протест против объективной науки) — это творчество Кьер­ кегора. Эстетический и моральный протест против объективной гармонии бытия, давящей под своими колесами живые существа, низводящей их до степени «неглижаблей»,— художественное творчество Досто­ евского.

Остановимся на различии между истоками фило­ софской (в смысле, несколько отступающем от тра­ диционного) позиции Кьеркегора и истоками фило­ софской (в смысле еще более отступающем от тра­ диционного) позиции Достоевского.

Воспользуемся некоторой физической аналогией. Возьмем абсолютно твердое тело — идеально жест­ кую кристаллическую решетку. В этой идеальной си­ стеме положение частицы полностью, без остатка, определено макроскопическим законом, здесь отсут­ ствуют внутренние степени свободы. Физика X V III и первой половины X IX в. переносила такую макроско­ пическую детерминированность и на движение части­ цы, оно было детерминировано макроскопическими законами в каждой точке и в каждый момент. Поло­ жение и поведение индивидуума в феодальном по­ местье или, позже, в государстве типа прусской мо­ нархии было в идеале аналогичным. У Гегеля тут была не только аналогия: государство — воплощение абсолютного духа, проходящего через природу как ступень своего самопознания!

Теперь возьмем термодинамическую систему. Здесь поведение частицы не определено макроскопически­ ми термодинамическими законами.1 например законом энтропии, определяющем лишь средние величины и поведение больших статистических ансамблей моле­ кул. Это напоминает положение индивида в общест­

в е

ве, где царят слепые стихийные законы. Его инди­ видуальное поведение не определяется этими макро­ скопическими законами, оно игнорируется ими.

И, наконец, квантовая система. Поведение отдель­ ной частицы не игнорируется, частица взаимодейству­ ет с макроскопическими телами и может при извест­ ных условиях начать своим индивидуальным поведе­ нием цепную реакцию. Это индивидуальное поведе­ ние не определяется в общем случае макроскопиче­ ским законом. Если такая система будет фигуриро­ вать в аналогии, иллюстрирующей положение чело­ века, то здесь речь может идти о его положении в подлинно гармоничном обществе, без анархии произ­ водства, без классов, в обществе, где исчезает то, что имел в виду Маркс, когда говорил об отчуждении личности.

Протест Кьеркегора в своей объективной сущно­ сти был протестом против «кристаллической решет­ ки». Он в значительной мере был направлен против Гегеля, против распространения на человеческую жизнь законов, аналогичных законам природы. В фи­ лософии Гегеля отразились противоречия классиче­ ской науки, которые вели ее вперед, но вместе с тем в его системе отразилась и абсолютизация классиче­ ского всемогущества макроскопических законов.

Протест Достоевского был направлен против упо­ добления человеческих судеб судьбе индивидуальных частиц в термодинамической системе. Мы могли бы взять иные естественнонаучные аналогии и сказать об уподоблении человеческих судеб биологической борьбе за существование. Достоевский не пользовал­ ся такими аналогиями, но прямо говорил о статисти­ ческом характере вселенской гармонии как причине возврата билета для входа в эту гармонию. Оба — и

177

Кьеркегор, и Достоевский — не могли видеть ни пу­ тей дальнейшей эволюции представлений о макро- и микроскопических законах, ни путей ликвидации от­ чуждения личности.

Протест Кьеркегора был гносеологическим и про­ тивостоял философии, исходившей из всевластия макроскопических законов и отрицания внутренних степеней свободы человека. Но эти внутренние сте­ пени свободы абсолютизировались и представлялись независимыми от макроскопического мира, от того общего, что объединяет индивидуальные экзистен­ ции. Кьеркегор не видел, что иллюзорна не только «Вселенная без происшествий», но и «происшествия без Вселенной». Он не видел, что истинное, конкрет­ ное, подвижное бытие включает и индивидуальные экзистенции и макроскопический интегральный мир, что эти полярные компоненты бытия теряют смысл одна без другой.

Достоевский видел эти полюсы. Слово видел имеет здесь более прямой смысл. Он действительно видел их с превышающей видение реальных предметов яс­ ностью, какая свойственна созданиям художествен­ ного гения. Вспомним еще раз картину Петербур­ га, где «у всякого своя угрюмая забота». Этот образ неотделим от полярного ему образа — вселенской гармонии игнорирующей «неглижаблей». Они сли­ ваются в наивысшей абстракции и в то же время наи­ конкретнейшем, приниженном опустошенном образе вечности в разговоре Свидригайлова с Раскольнико­ вым.

Достоевский не может разорвать полюсы бытия — экзистенцию и интегральную гармонию,— потому что его творчество пронизано рационалистической поэтикой, а в ее пределах нельзя уйти в логические

178

конструкции, нужно оставаться в сфере конкретного, а здесь связь полюсов бытия нерасторжима.

Исходный пункт конструкций Кьеркегора — абст­ рактный индивидуум, внутренняя экзистенция кото­ рого отринута философией. Исходный образ Достоев­ ского — это конкретный человек, конкретный, за­ хлебывающийся от крика ребенок, конкретнейший штабс-капитан Снегирев. Каждый из них несомненно обладает внутренними степенями свободы, только они игнорируются, причем не философией, а самой жизнью. Существование индивидуального, конкретно­ го, отдельного, частного, демонстрируется эстетиче­ ски; сама поэтика Достоевского, достоверность дета­ лей, мелодичность каждого образа, мелодичность па­ радоксальная, противоречивая, но несомненная, по­ казывающая, что перед нами люди, конкретная жизнь которых не только отрицается теоретически (это важно для Кьеркегора и иже с ним), а сжата, сдавлена, не реализована. Уже не точность и строгость логических конструкций, а поэтика, с ее беспреце­ дентным даром создания конкретного образа, стано­ вится арбитром интеллектуальных коллизий. Кьер­ кегор говорит о человеке. Говорит с болью, с горе­ чью, с эмоциональным порывом, с трагическим ощу­ щением неполноценности жизни и неотвратимости смерти. Достоевский приводит человека во всей его конкретности, и конкретные черты — трясущиеся ру­ ки, сдавленный шепот, растерянная улыбка — де­ монстрируют реальность индивидуальной жизни, без которой макроскопический мир становится призрач­ ным. Для Кьеркегора мысль воплощена в диктатуре Логоса, отринувшей иррациональную жизнь инди­ вида. Для Достоевского мысль воплощена в интел­ лектуальных коллизиях индивидуума, которому про-

179