2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

вынуждающих природу ответить. С этой целью Бэкон придумывает богатый набор экспериментальных технических средств (или пре­ рогативных инстанций), которым он дает фантастические имена (одинокие, мигрирующие, явные, скрытые, составляющие, едино­ формные, или пропорциональные, монадные, отклоняющие и т. д. инстанции), среди которых особо выделяются “перекрестные ин­ станции”, получившие название “благодаря метафоре: креста, кото­ рый ставят на перекрестках дорог, чтобы обозначить развилку”. “Часто разум пребывает в состоянии неопределенности: как следует охарактеризовать причину исследуемого явления? При соперниче­ стве разных причин на перекрестках видно, что связь одной из этих причин с данным явлением постепенна и нерушима, в то время как у других причин эта связь не столь прочна. Таким образом достига­ ется решение проблемы и первая причина избирается как истинная, а другая отвергается. Эти моменты, комментирует Бэкон, вносят ясность и посему имеют большое значение; так что процесс интер­ претации иногда, достигши их, здесь и останавливается”. Во второй книге “Нового Органона” нет недостатка в примерах, когда для решения вопроса необходимо обратиться к “перекрестным экспери­ ментам”. Бэкон напоминает о теории приливов, дискуссиях по поводу теорий вращения Земли вокруг Солнца или Солнца вокруг Земли; о теории смещения магнитной стрелки (смещает ли ее магнит или земля); о спорах о природе Луны (является ли она “тонкой субстанцией, состоящей из огня или воздуха”, или “прочной и плотной”); теории “движения тел, таких, как стрелы, ядра”; а также теории, выдвигаемые для решения вопроса о формальной причине веса. Вес, по мнению одних, обусловлен внутренними свойствами тел,' по мнению других — силой тяготения. Вот и перекресток: “Или тяжелые тела тяготеют к центру Земли в силу их собственной природы, или же их притягивает земная масса”. Если верна первая гипотеза, тогда каждый объект должен всегда иметь один и тот же вес; если верна вторая, тогда “чем большая масса приближается к Земле, тем больше становится сила (impetus) притяжения, чем больше они от нее удаляются, тем более слабой и медлительной становится эта сила...”. Другой перекресток: “Следует взять двое часов, одни из которых функционируют с помощью свинцовых гирек, а другие — с противовесом в виде железной пружины, и проверить отставание одних по сравнению с другими. Первые уста­ новить на крыше какого-нибудь высокого храма, а другие оставить внизу после того, как отрегулирован их одинаковый ход; это чтобы можно было с тщательностью следить, не идут ли часы, поднятые на высоту, медленнее, чем раньше, из-за того, что уменьшилась сила тяготения. Опыт следует повторить, установив часы в шахте глубоко под землей, чтобы увидеть, не идут ли они быстрее, чем прежде,

благодаря увеличению силы тяготения. И только в случае, если обнаружится, что действительно вес тел уменьшается или увеличи­ вается в зависимости от расстояния до центра Земли, будет под­ тверждена теория, согласно которой причина веса — притяжение земной массы”.

Обратившись к эпистемологическим дискуссиям современности, мы увидим, что “experimentum crucis” сегодня актуален как никогда. Французский физик и философ Пьер Дюгейм в начале века поставит под сомнение ценность эксперимента как решающего (идея Дюгейма позже будет подхвачена и продолжена американским логиком Куайном), а Карл Поппер, наоборот, поддержит идею возможности и значимости (разумеется, не на веки вечные) результатов, получен­ ных с его помощью.

12. БЭКОН НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ДУХОВНЫМ ОТЦОМ НРАВСТВЕННО НЕЙТРАЛЬНОГО ТЕХНИЦИЗМА

Необходимо заметить, что на первый взгляд бэконовская индук­ ция выведения кажется сходной с методом Поппера, согласно кото­ рому наука движется вперед путем опровержения гипотез. “Бэкон, Мнлль и Другие распространители этого типа индукции полагали, что, искгцочив все ложные гипотезы, можно получить истинную теорию. Иными словами, они не отдавали себе отчета в том, что число соперничающих гипотез всегда бесконечно, даже если, как правило, в каждый отдельный момент мы можем принимать в расчет только оцределенное т число” (Поппер). Действительно, отмечает Б. Фаррингтон, Бэкон заблуждался относительно размеров и слож­ ности вседенной, когда предлагал вести речь о “границах исследо­ вания , Иди, но его собственному определению, о синопсисе (пе­ речне) всех пород вселенной! “Негативным результатом стало выведен^ последних остатков древнегреческой теории элементов”

(Фаррингтон). ИДея>будто мы, приступая к научному исследованию, по доброе воле способны очистить наш ум от предубеждений” —

наивна ц ошибочна, однако эта догма Бэкона “оказала невероятное влияние па практику и теорию науки, и ее влияние еще достаточно сильно пгцущается и в наши дни. Я полагаю, Бэкон не был ученым, и его коццепция Науки далека от истины. Но он оказался проро­ ком — це только в том смысле, что распространял идею экспери­ ментальной науки, но также и в том, что стал вдохновителем промышленной революции. Он предвидел новую эпоху, эпоху тех­ нологии н науки. <...> Новая религия науки принесла обещание рая

на земле, лучшего мира, который люди могут создать сами, благо­ даря знанию. «Знать — значит уметь», — говорил Бэкон; его опасная идея, будто у человека есть власть над природой, идея, что люди подобны богам, стала основой религии науки, изменившей наш мир” (К. Р. Поппер). Но мы не должны считать Бэкона “духовным отцом того нейтрального в моральном отношении техницизма, на который со всех сторон обрушилась критика. <...> Освободить человека — и

вэтом вопросе Бэкон достаточно красноречив, — сами по себе наука

итехника не могут, а лишь поставленные на службу идеалам «сочувствия» и братства” (Паоло Росси). Неверно думать о филосо­ фии Бэкона как об “утилитаристской” концепции, для которой имеет значение “дело”, а не “истина”. Бэкон предпочитал “плодо­ носным экспериментам” (fructifera experimenta) “эксперименты све­ тоносные” (lucifera experimenta) — те, что несут свет, “имеют удивительное преимущество: они никогда не обманывают и не разочаровывают, ибо их цель не создавать что-либо, но всегда — обнаруживать природную причину. Поэтому к какому бы результату ни привели, они всегда достигают своей цели, решая проблему”.

Сегодня мы можем сказать: полезное предполагает верное; но про­ странство истины всегда больше области полезного.

Г л а в а ч е т в е р т а я

Декарт — основатель современной

философии

1. ЕДИНСТВО КАРТЕЗИАНСТВА

Альфред Н. Уайтхед писал, что “история современной филосо­ фии — это история развития картезианства в двух аспектах: идеа­ листическом и механистическом”, res cogitans (“мышления”) и res extensa (“протяженности”). “Отец современной философии, Де­ карт, — по словам Расселла, — обладал мощной философской про­ дуктивностью, на него повлияли и новая физика, и новая астроно­ мия. Сохранив многое от схоластов, он, однако, попытался отстроить здание философии ex novo (заново). Со времен Аристотеля ничего подобного не было. В этом проявился симптом новой веры людей в самих себя. В его творчестве есть свежесть, которой нет ни у одного из предшествующих философов, включая таких знамени­ тых, как Платон. Философы того времени были учителями, и на их поведении видна печать профессионального превосходства. Декарт пишет не как учитель, а как первооткрыватель, жаждущий сообщить о своей находке. Его манера письма легка и лишена педантизма, ориентирована на всех образованных людей, к тому же его стиль просто превосходен. Фортуна современной философии наделила ее первооткрывателя прекрасным литературным даром. Последователи Декарта, как на европейском континенте, так и в Англии, вплоть до Канта, сохранят его непрофессорский тон, а кто-то из них — и стилистические находки”.

Кеплер и Галилей были убеждены (и это убеждение метафизичес­ кого характера), что мир математически структурирован и матема­ тическая мысль, таким образом, в состоянии проникнуть в гармо­ нию вселенной. “Доведя данную концепцию до логического в том широком смысле, что математика приходит ей на помощь, что может быть ее функцией, но и в гораздо более узком смысле, а именно, что человеческий ум формулирует знание о природе своими собствен­ ными силами — так же, как он создает математику” (Е. J. Dijksterhuis). Метод, физика и метафизика прочно переплетены в философ-

ской доктрине Декарта “Философия, —■читаем в «Началах филосо­ фии», — напоминает дерево, корни которого — метафизика, ствол — физика, а ветви, растущие из ствола, — все остальные науки...” У. Уэвелл однажды проницательно заметил: “Исследователи в об­ ласти физики отличаются от бесплодных созерцателей не тем, что в их головах нет никакой метафизики, а тем, что они владеют хорошей метафизикой, тогда как их противники — плохой, а также тем, что связывают метафизику с физикой, а не отделяют их друг от друга”. “Метафизика Декарта, — пишет Джозеф Агасси, — хороша, ибо, с одной стороны, ей удается интерпретировать наиболее выдающиеся результаты современной науки, с другой — сообщая, из чего сделан мир и как он сделан, она устанавливает «парадигму», или, иначе, «программу исследования», оказывая влияние на последующее раз­ витие науки; механицизм Декарта в этом смысле становится влия­ тельной метафизикой, перспективой не только в плане физических, но и биологических, и физиологических исследований, поскольку человеческое тело — это механизм, а животное — не что иное, как автомат”. Но какова метафизика Декарта? Ее основа — в идентич­ ности материи и пространства, отсюда ряд следствий: “а) мир бесконечно протяжен; б) он материально единообразен; в) материя может делиться до бесконечности; г) пустота, или пространство, не содержащее никакой материи, является противоречием — и, следо­ вательно, пустоты нет”. Итак, метафизика раскрывает, из чего и как устроен мир. Следовательно, наука, пишет Декарт в иПравилах для руководства ума”, занимается “только теми объектами, в которых наш дух способен обрести истинное и несомненное знание” Мета­ физика сообщает ученому, что он должен искать, какие проблемы доступны раскрытию, к какому типу законов он должен прийти. Для достижения этих целей необходим метод: “Метод необходим для поисков истины. Всякий метод состоит в порядке и расположении вещей, на которые следует обратить силу духа, чтобы открыть истину. Мы будем в точности следовать ему, если постепенно сведем сложные и темные идеи к более простым и затем, отталкиваясь от наиболее естественных догадок, попытаемся подняться по тем же

ступеням к познанию более сложных истин”.

2. ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО

Лейбниц писал: “Я считаю сочинения Декарта подступом к истинной философии, поскольку хотя он и не проник в самую ее сердцевину, однако приблизился к ней более, чем кто-либо из его

предшественников, за исключением Галилея, которого само небо посвятило в самые разные тайны... Кто познакомится с сочинениями Галилея и Декарта, окажется в гораздо лучших условиях для пости­ жения истины, чем другие”. Это суждение одного великого филосо­ фа о другом дает точное представление о масштабе личности Декар­ та, по праву называемого отцом современной философии. Декарт действительно наметил радикадьный поворот мысли критикой тра­ диционного культурного, философского ^Гнаучного наследия, вы­ двинув новые пртгнШпы, новый тип знания, сфокусированный*не на бытие и Боге, а на человеке и рациональном начале.

Рене Декарт (латинизированное имя Картезий) родился в Ляэ, в Турени, 31 марта 1596 г., в год выхода в свет “Космографической тайны” Кеплера Родом из знатной семьи (его отец, Иоахим, — советник парламента в Бретани), он очень рано был отдан в иезуит­ ский колледж города Ла Флеш, в Анжу — одно из наиболее извест­ ных учебных заведений того времени, — где получил хорошее фи­ лософское и научное образование согласно существующим в те времена требованиям: шесть лет занятий гуманитарными науками и три — математикой и богословием. Вдохновляемое идеями схолас­ тической философии, с опорой на активную борьбу католической церкви против постоянно возрождающейся ереси, это образование, хотя и не чуравшееся научных открытий и изучения математики, вызвало в душе Декарта неудовлетворенность и протест. Он быстро ощутил огромное расхождение между окружавшей его культурной средой и новыми научными и философскими веяниями, отсутствие серьезной методологии, контролирующей и направляющей поиски истины.

Занятия философией, организованные в соответствии с кодифи­ кацией Суареса, обращали молодые умы к прошлому, бесконечным спорам схоластов, оставляя мало времени для изучения современных проблем. Вспоминая эти годы, Декарт пишет в “Рассуждении о методе”: “Беседовать с людьми из других эпох — все равно что путешествовать; конечно, хорошо узнать обычаи других народов, чтобы лучше судить о своих собственных и не считать смешным и неразумным все то, что расходится с нашими привычками, как поступают те, кто никогда ничего не видел; но когда человек тратит слишком много времени на путешествия, то в конце концов он становится иностранцем в своей стране. Подобным же образом тот, кто слишком интересуется прошлым, по большей части ничего не знает о настоящем”. Хотя Декарт и критикует философию, отдаваясь занятиям математикой, в конце курса обучения он остается не удовлетворен и этими занятиями. Он пишет: “Больше всего мне нравились математические дисциплины из-за точности и очевиднос­ ти рассуждений, но я не находил им стоящего применения; видя.

что они используются лишь в искусстве механики, я удивлялся тому, что на таких прочных и стабильных основах до сих пор не создано ничего более высокого и важного”. Что же касается преподавания богословия, он ограничивается замечанием: “Узнав, что путь на небеса открыт в одинаковой мере невеждам и образованным людям и что истины, открываемые для того, чтобы попасть туда, выше нашего понимания, я бы никогда не осмелился охватить их своим слабым рассуждением”.

Итак, Декарт покидает колледж Ла Флеш, не имея ни малейшего представления о том, в какой области знания он мог бы применить свои способности. После дальнейших занятий в университете в Пуатье, где достиг звания бакалавра и лиценциата права, так и не определившись в сфере научных интересов, он решает посвятить жизнь военной карьере. В 1618 г., когда началась Тридцатилетняя война, Декарт вступил в ряды войска Морица Нассауского, чтобы отвоевать у испанцев свободу Голландии. В Бреде он крепко подру­ жился с молодым физиком и математиком Исааком Бекманом, который увлек его занятиями физикой. Занимаясь проектом “все­ общей математики”, в Ульме, где находился с войском герцога Максимилиана Баварского, между 10 и И ноября 1619 г. Декарт испытал нечто вроде интеллектуального откровения по поводу основ “удивительной науки”. В благодарность за это “откровение” Декарт дал обет совершить паломничество к Святому Дому в Лорето. В дневнике он пишет об “удивительном открытии”, которое в даль­ нейшем разовьет в “Науке душевного здоровья”(1623) и в “Правилах для руководства ума” (1627—1628). Обосновавшись в Голландии, стране терпимости и свободы, он по совету отца Марена Мерсенна, считавшегося “секретарем ученой Европы”, и кардинала Пьера де Берюлля принялся за написание трактата по метафизике. Правда, вскоре прервал эту работу, начав “Трактат по физике ”, состоящий из двух частей: первая посвящена проблемам космологии ( “Мир, или Трактат о свете*), а вторая — проблемам антропологии ( “Трактат о человеке*). 22 июля 1633 г. он написал из Девентера (Голландия) Мерсенну, что работа над трактатом о мире и о человеке почти завершена (“Мне остается исправить его и переписать”) и что он надеется переслать ему его к концу года. Но, узнав об осуждении Галилея за поддержку идей Коперника, которые разделял и Декарт и мнение о которых выразил в “Трактате ”, он поспешил написать тому же Мерсенну: “Я уже почти принял решение сжечь все свои бумаги или, по крайней мере, никому их не показывать”. Осуждение Галилея напомнило ему о казни на костре Джордано Бруно и о тюремном заточении Кампанеллы. Состояние сильной подавлен­ ности нарушило спокойствие духа, столь необходимое для научных занятий.

Преодолев кризис, Декарт почувствовал настоятельную потреб­ ность обратиться к проблеме объективности разума и автономии науки по отношению к Всемогущему Богу. К этой мысли его подтолкнул и тот факт, что папа Урбан Ш осудил идеи Галилея как противоречащие Священному Писанию. В 1633—1637 гг., объеди­ нив занятия метафизикой и научные исследования, он пишет свой знаменитый труд “Рассуждение о методе эта работа послужила как бы введением к трем научным сочинениям, в которых Декарт обобщил результаты своих исследований: “Диоптрика”, “Метеоры”, “Геометрия”. В отличие от Галилея, не оставившего специального трактата о методе, Декарт счел важным доказать объективный ха­ рактер знания и указать правила, которым надо следовать, чтобы достичь объективности. Созданное в атмосфере полемики и при­ званное защитить новую науку, “Рассуждение о методе” стало magna charta (“великой хартией”) новой философии.

Тогда же начался роман Декарта с Еленой Ян. У них родилась дочь Францина, которую он нежно любил; но она дожила лишь до пяти лет. Скорбь от утраты оставила глубокий след в душе Декарта, однако его научные труды по-прежнему строги и четки. Он возоб­ новил работу над “Трактатом о метафизике ”, но теперь в форме “Размышлений”, написанных по-латыни и предназначенных ученым. Тема “слабости и непрочности человеческой природы” свидетель­ ствует о том, что его душа полна тоски. Эти “Размышления о первой философии ” он послал Мерсенну, чтобы тот познакомил с ними ученых и узнал их мнение по поводу написанного (известны заме­ чания Гоббса, Гассенди, Арно и самого Мерсенна). “Размышления” опубликованы в окончательном варианте вместе с “Ответами” Декарта в 1641 г., их полное название — “Размышления о первой философии, в которой доказывается бытие Бога и бессмертие души ”.

На нападки по этому поводу протестантского богослова Гисберта Воэция Декарт ответил “Epistola Renati Des Cartes ad celebenimum virum Gisbertum Уоёйшп” (“Посланием Рене Декарта к знаменитей­ шему мужу Гисберту Воэцию”), в котором попытался доказать жалкую несостоятельность философских и богословских концепций своего противника.

Несмотря на горячую полемику вокруг его сочинений о метафи­ зике и науке, Декарт начал работу над “Началами философии” — сочинением в четырех частях, состоящим из коротких статей по образцу школьных учебников того времени. Это компилятивное и систематическое изложение его философии и физики с особым акцентом на связь между философией и наукой опубликовано в Амстердаме и посвящено принцессе Елизавете, дочери Фридриха V Пфальцского. Устав от споров с профессорами Лейденского универ­ ситета, запретившими изучение его трудов, не желая более возвра-