Шепотько. Хрестоматия
.pdfдуховных лиц составляли около 20 %. Они обвинялись в поношении царя, его мероприятий, в разбрасывании подложных писем, распространении порочащих царя слухов и т. п. Петр же, памятуя о папских притязаниях патриарха Никона и о финансовом могуществе Церкви, стремился к ее нейтрализации.
Начал же император с моральной дискредитации церковной иерархии. Запретив иерархам в 1700 году после смерти патриарха Ад-
риана провести очередной Собор по избранию нового патриарха, он одновременно организовал альтернативную акцию – "всешутейший,
всепьянейший и сумасброднейший собор", состоявший из ближних к царю лиц и пародировавший церковную иерархию. Тем самым была начата государственная кампания по искоренению клерикализма.
Антиклерикальная кампания идейно подготовила администра-
тивную ликвидацию старой церковной иерархии во главе с патриархом. С 1700 года после смерти патриарха Адриана на его месте на-
ходился только местоблюститель и администратор патриаршего престола Стефан Яворский (кстати, тоже замешанный в деле царе-
вича Алексея).
С 1720 года с целью ликвидации патриаршества велось обсуж-
дение "Духовного регламента" и шел сбор подписей правящих архиереев и иных духовных лиц, которые должны были его подписать на-
равне с сенаторами. Удалось собрать 87 подписей, в том числе всех правящих иерархов, кроме сибирского владыки.
25 января 1721 года "Духовный регламент" получил силу закона. Патриаршество было ликвидировано, и учреждался высший колле-
гиальный орган – Духовная коллегия, позже – Святейший правительствующий синод. Для обеспечения надзора со стороны государства за деятельностью Синода вводилась должность обер-прокурора Синода. Высшая власть над Синодом принадлежала самодержцу – его предсе-
дателю и "крайнему судии".
Активное участие в разработке церковной реформы Петра при-
нимал архиепископ Псковский Феофан Прокопович. Это один из примеров личного влияния духовного лица на государственные дела,
основанного на близости взглядов Петра и Феофана.
261
Именно Феофан предпринимает попытку теоретически обосно-
вать новую триаду "Бог – государство – самодержец". По существу, это – эклектика из Священного писания и теории "Общественного до-
говора", ставившая целью легитимизацию власти самодержца не только посредством божественного, но и естественного права. Меняет он и обоснование цели государственной власти: с достижения царства небесного и вечного спасения на то, что всякая власть всенародную пользу имеет.
Ясно очерчена и другая мысль о тождественности воли народ-
ной воле Божьей. Фактически тем самым признается, что Государь может действовать по принципу "только бы народу не вредно и воле Божией не противно», т. е. самостоятельно, как вождь, но в рамках суверенитета нации. Таким образом, при Петре источники власти и мо-
тивация ее деятельности вновь "вернулись на землю".
Никто из духовных лиц Православной церкви впоследствии не делал таких радикальных выводов, которые по своей сути шли вразрез с догмами христианства. Появился новый авторитет – "воля народа".
Феофан Прокопович был идеологом реформированной религии, близкой к протестантизму. Его понимание христианства, будучи ан-
типодом римско-византийскому пониманию христианства, возвращало власть на землю.
Вне сомнения, Феофан Прокопович не пытался подорвать самодержавную власть Петра. Он искал новые аргументы в ее защиту и не мог уже найти их только в догматах божественного права. Постановка вопроса о пользе народу и следовании воле народа влекла за собой сразу ряд вопросов: как выражается воля народа, кто судит, что монарх действует в пользу народа; что делать в ситуации, когда монарх действует не в пользу народа? Ответов на такие вопросы Феофан Прокопович не давал. А конечные выводы о том, что "не может народ судити дела государя своего", не соответствовали его же понятиям о воле народа. Пытаясь обосновать самодержавие земным аргументом
"воля народа", Феофан, по существу, подрывал монархию, основанную на божественном праве. Ведь самодержавная власть может иметь только один источник легитимизации – Небо. Самодержавная власть,
262
нуждающаяся в земной легитимизации, перестает, по определению,
быть таковой.
Сейчас довольно распространено мнение, будто церковная ре-
форма Петра привела к деформации отношений между Церковью и самодержцем, ущемлению ее суверенных прав. Но ведь результатом реформы явилось именно признание де-юре внешней формы традиционной для христианства властной модели, в соответствии с которой Римский кесарь выступал одновременно и как монарх, и как первосвященник (вселенский Халкидонский собор 451 года провозгласил многолетие "царю-первосвященнику, учителю веры"). Как в Восточ- но-Римской империи, так и на Руси патриархи играли роль заместите-
лей царей по духовным делам. Любые попытки церковных иерархов взять под свой контроль исполнение подлинно первосвященнических функций пресекались царями, и потому реформа Петра лишь юридически закрепила то состояние, в котором де-факто пребывала допет-
ровская Русь. Однако внутренние формы старой теократической модели были наполнены новым, секулярным по духу содержанием. Петр практически скопировал европейскую модель власти абсолютного монарха, в основу которой были положены идеи естественного права.
Если христианский василевс имел целью служение царству Божию, то высшей целью служения абсолютного монарха в рамках естественно-
го права становилось земное царство, в котором Церковь подчинена сугубо земной инстанции – государству.
Инкорпорирование понятия государства в традиционную христианскую конструкцию власти было вызвано тем, что в условиях Но-
вого времени христианская мифология власти уже не справлялась с возложенными на нее задачами. Однако насильственная инкорпора-
ция инородного по своей природе элемента – государства – в традиционную христианскую систему легитимизации власти всегда и всюду, рано или поздно, приводила к одному результату: крушению абсолютных монархий, основанных на божественном праве.
На ход исторического развития России, как и на ход западноевропейской истории, оказал решающее влияние религиозный догмат о верховном правителе – наместнике Иисуса Христа, в должности ко-
263
торого объединены функции светского и жреческого Мессии. Так же как и в Европе, в России идея тотальной наместнической власти, в конечном счете, исчерпала себя. С XVIII века в России начинается необ-
ратимый процесс секуляризации христианской модели наместнической власти, который завершился только в начале XX века с крушени-
ем власти последнего российского императора Николая II, считавшего себя "орудием Всевышнего, посредством которого Всевышний управ-
ляет Российскою империею".
В. А. Мельянцев
РОССИЯ ЗА ТРИ ВЕКА: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ В МИРОВОМ КОНТЕКСТЕ (2003)
Минуло три столетия с начала петровских реформ, инициировавших процесс экономической и социально-культурной модерниза-
ции России. С тех пор в стране и в мире произошли огромные изменения. Но сегодня, пожалуй, как никогда остро стоит вопрос: почему же,
несмотря на немалые экономические, демографические и социальные жертвы, а также известные успехи в развитии культуры, науки и обра-
зования, Россия все-таки не смогла, в отличие от ныне развитых и ряда быстроразвивающихся государств, создать механизм современного
(интенсивного) роста, выбиться в число передовых стран мира? Ответ на этот вопрос предполагает уточнение некоторых базис-
ных характеристик российской идентичности, сопоставление их с ключевыми параметрами развития ведущих стран Запада и Востока.
В силу ряда неблагоприятных географических, природноклиматических, а главное – исторических факторов, в России сложил-
ся в целом замедленный тип социально-экономической эволюции. Обладая рядом важных природных ресурсов (обширные земли, недра,
леса, пушнина), наша страна, как известно, во многом обделена другими, не менее важными, предпосылками развития хозяйства. Она расположена в основном на приполярных территориях, в зоне рискованного земледелия, отличающейся сравнительно небольшим вегета-
ционным периодом и сложными условиями для ведения эффективно-
264
го сельского хозяйства. К тому же Россия долгое время была лишена широкого доступа к морским, т. е. наиболее дешевым видам транспортных коммуникаций.
Общественно-политический строй, сформировавшийся в обстановке жесткого противостояния Степи и Западу в XIII–XVII веках (и в ряде своих основных черт сохранившийся в XIX и даже в XX веке), был не феодальным, как в Западной Европе (что нередко утверждает-
ся в учебниках и популярных изданиях), а азиатским, вотчинным, деспотическим. Московское царство в конечном счете подмяло под себя общество и церковь, ликвидировало остатки вольности городов (в Северо-Западной Руси), подавило или резко ограничило свободу всех сословий, включая дворян и купцов. На долгие годы в качестве устойчивой доминанты, культурной традиции, институциональной нормы установились самодержавный произвол, односторонние обязанности низов по отношению к верхам, законы "приказного права" и
негативного отбора, способствовавшие воспроизводству антиинтеллектуализма и невежества.
Вопреки бытующим представлениям, Россия конца XVII века не может рассматриваться как страна, балансирующая между Западом и Востоком, т. е. отстающая по уровню развития от первого, но опережающая второй. Она являлась более отсталой, чем крупные страны и Запада, и Востока. Уровень урожайности зерновых здесь был в среднем вдвое меньше, чем в Западной Европе, и в четыре раза меньше,
чем в Китае, Индии, Египте. Уровень урбанизации едва ли достигал 5 %, в то время как в крупных странах Востока и Запада он составлял
10–15 %. В России грамотность взрослого населения не превышала 2–5 %, т. е. была вдвое-втрое меньше, чем в Китае и в четыре-пять раз меньше, чем в странах Западной Европы. Подушевой валовой внутренний продукт (ВВП) в России того времени был в полтора-два раза ниже, чем в странах Запада и в полтора раза меньше, чем в Китае и Индии.
Не стоит преувеличивать значимость модернизационного импульса, данного петровскими реформами и последовавшими преобра-
зованиями XVIII–первой половины XIX веков (вплоть до отмены кре-
265
постного права). В этот период увеличивалась несвобода податного населения и расширялась сфера применения принудительного труда, нарастал культурный раскол нации. Действительные темпы эко-
номического роста России в отмеченный период были существенно ниже показателей, нередко встречающихся в популярных изданиях и учебниках. Миф о быстрых темпах развития экономики в Российской империи возник потому, что в фокусе внимания исследователей был
"современный", т. е. мануфактурный, сектор – он рос в среднем на 3–4% в год. Но даже к концу XVIII века его доля в хозяйстве страны не превышала, по моим оценкам, 3-5 % ВВП, в то время как остальная часть экономики (традиционный сектор) росла гораздо медленнее,
примерно теми же темпами, что и численность населения. В итоге ВВП России в расчете на душу населения увеличивался в XVIII веке в лучшем случае на 0,1 % в год. Для стран Западной Европы этот показатель был в два-три раза выше.
К 1800 году Россия уже вдвое-втрое отставала от ведущих стран Запада. При этом она продолжала по ряду существенных показателей отставать и от стран Азии, например Китая. Российская империя имела существенно более низкий уровень урбанизации.
В начале XIX века этот показатель не превышал 5-7 %, в то время как в среднем по Западной Европе он составлял 11-13 %, в Китае
7-8 %, в Индии 9-13 %, на Ближнем Востоке 14-16 %. Несмотря на создание Академии наук в Петербурге, Московского университета и ряда других, в том числе элитных учебных заведений (школ, лицеев), средний уровень грамотности населения в 1800 году, ввиду засилия крепостных порядков, пассивности и придавленности церкви, весьма слабой "буржуазности" городов и невысокого уровня урбанизации,
составлял в России лишь 2-6 % среди женщин и 4-8 % среди взрослого мужского населения, т.е. оказался в 8-10 раз ниже, чем в странах Запада и в 3-5 раз ниже, чем в Японии и Китае.
После освобождения крестьян от крепостной зависимости и проведения ряда весьма ограниченных буржуазных реформ царская Россия в конце XIХ–начале XX веков приступила к индустриализа-
ции. Огромную роль в этом процессе играли не только "чисто рыноч-
266
ные силы" (хотя без них, разумеется, ничего бы не состоялось), но и государственные военно-технические заказы, строительство инфраструктуры, т. е. систем транспорта и связи, переход от политики фритредерства (1860–1881) к системе протекционизма, стимулировавшей интенсивный процесс замещения импорта отечественными товарами. Чрезвычайно важное значение имели развитие кредитнобанковской системы и введение в 1897 году золотого стандарта рубля,
а также широкое привлечение иностранного капитала.
Вклад иностранного капитала в модернизацию России конца
XIX– начала XX веков оценивается по-разному, но в целом достаточно высоко. По данным П. Грегори, в 1885–1913-й годы, т. е. в период
"промышленного рывка", из внешних источников финансировалось около 10% чистых внутренних инвестиций, в том числе 15-20 % в
1893–1901 годы и 13-15 % в 1907–1913 годы. В крупных российских банках доля иностранного капитала возросла примерно с 25 % в 1890 году до 40-45 % в 1914 году. Около двух третей всех машин, использовавшихся в цензовой промышленности России, были про-
изведены за границей.
Несмотря на слабость национального предпринимательства, от-
меченные факторы способствовали росту нормы капиталовложений. Она выросла с 9-11 % ВВП в 1885–1887 годах до 14-16 % в 1911–1913
годах. Но достигнутая к 1913 году норма инвестиций была примерно в полтора раза ниже, чем в США, Германии и Японии.
В Российской империи конца XIX–начала XX веков существенно выросли государственные затраты на нужды образования и здраво-
охранения: с 0,6-0,8 % ВВП в 1885 году до 1,5-1,7 % в период с 1910 по 1913 год, а общие (учтенные) расходы на образование, здравоохра-
нение и науку достигли к началу Первой мировой войны 1,8-2,0 % ВВП. Но последний показатель был значительно меньше, чем в США
– 2,5-2,7 % ВВП, Японии – 2,8-3,2 % и Германии – 3,1-3,4 % ВВП.
По моим расчетам и оценкам, только в 1885 – 1913 годах доля челове-
ческого капитала в совокупном (физическом и человеческом) капитале России возросла с 12-15 % до 20-25 % и стала больше, чем в сред-
нем по странам Востока и Юга (5-9 %). Однако еще в 1913 году этот
267
показатель незначительно превышал уровень стран Запада на старте их индустриализации (в 1800 году). А ведь доля человеческого капитала в совокупном капитале развитых стран за прошедший век суще-
ственно выросла и в 1913 году достигла 33% совокупного капитала. Довольно быстро увеличивались количество учащихся и гра-
мотность. Если в конце XVIII века в России всеми видами обучения было охвачено лишь 0,15-0,20% всего населения, то к концу правле-
ния Николая I (1855) – 0,6-0,7 %; к 1890 году – 2,0-2,2 %, а к 1913 году уже 4,7-4,9 %. Однако этот показатель оставался в 3-3,5 раза мень-
ше, чем в среднем по странам Запада и Японии (во Франции 14%, в Германии 19%, в США 22%, в Японии 16%). Индикатор грамотности среди взрослого населения европейской части Российской империи вырос с 13-15 % в середине XIX века до 21-23 % в 1897 году и при-
мерно до 35-38 % в 1915 году. Но таких показателей некоторые протестантские страны Запада достигли еще в XVII веке, а ряд других стран Западной Европы – к середине или к концу XVIII века.
По моим расчетам и оценкам, среднегодовой темп прироста по-
душевого ВВП в царской России обнаружил определенную тенденцию к ускорению — с 0,10-0,15 % в 1860–1870-м годах до 0,7-0,8 % в
1870–1885-м годах и 1,4-1,6 % в целом за 1885–1913-й годы. Это означало, что процесс модернизации, инициированный "сверху", был в целом поддержан оживлением предпринимательской активности в основных секторах экономики, т. е. "снизу". Однако развитие не было сбалансированным (традиционные отрасли существенно отставали от более современных) и устойчивым: за период с 1885 по 1913 год ко-
эффициент флуктуации (колебаний погодового роста) ВВП России достигал 220-240 %, что в полтора-два раза выше, чем в США, Герма-
нии и Японии.
На рубеже XX века в России за сравнительно короткий срок произошли немалые социальные сдвиги в структуре занятости населения. Согласно данным переписи 1897 года и ряда более поздних об-
следований доля населения, связанная с сельским хозяйством, с конца 1890-х годов по 1914 год сократилась примерно с трех четвертей до двух третей. Судя по этому показателю, Россия приобрела более мо-
268
дернизированную структуру экономики, чем такие крупные страны Востока, как, например, Китай, Индия и Египет. Однако к началу Первой мировой войны в странах Запада доля занятости в агросфере сократилась еще больше, в среднем до одной трети. Получается, что Россия к 1914 году только вышла на рубежи, достигнутые в странах Запада к началу XIX века. Уровень урбанизации в нашей стране составлял, по разным оценкам, 14-18 %. Это было уже примерно в пол-
тора-два раза больше, чем в Китае и Индии, но все еще заметно меньше, чем в странах Запада (в среднем 40-42 %).
В итоге, несмотря на некоторый прогресс в осуществлении модернизации, Россия в дореволюционный период так и не смогла на-
чать процесс догоняющего развития по отношению к Западу. Более того, отставание по ряду показателей нарастало. К 1913 году разрыв в подушевом ВВП между ними достиг трех-четырехкратного размера.
Чтобы действительно встать на путь догоняющего развития и осуществить радикальный переход к модели современного экономического роста, в XX веке России было необходимо реализовать серию глубоких буржуазно-демократических, рыночно ориентированных институциональных реформ, способных активизировать гражданское общество, уменьшить острые социально-экономические диспропорции, создать предпосылки для существенного наращивания не только обычных капиталовложений, но и инвестиций в человеческий капитал, а также резко активизировать инновационный потенциал. Однако эти задачи, как мы знаем, не были решены.
Оценка итогов экономического роста советской экономики в со-
временной науке остается неоднозначной. Российские и зарубежные исследователи в целом сходятся во мнении, что благодаря огромным усилиям и немалым жертвам Советский Союз действительно догнал или почти догнал страны Запада в отдельных областях технико-
технологического и военного развития, а также в сфере образования, средней продолжительности жизни и науке.
Вместе с тем, продолжается дискуссия по поводу темпов, пропорций и основных факторов роста. Подчеркну, что окончательная оценка макроэкономических итогов роста советской экономики вряд
269
ли вообще возможна, ибо в отсутствие свободного рынка и конкурен-
ции экономический рост и цены на товары и услуги весьма слабо корректировались платежеспособным спросом. Тем не менее, ряд зарубежных ученых (в том числе М. Харрисон и Р. Аллен), получив доступ к ранее закрытым архивным материалам СССР, уточнили устоявшиеся оценки динамики советского ВВП в сторону повышения. В частности, за период первых пятилеток (1928–1940), по кото-
рому велась особенно жаркая дискуссия, среднегодовые темпы прироста ВВП составили, по данным Харрисона, 5,9 %, а по расчетам Алена – даже 6,3 %. Однако отмеченные расчеты, на мой взгляд, небезупречны.
Сделанные мною расчеты показывают, что экономическая динамика СССР была в целом достаточно "скромной". Несмотря на ко-
лоссальные затраты, среднегодовой темп прироста подушевого ВВП в России/СССР вряд ли возрос более чем в полтора раза – с 1,5 % в
1885–1913-м годах до 2,2-2,4 % в 1913–1990-м. Советский "рекорд" не был уникален, его превзошли Япония и Тайвань (3,3-3,5 %), а также Южная Корея, Италия, Норвегия, Португалия, Турция, Иран, Венесуэла, Бразилия, Швеция, Греция (2,4-2,9 %). Замечу, что в отличие от
СССР, где действовала административно-командная система и плановые задания практически заменяли хозяйственный механизм, эконо-
мический рост этих стран был более полноценным, ибо корректировался реальным платежеспособным спросом населения.
Огромная часть ресурсов страны расходовалась, как известно, на создание и поддержание вооруженных сил и репрессивного аппа-
рата. По имеющимся оценкам доля собственно военных расходов в ВВП увеличилась с 4 % в 1909–1913-м годах до 15-20 % в 1980-е го-
ды. Суммарная доля валовых инвестиций и военных расходов в российском ВВП за период с 1913 по 1990-й год, вероятно, утроилась – с 18-20 % до 50-60 % (что по крайней мере вдвое превышало аналогичный показатель в среднем по развитым капиталистическим странам).
В результате по структуре своего совокупного капитала СССР к концу 1980-х годов, невзирая на все достижения, оказался ближе к разви-
вающимся странам, чем к развитым, в которых объем аккумулиро-
270