2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

гцаться во Францию из-за хаоса, царившего там, Декарт в 1649 г. принимает приглашение шведской королевы Христины и, отдав в печать рукопись своей последней работы “Страсти души”, оконча­ тельно покидает утратившую гостеприимство Голландию. Несмотря на большую занятость, Декарт поддерживает переписку с принцес­ сой Елизаветой. Эта переписка очень важна, поскольку в ней проясняются многие темные места его философской доктрины и, в частности, вопрос об отношении души и тела, о проблеме морали и свободе воли. Для королевского двора Швеции, в честь празднова­ ния окончания Тридцатилетней войны и Вестфальского мира, Де­ карт пишет сочинение “Рождение мира”. Но его пребывание при шведском дворе было непродолжительным. Королева Христина имела привычку начинать беседы в 5 часов утра, для чего заставляла Декарта вставать в ранний час, несмотря на суровый климат и его не очень крепкое здоровье. 2 февраля 1650 г. философ после очеред­ ной утренней беседы заболел воспалением легких и спустя неделю скончался. Его останки в 1667 г. перевезены во Францию и ныне покоятся в Париже, в церкви Сент-Жермен-де-Пре.

П осле смерти Декарта опубликованы следующие его труды: “Ком­ пендиум музыки” (1650), “Трактат о человеке” (1664), “Мир, или Трактат о свете” (1664), “Письма” (1657—1667), “Правила для руководства ума”(1701) и “Разыскание истины посредством естест­ венного света”(1701).

3- ОПЫТ КРУШЕНИЯ КУЛЬТУРЫ

Водном автобиографическом отрывке, признавая себя “учеником одной из наиболее знаменитых школ Европы”, Декарт вспоминал о тягостной неуверенности, которую испытывал, закончив курс обу­ чения. Вот некоторые из причин его неудовлетворенности и смяте­ ния. По Поводу философии, повторяя Цицерона, он пишет: “Трудно вообразить что-либо странное и невероятное, что не было бы уже сказано кем-то из философов”. И хотя философия “создана наибо­ лее выдающимися умами, которые когда-либо существовали, — продолжает Декарт в «Рассуждении о м ет о д е — в ней нет ничего бесспорного, что бы ни вызывало сомнений”. Что касается логики, которую он сводит к традиционной силлогистике, Декарт склонен придавать ей дидактико-педагогическое значение. “Я не собираюсь осуждать, — читаем мы в «Правилах», — эту манеру философствова­ ния И выработанные схоластами механизмы возможных силлогиз­ мов, весьма подходящие для полемики, — они служат для трениров­

ки и повышают в соревновании уровень знаний детей, хотя и кажется, что они неопределенны”. Признавая определенное дидак­ тико-педагогическое значение силлогизмов, Декарт отказывает им, однако, в самостоятельной силе и эвристической способности: “Мы опускаем все предписания, с помощью которых диалектики, по их мнению, управляют человеческим разумом... пренебрегая в некото­ ром смысле очевидным и занимательным рассмотрением самой сущности, можно, однако, благодаря форме сделать некоторые оп­ ределенные выводы; ведь мы нередко замечаем, что истина часто оказывается заключенной в оковы, между тем.как те, кто ею поль­ зуется, остаются свободными”. С помощью традиционной цепочки силлогизмов “диалектики не могут получить истинного следствия, если его не знали уже сначала”, следовательно, “в результате такого действия они сами не узнают ничего нового, и поэтому общая диалектика совершенно бесполезна для того, кто жаждет узнать истину вещей, он может только довольствоваться тем, что иногда излагает другим в более легкой форме уже известное, и потому ее следует относить не к философии, а к риторике”. Таким образом, традиционная логика в лучшем случае помогает изложить истину, но не завоевать ее.

Похоже, подтверждая оценку, данную в юности, Декарт напишет в "Рассуждении о методе”: “Ее силлогизмы и большая часть других правил служат скорее для объяснения другим того, что нам известно, или, как искусство Луллия, учат тому, чтобы говорить, не задумы­ ваясь о том, чего не знаешь, вместо того, чтобы познавать это; и хотя логика действительно содержит много истинного и полезного, од­ нако наряду с этим имеет и столько же вредного и ошибочного, отделить которое столь же трудно, как извлечь Диану или Минерву из почти необработанного куска мрамора”

Итак, если оценка традиционной философии сурова, то суждение о логике откровенно резко. В период возникновения и развития новых научных направлений с новым философским горизонтом Декарт отмечает отсутствие метода, с помощью которого можно было бы осуществить систематизацию.

Восхищаясь строгостью математического знания, Декарт вместе с тем критикует традиционную арифметику и геометрию за то, что их линейные процедуры не сцементированы четкой методологией. Строгость и связь переходов не указывает на наличие строгого метода в арифметике и геометрии. Если перед лицом новых проблем мы окажемся безоружными и не способными к их решению, то причину следует искать в отсутствии необходимого руководства По поводу геометрии и алгебры он замечает, что они “соотносятся с абстрактнейшими материями, видимо, бесполезными”: геомет­ рия — “потому что связана с рассмотрением фигур”, арифметика —

“темна и непонятна”, “смущает дух”. Он предлагает создать “общую математику”, т. е. включающую числа и фигуры, могущую служить моделью любого типа знания. Он отказывается принять в качестве модели знания традиционную математику, поскольку в ней отсутст­ вует единый метод. Для создания теоретической основы такой модели следует доказать, что различия между арифметикой и гео­ метрией незначительны: и та и другая вдохновлены, пусть импли­ цитно, одним и тем же методом. С этой целью он переводит геометрические проблемы в алгебраические, показывая их сущност­ ную гомогенность. С помощью аналитической геометрии, о которой мы поговорим позже, Декарт делает более ясными математические принципы и процедуры. Из его письма принцессе Елизавете Пфалъцской видно, что именно эту цель он и ставил пред собой: “Благодаря этому я более ясно вижу все, что делаю” И после объяснения, почему он не хочет вдаваться в детали, добавляет: “Я надеюсь, наши внуки будут мне благодарны не только за то, что я объяснил, но и за то, что я по своей воле опустил, чтобы доставить им удовольствие самим сделать эти открытия”. В контексте подъема математической науки понятен отрывок из “Рассуждения о методе ”, где Декарт утверждает, что хочет достичь в новом научном методе ясности и строгости, присущих геометрическим действиям: “Эти длинные цепочки рассуждений, простых и легких, которыми обычно пользуются геометры при поиске доказательств наиболее трудных проблем, позволили мне понять, что все вещи, которые может познать человек, находятся в одинаковой последовательности и стоит только соблюдать эту последовательность, а также не призна­ вать в качестве истинных вещи, таковыми не являющиеся, и не будет ничего столь далекого, что нельзя было бы достичь, и столь скры­ того, что нельзя выявить”

На смену старой метафизике и старой науке явится новый метод и станет началом нового знания. За обвалом античных концепций под натиском новых философских заявок обозначились как вера в человека и силу разума, так и сомнения относительно выбора: какую же дорогу избрать, чтобы решить поставленные задачи? Разъедаю­ щему скептицизму можно противопоставить только метафизически обоснованный разум, способный поддержать поиски истины, уни­ версальный и плодотворный метод.

Итак, речь идет не о той или иной области знания, но о самих основах знания. Поэтому хотя Декарт и восхищается Галилеем, но одновременно и критикует его: Галилей не предложил метода, который позволил бы проникнуть к корням философии и науки. На просьбу дать оценку сочинениям Галилея Декарт отвечал так: “Я начну... с наблюдений над книгой Галилея. Я нахожу, что в целом он добился в философии гораздо больших успехов по сравнению с

остальными, ибо он, насколько возможно, освободился от ошибок школы и попытался исследовать проблемы физики, прибегая к математическим методам. В этом я с ним абсолютно согласен и считаю, что не существует иного пути к открытию истины. Но мне кажется, он напрасно делает постоянные отступления, не задержи­ ваясь на каждой из проблем, дабы объяснить ее исчерпывающим образом. Это показывает, что он не изучал проблемы систематично, доходя до первопричин, но лишь искал объяснения определенным частным эффектам, так что его конструкция лишена какого бы то ни было фундамента”.

Именно на фундаменте сосредотачивает свое внимание Декарт, поскольку от этого зависят масштабы и прочность здания, которое он собрался строить взамен обветшавшего традиционного. Декарт не отделяет философию от науки. Нужны новые принципы, причем не важно, если затем они будут более структурированы в одном направлении и менее — в другом. Речь идет о принципах, которые смогли бы обеспечить сооружение нового дома науки.

О своем намерении работать над новым теоретическим проектом Декарт пишет аббату Клоду Пико, переводчику его “Начал филосо­ фии ”: “Всю философию можно сравнить с деревом, корни которо­ го — метафизика, ствол — физика, а ветки, растущие из этого ствола, — все остальные науки, которые сводятся к трем основным: медицине, механике и этике — я имею в виду наиболее высокую и совершенную этику, которая при условии цельности знания являет­ ся самой высокой ступенью мудрости. И как плоды не собирают ни с корней, ни со ствола, а лишь с ветвей, так и главная полезность от философии зависит от тех ее частей, постижение которых воз­ можно лишь в самую последнюю очередь”. Декарту важно добраться до корней, чтобы впоследствии можно было собрать зрелые плоды, для чего и послужит метод.

4. ПРАВИЛА МЕТОДА

Декарт хочет предложить, как он сам пишет в “Правилах для руководства ума ”, “четкие и легкие правила, которые не позволят тому, кто ими будет пользоваться, принять ложное за истинное и, избегая бесполезных умственных усилий, постепенно увеличивая степень знания, приведут его к истинному познанию всего того, что он в состоянии постичь”. Однако если здесь он перечисляет двадцать одно правило, то в “Рассуждении о методе ” сводит их число к четырем; причина такого сокращения называется самим Декартом:

“Поскольку большое число законов часто служит лишь предлогом для их незнания и нарушения, то чем меньше законов имеет народ, тем лучше он управляем, — при условии строгого соблюдения этих законов; и я подумал, что вместо множества законов логики, мне достаточно следующих четырех — при условии твердого и неукос­ нительного соблюдения их безо всяких исключений”.

1) . Первое правило, оно же и последнее, поскольку не только отправной, но и конечный пункт — это правило очевидности, кото­ рое Декарт формулирует следующим образом: “Никогда не прини­ мать ничего на веру, в чем с очевидностью не уверен; иными словами, старательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению”. Это не просто правило, но фундаментальный норма­ тивный принцип, именно потому, что все должно сводиться к

ясности и отчетливости, в чем и заключается очевидность. Говорить о ясных, и отчетливых идеях и говорить об идеях очевидных — одно и то же. Но каково умственное действие, посредством которого достигается очевидность? Это интуитивное действие, или интуиция, которой Декарт дает определение в “Правилах ”, представляет собой “не веру в шаткое свидетельство человеческих чувств и не обманчи­ вое суждение беспорядочного воображения, но прочное понятие ясного и внимательного ума, порожденное лишь естественным све­ том разума и благодаря своей простоте более достоверное, чем сама дедукция”. Итак, речь идет о действии, которое служит себе и основой, и подтверждением, ибо оно не опирается ни на что иное, как на взаимную прозрачность интуитивного действия. Речь идет о ясной и отчетливой идее, отражающей “чистый свет разума”, еще не согласованной с другими идеями, но увиденной самой собой, интуитивно данной и не доказанной. Речь идет об идее, присутст­ вующей в уме, и об уме, открытом идее без какого бы то ни было посредничества. Достичь этой взаимной прозрачности — цель трех других правил.

2) *Второе правило: “Разделять каждую проблему, избранную для изучения, на столько частей, сколько возможно и необходимо для наилучщего ее разрешения” Это защита аналитического метода, который только и может привести к очевидности, ибо расчленяя слоясное на простое, он светом разума изгоняет двусмысленности. Если для определенности необходима очевидность, а для очевиднос­ ти необходима интуиция, то для интуиции необходима простота, достижимая путем расчленения сложного “на элементарные части до Пределов возможного”. В "Правилах” Декарт уточняет: “Мы называем простым только то, знание о чем столь ясно и отчетливо, что ум Не молсет разделить их на большее число частей”. Большие

завоевания достигаются постепенно, поэтапно, шаг за шагом. Здесь нет места претенциозным обобщениям; и если всякая трудность вызвана смешением истинного с ложным, то аналитический ход мысли должен способствовать освобождению истинного от шлаков лжи.

3) . Разложения сложного на простое недостаточно, поскольку оно дает сумму раздельных элементов, но не прочную связь, создающую из них сложное и живое целое. Поэтому за анализом должен следовать синтез, цель третьего правила, которое Декарт все в том же "Рассуждении о методе "определяет так: “Третье правило заклю­ чается в том, чтобы располагать свои мысли в определенном поряд­ ке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восхо­ дить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естест­ венном ходе вещей не предшествуютдруг другу.” Итак, следуетвновь соединить элементы, в которых живет одна сложная реальность. Имеется в виду синтез, который должен отталкиваться от элементов абсолютных (ab-solutus), независимых от других, продвигаясь к Элементам относительным и зависимым, открывая дорогу цепи аргументов, освещающих сложные связи. Имеется в виду восстанов­ ление порядка построением цепочки рассуждений от простого к сложному, не без связи с действительностью. Если бы даже этого порядка не существовало, его следует принять в форме гипотезы, наиболее подходящей для интерпретации и выражения реальности. Без очевидности не было бы интуиции, а переход от простого к сложному необходим для акта дедукции. В чем важность синтеза? “Может показаться, что при этой двойной работе не появляется ничего существенно нового, если в конце концов мы получаем тот же предмет, с которого начинали. Но в действительности это уже не тот же самый предмет. Реконструированный комплекс стал прозрач­ ным под лучом прожектора мысли. Первое — это грубый факт, второе — знание, как он сделан; между ними двумя — посредникразум” (Де Руджеро).

4) . И, наконец, чтобы избежать спешки, матери всех ошибок, следует контролировать отдельные этапы работы. Поэтому 3 за­ ключение Декарт говорит: “Последнее правило — делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено”. Итак, перечень и обзор: первый контролирует полноту анализа, второй — коррект­ ность синтеза. Об этой необходимой предосторожности от какойлибо поверхностности мы читаем в иП р а в и л а х “Следует постоянным непрерывным движением мысли просматривать все, имеющее отношение к нашей цели, охватывая его достаточно упорядоченным перечнем”.

Правила просты, они подчеркивают необходимость полного осо­ знания этапов, на которые распадается любое строгое исследование. Они являются моделью знания именно потому, что ясность и отчетливость защищают от возможных ошибок или поспешных обобщений. С этой целью — как при решении сложных проблем, так и при выяснении непонятных явлений — следует выделить простые элементы, далее неделимые, чтобы затем полностью высве­ тить их лучом разума. Итак, чтобы продвигаться вперед, не делая ошибок, следует повторять в любом исследовании процесс упроще­ ния и строгого сцепления частей — операции, типичные для геомет­ рии. Что же дает такая модель? Прежде всего и в общей форме — отказ от всех приблизительных или несовершенных, фантастических или только похожих на правду понятий, которые ускользают от этой необходимой упрощающей операции. Простота, по Декарту, не есть всеобщее из традиционной философии, так же как интуиция не есть абстракция. Всеобщее и абстракция — два основных момента арис­ тотелевско-схоластической философии — вытесняются простыми элементами и интуицией. “Руководствоваться математикой, — заме­ чает Дель Ноче, — значило для Декарта заменять сложное простым. Познать нечто значит рассечь его на простые элементы, сделав объектом прямой интуиции, потом вновь соединить... при помощи связей*.• выявляемых непосредственно интуитивно (метафизическая медитация подчинена математизму постольку, поскольку она под­ чинена методу декомпозиции)”.

5. МЕТОДИЧЕСКОЕ СОМНЕНИЕ

Установив правила метода, следует подтвердить их, или, точнее, выявить универсальность и плодотворность. Верно, что математика всегда придерживается этих правил. Но кто уполномочил нас их распространять, сделав из них модель универсального знания? Ка­ ковы их Основы? Есть ли нематематическая истина, отражающая признаки очевидности и отчетливости, и которая, будучи вне сомне­ ния, могла бы подтвердить эти правила и быть принята в качестве источника всех других возможных истин? В поисках ответов на вопросы Декарт применяет свои правила к традиционному знанию с целью Проверить, содержит ли оно истины настолько ясные и очевидны^ чтобы избавиться от любого сомнения. Если ответ будет отрицательным — в том смысле, что с помощью этих правил не удастся Достичь надежной истины, обладающей признаками ясности и отчетливости, — тогда придется признать это знание бесплодным.

Если же, наоборот, применение данных правил приведет нас ^ несомненной истине, то ее следует признать основой знания. этом необходимо соблюдать условие: нельзя принимать в’качеств истинного какое-либо утверждение с примесью сомнения, где во3^ можна нерешимость. Очевидно, пишет Декарт в “Метафизически размышлениях", “нет необходимости доказывать ложность все*0, поспешно вне правил сформулированного, — конца этому никогда не будет”. Достаточно изучить основы, на которых зиждется тради­ ционное знание. Если рухнут основы, то следствия не будут имо^ силы.

Прежде всего отметим, что добрая часть традиционного знания имеет в качестве основы чувственный опыт. Но как можно считц^ надежным и бесспорным знание, исходящее из чувств, если верц0, что последние обманчивы? “Поскольку чувства, — утверждает Де­ карт в «Рассуждении ометоде», — иногда нас обманывают, я рискцуд предположить, что ничто не является таким, как им оно представ­ ляется нашим чувствам”. Кроме того, если большая часть традици­ онного знания основывается на чувствах, то. разве та его часть, Чт*> основывается на разуме и его способности к рассуждению, маловаж­ на? Этот принцип представляется неясным и ненадежным. “Есть нечто ошибочное в подобных паралогизмах... и я отбросил КзК ложные все доказательства, которые сначала принял за убедитель­ ные” Наконец, есть математическое знание, которое кажется несо­ мненным, ибо имеет силу как во время бодрствования, так и во сце. То, что 2+2=4, верно при любых обстоятельствах и состояния*. Однако кто мне запретит думать, что существует “злой дух, хитрый и лживый”, который, насмехаясь надо мной, заставляет меня при­ знать очевидными вещи, таковыми не являющиеся? И здесь сомне­ ние гипертрофируется, распространяясь и на те области, которые предположительно находились вне всяких подозрений. А если всъ математическое знание — грандиозная мистификация, основанная на экивоке, игре слов? “Ведь я могу предположить, что не праведный Бог владеет суверенным источником истины, а некий злой гений, столь же хитрый и лживый, сколь и сильный, чтобы обмануть меня, изобрел всю эту индустрию лжи”.

Нет опоры, дом рушится, ибо подорван фундамент. Ничто Не устоит от разъедающей силы сомнения. “Возможно, что все, что я вижу, — читаем в «Метафизическихразмышлениях», —- ложно; я ясИо осознаю, что из того, что мне представляет моя память, наполненная ложью, нет ничего осмысленного; думаю, тело, фигура, протяжен­ ность, движение и место — всего лишь воображение моего духа. Ч^о же тогда может считаться истинным? Возможно, ничто, если в мире нет ничего определенного?” Сомнение методично, ведь это обяза­ тельный, хотя и временный, этап на пути к истине. “Я не подражаю

скептикам, — уточняет Декарт, — сомневающимся ради того, чтобы сомневаться, тем, кто упивается своей нерешительностью; наоборот, все мое существо стремится к тому, чтобы ощутить уверенность, и я гото# перелопатить землю и песок, чтобы докопаться, где кремень, а где глина”. Отрицание здесь сменяется утверждением, сомнение — уверенностью. В стоячее болото традиционного сознания Декарт бросает фермент сомнения. Продуцировать новое знание либо огра­ ничиться повторением пустых формул или пережевыванием уже отработанного другими, — такова дилемма. Как избежать укусов сомнения, если не знать собственной природы, сознания, запросов логики? Невозможно с пользой применить сомнение, если не раз-

,глядеть слабый луч света, прорезающий мрак, чтобы выйти к истоку, где мысль свободна.

6. “COGITO ERGO SUM”

Подвергнув все сомнению, “сразу вслед за этим я констатиро­ вал, — продолжает Декарт в «Рассуждении о методе», — что, хотя все предположительно ложно, необходимо, чтобы я, так думающий, сам был чем-то. И, заметив, что истина $я мыслю, следовательно, я существую» столь крепка и прочна, что все самые экстравагантные гипотезы скептиков не смогли бы ее поколебать, я решил, что могу принять ее, не мучаясь сомнениями, как основной принцип иско­ мой философии” Но эта определенность — не может ли она быть подорвана злым духом? В “Метафизических размышлениях ”Декарт пишет: “Есть некая сила, не знаю, какая, но коварная и изощренная, использующая все, чтобы обмануть меня. Но если она меня обма­ нывает, нет никакого сомнения, что я существую; пусть обманывает меня, сколько хочет, — она никогда не сможет превратить меня в ничто до тех пор, пока я буду думать. Следовательно, обдумав и изучив все с большим тщанием, необходимо заключить, что сужде­ ние «я есть, я существую» абсолютно верно всякий раз, когда я произношу его, а мой дух удостоверяет это”.

Что же тогда мы должны, исходя из самой очевидности истины, допустить как не вызывающее сомнений? “В момент, когда мы отвергаем... все то, в чем можем усомниться... не можем в равной мере предположить, что мы сами, сомневающиеся в истинности всего этого, не сушествуем: действительно, нежелание признать это не может помешать нам, несмотря на всю экстравагантность такого предположения, поверить, что заключение «я мыслю, следователь­ но, Я существую^ истинно, и это — первое и самое надежное, что

предстает перед организованной мыслью”. Но что понимает Декарт под “мыслью”? В своих “Ответах”он утверждает: “Под термином «мысль» я понимаю все то, что делает нас рассудительными; таковы все операции воли, разума, воображения и чувств. И я бы добавил «непосредственное», чтобы исключить все производное; так, напри­ мер, осознанное движение имеет в качестве исходного пункта мысль, но само не есть мысль”.

Таким образом, перед нами — истина без какого бы то ни было посредничества. Прозрачность “я” для себя самого, и, тем самым, мысль в действии, бегущая от любого сомнения, указывает, почему ясность — основное правило познания и почему фундаментальна интуиция. Мое бытие явлено моему “я” без какого-либо аргументи­ рующего перехода. Хотя фигура “я мыслю, следовательно, я суще­ ствую” и сформулирована как силлогизм, это не суждение, а чистая интуиция. Это не сокращение вроде: “Все, что мыслит, существует; я мыслю; следовательно, существую”. Просто в результате интуи­ тивного акта я воспринимаю свое существование, поскольку оно осмысливается. Декарт, пытаясь определить природу собственно существования, утверждает, что это — “res cogitans” (вещь мысля­ щая), мыслящая реальность, где ни царапины, ни трещины между мыслью и существованием. Мыслящая субстанция — мысль в дей­ ствии, а мысль в действии — мыслящая реальность.

Так Декарт достигает неоспоримого факта, что человек — это мыслящая реальность. Применение правил метода привело к откры­ тию истины, которая, в свою очередь, подтверждает действенность этих правил, поскольку излишне доказывать: чтобы мыслить, нужно существовать. “Я решил, что можно взять за основу правило: все, воспринимаемое ясно и отчетливо, одновременно истинно”. И все же ясность и отчётливость как правила метода исследования — на чем основаны? Может, на бытие, конечном или бесконечном? На общих логических принципах, одновременно и онтологическом принципе непротиворечия или принципе тождества, как традици­ онная философия? Нет. Данные правила обязаны своей определен­ ностью нашему “я” как мыслящей реальности. Отныне субъект познания должен будет не только метафизически обосновывать свои завоевания, но искать ясности и отчетливости, типичных для первой истины, явленной нашему разуму. Как наше существование в каче­ стве res cogitans принимается не вызывающим сомнений лишь н^ основании ясности самосознания, так любая другая истина будет принята, если проявит эти признаки. Чтобы достичь их, нужно следовать по пути анализа, синтеза и контроля; и важно, что возведенное на этой основе не будет никогда подвергнуто сомнению, Философия больше не наука о бытие, она становится, прежде всего, гносеологией. Рассмотренная в таком ракурсе, избранном Декартом,