Пучинский, Безбах - ГППЗС

выявления их солидарности или несогласия с вердиктами присяжных в конкретных случаях*(376). Есть рассуждения о том, что институт терпят как неизбежное зло и если бы он с давних пор не существовал, образовывать его на современном этапе было бы затруднительно, да и не нужно. Однако редко кто говорит о реальности ликвидации древней традиции в близком будущем, в частности, из-за затруднительности необходимого для этого изменения конституций федерации и штатов и отсутствия твердых, обоснованных статистическими выкладками национального масштаба доказательств вредности привлечения населения к отправлению правосудия*(377). Значит, остается "совершенствование" института, реально означающее приспосабливание старых конструкций к новым условиям для улучшения защиты привилегированных интересов.

Главные аргументы "за" и "против" жюри довольно любопытны, нередко полемически откровенны и, в конечном счете, отражают внутренне противоречивую суть института в условиях антагонистического общества. Доводы и контрдоводы тесно переплетены, разграничить их нелегко. Интересно наблюдать, как одни и те же авторы, излагая мотивы "за", тут же нивелируют их сомнениями и возражениями.

Институт жюри оказал немалое влияние на развитие англосаксонского не только процессуального, но и материального права. В средневековой Англии он способствовал утверждению идей грядущей буржуазной юстиции (гласность, устность, состязательность, свободная оценка доказательств и т.п.), в период борьбы североамериканских колоний за независимость амортизировал применение слишком одиозных английских королевских статутов. Неоднократно деятельность жюри приводила к корректировке законодательства и учитывалась при издании новых нормативных актов.

Однако, по мнению ряда теоретиков, заслуги прошлого не оправдывают механически необходимости бережной консервации устаревшей системы. На современном этапе она фактически утратила роль гаранта против несправедливого давления на общество со стороны государственного аппарата и не может ему активно противостоять. Право создает аппарат, а

не разрозненные группки случайно объединенных людей. Потенциальную способность присяжных иначе, чем

коронные судьи, расценивать направленность, значение, содержание норм, регулирующих спорные отношения, гибко приспосабливать их к конкретным условиям*(378) и тем самым вроде бы создавать собственное право американская доктрина трактует неоднозначно. Отдельным положительным образцам подобного рода*(379) противостоят рассуждения о том, что ныне уклонение жюри от скрупулезного исполнения законодательства в его интерпретации судьями исключительно редко носит умышленный характер или хотя бы является следствием инстинктивного неодобрения правовых норм. Чаще это результат элементарного непонимания инструкций судьи относительно смысла нормативных предписаний, особенно когда они сложны, а комментарии неудачны, чрезмерно лаконичны, изобилуют специфическими терминами и т.п.

Язвительные замечания сопровождают даже канонические тезисы, согласно которым присяжные привносят в юстицию народный элемент, житейскую мудрость, здравый смысл и совесть, обеспечивают людям "суд равных", материализуют идеи участия населения в управлении общественными делами и его правового воспитания. Критики заявляют, что рядовое жюри не есть конгломерат представителей всех социальных слоев; судья встречается не с американцами, жаждущими искренне и с энтузиазмом выполнять свои обязанности, а с группой равнодушных лиц, мало или абсолютно не знакомых с отправлением правосудия, часто раздраженных отвлечением их от рутинных занятий, теряющих заработок и время, испытывающих различные неудобства. И разве допустимо осуществлять управление и воспитание за счет тяжущихся?

Критики называют смехотворными утверждения, будто присяжные благодаря житейскому опыту лучше профессиональных судей оценивают доказательства, устанавливают факты и выносят решения. Для любой области жизни нужны квалифицированные специалисты, а не легко заблуждающиеся дилетанты. Этот изъян хорошо учитывают адвокаты, компенсирующие недостаток или отсутствие логики

собственной импозантной внешностью, напускной искренностью, агрессивным красноречием, нарочитым усложнением материалов, эмоциональным воздействием на чувства и инстинкты. "Их, кажется, волнует только одно: смогут ли они "расшевелить присяжных", таким образом, они убеждены, что закон и факты не столь уже важны"*(380). Перед судьями адвокаты театрализованных представлений не устраивают.

Скептицизм разъедает тезис, объявляющий ядром и главным достоинством системы присяжных их имманентную способность выявлять реальные взаимоотношения конфликтующих субъектов. По сложным спорам, затрагивающим, например, изобретательское право, членам жюри лишь демонстрируют чертежи, графики, диаграммы, модели, которые можно было бы понять только лишь после тщательного изучения с помощью эксперта. Психологически неразрешимую задачу ставит присяжным судья, заставляя их как бы исключать из сознания и далее не принимать во внимание услышанную информацию, объявленную недопустимой согласно каким-либо формальным доказательственным нормам (свидетельства по слуху и пр.).

В длительных процессах трудно запомнить все, даже несложные доказательства, тем более что их преподносят беспорядочно, например свидетель говорит сразу о разных обстоятельствах. Некоторые судьи дозволяют присяжным делать на заседании заметки, но этот метод компенсации несовершенства памяти лимитирован отсутствием у многих людей навыков быстро распознавать в массе информации главные моменты, составлять исчерпывающие конспекты, адекватно расшифровывать собственные краткие и условные знаки. И разве не абсурдно заставлять присяжных немедленно приступать к вынесению вердикта, тогда как единолично действующему судье установлен щадящий режим? Судья может отложить вынесение решения на срок, необходимый для анализа материалов, изучения прецедентов и размышлений. От более резких нареканий присяжных спасают тайна совещательной комнаты и, еще значительнее, ненужность изложения мотивов формулируемых выводов.

Аналогично идет полемика и дальше. Одни считают жюри бастионом, мешающим коррупции и предвзятости судей, другие тотчас заявляют, что при господстве правила единогласия легко завести в тупик процесс, обеспечив подкупом, давлением или иными методами поддержку единственного присяжного. Тезису о беспристрастности представителей народа противопоставляют утверждение об их безразличии, инертности, незаинтересованности в качестве отправления правосудия в отличие от судей, заботящихся о своей репутации и карьере. Есть, однако, вопросы, по которым мнения комментаторов близки или тождественны. Они не без оснований утверждают, что рассмотрение дел с участием жюри увеличивает авторитет американской юстиции, помогает сохранять веру широких кругов населения в ее независимость, беспристрастность, честность. К этому выводу примыкает другой: на присяжных сваливают ответственность при вынесении явно несправедливых, беззаконных решений, возмущающих демократическую общественность; за их спиной, как за ширмой, укрываются, спасаясь от фронтальной критики, главные режиссеры событий - государственные судьи. Равным образом судьям удобно ссылками на своеволие присяжных оправдывать собственные ошибки, допущенные в ходе процесса. Аналогично поступают адвокаты для реабилитации перед своими клиентами при проигрыше дела. Так что жюри с этих позиций вполне справедливо именуют мальчиком для битья или козлом отпущения.

Бесспорны доказательства, свидетельствующие о том, что функционирование института жюри налагает дополнительное финансовое бремя на участников конкретных процессов и государство. По оценкам судьи Э. Девитта, на присяжных по гражданским делам в федеральных судах общие затраты в форме прямых выплат (косвенные потери в результате отвлечения людей от производительного труда исчислить затруднительно) составили 3,2 млн. дол. в 1970 г., т.е. ничтожную долю национального бюджета и менее двух центов из расчета на каждого жителя страны*(381). Конечно, общие выкладки не утешают малоимущего истца или ответчика, вынужденного

платить из собственного кармана. Однако указанные расходы без труда могло бы компенсировать государство, сумма в 3-4 млн. долл. мизерна по сравнению с затратами на галопирующую гонку вооружений, поддержку реакционных режимов, ведение необъявленных войн, тайные махинации спецслужб, идеологическую войну против демократии и социализма. Администрация Белого дома не склонна разрабатывать и финансировать социальные программы, имеющие целью облегчить положение трудящихся.

Использование института жюри увеличивает объем работы судов, замедляет общее движение дел и резко увеличивает длительность заседаний по сравнению с процессами, которые ведут только судьи*(382). Здесь время растягивается вследствие необходимости формирования скамьи присяжных, усложнения тактики адвокатов и т.п. Особенно неудовлетворительная ситуация возникает, когда совещание завершилось безрезультатно из-за разногласий между членами жюри, судья аннулировал вердикт по какому-либо мотиву, апелляционная инстанция отменила решение и направила дело на новое рассмотрение. Тем не менее явно гипертрофированный характер носят адресуемые иногда упреки присяжным, как главным виновникам медлительности американского судопроизводства.

Каковы же итоги? В советской юридической литературе есть указания на противоречивую природу системы присяжных, которая довольно исправно служит интересам господствующего класса и одновременно позволяет выразить недоверие государственному суду*(383). Развивая дальше эту мысль, нужно констатировать, что система уязвима для критики и сверху и снизу. Монополии и правительственные учреждения относятся к жюри настороженно, не забывают об эпизодически имеющих место случаях игнорирования присяжными наставлений судей, вынесения ими непредсказуемых, эксцентричных вердиктов. А трудящимся институт не обеспечивает надежных и стабильных гарантий защиты нарушенных интересов даже в рамках буржуазного режима, в то же время увеличивая и без того значительные трудности судебной тяжбы.

Концентрированное давление указанных факторов создало

и поддерживает направление практики, ведущее к закату института жюри в англосаксонском мире. Встречаются уже рассуждения о том, что юристам США пора изучить и начать заимствовать опыт родины американских правовых конструкций - Великобритании, где фактическому уничтожению народного элемента в гражданском процессе не сопутствовали какие-либо катаклизмы. Отсюда идут частично реализованные идеи о сокращении числа присяжных, смягчении принципа единогласия. Тем же конечным целям служат рассуждения о целесообразности изъятия более сложных дел из компетенции жюри, поскольку нельзя от него требовать больше, чем оно может дать*(384).

Не так просто дать американскому варианту системы присяжных классовую оценку. Она, как свидетельствует анализ практики, в целом устраивает власть имущих. Убедительные доказательства этому дают социологические исследования, которые подтверждают одобрение главными функционерами юстиции - судьями абсолютного большинства вердиктов полностью или с непринципиальными замечаниями. Ситуация парадоксальна: эталоном "хорошего" правосудия считают деятельность государственных судей, присяжных хвалят за послушание инструкциям, не замечая, что тем самым наносится удар классическим аргументам, обосновывающим рациональность участия народа в отправлении правосудия.

Однако потенциальные возможности сопротивления реакции и произволу, заложенные в институте жюри, оправдывают борьбу прогрессивных элементов общества за его сохранение. "Участие народных представителей в суде, - писал В.И. Ленин, - есть, несомненно, начало демократическое"*(385). Можно констатировать, что трудящимся выгоднее не ликвидация, а развитие этого начала в направлении усиления его демократических черт.

Отправной тезис проблемы распределения функций между жюри и судьями гласит: первые решают спорные вопросы факта, вторые - права. Это зафиксировано законодательством применительно к деятельности судов первой инстанции, включая Верховный суд США (см. § 1872 разд. 28 Свода законов США,

§ 190 ГПК Калифорнии). Указанный тезис американские юристы не критикуют, но неизменно исходят из того, что простота его содержания обманчива. Вокруг, казалось бы, элементарной формулы практика и доктрина построили целый лабиринт замысловатых процессуальных конструкций*(386).

Различные проявления деформации основной идеи буржуазные теоретики привычно объясняют сложностью и разностильностью материалов, с которыми работают органы юстиции. Аргументы формально-догматического характера игнорировать полностью не следует. Однако за ними нельзя упускать из виду главного. Диалектический анализ истории развития и нынешнего состояния института жюри позволяет обнаружить стабильное, мощное, хотя и укрытое под поверхностью явлений течение, свидетельствующее о перманентном стремлении господствующей верхушки общества эффективно контролировать через государственных судей деятельность присяжных на всех ее отрезках. Поэтому американские судьи имеют возможность регулировать поступление и исследование доказательств, параллельно с членами жюри оценивать информацию и далеко не бессильны по отношению к вердиктам, кажущимся им неразумными или ошибочными, в частности, из-за игнорирования инструкций по юридическим аспектам дела, их подмены собственными воззрениями на право и справедливость.

Начать с того, что конечные результаты любого производства немало зависят от содержания его подготовительных этапов (обмена состязательными бумагами, раскрытия сведений, контактов судей с адвокатами), где действует только судейский персонал. Но и на заседании именно судья контролирует поступление информации присяжным, решая, согласно предписаниям законодательства, обычно в их отсутствие вопросы относимости и допустимости доказательств, наличия исключений из норм о запрещении производных источников или об использовании только наилучших материалов, о достаточности квалификации экспертов, о принятии или отклонении аффидевитов с учетом возможности личной явки свидетелей, обоснованности их отказа давать показания и т.д.

Одна конкретная иллюстрация: истец представляет копию договора, ссылаясь на утрату оригинала; по утверждению же ответчика, никакого контракта между сторонами вообще не было. При согласии судьи с доводами истца вопрос будет передан жюри, если же его убедят аргументы ответчика, то копия исключается из дела, а вопрос о договоре - из ведения присяжных (ст. 103, 104 и 108 ФПД).

Значительны последствия специфики трактовки "спорности" фактов. Американская юриспруденция не ограничивает содержание этого понятия лишь моментом субъективного плана, т.е. наличием или отсутствием противоречивых взаимоисключающих утверждений заинтересованных лиц о каких-либо обстоятельствах. Здесь добавлен еще критерий, по внешнему виду носящий объективный характер, но расплывчатый, бесформенный, а потому очень расширяющий границы судейского усмотрения. Речь идет о случаях, когда из предмета исследования и собранных доказательств якобы может следовать только единственный "разумный" вывод о необходимости отклонения или удовлетворения иска. Сложилась ли в ходе заседания подходящая обстановка, определяет судья, который затем дает соответствующие наставления присяжным или изымает у них дело и сам объявляет решение, иногда даже вопреки уже имеющемуся вердикту. Это еще один метод укрепления доминирующей роли судей в гражданском процессе.

Некоторые американские юристы склонны на указанные случаи распространить генеральный тезис о распределении сфер влияния между судьями и жюри. Изобретенный ход своеобразен: констатацию явной необоснованности позиции той или иной стороны, например из-за слабости доказательств, просто относят к разряду аспектов юридических. Но это мнение не общепризнано, алогичность приема слишком наглядна.

На базе такой же фикции росли прецеденты, согласно которым судье надлежало целиком брать на себя разрешение спора, если при отсутствии прямых доказательств из косвенных улик вытекали с равной вероятностью исключающие друг друга заключения. Напротив, прецеденты другой линии оставляли за присяжными полномочие сформулировать ответы, кажущиеся им

наиболее правдоподобными. Вторую точку зрения разделил Верховный суд США по делу, где установленные данные относительно гибели стрелочника железнодорожной станции допускали ее причиной и убийство посторонним лицом, и смерть от удара выступом движущегося вагона. Суд указал, что выводы о фактах, содержащие элементы предположений и догадок, компетентны формулировать присяжные*(387).

Далее. Согласно прецеденту 1873 г. по иску о компенсации ущерба при бесспорности реальной обстановки события, оценку поведения его участников, исходя из критериев должной предусмотрительности, рациональной осторожности и т.п., производят члены жюри. Вместе с тем, когда наличие или, напротив, отсутствие небрежности совершенно ясны, решение берет на себя судья*(388). Такая линия наблюдается и на современном этапе. Федеральный Апелляционный суд 4-го округа по делу о возмещении вреда, причиненного автомашине истца грузовиком почтового ведомства, констатировал: законодательство Вирджинии в принципе относит установление вины причинителя к разряду вопросов факта, но если детали дорожного происшествия с очевидностью свидетельствуют о допущенной шофером небрежности, судам этого штата дозволено считать ее элементом правовой части конфликта*(389). По аналогичным соображениям Апелляционный суд 5-го округа при рассмотрении жалобы на решение по иску об убытках за обман при заключении договора купли-продажи лесотехнического оборудования выяснение добросовестности поведения контрагентов объявил смешанным вопросом факта и права*(390).

Американские теоретики, цитируя такого рода акты органов юстиции, оставляют без анализа главную проблему, а именно: не намечают рубежи, разграничивающие спорные и бесспорные ситуации. Значит, доминирующую роль играет воля конкретного судьи. Корректировка сферы полномочий жюри методом искусственного перекрашивания вопросов факта в правовые рождает фикции и довольно сложные построения*(391). Так, вопреки нормальной логике расшифровка содержания документов отнесена к компетенции судьи, но если, по его

мнению, какие-либо условия договора носят двусмысленный характер, выбор одного из вариантов делают присяжные. Следует, наконец, упомянуть еще одно исключение. Англосаксонская юриспруденция издавна трактует установление существования и содержания норм иностранного законодательства как вопросы фактического порядка. Однако ныне их разрешают судьи.

§ 3. Формирование скамьи присяжных

Федеральное законодательство провозглашает, что для конкретных дел членов жюри нужно отбирать наугад (at rendom) из различных прослоек населения района, где идет процесс. Все американские граждане, достигшие 18 лет, должны иметь благоприятную возможность принять участие в отправлении правосудия; запрещается любая дискриминация по мотивам расы, цвета кожи, религиозных убеждений, пола, национального происхождения или экономического положения (§ 1861 и 1862 разд. 28 Свода законов США). Эти нормы отменили существовавшие ранее различные ограничения, исключавшие исполнение функций членов жюри в судах США людьми, не обладавшими установленным минимумом имущества или по иным мотивам. Такого рода цензы изжили себя, они выглядят слишком одиозно в современном мире, а главное, господствующая верхушка уже не способна защитить их в борьбе против демократических сил общества.

Тем не менее, ряд ограничений сохранился. Согласно § 1863 разд. 28 Свода законов США нельзя включать в списки присяжных военнослужащих, полицейских, пожарных и должностных лиц законодательных, исполнительных и судебных органов. Кроме того, каждый районный суд наделен полномочием расширить, исходя из "публичных интересов", ограничительный список за счет иных групп и профессий, правда, не допуская дискриминации. На практике расширение осуществляется с учетом соответствующих норм процессуального права штата, на территории которого расположен федеральный суд. Эти нормы не тождественны. В