Пучинский, Безбах - ГППЗС
.pdfвероятных вопросов противников и т.п.*(463)
Подобно свидетелю, эксперт может быть, особенно в ходе перекрестного допроса, атакован с различных позиций (заинтересованность, предубеждения и пр.). Дополнительно и чаще всего имеет место ситуация, когда одна сторона убеждает суд в ненадлежащей квалификации эксперта, а другая - наоборот. Быстрое развитие науки и техники, их специализация, дробление на разделы и подразделы объективно расширяют возможность для споров относительно компетентности того или иного эксперта (например, в области медицины).
Правда, есть ряд условий и ограничений. Так, гражданина нельзя подвергнуть формальному экзамену для выяснения объема и глубины его знаний. Обычно в ходе допроса запрещено спрашивать эксперта относительно содержания профессиональных трудов (монографий, руководств, статей), которые не фигурируют в качестве доказательств, если он сам ранее не ссылался на данные труды или не признавал их авторов крупными авторитетами (см. § 721 Кодекса о доказательствах Калифорнии). Законодательство некоторых штатов не знает такого запрещения, но и при таких условиях адвокаты предпочитают сначала добиться от эксперта признания авторитетности исследований какого-либо ученого, а затем вскрыть противоречие между опубликованными им тезисами и выводами экспертного заключения. Это выигрышно звучит при перекрестном допросе*(464). Вообще же вне рамок перекрестного допроса необоснованность и алогичность аргументации специалиста доказывается любыми дозволенными способами.
Есть значительные особенности допроса самих сторон, критики и оценки их объяснений. Причины очевидны: речь идет о непосредственно заинтересованных лицах, враждебно настроенных друг к другу и всемерно стремящихся к успеху. Самую возможность получения информации из такого рода источников американские теоретики мотивируют тем, что стандарты доказывания и убежденности суда в гражданских процессах ("перевес доказательств") на порядок ниже, чем в уголовных ("отсутствие разумных сомнений")*(465). Этот тезис
подобно бумерангу разбивает лозунги о беспристрастности, справедливости, объективности буржуазной юстиции.
На содержание показаний накладывает отпечаток присутствие сторон на заседании и их участие в исследовании других доказательств. В отличие от рядовых свидетелей из зала суда не могут быть удалены субъекты рассматриваемого конфликта или должностные лица корпораций и других объединений (см., напр., § 615 ФПД).
При получении объяснений сторон может иметь место переплетение элементов прямого и перекрестного допросов, например на начальном этапе допроса дозволены наводящие вопросы, на втором суд управомочен их запретить. Отказ отвечать противнику приводит к безоговорочному исключению из дела данных ранее объяснений.
По отношению к сторонам не применяется норма о возможности опровержения сообщаемой суду информации их предшествующими заявлениями до или вне процесса. Исключение делается для случаев, когда эти заявления подпадают под категорию признания, т.е. представляют собой высказывания или действия, направленные против собственных интересов, как они сложились ко времени судебного заседания, а не на момент совершения признания. Имеются в виду признания внесудебные (экстраординарные, доказательственного характера), их можно опровергать или различным образом истолковывать.
Американские юристы настоятельно рекомендуют участникам конфликта особенно тщательно готовиться к предстоящему допросу, обращая внимание как на содержание, так и на форму. Ответы советуют давать уверенно, манипулируя голосом и жестами, не мямлить, без необходимости не повторять одно и то же и т.п. Иначе говоря, нужно произвести на членов жюри и судей хорошее впечатление, способное оказать влияние на исход тяжбы.
Каковы задачи судей при допросе ординарных свидетелей и приравненных к ним лиц? Формулируя эти задачи, американские законодатели явно утратили чувство реальности. Так, § 611 ФПД возлагает на судей осуществление разумного контроля за
методами и порядком извлечения информации с тем, чтобы добиться установления правды, исключить бесцельную трату времени, оградить допрашиваемого от тревог и беспокойства. Аналогично содержание § 765 Кодекса о доказательствах Калифорнии.
Реальную практику рисует Коллисон: "Судья безмолвствует, в то время когда свидетеля травят, оскорбляют... когда оспаривают пригодность и относимость к делу его показаний, когда показания, имеющие отношение к делу, стараются устранить, и в результате свидетель настолько подавлен, что теряет возможность связно что-либо рассказать. Непрерывные схватки представителей сторон отвлекают внимание, поглощают время судьи и жюри и вместо ясности вносят в дело еще большую путаницу"*(466).
При допросе свидетелей сторонами судья действительно чаще молчит, хотя не исключена его реакция на происходящее жестами или мимикой. Дж. Лобенталь приводит пример, когда судья во время показаний главного свидетеля демонстративно отвернулся к окну и читал газету*(467). Это игра, рассчитанная на жюри и безопасная с точки зрения поводов для апелляции, поскольку она никак не отражается протоколами.
По своей инициативе судья в лучшем случае отводит лишь те вопросы, которые слишком одиозны, далеко выходят за рамки благопристойности, грубо оскорбляют свидетеля, назойливо дублируют друг друга и ведут к ненужной задержке. Но и здесь судья не обязан проявлять инициативу, а потому на практике он реагирует обычно только на возражение адвоката против вопроса другой стороны, поддерживая или отклоняя возражение. Отсюда юридические уловки и тактические хитрости. Адвокат заявляет: "возражаю" (I object), хотя вопрос вполне корректен. Цель - запутать присяжных или, напротив, не спорить против ненадлежащего вопроса, чтобы ответ дал ему возможность самому на следующем этапе допроса раскрыть далее подробности не относящихся к делу, но чем-то выгодных его клиенту фактов.
В случае принятия возражения против вопроса сама его постановка и тем более частичный ответ свидетеля, если он
успевает что-либо сказать, оказывают воздействие прежде всего на присяжных, несмотря на предписание судьи изъять из протокола информацию и не обращать на нее внимания. Кроме того, адвокат, задавший отведенный затем вопрос, может заявить возражение (exception) против решения судьи и указать (в отсутствие присяжных), какие именно сведения он хотел получить от свидетеля. Этот прием рассчитан на будущую апелляционную жалобу. Вышестоящие инстанции неизменно подтверждают тезис о широкой амплитуде усмотрения судьи в связи с его полномочием снимать вопросы, предлагаемые свидетелям сторонами*(468).
Американская модель принципа состязательности позволяет судьям допрашивать любых свидетелей. Это закреплено нормативными актами (см. § 614 ФПД), осуществляется на практике и не критикуется доктриной. Однако существенные разногласия возникают при установлении границ судейской инициативы. Налицо гамма разноречивых мнений теоретиков и практиков. Причем контуры каждой точки зрения расплывчаты, да и не могут быть иными. Комментаторы отмечают наличие тенденции к усилению активизации судей. Однако вышестоящие инстанции не отменяют решений по мотивам плохо проведенного судьями допроса свидетелей; напротив, отмена не исключена, если судья слишком рьяно вмешивается в допрос, прерывает адвокатов, берет на себя их функции.
Таким образом, у американского судьи есть право задавать вопросы свидетелям, но нет обязанности вести допрос так, чтобы нейтрализовать своекорыстные уловки адвокатов и добиться правдивой информации. Установление такой обязанности противоречило бы коренным устоям буржуазной юстиции с ее формальной истиной. Поэтому целью судьи является уточнить отдельные моменты показаний, а главное - обратить на них внимание жюри. Для американского правосудия характерно причудливое сочетание норм о широком судейском усмотрении при ведении допросов*(469) и нелимитированном применении наводящих вопросов с нормами о праве сторон возражать (обычно в отсутствие присяжных) против действий судьи в ходе показаний свидетелей (см. § 614 ФПД) и
бесконечными предупреждениями судьям о том, чтобы они были беспристрастными, не подменяли собой адвокатов, не пытались своими вопросами восполнять бреши в доказательственной аргументации сторон*(470).
А как ведут себя присяжные? Почти абсолютная пассивность - такова доминирующая черта поведения членов жюри на судебных заседаниях. Это молчаливая группа наблюдателей, которые слушают участников дела или рассматривают передаваемые им документы и вещественные доказательства. Запрещено даже задавать устно вопросы для разъяснения каких-либо неясных мест показаний сторон, свидетелей, экспертов; в лучшем случае можно просить судью, чтобы он поставил тот или иной вопрос. Подобная практика неудобна и малооперативна. Отсюда тщетность рекомендаций некоторых теоретиков о желательности более активного участия присяжных в разбирательстве споров.
Американские законодательные акты хранят молчание относительно полномочий присяжных вести при рассмотрении гражданских дел записи, чтобы далее руководствоваться ими на совещании. Отсутствие нормативных предписаний развязывает руки судьям, и они чаще всего не считают какие-либо письменные заметки целесообразными, исключая случаи, когда нужно закрепить ряд цифровых данных*(471). Разумность запрещения обосновывают стандартными аргументами; рядовой присяжный не способен зафиксировать все действительно существенное, следовательно, его отрывочные и, вероятно, неточные записи могут приобрести гипертрофированную значимость, оставить в тени другие материалы, деформировать соотношение записанной и остальной информации, наконец, оказать непроизвольно давление на коллег по скамье. Не так уж трудно дать критику этих тезисов с позиций логики и психологии. Но, пожалуй, лучшим контраргументом будет ссылка на то, что, например, статутное право штата Нью-Йорк дозволяет присяжным вести записи в уголовном процессе.
Обычно сторона, представляющая доказательства, оперирует не только свидетельскими показаниями, но также материалами - письменными и вещественными. По некоторым
категориям гражданских дел (антитрестовские, патентные) документы преобладают, их набирается огромное количество, крайне осложняющее задачи судей и тем более жюри. Сила различных бумаг неоднородна. К примеру, направленное суду конфликтующими субъектами согласованное заявление о существовании какой-либо совокупности фактов (при автодорожных происшествиях*(472) и т.п.) исключает необходимость их проверки. Строго говоря, это даже не доказательство, а конгломерат взаимных признаний, уменьшающих предмет доказывания.
Методы исследования письменных доказательств зависят от ряда факторов, среди которых немалую роль играет деление на: а) документы публично-правового характера; б) записи, совершаемые в ходе деловой жизни (торговые книги и пр.); в) частные бумаги.
Идентификация письменных материалов осуществляется различными способами. Главными среди них являются признание подлинности противником, вызов автора документа или лица, наблюдавшего за изготовлением подлинника дубликата или копии, отождествление почерка. Здесь сложнейшее переплетение концепций о наилучших доказательствах (best evidence rule), запрещении производной информации (hearsay rule), иных правил допустимости. Если публично-правовые документы имеют значение без свидетельских показаний их составителей и в надлежаще удостоверенных копиях, то документы второго и особенно третьего классов желательно доставлять в подлиннике и вместе со свидетелями, которые должны подтвердить правильность содержания текста или точность дубликата*(473). Впрочем, исключения довольно многочисленны; суд принимает документ, если автора нельзя доставить на заседание, поскольку он умер, тяжело болен, утратил дееспособность, неизвестно где находится, недоступен для вручения повестки и т.п. (см., напр., § 4517 ЗПГП Н.-Й.). В ходе допроса по поводу документа его не обязательно показывать, зачитывать либо предъявлять целиком или частично свидетелю, хотя эти действия также возможны (§ 768 Кодекса о доказательствах Калифорнии).
На практику работы с письменными материалами оказывает немалое влияние своеобразная доктрина "освежения памяти" (rule of past recollection recorded). С различными вариациями нормативные акты (см., напр., § 1237 Кодекса о доказательствах Калифорнии) и судебные решения*(474) формулируют условия, при которых допрашиваемый на заседании гражданин может обращаться к ранее составленным бумагам. Обычно считается необходимым, чтобы свидетель располагал непосредственным знанием о зафиксированном событии, а запись имела место в момент или вскоре после наблюдавшихся фактов. И хотя ко времени судебного разбирательства свидетель забыл их полностью или частично, он перед судом ручается за точность текста. Таким образом, не следует удивляться случаям, когда свидетель (особенно если речь идет о цифровых выкладках, длинных инвентаризационных реестрах имущества, торговых операциях, давнишних рапортах полицейских о транспортных инцидентах и т.п.) способен лишь повторить только что прочитанное и не вспомнить ничего больше*(475). Принятие же самой записи в качестве самостоятельного доказательства, наряду со свидетельским показанием, зависит от ряда условий, в частности, иногда от согласия участников дела.
Отдельные черты правового режима документов распространены на вещественные доказательства, которыми считаются одушевленные и неодушевленные предметы, способные воздействовать на органы зрения, слуха, вкуса, обоняния, осязания присяжных и судей. Цель - установление определенных фактов. Практика знает довольно своеобразные разновидности вещественных доказательств. По иску о возмещении личного вреда, причиненного студенту инструктором по обучению каратэ, суд предписал ответчику воспроизвести для видеозаписи технику, примененную им в ходе тренировки некоторых приемов борьбы, отклонив возражение о том, что к этому нельзя принуждать сторону*(476).
Вообще американские суды, рассматривая гражданские дела, не очень склонны тратить время на обозрение материальных объектов. Мотивы различны: трудность получения и доставки на заседание, недопустимость нарушения
благопристойности (при осмотре тела человека), низкая доказательственная ценность в сочетании с опасностью большого эмоционального воздействия (обезображение лица), технические неудобства использования (нет условий для демонстрации кинолент) и др. Нетранспортабельные или прикрепленные к чему-либо предметы могут исследоваться по месту их нахождения, но выезд туда присяжных или только самих судей зависит от усмотрения последних. Осмотр членами жюри вещей, помещений, местности частным образом способен создать повод для апелляции.
По общему правилу вещи приобретают значение доказательств, если только они сопровождаются показаниями свидетелей, удостоверяющих идентичность предметов, подробности их обнаружения и т.п. Это тем более необходимо, когда в деле фигурируют производные вещественные доказательства - фотографии людей, механизмов, строений, транспортных средств, причем не обязательно, чтобы свидетель сам фотографировал или знал о времени и условиях фотографирования. В принципе же допущение фотографий зависит от воли суда и его положительное или отрицательное решение не подлежит пересмотру, поскольку не будет установлено явного злоупотребления*(477).
Деятельность стороны, начавшей представлять доказательства, имеет конкретную цель: убедить присяжных и судей в существовании фактов, обосновывающих ее юридическую позицию. Теоретически этой стороне на данном этапе нет необходимости заранее опровергать известные ей из состязательных бумаг или предполагаемые утверждения противника, однако в жизни так действовать приходится, поскольку контраргументы конфликтующих субъектов нередко бывают тесно взаимоувязаны, переплетены. К примеру, потерпевший сразу начинает доказывать отсутствие собственной небрежности, кредитор настаивает на соблюдении им сроков давности и т.п.
Наконец заготовленные материалы исчерпаны и адвокат стороны заявляет, что для них пришло время "закрыть свое дело" (to close the case или to rest the case). Теперь наступает
очередь противника.
Тот участник конфликта (в большинстве случаев - ответчик), которому выпало действовать вторым, может избрать разные варианты поведения. Прежде всего, он имеет полномочие, если дело рассматривается без жюри или с совещательным жюри, сразу поставить вопрос об отклонении иска, поскольку фактические и правовые утверждения истца недостаточны для выигрыша дела или он оставил без прикрытия какие-либо важные обстоятельства, оперировал легковесными доказательствами, что было обнаружено в ходе их исследования, и т.д. Удовлетворение судом ходатайства приносит победу ответчику, при отклонении он сохраняет право начать представление собственных доказательств (ст. 41 ФПГП).
Но как быть, если процесс идет с присяжными? Довольно существенное значение для американской юстиции имеет наделение судей полномочием при определенных условиях давать присяжным категорические указания о содержании всего или части вердикта, который надлежит постановить (directed verdict). Правда, судьи не называют сумму взыскания, если ее
нельзя исчислить чисто арифметическими методами (договор займа и т.п.). Каковы условия реализации указанного правомочия или, говоря иначе, какими мотивами должна обосновать соответствующее ходатайство сторона для достижения успеха? Нормативные акты крайне лаконичны: ст. 50 ФПГП лишь упоминает о существовании категории предписанных вердиктов; § 4401 ЗПГП Н.-Й. ограничивается туманным указанием на то, что здесь возникает вопрос права; ст. 50 Правил судопроизводства штата Индиана говорит о расширении власти суда в случаях недостаточности доказательств, представленных какой-либо из сторон*(478).
Нормативный вакуум до известной степени заполняют прецеденты. Главный из них - решение Верховного суда США по делу Gailoway v. United States*(479). Для получения страхового вознаграждения нужно было установить, что муж истицы 11 лет страдал психическим расстройством, однако наличие болезни на протяжении пятилетнего отрезка из этого срока подтверждалось лишь гипотетическим заключением эксперта. Большинством в
шесть голосов против трех Верховный суд США одобрил удовлетворение нижестоящими инстанциями ходатайства ответчика о вынесении в его пользу предписанного вердикта. Член суда Блэк, сформулировавший особое мнение, назвал позицию большинства дальнейшим шагом по пути давно уже начатого размывания процессуальных гарантий, дарованных седьмой поправкой к конституции. Он разграничил случаи полного отсутствия данных о некоторых фактах и случаи, когда доказательства есть, хотя и выглядят малоубедительными. Распространять на вторую группу механизм предписанного вердикта, по Блэку, значит сокращать компетенцию присяжных, нарушая "Билль о правах". Характерно, что в объявленном большинством решении откровенно признавалась невозможность установления сколько-нибудь точных стандартных критериев для определения ситуаций, при которых присяжным можно давать категорические предписания. Банальное рассуждение о необходимости разумного подхода, по существу, свидетельствовало о бессилии регламентировать судейское усмотрение даже методом прецедентного нормотворчества.
Этот вывод не опровергло дальнейшее развитие практики и ее нынешнее состояние. Действительно, такие упрощенные формы завершения конфликтов, как вынесение решения по материалам состязательных бумаг и решений суммарных, прекращение производства (demurrer) и т.п., хотя они нередко ущемляют интересы плохо юридически защищенной стороны, могут иметь место при более точных обстоятельствах: бесспорность фактического состава, явная неполнота основания иска или возражений, совершенно голословные ссылки на главные юридические факты.
Но конструкция предписанного вердикта предполагает наличие доказательств. Значит, их нужно оценить, что и осуществляет судья, прогнозируя судьбу процесса. На фоне столь очевидной реальности крайне наивно выглядит широко эксплуатируемый американскими теоретиками и практиками тезис об отнесении оценки данного типа к числу юридических аспектов дела*(480). Впрочем, юристы закрывают глаза на явную