15.1. СЕМАНТИКА

15.1.1. ПРЕДИКАТ

Инвариант: встреча. Варианты:

Инициированная (35 случаев — 52%), в том числе: а) одним из актантов (24 случая— 36%); б) всеми актантами (11 случаев — 16%). Случайная (18 случаев— 26%). Обычная, проходящая в установленном порядке (9 случаев— 13%). Немаркированная (6 случаев — 9%).

Неожиданная (40 случаев — 59%), в том числе: а) ДЛЯ ОДНОГО из актантов (27 случаев — 40%), при этом крайненеожиданная (13 случаев— 19%); б) ДЛЯ всех актантов (9 случаев— 13%), при этом крайне неожиданная (2 случая— 3%); в) ситуативно неожиданнаяДЛЯ одного из актантов (4 случая — 6%). В сильной степени ожидаемая (11 случаев — 16%), в том числе: а) одним из актантов (5 случаев — 7%); б) всеми актантами (6 случаев — 9%). Немаркированная (17 случаев — 25%).

Обратим внимание на ощутимое преобладание встреч инициированных и неожиданных (в том числе крайне неожиданных). В

рамках этой модели мотивного предиката оба семантических признака ориентированы преимущественно на одного из актантов встречи (24 и 27 случаев соответственно, т. е. 36% и 40%). Это

встреча, инициированная одним из актантов и неожиданная для дру го. Приведем примеры таких встреч: встреча Густава Абрамыча и Валериана («Арап Петра Великого»); встреча Лизы и Владимира в деревне («Роман в письмах»); встреча Сильвио и графа Б*** («Выстрел»); встреча Вырина и Минского («Станционный смотритель»); первая встреча Лизы и Алексея («Барышня-крестьянка»); встреча Германна и графини («Пиковая дама»); встреча Гринева и Пугачева в Бердской слободе и встреча Маши и императрицы Екатерины («Капитанская дочка») и многие другие (о ключевой роли принципов внезапности и неожиданности в пушкинском повествовании как таковом см. в кн.: [Гей, 1989. 101]).

На втором и менее значимом месте находятся случайные встречи (18 случаев — 26%), в половине случаев неожиданные ДЛЯ обоих актантов встречи (9 случаев— 13%). Такова, например, встреча Бурмина и Марьи Гавриловны в церкви («Метель»); встреча помещиков Берестова и Муромского в роще на границе между имениями («Барышня-крестьянка»); встреча Дубровского

220 Часть II. Проблемы анализа мотива

и француза-учителя на дорожной станции («Дубровский»); первая встреча Гринева и Пугачева на дороге во время метели («Капитанская дочка») и другие.

Меньше всего встреч, происходящих в установленном порядке, или обычных,как мы называли их выше. Заметим, что такие встречи в пушкинском повествовании, как правило, не несут определяющей смысловой нагрузки в системе сюжета. Их функция в первую очередь фабульная — они мотивируют другие события, либо сцепляют их по принципу смежности. Примеры: встреча Катерины Петровны и Парасковьи Ивановны («Роман на кавказских водах»); встреча Дубровского и кучера Антона («Дубровский»); встреча Гринева с военным комендантом Оренбурга («Капитанская дочка»).

Сделанные наблюдения в целом позволяют сделать вывод о том, что ведущей семантической конструкцией предиката встречи в пушкинском прозаическом повествовании выступает встре-

ча, инициированная одним из актантов и неожиданная для другого актанта.

Это наблюдение, в свою очередь, позволяет сделать общий вывод относительно повествовательной поэтики Пушкина — конечно, с той оговоркой, что вывод этот касается сферы прозаических произведений автора, в полной мере укладывающихся в критерий художественного вымысла (см. 1 раздел данной главы). Речь идет о существенном качестве героев пушкинского повествования — их принципиальной активности в среде фабульного действия [Шмид, 1998, с. 102]. Активная поступательная позиция героев приводит к совмещению вектора движения фабулы и вектора развития сюжета в системе нарратива. Это значит, что фабула разворачивает событийные условия и ситуации — но продвигает ее далее своим действием-поступком именно герой, как представитель сюжетного начала нарратива.

Признак ожидания встречи, также достаточно весомо представленный в пушкинской традиции употребления мотива встречи (11 случаев— 16%) и формально противоположный признаку неожиданности уна деле также указывает на доминирование активного начала героя в процессе развертывания фабулы. События ожидаются — значит, они находятся в сфере активного действования героев.

ДЛЯ сравнения заметим, что при условии преобладания в пушкинских нарративах случайных встреч мы не имели бы осно-

ваний для сделанных выше утверждений. Перед нами был бы вполне авантюрныймир господства случая, мир, в котором герой, по словам M. M. Бахтина, является не более чем «чистой функцией приключений и похождений» [Бахтин, 1963, с. 136]. Пожалуй, только «Метель» и вторая глава «Капитанской дочки» в полной мере демонстрируют господство случая — и характерно, что в обеих ситуациях подлинным модератором фабулы выступает сама стихия— метель [Юртаева, 2000, с. 193—195], подобно тому как в греческом авантюрном романе модератором фабулы выступает морская буря.

15.1.2. АКТАНТЫ

Изложенные выше наблюдения и выводы могут быть подтверждены и данными частотного распределения актантов событий встречи. Актанты со статусом сюжетного героя фигурируют в 78% общего количества событий*встреч (среди них герои являются участниками встреч в 55% случаев и героини — в 23%). Фабульные персонажи выступают участниками встреч только в 22% случаев, т. е. почти в 4 раза реже. Напомним, что количество встреч, в явной форме инициированных актантами, составляет 52% общего числа исследованных событий. При этомгероев- инициаторов встреч в 3 раза больше инициаторов-героинь (соответственно 70% и 21%) и почти в 8 раз больше инициаторов- персонажей (соответственно 70% и 9%). Все это подтверждает сделанный вывод об активном и поступательном характере пушкинского героя, а значит, об активности и преобладании собственно сюжетного (а не фабульного) начала в системе пушкинского прозаического повествования.

В целом же общий спектр актантов мотива встречи предельно разнообразенв своей семантике и образности, потому что встречаться в фабульных мирах повествования могут все. Поэтому мотив встречи и является универсальным средством фабульного развития. Поэтому же позиция актантов в семантической структуре мотива встречи является наиболее «пустой» — например, по сравнению с мотивом убийства, или мотивом измены, или мотивом преследования, за каждым из которых стоят более или менее устойчивые смысловые и образные представления об актанте убийства, измены, преследования и др. Пожалуй, с достаточной определенностью (конечно, применительно к исследованным нарративам) можно сказать только о таких общих

зом: встречи на дорожной станции— 7 случаев, т. е. 58%; встречи собственно на дороге — 4 случая, т. е. 33%; и (всего одна) встреча в имении близ дорожной станции— 9%. Очевидно, что релевантными ДАЯ семантической структуры мотива в рамках хронотопа в пути являются первые два наиболее частотных семантических признака — на дорожной станциии собственно на дороге.

Встречи в обществе составляют 7 случаев, т. е. 10% всех рассмотренных событий встреч. Внутри группы семантические признаки распределяются таким образом: встречи на светском приеме и на приеме у начальствующего лица — по 3 случая, т. е. по

структуры мотива в рамках топоса в обществе можно считать два наиболее частотных семантических признака— на светском приемеи на приеме у начальствующего лица.

Следующая группа— встречи в рамках хронотопа вгостях (9%, или 6 случаев). Внутри группы два конкретных семантических признаки распределяются весьма просто: встречи на званном обеде — 4 случая (66%); встречи на застольях — 2 случая (34%) (правда, застолья эти весьма своеобразны — речь идет о пьяных пугачевских «пирах», невольным участником которых становится Гринев). По-видимому, релевантным признаком ДЛЯ семантической структуры мотива можно считать первый — на званном

обеде.

Встречи на границе составляют 5 случаев, т. е. 7% рассмотренных событий встреч. Внутри группы семантические признаки распределяются следующим образом: встречи в роще— 60% (3 случая); у реки и в поле— по 20% (соответственно, по одному случаю). Релевантными ДЛЯсемантической структуры мотива в рамках топоса на границеможно считать все три признака.

Настал момент вспомнить об общей закономерности статистических операций: достоверность выводов, сделанных на их основе, уменьшается при сокращении абсолютного количества рассматриваемых случаев (здесь — реализаций того или иного признака в семантической структуре топоса мотива). Так, невозможно с достаточной достоверностью строить выводы относительно последних двух признаков топоса на границе — у реки и в поле, поскольку фактическиони реализованы в рассмотренных текстах только по одному разу. На помощь приходит другой критерий, важность которого мы подчеркивали в третьей главе первой

224 ЧастьII. Проблемы анализа мотива

части при построении вероятностной модели семантики мотива. Мы имеем в виду художественную значимость семантического признака — ту значимость, которая может перевесить относительно небольшое частотное значение этого признака и тем самым придать ему более существенное положение в семантической структуре мотива в целом. Так, несомненно, повышенное эстетическое звучание имеет признак у реки, связанный с ключевым событием встречи у реки и последовавшей дуэли Гринева и Швабрина (добавим, что этот признак приобретает и символическое значение, если события романа, вслед за И. П. Смирновым, интерпретировать в рамках семантической структуры волшебной сказки).

Встречи на улице также составляют 5 случаев, т. е. 7% рассмотренных событий встреч. Внутри группы семантические признаки распределяются следующим образом: встречи на городских улицах — 60% (3 случая); на площади — 40% (2 случая). Релевантными ДЛЯ семантической структуры мотива в рамках топоса на улице можно считать оба признака.

Встречи в рамках хронотопа на прогулке составляют 4 случая, т. е. 6% рассмотренных событий встреч. При этом внутри группы семантические признаки распределяются следующим образом: встречи в саду, в беседке и у ручья — по 50% (по 2 случая на каждый признак); у пруда и под ивою— по 25% (соответственно, по одному случаю). По-видимому, релевантными ДЛЯ семантической структуры мотива в рамках хронотопа на прогулкеможно считать первые три признака.

Обратим внимание на ощутимо избыточный частотный вес признаков хронотопа на прогулке: в сумме они дают 200% (т. е. не 4, а как бы 8 случаев), что, на первый взгляд, противоречит здравому смыслу. Однако в этом нет противоречия. Дело в том, что в семантических рамках событий встречи на прогулке реализованы сразу несколько признаков в одном ряду. Так, Дубровский и Марья Кирилловна два раза встречаются на прогулке в троекуровской усадьбе — и оба раза а) в саду, б) в беседке, в) у ручья одновременно. Иными словами, это три характеристики одного конкретного хронотопа, но при этом они делегируют в виртуальное семантическое пространство мотива три различных, хотя и близких в своей коннотативной семантике признака — «в саду», «в беседке» и «у ручья». Именно поэтому каждый из этих признаков приобретает частотный вес 50%, что в сумме дает 150%. В

Глава 2. Мотив встречи в повествовательном творчестве Пушкина 225

конечном же счете в таких ситуациях важна не абсолютная частота признака, а относительная — по сравнению с частотой других признаков, находящихся в альтернативной позиции.

Ситуация семантической избыточности достаточно характерна для различных уровней структуры мотива, что в полной мере отвечает семиотическому характеру мотива как единицы повествовательного языка — избыточного, как всякого языка вообще. (Как мы увидим ниже, в еще большей степени семантической избыточности подвержены признаки отношения топоса мотива к актантам).

Встречи на вражеской территории составляют 4 случая, т. е. 6% рассмотренных событий встреч. При этом внутри группы семантические признаки распределяются следующим образом: встречи на захваченнойпротивникомтерритории(в том числе в Белогорской крепости) — 75% (2 случая); в ставке противника — по 25% (по одному случаю). Релевантным для семантической структуры мотива в рамках топоса на вражеской территории можно считать первый признак.

Последние два топоса, представленные каждый в рамках одного события встречи (примерно 1,5% для каждого топоса), — это в сакральном месте(в церкви) и в заточении(в тюрьме). Сравнительно малый частотный вес обоих топосов, по крайней мере, дает некоторые основания для констатации того, что свобода является необходимым состоянием героя в мире пушкинского повествования. Это герой, непременно обладающий личной свободой, и герой, увиденный и представленный в повествовании вне рамокстрогой церковной жизни.

Таким образом, пространство встреч в системе пушкинского прозаического повествования представлено следующими топосами и хронотопами (расположим их в порядке частотного убывания и с учетом наиболее характерных семантических признаков): дома,30 случаев — 44% (в родительском доме, в собственном доме, на квартире — и в гостиной, в спальне, в кабинете); в пути, 12 случаев— 18% (на дорожной станции, на дороге); в обществе, 7 случаев— 10% (на светском приеме и на приеме у начальствующего лица); в гостях, 6 случаев — 9% (на званном обеде); на границе,5 случаев — 7% (в роще, у реки, в поле); наулице, 5 случаев — 7% (на городских улицах, на площади); на прогулке,

4 случая — 6% (в саду, в беседке, у ручья); на вражеской территории, 4 случая — 6% (на захваченной противником территории); в

Обратим внимание, что в сумме получается 110%. Здесь проявляется все то же закономерное с точки зрения системы повествовательного языка свойство избыточности мотива в его нарративных реализациях — в данном случае избыточноститопикосемантической: дело в том, что некоторые события сочетают в своей семантической структуре два и более топоса (дома — в гостях; дома — в обществе и т. п.). Как правило, это происходит в тех случаях, когда в сюжетном плане одинаково важны точки зрения обоих актантов встречи, и при этом актанты представляют различные топосы и хронотопы. Иногда такое соположение топосов имеет определяющее значение для формирования сюжетного смысла встречи, как, например, в «Рославлеве» на приеме госпожи де Сталь в доме Полины. Топос события героини и заезжей знаменитости носит двойственный характер и выражен двумя базовыми значениями — домаи в обществе, ориентированными на обеих участниц встречи. Это позволяет выстроить оппозиционный ряд прагматических признаков отношения пространства встречи — («свое» — «нейтральное» — «чужое») — и показать прагматику топоса встречи в ее динамике: в то время как для госпожи де Сталь топос встречи в обгцестве остается нейтральным, для героини топос той же встречи домапо мере развития события меняет свое первичное прагматическое значение «свой» на противоположное «чужой».

Отметим еще более интересный случай совмещения различных значений топоса в ситуации, когда позиция одного и того же актанта по отношению к пространству встречи носит семантически двойственный и прагматически противоречивый характер. Например, для Гринева пространство встречи с Пугачевым в разграбленном доме капитана Миронова — это одновременно пространство домаего возлюбленной Маши, «желанное» и «обожаемое», в котором все вещи и детали обстановки и быта дороги сердцу героя, — и в то же время этс хронотоп в гостях, и более конкретно — в гостях у врага (у Пугачева на пиру), значит, это пространство встречи одновременно «отчужденное» и «враждебное» герою. Двойственный и по своей сути амбивалентный характер носят и топосы последующих встреч Гринева и Пугачева.

В других случаях, напротив, возможная оппозиция значений топоса в рамках одного события сюжетно снимается:например,

Глава 2. Мотив встречи в повествовательном творчестве Пушкина 227

при встрече Дуни Выриной и гусара Минского признаки топоса дома,сопряженного с позицией героини, сняты, нейтрализованы, чтобы открыть возможность стремительного фабульного поворота в сторону мотива «увоза (похищения) женщины».

Принципиально возможна и ситуация недостаточной семантической определенности топоса встречи. Таковы рассмотренные выше безмолвные встречи Лизы и Германна, когда ни один из героев не пересекает границ своего топоса — домаи улицы — и тем не менее их отношения от встречи к встрече развиваются. Как мы показывали выше, эти встречи происходят, по существу, между топосами улицы и дома.

В целом обратим внимание на то, что некоторые из выявленных выше топосов и хронотопов встречи семантически тяготеют друг к другу. В структуре семантики мотива они образуют

единые семантические комплексы, хотя и способны внутри таких комплексов вступать в различные со,- и противопоставления. Таковы следующие ряды: а) дома, в гостях, в обществе; б) в пути, на границе, на вражеской территории; в) на прогулке, на улице. Очевид но, что совокупный частотный вес и, соответственно, вероятностное значение таких комплексов в семантической структуре мотива существенно повышается. Так, комплекс дома — в гостях— в обществе имеет совокупный частотный вес 63% (43 случая);

комплекс в пути— на границе — на вражеской территории — 31% (21 случай); комплекс на прогулке — на улице — 13% (9 случаев).

Чтобы подчеркнуть важность последнего заключения, сравним, основываясь на интуитивных вероятностных представлениях, распределение топических характеристик мотива встречи в нарративах Пушкина и Достоевского. В повествовательных мирах последнего, особенно в «Преступлении и наказании», комплекс на улице— на прогулке займет одно из определяющих мест в топической структуре мотива, а комплекс в пути— на гра-

нице — на вражеской территории, весьма существенный ДЛЯ мотива в рамках пушкинского повествования, отойдет далеко на второй план. Впрочем, такого рода сопоставления, какими бы интересными и полезными они не были, должны составлять предмет отдельного исследования.

Переходя к анализу прагматически ориентированных признаков отношениятопоса к актантам, отметим еще более выраженную тенденцию таких признаков объединяться в комплексы по принципу прагма-семантических со- и противопоставлений.

228 Часть II. Проблемы анализа мотива

Так, первый и наиболее существенный комплекс образуют такие признаки отношения, как свое(23 случая — 34%) — чужое

денное-враждебное (1 случай— 1,5%). Суммарный частотный вес комплекса составляет 73% (50 случаев).

Кратко характеризуя данный комплекс, обратим внимание на внутреннюю оппозицию «своего» и «чужого» пространства встречи. Оба признака являются самыми частотными в ряду признаков отношения, что говорит об их принципиальной значимости для прагматической позиции события встречи в системе сюжета. Об этом же свидетельствует и непосредственное слияние данных признаков в единое и целостное отношение топоса встречи к ее актанту (актантам): пространство встречи может быть одновременно «своим» и «чужим» ДЛЯгероя, что особенно драматизирует сюжетный смысл события. Выше мы приводили пример внутренне Противоречивого отношения Полины к пространству встречи с мадам де Сталь; другой пример можно взять из «Гробовщика», ДЛЯ героя которого пространство встречи с мертвецами также сочетает в себе признаки «своего» и «чужого». «Своим-чужим» становится ДЛЯ Дубровского топос встречи с Троекуровым в родной усадьбе — как мы отмечали выше, это служит смысловым основанием ДЛЯ СТОЛЬ неожиданного в фабульном плане поступка героя — поджога родного дома. Особенно сложный характер сочетание признаков отношения приобретает в прагма-семантической структуре событий встречи Гринева с Пугачевым, а впоследствии со Швабриным в доме Мироновых в захваченной Белогорской крепости, где «свое» и «желанное» пространство становится «отчужденным» и «враждебным».

В целом рассмотренный комплекс признаков отношения, опирающийся на оппозицию «свое-чужое», является наиболее универсальным и отвечает генеральной смыслообразующей тенденции сюжета, которую Ю. М. Лотман раскрывал в формуле сюжетного события как перехода героя и действия в целом «через границу семантического поля» [Лотман, 1970, с. 282]. Об актуальности проблематики «своего-чужого» в литературе говорит недавно вышедший и специально посвященный этой теме сборник трудов «Литературный текст: проблемы и методы исследования. V. «"Свое" и "чужое" в художественном тексте» [Тверь, 1999].

К рассмотренному комплексу примыкают два глубоких в своем ценностном содержании, хотя и малочастотных комплекса признаков отношения: а) родное(2 случая — 3%) — отчужденное (3 случая — 4,5%) — родное-отчужденное (3 случая — 4,5%) — род- ное-чужое (1 случай— 1,5%); б) желанное(4 случая— 6%)— же- ланное-отчужденное (2 случая — 3%). Суммарный частотный вес обоих комплексов составляет 22,5% (15 случаев).

Очевидно, что первый комплекс признаков связан с эстетическим целым пушкинского героя в его подчеркнуто явном отношении к родным местам и отчему дому (например, ДЛЯ ПОЛИ- НЫ в «Рославлеве» или ДЛЯДубровского при встрече с отцом); второй комплекс — с эстетическим целым влюбленного героя (Бурмина, Лизы и Алексея, Гринева). Характерна противопоставленность признаков внутри данных комплексов: «родноеотчужденное» и «желанное-отчужденное» занимают заметное место в прагма-семантической структуре топоса таких событий. В принципе, такого рода внутреннепротиворечивые признаки отношения всегда выступают знаками глубоких сюжетных коллизий,

ичем их больше, тем с большим основанием мы можем говорить

осюжетном драматизме повествовательной традиции. В пушкинском повествовании признак «родное-отчужденное» оформляет и сопровождает сюжетные коллизии Дубровского и Гринева (вспомним сон-видение последнего о встрече в родном доме с

кровавым «мужиком» — 289), признак «желанное-отчужден- ное» — сюжетные коллизии Марьи Гавриловны в «Метели» и Гринева в его встречах с Пугачевым в доме Мироновых и с Машей в захваченной Белогорской крепости.

Другой существенный комплекс образуют такие признаки отношения, как нейтральное (15 случаев — 22%) — чреватое опас-

ностями и происшествиями (9 случаев— 13%)— враждебное

(8 случаев — 12%) — недружелюбное (2 случая — 3%) — благоприятное (4 случая — 6%) — враждебное-благоприятное (2 случая — 3%).

Суммарный частотный вес комплекса составляет 59% (40 случаев). Данный комплекс признаков отношения отвечает повествованию преимущественно авантюрного характера и эстетическому целому героя, испытывающего приключения, преодолевающего препятствия, претерпевающего испытания (см. подробнее в раз-

деле 15.3, посвященном прагматике мотива). Весьма высокий частотный вес данного комплекса говорит о его значимости в системе пушкинского прозаического повествования — в первую

230 Часть IL Проблемы анализа мотива

очередь для сюжета Германна, а также для сюжетов Дубровского и Гринева.

В завершение раздела кратко охарактеризуем семантику временного аспекта мотива встречи в его событийных реализациях, рассмотренных выше.

Первое место по частоте занимают встречи, временной аспект которых процессуально совпадает с самим событием (28 случаев — 41%). При этом общая тенденция состоит в некотором увеличении числа таких встреч по мере жанрового и тематического развития пушкинской прозы. Особенно много встреч, время которых не замечается, в «Капитанской дочке». Все это, как представляется, говорит о процессе гармонизации пушкинского повествования, о развитии в этом повествовании той внутренней меры (Н. Д. Тамарченко) фабульного начала — той меры, согласно которой фабула, оставаясь совершенно отчетливой и событийно сложенной, вместе с тем перестает доминировать в нарративе и как бы уходит на второй план, освобождая первые позиции для сюжета и его смысловой динамики [Шмид, 1996, с. 17—21]. Особенно характерно это «легкое дыхание» фабулы для «Капитанской дочки».

С другой стороны, когда это действительно необходимо для продвижения фабулы или развития сюжета — временной аспект встречи существенно и значимо расходится с нормальной и поэтому ожидаемой протяженностью события.

Так, продолжительные встречи занимают 23 случая (34%). В подавляющем большинстве (18 случаев— 26%) временной аспект таких встреч соотносится с тем или иным хронотопом, охватывающим данные события и протяженнымпо своей собственной временной природе. С хронотопом в пути продолжительные встречи сочетаются 9 раз (13%), с хронотопом в гостях— 6 раз (9%), с хронотопом на прогулке — 3 раза (4%).

Третью группу составляют встречи кратковременные и прерванные, незавершенные в своем отношении к актантам события (15 случаев —22%).

Обратим внимание на характерное преобладание среди общего количества продолжительных и кратковременных встреч таких событий, временной аспект которых является фабульно значимым, влияющим на дальнейшее развитие фабулы. Таких событий 24, или 60% от общего числа продолжительных и кратковременных встреч.

Как правило, именно продолжительность, а нередко и прямая затянутость встречи способствуют развитию движущих факторов фабулы. Так, продолжительные встречи в пути Гринева с Зуриным, с мужиком-вожатым и собственно с Пугачевым (на пути из Бердской слободы в Белогорскую крепость) позволяют развернуть, соответственно, ситуацию проигрыша Гринева Зурину, ситуацию кошмарного сна-видения Гринева, ситуацию ключевой ДЛЯсюжета романа беседы Гринева и Пугачева. Нередко продолжительность встречи позволяет фабульно мотивировать изложение героем какой-либо истории, в свою очередь фабульно значимой: Вырин рассказывает о судьбе дочери, Бурмин рассказывает Марье Гавриловне о случае в деревенской церкви, кучер рассказывает Дубровскому младшему о бедах его отца, Маша Миронова рассказывает знатной даме в Царском Селе о невиновности Гринева.

Кратковременные и, как правило,· прерванныевстречи, напротив, нередко выступают прямыми препятствиями ДЛЯ развития фабулы. Так, в «Истории села Горюхина» встреча прервана уходом «сочинителя Б.» (130)— и тем самым прервана самая фабульная линия возможных отношений героя и «сочинителем». В «Метели» прерванная встреча обвенчанных, но незнакомых друг другу героев надолго прерывает развитие их4 общего фабульного плана. В «Дубровском» прерванная встреча героя и Марьи Кирилловны в лесу после венчания с князем приводит к обрыву авантюрной фабулы романа как таковой. В «Пиковой даме» встреча Германна и графини, прерванная ее смертью, также приводит повествование в фабульный тупик, выход из которого оказывается возможен только в мистическом плане.

Фабульное значение маркированных во временном отношении встреч достаточно понятно. Если топос события, как правило, обнаруживает свою сюжетную значимость, то временной аспект события в первую очередь фабульнозначим, и это естественно, поскольку именно фабула — как последовательность событий — развертывается во времени. Напротив, сюжет, как система смыслов, как смысловая «картина», находится вне актуального фабульного времени, и топические признаки события оказываются ДЛЯ него существеннее.

Сказанное не означает того, что временной аспект событий встречи не может нести сюжетно значимой нагрузки. Среди рассмотренных нами встреч, маркированных по временному при-

сюжетно значимых в своем временном аспекте составляет, напомним, оставшиеся 40 % (27 случаев).

Как правило, сюжетно значимая продолжительность встречи маркируется дополнительным коннотативным признаком отношения события к его актантам, и такие встречи воспринимаются как затянувшиеся. Такова, например, встреча Минского и Вольской: «Вольская вдруг заметила зарю и поспешно оставила балкон, где она около трех часов сряду находилась наедине с Минским» (38; курсив наш. — И. С). Сама героиня не замечает затянувшегося времени встречи, но это становится тягостным ДЛЯ присутствующих на приеме, потому что воспринимается как нарушение светских приличий. Еще более отчетливый характер носит коннотативный аспект затянувшейся встречи Германна и Лизы, после того как графиня умирает от напряжения и испуга, увидев наставленный на нее пистолет. Встреча, в начале которой перед Лизой раскрываются обманы и преступления Германна, становится тягостной ДЛЯ обоих героев {ДЛЯ Германна, потому что ему больше нечего делать в доме графини; ДЛЯ ЛИЗЫ — по причине ее глубокого разочарования в Германне).

Вызывает интерес временной аспект встречи Ибрагима с Натальей Гавриловной на ассамблее: это встреча-танец, и событие процессуально сопряжено с музыкальным целым менуэта,что в интенциональном плане способствует развитию сюжетной перспективы возможного сложения целостныхи гармоничных отношений между героями.

В случае кратковременных встреч смыслообразующим фактором выступает признак прерванности события. Так, поверхностный и легкомысленный Корсаков убегает, едва встретившись с Ибрагимом, чем подчеркивается их смысловое противоположение, необходимое ДЛЯ развертывания образа главного героя, глубокой и обстоятельной натуры. Наталья Гавриловна при встрече с Ибрагимом лишается чувств — и прерванность встречи говорит о внутреннем сопротивлении героини сложившейся ситуации в целом. Вырина выпроваживают дважды, и тем самым прерываются его встречи с Минским и самой Дуней, — сюжет таким образом обнаруживает принципиальную смысловую несовместимость героя с миром Минского.

Совершенно особенное место занимает встреча Сильвио и графа Б*** — предельно краткая (в своем абсолютном измере-