Пучинский, Безбах - ГППЗС

умышленно предлагают доказательства, которые по источнику или содержанию нельзя использовать, в расчете на неосведомленность противника или потерю им бдительности. Правда, теоретики не советуют такими методами злоупотреблять, особенно если они вызывают отпор, чтобы не раздражать суд. Адвокатам рекомендуют также оставлять без внимания малозначительные нарушения оппонентами правил допустимости, так как бесконечные придирки могут настроить против их клиентов членов жюри, заставить их думать, будто адвокат пытается скрыть некоторые важные детали. Цель молчания может состоять и в том, чтобы не привлекать к этим моментам внимания.

Иногда даже прилежный адвокат физически бессилен предотвратить сообщение вредоносной информации: внезапно зачитан не подлежавший оглашению фрагмент из документа, свидетель что-то лишнее рассказал, не ожидая вопроса, и т.п. Здесь возникает дилемма. По соответствующему ходатайству судья дает секретарю указание вычеркнуть записи из протокола, а присяжным - не учитывать этих сведений, как бы забыть их, либо, если нарушение слишком значительно и его последствия необратимы, аннулировать производство и назначить новое разбирательство с иным составом присяжных*(430).

Непосредственной целью возражения против использования недопустимой информации является ее устранение из материалов дела. Но возражение нужно еще и для того, чтобы закрепить основу последующих шагов, включая подачу апелляционной жалобы в случае отклонения судом первой инстанции просьбы стороны. Если же она сразу не была заявлена, то согласно общему правилу затем спор по данному вопросу исключается. Суд штата Иллинойс по делу о наследстве расценил отсутствие немедленного протеста против повествования допрашиваемого о его взаимоотношениях с умершим лицом как безусловный отказ стороны от реализации закрепленного статутами правомочия требовать запрещения использования подобного рода данных*(431). Значит, незнание или забвение таких формальностей может принести участнику спора крупные неприятности вплоть до поражения.

В ходе разбирательства гражданских дел американскими судами наибольших затрат времени и энергии обычно требует допрос свидетелей. Эта характерная черта судопроизводства англосаксонского типа сформировалась под влиянием ряда факторов. Значительна роль института жюри, органически расширившего действие начала устности. Благодаря ограниченному использованию производных доказательств (hearsay rule) нельзя, за известными исключениями, принимать документы без вызова в качестве свидетелей их составителей или авторов зафиксированных сведений. Свидетельские показания способны заменить осмотр вещественных доказательств. Процессуальный статус ординарных свидетелей распространен на экспертов и стороны. Показания могут давать любые граждане, включая малолетних и душевнобольных, даже поставленных под опеку в установленном порядке*(432). Способность таких лиц воспринимать, запоминать и излагать конкретные факты, а также уважать обязанность говорить правду удостоверяет рассматривающий дело судья после беседы с ними (процедура, так же как и изложенная ранее форма отбора присяжных, носит наименование voir dire).

Целесообразно выделить некоторые общие положения, касающиеся допроса свидетелей. Допрос осуществляется в присутствии всех юридически заинтересованных участников процесса, если они того пожелают. Свидетели допрашиваются порознь. Предложения некоторых теоретиков*(433) для экономии времени и более логичного порядка исследования фактов опрашивать сразу группу лиц не нашли распространения на практике. Длительность показаний иногда весьма значительна. По делу "Аквариус" против "Светлогорска", рассматривавшемуся федеральным судом (г. Хьюстон, штат Техас), капитана советского теплохода "Светлогорск" допрашивали в течение 11 дней, помощника капитана - немного меньше*(434).

Первоначально свидетель в установленной законодательством форме дает клятву или торжественное обещание не искажать истины. Умышленное нарушение обязательства может привести к уголовной ответственности за лжесвидетельство.

Стороны наделены полномочием требовать удаления из зала заседания свидетелей, чтобы они не слышали объяснений других лиц. Аналогичные действия суд осуществляет по своей инициативе. Если же свидетель скрытно игнорировал предписание, не покинул зал, находился среди публики, то от дискреционного усмотрения судьи будет зависеть, оставить его показания или исключить их из протокола*(435). Но эти положения характерны только для законодательства федерации (§ 615 ФПД) и ряда штатов. Остальные штаты предоставляют судьям значительную свободу решать, где надлежит пребывать еще не допрошенным свидетелям. Есть поклонники старой практики, позволяющие свидетелям ожидать допроса в зале заседания. Они убеждены, что это заставляет каждого дающего показания тщательно обдумывать их содержание, быть более искренним и правдивым, так как за ним наблюдают очевидцы соответствующих фактов, которые могут затем указать на искажение информации. Кроме того, память свидетеля начинает работать более продуктивно, восстанавливая забытые детали под воздействием рассказов других лиц. Сторонники другой точки зрения исходят из диаметрально противоположных посылок; они изолируют свидетелей перед допросом, чтобы на них не влияли ранее исследованные источники сведений. По мнению некоторых теоретиков, ни одну из концепций нельзя считать идеальной*(436). Но с точки зрения психологической науки второй метод очевидно лучше гарантирует достоверность.

Свидетель дает показания устно, не разрешено заранее фиксировать их на бумаге, чтобы затем просто целиком зачитать текст суду. Англосаксонская юриспруденция издавна отдает предпочтение допросу путем вопросов и ответов. Авторы многих работ утверждают, что свободный рассказ неприемлем по нескольким причинам. Рядовому свидетелю неизвестны правила, устанавливающие границы предмета доказывания, запрещающие оперировать слухами или сведениями "из вторых рук", подменять информацию о фактах мнениями, домыслами, предположениями. Значит, реальны такие опасности, как повествование о юридически безразличных для процесса событиях и действиях, дублирование, топтание на месте, т.е. в

лучшем случае пустая трата времени, нивелировка различия между личными наблюдениями и почерпнутыми из других источников знаниями, насыщение показаний умозаключениями и оценками, рассуждения об обстоятельствах, которые нужно подтверждать исключительно документами, и пр.

Подобного рода тезисы заслуживают известного внимания, но комплексно создаваемая ими картина неоправданно мрачна. Упомянутые неблагоприятные моменты можно парировать процессуальными средствами. Практически гораздо важнее другое. Метод "вопрос-ответ" позволяет ведущему допрос адвокату извлекать из свидетеля только выгодные его клиенту сведения и ослаблять силу отрицательной информации. Адвокат как бы ведет свидетеля на поводке, непрерывно осуществляя над ним контроль. Эффективность контроля возрастает еще и потому, что каждый вопрос должен касаться лишь единичного акта, действия, события; ответ же должен соответствовать вопросу, не выходить за его границы, быть выраженным словами, а не движением рук, кивком головы и другими жестами. Неточные или расплывчатые ответы по ходатайству любой стороны могут быть исключены из стенограммы (см., напр., § 766 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

Американская юриспруденция разработала ряд правил относительно получения показаний. Нельзя спрашивать свидетеля о том, что не имеет отношения к делу, и тем более о фактах, выяснение которых прямо запрещено (так называемые подобные факты, репутации и т.д.). Наводящие вопросы дозволены лишь при перекрестном допросе или с разрешения суда. Не считаются правомерными вопросы, дезориентирующие свидетеля, либо рассчитанные лишь на одобрение свидетелем изложенных адвокатом выводов относительно интерпретации некоторых обстоятельств и реальных взаимоотношений сторон, либо сформулированные исходя из предположения, будто определенный факт уже бесспорно установлен в ходе следствия, хотя в действительности это не так.

Отнюдь не все американские юристы и психологи безоговорочно одобряют сложившуюся на практике форму ведения допросов. Она вызывает критику, как мешающая

получению ценной информации. Классическим считается эпизод из дела о столкновении ночью автомашины с поездом. Дежурный по переезду через железную дорогу, отвечая адвокату, сказал, что при прохождении состава он повернул сигнальный фонарь красным стеклом в направлении подъезжавшего автомобиля. После заседания дежурного спросили о его переживаниях на свидетельском месте. Ответ был ошеломляющим: "Я ужасно боялся, что мне зададут вопрос о том, горел ли фонарь"*(437).

Ряд авторов, исходя из научных исследований, отдает предпочтение свободному рассказу свидетеля, так как по сравнению с показаниями типа "вопрос-ответ" рассказ более естествен, точен, надежнее гарантирует от ошибок, а также интереснее для присяжных и сильнее на них воздействует*(438). Последнее обстоятельство, очевидно, является главным фактором, объясняющим, почему признанные авторитеты американского юридического мира рекомендуют адвокатам в ходе допросов максимально использовать вопросы широкого профиля с целью создать у членов жюри убеждение в непринужденности и диктуемой ходом событий последовательности раскрываемой свидетелем информации. Конечно, одновременно адвокат должен тщательно следить за тем, чтобы свидетель не выходил за намеченные ему рамки, и быть готовым прервать рассказ или восполнить его пробелы*(439).

Англосаксонской юстицией было создано правило, запрещавшее стороне дискредитировать в глазах судей и членов жюри свидетеля, которого она вызвала на заседание (impeach his own witness). Правило базировалось на презумпции о том, что субъект, приглашающий свидетеля, как бы гарантирует его искренность; кроме того, необходимо устранить угрозу давления на свидетеля. Исключение составляли лишь некоторые случаи, например, когда осуществлялся допрос противной стороны, или свидетель вдруг начинал давать непредвиденные показания и объявлялся "враждебным" (hostile witness), или речь шла о человеке, собственной подписью удостоверившем оформление в его присутствии завещания, какой-либо сделки и т.п. (attesting witness). Общее запрещение подрывать доверие к своему

свидетелю увеличивало силу сообщаемой им информации. Правда, невыгодные ее части сторона под лозунгом установления действительного положения вещей могла опровергать иными доказательствами (impeachment by contradiction).

Изложенные положения продолжают применять суды некоторых штатов*(440). В большинстве же штатов они отменены (см. § 785 Кодекса о доказательствах Калифорнии) либо так или иначе изменены статутами. К примеру, согласно § 4514 ЗПГП Н.-Й. допустимо разоблачать лживость показаний ссылками на ранее сделанные данным свидетелем заявления противоположного содержания, если они были им подписаны или совершены под присягой.

В федеральном законодательстве различные отступления от тенденций общего права появились уже давно. Но наиболее радикальный шаг связан с ФПД 1975 г. Из § 607 следует, что подрывать доверие (credibility) к свидетелю дозволено любой стороне, включая его вызвавшую. Старые концепции аннулированы как базировавшиеся на неверном фундаменте и ставившие заинтересованных участников процесса в большую зависимость от милости свидетелей. Отдельные американские юристы, исходя из буквального толкования § 607-609 ФПД, выражают сомнения относительно допустимости импичмента своего свидетеля ссылками на его плохую репутацию или предшествующее осуждение. Впрочем, они не исключают иного толкования указанных норм*(441).

Допускаемые процессуальным правом федерации и штатов методы подрыва доверия к свидетелям разнообразны, перекрещиваются друг с другом, снабжены оговорками и условиями. Распутать этот клубок до конца крайне затруднительно. Непросто даже составить исчерпывающий реестр такого рода методов и научно их классифицировать. Возможна лишь некоторая условная систематизация.

Сначала нужно выделить группу приемов, известных любой системе правосудия, поскольку их основой выступает так называемая психология свидетельских показаний. Речь идет о необходимости анализа объективных и субъективных факторов,

действующих на восприятие, запоминание, воспроизведение человеком явлений внешнего мира. Нельзя, конечно, доброкачественно исследовать и оценить сообщаемую на заседании информацию без учета реальной обстановки, в которой происходили определенные факты, умственного и физического развития, состояния органов чувств допрашиваемого субъекта. Но каждую разумную идею легко довести до абсурда, злоупотребить ею. А именно это наблюдается в гражданском процессе США, когда адвокаты с целью бросить тень на свидетеля бесцеремонно начинают подвергать критике рациональность его мышления, качества памяти, способность адекватно выражать свои мысли, гипертрофированно акцентируя внимание на индивидуальных особенностях черт конкретной личности, их деформации под влиянием предполагаемого злоупотребления алкоголем, наркотиками и т.п.

Следующий метод обесценивания показаний сводится к установлению значительного расхождения между их содержанием и заявлениями того же лица, совершенными ранее устно, письменно или иным способом в определенной ситуации

(prior inconsistent statements). Признание этого самим свидетелем обычно существенно подрывает доверие к нему судей и присяжных, при отрицании сторона может доказывать выдвинутое обвинение с помощью объяснений других граждан, документов, аффидевитов, протоколов.

Проблема далеко не проста, поскольку законодательство и прецеденты каждой из внутриамериканских юрисдикции создали разнообразные исключения, касающиеся допустимости использования предшествующих заявлений, их самостоятельной доказательственной силы и т.д. Например, § 4514 ЗПГП Н.-Й. разрешает стороне подрывать доверие к своим свидетелям лишь ссылками на сообщения, зафиксированные ими письменно или данные под присягой; в отношении же чужих свидетелей такого ограничения нет.

По общему правилу любые подобного рода материалы имеют целью уличить допрашиваемого в том, что ранее он утверждал одно, теперь другое; сами же они основой для

установления релевантных фактов быть не могут. Но § 801 ФПД не распространяет эту норму на случаи, когда речь идет о ранее официально запротоколированных показаниях под присягой. Разноречива практика по вопросу о том, раскрывать ли допрашиваемому содержание его прежних заявлений. Из § 613 ФПД следует отрицательный ответ с оговоркой, дающей адвокату противной стороны право требовать ознакомления его лично с соответствующими материалами.

Немалое усердие демонстрируют адвокаты, рассчитывающие обесценить нежелательную информацию по мотивам небезразличного отношения ее автора к участникам спора или исходу процесса. Среди таких мотивов называют предвзятость, заинтересованность, подкуп, враждебность (bias, interest, corruption, hostility). Более конкретная расшифровка зависит от содержания возникающих жизненных ситуаций и очень разнообразна. Здесь можно утверждать, что свидетель рассчитывает получить материальные выгоды при надлежащем завершении дела, согласился исказить факты за вознаграждение, настроен в пользу или против какой-либо стороны, будучи ее родственником, другом, недоброжелателем, работником или даже ранее отвергнутым претендентом на вступление в брак.

В судебных отчетах есть указания на то, что предубежденность свидетеля должна быть способной оказать непосредственное и безусловное воздействие на содержание показаний, а не иметь слишком неопределенного и слабого характера. К примеру, суд по одному делу не принял во внимание конфликт между свидетелем и стороной, происшедший за 15 лет до процесса*(442). Абстрактность таких критериев и зависимость рамок их толкования от судейского усмотрения очевидны.

Нормативные акты федерации и ряда штатов (см., напр., § 610 ФПД, § 789 Кодекса о доказательствах Калифорнии) запрещают исследовать религиозные или атеистические взгляды свидетеля с целью усилить или ослабить доверие к показаниям. Но это не исключено, если речь идет о выяснении мировоззрения для установления пристрастности гражданина, например, когда

участником спора выступает религиозная организация.

Один из наиболее неприятных, болезненных для гражданина способов дискриминации связан с допускаемым американским законодательством доказыванием лживости свидетеля по его натуре. Причем склонность к фальсификации можно устанавливать с помощью других свидетелей, которые сообщают суду об отрицательной репутации человека с точки зрения его правдивости, сложившейся у них персонально (opinion) или в определенных кругах (reputation). Таких свидетелей разрешено даже (не во всех штатах) просто спрашивать, верят ли они показаниям допрошенного лица. Здесь исключение из канонов англосаксонского процессуального права, в принципе запрещающего подтверждать факты ссылками на общую характеристику человека или на умозаключения свидетелей.

Далее можно констатировать, что предрасположение к лживости доказывается свободно, устанавливать же честность и правдивость свидетеля или хотя бы опровергать наличие сложившегося о нем плохого общественного мнения можно лишь после того, как противная сторона сделала попытку опорочить репутацию допрашиваемого (§ 608 ФПД, § 790 Кодекса о доказательствах Калифорнии). Нетрудно представить себе состояние рядового гражданина, моральные устои и нравственные качества которого стараются всемерно дискредитировать адвокаты, не слишком щепетильные в выборе средств. Даже защита от этих нападок психологически неприятна считающему себя честным человеку.

Наконец, еще один существенный момент. До издания ФПД 1975 г. в американской юриспруденции, очевидно, доминировало мнение о недопустимости появления на судебном процессе материалов, добытых с помощью детекторов лжи (lie detector), сывороток правды (truth serums) и т.п.*(443) Но § 608 указанного акта санкционировал возможность доказывания в федеральных судах лживости или правдивости свидетелей путем ссылок на мнения об этом других лиц. Комментаторы незамедлительно отметили неопределенность границ применения данной нормы, поскольку она не исключает обращения к показаниям операторов

полиграфов, агентов ФБР, собиравших досье о свидетеле, психиатров, обследовавших свидетеля или наблюдавших за ним из зала суда*(444). Нужно добавить, что такого рода потенциальные резервы могут быть легко пущены в ход отдельными реакционно настроенными судьями или в более широком масштабе - органами юстиции при очередной волне разгула антидемократических тенденций.

Удар по достоверности показаний свидетеля может быть нанесен установлением факта его предшествующего осуждения за уголовное преступление. Это генеральное правило, из которого законодательные акты федерации и штатов делают разные исключения. Вероятно, наибольшее количество оговорок содержит § 609 ФПД. Здесь указано, что речь идет о преступлениях, повлекших наказание свыше одного года тюремного заключения либо связанных с бесчестными действиями или лживыми заявлениями, если с момента вынесения приговора или отбытия наказания истекло не более десяти лет. Есть и другие условия, касающиеся помилования, реабилитации, осуждения судом для несовершеннолетних и т.п. В нормативных актах штатов исключений из основного правила обычно меньше; нет, например, ссылок на сроки осуждения и давности (см. § 4513 ЗПГП Н.-Й., § 788 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

Интересна практика толкования понятия преступления. Так, федеральный Апелляционный суд 8-го округа по делу о взыскании с нескольких врачей и медсестер компенсации за вред от неправильного лечения пациента заключил, что для общей дискредитации свидетеля пригодны лишь приговоры за тяжкие (felony), а не другие уголовные деяния (misdemeanour), если они не содержат элементов позорящего характера*(445). Аналогичную точку зрения изложил Апелляционный суд штата Иллинойс по иску о возмещении имущественного ущерба*(446).

Казалось бы, такое направление практики усиливает защиту личности свидетеля. Но одновременно эта защита довольно основательно разрушается, поскольку адвокаты при перекрестном допросе могут спрашивать о любых преступных, аморальных, недостойных, порочных поступках, говорящих о