книги из ГПНТБ / Кузнецов, Б. Г. Этюды об Эйнштейне

чем, набором сказуемых, лишенных подлежащего. Конкретный образ, оторвавшись от «мировой ли­ нии», от эвентуального макроскопического значения «пренебрежимого», не может придать «пренебрежимому» какие-то реальные черты (такие черты выра­ жают связь индивидуального с целым) и, следова­ тельно, лишается смысла, становится подлежащим без сказуемого.

В творчестве Достоевского мы встречаем синтез (незавершенный, именно поэтому трагический и именно поэтому становящийся вопросом, адресован­ ным будущему) двух направлений мысли. Мы их мо­ жет условно ассоциировать с именами Ньютона и Гете. Великий поэт и натуралист отвернулся от Ньютона, приписывая создателю классической науки обесцвечивающий природу абстрактный схематизм. Это не помешало Гете создать великую рационали­ стическую поэму.

Достоевский, подобно Гете, подобно каждому ве­ ликому художнику, «видел мир всеми порами своей кожи», и конкретный видимый мир был ему беско­ нечно дорог. Напомним еще раз знаменитые «клей­ кие листочки» в самом начале разговора Ивана Ка­ рамазова с Алешей.

«Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки ло­ гике. Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, до­ рого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем» '.

‘ Ф. М. Д о с т о е в с к и й . Собр. соч., т. 9, стр. 288—289.

160

«Клейкие листочки» не укладываются в логику, но к ним привлечены глаза и сердце Достоевского. Европа, как кажется Достоевскому,— кладбище, но он любит ее той же любовью ко всему сущему, пусть алогическому, но сущему — подвигу, человеку, го­ лубому небу, «клейким весенним листочкам».

Может ли существовать логика, в которую впи­ шутся «клейкие листочки», в которой они потеряют свою алогичность? Может ли существовать универ­ сальная гармония, в которой не будет пренебреже­ ния индивидуальными судьбами? Может ли рациона­ листическая поэтика через конкретное, поэтическое образное вйдение «клейких листочков» раскрыть ра­ циональную логику мироздания?

Вывод, к которому хотелось бы подвести читате­ ля, заключается в следующих утверждениях. Во-пер­ вых, перечисленные вопросы связаны между собой однозначно: если существует логика, оправдываю­ щая алогические «клейкие листочки», значит суще­ ствуют и универсальная гармония, и рационалисти­ ческая поэтика. И второе утверждение, гораздо более важное: наше время способно ответить утвер­ дительно на все три вопроса. Да, мы можем предста­ вить себе логику, не игнорирующую, а предпола­ гающую эмоциональное, любовное отношение к каж­ дой детали мироздания. Да, мы можем говорить о моральной гармонии целого, не игнорирующей лич­ ные судьбы, а предполагающей их апофеоз, их зна­ чение, их ценность. Да, мы знаем о возможности ре­ альных прообразов и воплощений рационалистиче­ ской поэтики.

К этому можно прибавить еще одно утверждение: судьбы земной цивилизации сейчас, как никогда, оп­ ределяются ответом на вопрос — обретет ли челове-6

чество моральную гармонию, найдет ли человечество гармонию в природе, не игнорируя жизнь и счастье каждого человека?

Вопрос об условиях моральной гармонии можно назвать вопросом Достоевского. Является ли пер­ спектива воплощения и применения идей Эйнштейна ответом на этот вопрос?

При уничтожении общественного неравенства и эксплуатации человека человеком научно-техниче­ ский прогресс позволяет ликвидировать нищету, обе­ спечить людей хлебом, который в данном случае яв­ ляется символом удовлетворения исторически сло­ жившихся потребностей в пище, одежде, комфорте и т. д. Ограничивается ли этим, удовлетворяется ли этим человечество в своем стремлении к счастью? Такое стремление получило рациональное воплоще­ ние в научной концепции гармоничного общества Творцы указанной концепции никогда не сводили об­ щественную гармонию к удовлетворению некоторой устоявшейся системы потребностей, к «хлебу на­ сущному». Гармоничное общество обеспечивает не­ прерывный подъем системы потребностей — ненуле­ вую производную по времени от «хлеба насущного». Это ускоряющееся возрастание потребностей чело­ века и их удовлетворения, связаны с характером тру­ да, с уничтожением различия между трудом и на­ укой, с перенесением центра тяжести собственно че­ ловеческой, сознательной деятельности на все более фундаментальные и общие физико-технические и технико-экономические принципы. Они связаны и с повышением эмоционального и морального потен­ циала, без amor intellectualls наука и труд не могут переходить ко все более фундаментальным обобще­ ниям и, соответственно, ко все более радикальным

162

техническим и экономическим преобразованиям. Переход ко все более радикальным преобразова­ ниям картины мира, самого мира и самого человека является синонимом свободы. Такой подъем и такой переход освобождают замыслы человека от тради­ ционных границ, от границ, зависящих от традици­ онных, установившихся принципов. Подобное непре­ рывное освобождение — фундаментальное условие и фундаментальный результат научного и научно-тех­ нического прогресса в гармоничном обществе. Она выводит людей из альтернативы: «хлеб насущный или свобода», о которой говорил Достоевский устами Ивана Карамазова, точнее устами Великого инквизи­ тора. Напомним об этой альтернативе и о самой, со­ чиненной Иваном Карамазовым поэме «Великий ин­ квизитор».

В начале X V I в. в Севилью приходит Христос. Он идет по площадям, люди узнают его и следуют за ним. Близ паперти севильского собора Христа встре­ чает Великий инквизитор, девяностолетний фанатик католицизма. Он приказывает увести Христа в тем­ ницу, ночью приходит к нему и высказывает свое profession de foi. Великий инквизитор напоминает Христу о трех искушениях дьявола — вопросах, за­ данных дьяволом Христу в пустыне. Один из этих вопросов — предложение превратить камни пустыни в хлебы. По евангельской легенде, Христос ответил: «Не хлебом единым жив человек». Великий инкви­ зитор говорит, что в течение 15-ти столетий церковь стремилась сделать то, от чего отказался Христос: дать людям хлеб, превратив их в покорных рабов церкви, лишив их свободы.

Может ли наука дать хлеб свободным людям? Это другой аспект все той же фундаментальной кол­

лизии: индивидуальное бытие и статистическая, иг­ норирующая индивидуальные судьбы, авторитарная вселенская гармония. Ответ на связанные с этой кол­ лизией вопрос — может ли вселенская гармония со­ четаться с расцветом и свободой индивидуального бытия? — также теперь видет в другом аспекте. Со­ временная наука рисует картину мира, в которой космические процессы неотделимы в своей физиче­ ской реальности от ультрамикроскопических. При­ менение современной науки связано с расцветом духовного бытия, с освобождением мысли и практи­ ческой активности человека от традиционных ограни­ чений, с переходом ко все более общим и фундамен­ тальным проблемам и принципам как главному объекту мысли и действия каждого человека. Мы можем увидеть и другой «изоформизм», другую ана­ логию при переходе от современной науки к соци­ альному, интеллектуальному и моральному эффекту ее применения. Современная физика не может гово­ рить об ультрамикроскопических процессах как о ре­ альных процессах, без макроскопических понятий, без определений макроскопического поведения ча­ стицы. Современные представления о моральной гармонии требуют, чтобы индивидуальное бытие бы­ ло определено его значением для коллективной судь­ бы. Только воздействуя на судьбу большого коллек­ тива, индивидуальное бытие становится содержа­ тельным, приобретает социальный и моральный смысл.

Экономический эффект применения современной физики позволяет индивидуальному бытию воздейст­ вовать на общество, обрести макроскопический резо­ нанс. В планируемом производстве индивидуальная

акция становится началом «цепной реакции». Это от­

164

носится к техническому творчеству и к собственно научным поискам, и к фундаментальным исследова­ ниям. В этой связи — несколько слов о последних, о таких исследованиях, как работы в области элемен­ тарных частиц, астрофизики, космологии.

Зависимость социального и культурного прогрес­ са от развития производительных сил остается не­ пререкаемым законом истории. Изменяется характер производительных сил и содержание этого понятия. В него входят все более фундаментальные исследо­ вания. Эмпирическая техника обеспечивала стацио­ нарный (или квазистационарный, растущий очень медленно, неощутимо для одного поколения) уро­ вень производительности общественного труда и, со­ ответственно, уровень цивилизации. Когда промыш­ ленность стала прикладным естествознанием, указан­ ный уровень стал сравнительно быстро расти, он приобрел ненулевую скорость, производная от уров­ ня производительности общественного труда стала положительной величиной; ассоциированная, сосре­ доточенная в мощных центрах наука меняет те иде­ альные циклы, к которым техническое творчество приближает реальные производственные установки. Эти изменения происходят с несравненно большей, чем раньше частотой и в результате технический про­ гресс приобретает не только ненулевую скорость, но и ненулевое ускорение, и теперь вторая производная по времени от производительности общественного труда становится положительной величиной. В таком производстве каждый акт научного творчества нахо­ дит «макроскопическое» осуществление. Вместе с производством меняется отношение личного творче­ ства, личной судьбы, личных импульсов к жизни и судьбе больших масс. Последние перестают быть

165

статистическими ансамблями, законы их поведения уже не основаны на игнорировании индивидуальных судеб.

Так вырастает экономическая база общества, где личность не игнорируется слепыми, стихийными, ста­ тистическими законами. Социальная и моральная гармония вырастает из гармоничных общественных форм, которые соответствуют развитию производи­ тельных сил, в частности экономическим последстви­ ям внедрения в производство «эйнштейновских» энергий.

Атомный век может стать и станет эрой социаль­ ной и моральной гармонии. Его предпосылкой были поиски, космической гармонии, приведшие к освобож­ дению энергии атомных ядер.

Так отыскалась связь между мечтой Достоевско­ го — землей, не пропитанной человеческими слеза­ ми, и научными идеалами Эйнштейна. Теперь, ретро­ спективно, мы видим в творчестве Достоевского по­ рыв к таким социальным отношениям и к такой вы­ текающей из них общественной морали, которые с наибольшей полнотой реализуются с помощью новой научно-технической революции.

# * *

ный ответ на вопрос, заданный X IX столетием. По­ вторим еще раз основные характеристики этого во­ проса. Мы обнаружили его в поэтике Достоевского, в «жестком экспериментировании», в парадоксаль­ ности и в то же время в мелодичности сюжетных по­ воротов, в языке, целиком подчиненном болезнен­

166

тических идей века.

X IX столетие выполнило задачу, поставленную перед ним X V III столетием — веком Разума. Рацио­ нализм воплотился в рационалистическую науку и в промышленность, которая отошла от эмпирической традиции и стала в значительной мере прикладным естествознанием. Но земля продолжала оставаться «пропитанной людскими слезами от коры до цент­ ра», на ней развертывались миллионы локальных трагедий гибели, нищеты и одиночества униженных и оскорбленных людей, судьба которых была стати­ стически пренебрежимой ценой общей макроскопи­ ческой гармонии.

Поиски новой социальной гармонии и новых ма­ териальных условий жизни общества, исключающих пренебрежение индивидуальными судьбами «уни­ женных и оскорбленных», велись на путях, которые были неизвестны и непонятны Достоевскому. Но эти поиски должны были включать художественную ком­ поненту. В культуре X IX в. должен был появиться (и остаться навсегда) образ одинокого, игнорируемого макроскопической схемой бытия, униженного, гибну­

167

щего человеческого существа. Образ, а ке только по­ нятие, потому что именно образ противостоит макро­ скопическому игнорированию, противостоит своей неповторимостью, индивидуальностью, конкретно­ стью — тем, что передается поэтикой, а не логикой. В этом смысле поэтика становится эксперименталь­ ной проверкой логики: она сталкивает мысль с кон­ кретным изображением индивидуума. Подобными столкновениями являются поворотные сцены рома­ нов Достоевского, те критические моменты, в которых через реалистическую ткань просвечивают мучения мысли, ищущей в мире рациональную гармонию. Та­ кие столкновения придают рациональной гармонии реальное бытие.

Коллизия макроскопической гармонии и локаль­ ной, микроскопической или ультрамикроскопической проверки появилась и в физике. Теория относитель­ ности видит в схеме мировых линий основу мировой гармонии. Но эти линии становятся реальными фи­ зическими процессами, если они заполнены микро­ процессами, вызывающими вариацию мировой ли­ нии, переход от эвентуальной мировой линии, харак­ терной для одного типа частиц, к эвентуальной ми­ ровой линии, характерной для другого типа частиц. Такие ультрамикроскопические процессы состоят в превращениях элементарных частиц. Эти превраще­ ния лишены физического смысла без макроскопиче­ ских определений: характерные отличия элементар­ ных частиц — масса, заряд и т. д.— выражаются в свойствах их мировых линий.

С дополнительностью ультрамикроскопических и макроскопических понятий физика столкнулась не только в учении об элементарных частицах. В ее применениях, в экономических и социальных эффек­

168

тах развития современной физики мы снова встре­ чаем проблему макроскопической схемы и индиви­ дуальных судеб. Условием конструктивного примене­ ния современной физики служит ощущение ответст­ венности науки за судьбу каждого человеческого существа. Это ощущение, столь интенсивное у Эйн­ штейна, во многом зависит от вереницы образов стра­ дающего и ищущего моральной гармонии человека — образов, внесенных в мировую культуру Достоев­ ским.

Вместе с тем конструктивное применение совре­ менной физики неотделимо от понимания ее парадок­ сальности и радикального отхода от классических канонов. Это понимание создавалось всей культурой, включая литературу и искусство. Последняя четверть X IX и начало X X столетия характеризуются ощуще­ нием близости и неизбежности радикальных перемен, представлением о гармонии, которая будет заверше­ нием революции и выражением революционных идей, характеризуются осознанием дисгармонии ок­ ружающего и поисками самых парадоксальных «не­ эвклидовых» (в том числе неэвклидовых без кавы­ чек) путей к космической, и моральной гармонии.

6

Теперь мы можем вернуться к бытию, к фундамен­ тальной проблеме естествознания — бытию материи, и к фундаментальной проблеме социологии, истории, психологии и морали — «духовному бытию», о кото­ ром Эйнштейн говорил в беседе с Салливэном. «Ду­ ховное бытие» противостоит небытию, исключению, аннигиляции мыслящей личности, которая под раз­ ными именами рассматривалась создателями всех

169