Век толп Исторический трактат по психологии масс

фальшивыми у других, у него серьезны и своевременны. Напро­ тив, они производят на всех сильное впечатление, являясь приз­ наками большой убежденности человека, слившегося со своей мыслью и миссией.

Но посмотрим на различных современных вождей. Можно заметить, что они делятся на две основные категории: вожди ти­ па Моисея и вожди тотемические. С одной стороны, тут же вспоминаются пророки, основатели республик (например, Соеди­ ненных Штатов), создатели общественных и религиозных тече­ ний: Магомет, Маркс, Ганди. С другой стороны — тираны, дема­ гогические риторы, магические короли или шаманы обществ, называемых примитивными.

Однако недостаточно разделить их на категории. Нужно еще знать, каков в свете психологии толп критерий этого разделе­ ния. Без всякого сомнения, главный, часто остающийся незаме­ ченным и резюмирующий все остальные критерии — это запрет на сотворение образов. Он сводится к борьбе против обращения к ритуалам, к магическим процедурам, доктринам, которые соз­ дают конкретные изображения своих богов и вождей. Для Мои­ сея речь идет о принципе власти:

«Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверхуt и что на земле внизу, и что в воде ниже земли».

Тот, кто применяет и уважает эту заповедь, отводит взгляд от лиц, которые приходят и уходят, чтобы обратить его на невиди­ мые реалии. Его уши стараются уловить смысл, а не звучание слов. Главным остается то, что говорят, а не то, как это говорят. В конце концов то, чем люди должны восхищаться и что долж­ ны уважать, — это высшие идеи, а не люди, их воплощающие. Одним словом, кумиры во плоти. Этой заповедью Моисей хотел помешать возвращению тех, кого он изгнал: магов, фетишистов — создателей иллюзий, тех, кто гипнотизирует людей:

«Среди предписаний религии Моисея есть одно, важность кото­ рого более велика, чем кажется вначале. Это — запрещение соз­ давать образ Бога, обязанность обожать Бога, которого нельзя увидеть. Может быть, это была новая мера против злоупот­ реблений магии. Но если предположить, что запрещение было принято, оно должно было иметь глубокие последствия. А это означало, что сенсорное восприятие было отодвинуто на задний план в пользу того, что можно назвать абстрактной идеей — победой духовности над чувственностью или, строго говоря,

отказом от инстинктов со всеми психологическими последствиями, которые из этого вытекают46 ».

Рассматривая запрещение изображать как меру прогресса культуры и мышления, Фрейд делает из их тяги к образам, лес­ ти, пышным почестям признак регрессии и возвращения к рабству инстинктов. Регрессия обнаруживает себя в происходя­ щей подмене: вместо безличного повиновения тому, что предс­ тавляет вождь — бога, религию, социальную доктрину и т. д., — личное повиновение ему самому и его имени. Таковы приманки, которые вожди и массы должны отбросить, отказаться от них, чтобы вновь обрести часть потерянного поля разума. Только при этом условии они могут надеяться когда-нибудь жить в таком мире, каким он должен быть, в мире, о котором книга Зогар го­ ворит, что «это будет мир без образов, в котором не будет сравнения между образом и тем, что он представляет».

II

Я предполагаю теперь развить этот краткий эскиз разделения двух категорий вождей. Я намереваюсь лучше выявить его конк­ ретный характер и придать более общее значение его противоре­ чиям. Первое, и наиболее важное, заключается в их стремлении изгнать или поощрить свое собственное представление в образах, отказаться от него или сделать из него орудие своей власти. Воз­ держиваясь или почти воздерживаясь от его использования, вож­ ди моисеева типа стремятся обрести лучезарную силу «великого человека». Они сдерживают стремление других подражать им,- ви­ деть реальность их глазами. Они также надеются избежать того, чтобы вера превратилась в суеверие, харизма — в амулет, а их личность — в псевдобога, объект обожания. И не случайно, что запрет Моисея многократно возрождался в ходе истории. Еще не­ давно это сделал Маркс, который писал одному из своих товари­ щей: «Когда мы, Энгельс и я, вступили в союз коммунистов, это было при том условии, что из его устава будет изгнано все, что относится к чрезмерному преклонению перед авторитетом».

Тотемические вожди, напротив, делают все, чтобы поддержать культ их личности. Они всегда стремятся создать вокруг себя и идеи, на которую они опираются, иллюстрированную легенду, на­ полненную метафорами. Они черпают их, что легче всего, в обы­ чаях и традиционном образе мысли. Все это позволяет им сохра­ нять под видимостью нового старое и обычное содержание, «золото­ го тельца» воображения, которому толпа очень быстро поддается.

Так поступали отцы христианской религии, которые, чтобы покорить народы, усвоили весь багаж языческих обычаев, местных богов, перекрещённых святых. И, чтобы упрочить свою власть, церковь учредила пышные, блестящие церемонии и ма­ гические ритуалы покоренного мира, приобретая возможность твердо держать его в руках. Она подчинилась закону, для от­ вержения которого, казалось, была создана.

«Массовая религия, — замечает Макс Вебер, — особенно часто и напрямую зависит от использования художественных приемов ради достижения должной силы своего воздействия, так как она склонна делать уступки потребности масс, которые по­ всюду стремятся к магии и идолопоклонству47».

Намного раньше шевалье де Жанкур уже сделал то же заме­ чание:

«Те, кто управляли народами во все времена, всегда применяли живопись и статуи, чтобы надежнее внушить те чувства, кото­ рые они хотели бы внедрить, будь то врелигии или в политике».

Как только вожди вступают на этот путь, они строят живой пантеон, в котором располагают знаки своей власти. Сами они там занимают центральное место. Они делают из себя кумиров, чтобы снискать внимание толп, они — режиссеры своей лич­ ности и деятельности, что помогает легче подчинять толпы.

«Создавайте образ, мой образ, и гордитесь им», — заявляют они, как бы ни к кому не обращаясь. Множество портретов и эм­ блем, толпы разносят повсюду, изображение вождей можно встретить как в домах, так и в публичных местах.

Если только вожди не пользуются необычайной привилегией изменять массу в соответствии со своим образом, как это было на Красной площади в Пекине, когда собравшаяся толпа изобра­ зила собой портрет Мао, который смотрел на эту массу с три­ буны и видел в ней себя. Находясь во власти миража, индивиды, отражающие со всех сторон, как в зеркале, вождя, ведомые чув­ ством, теряют способность критически мыслить. Лидер, который сумеет стать кумиром, обладает абсолютным господством одного человека над людьми, поскольку он царит в их памяти.

Второе различие между вождями типа Моисея и вождями тотемическими состоит в том, что одни хотят идентифицировать массу с религией, с идеей, а сами отходят на второй план, дру­ гие же хотят идентифицировать массу с самим собой, выдви­ нуться в ее центр. Первые стараются уничтожить внешние атри­

буты власти. Скромностью своего поведения они пытаются утвердить свою принадлежность к множеству обычных людей, как если бы они боялись бросить тень на идеал, которому слу­ жат. В любых обстоятельствах их поведение остается сдержан­ ным, а власть незаметной. Они стремятся умалить себя, осозна­ вая непрочность выполняемой ими работы, не строя иллюзий относительно успеха любой человеческой деятельности. Библия говорит о Моисее: «Человек был очень смиренный, больше, чем любой другой человек на земле».

Эта черта характера стала критерием, по которому судят о свойствах великого человека. Являясь выражением зрелости, отказываясь от радостей власти, он ободряет толпы и отвечает их стремлению к безупречности. Он примиряет их с властью. Это подчеркнуто даже в знаменитом закрытом докладе Хрущева о злоупотреблениях культа личности: «Великая скромность гения революции, Владимира Ильича Ленина, известна». В самом де­ ле, все свидетельства подтверждают это: он разговаривал, не ки­ чась, жил скромно и вел себя очень обходительно. Троцкий рас­ сказывает, что однажды во время массовых манифестаций, после окончания речи «Ленин уже собрал свои заметки и быстро по­ кидал трибуну, чтобы избежать неизбежного. Но крики и аплодисменты усиливались и шум нарастал набегавшими вол­ нами». Ничего общего с его последователями, которые заставля­ ли и заставляют аплодировать себе по команде.

Применительно к вождю слова о смирении и скромности на­ поминают одну простую мысль: человек смирил свои амбиции перед делом, а не наоборот. Каждый признает здесь проявление истинной веры, подлинного богатства.

«Так, — пел поэт Руми, — ветка, несущая много плодов, скло­ няется к земле, ветка без плодов высоко держит голову, как тополь. Когда плоды в изобилии, их поддерживают, чтобы вет­ ка не ложилась на землю. Пророк (поклон ему) был очень скро­ мен, так как все плоды мира, от начала и до конца, были собраны в нем. Итак, был он самым скромным».

Тотемические вожди постоянно выставляют напоказ свои нео­ быкновенные качества. Чтобы привлечь к себе внимание сообщес­ тва, они создают ауру всемогущества личности и непогрешимости действий. Все, что они делают и чем являются, они считают нес­ равненным и беспрерывно напоминают об этом. Их несокрушимая вера в себя, которую они постоянно доказывают, заразительна. Убеждаемая ими толпа в конце концов начинает действительно

считать их выше, чем обычные люди. Наш вождь способен вер­ шить великие дела, даже чудеса, говорит она себе. Кажется, что такого выдающегося человека создает Бог, История или природа. Таким образом он становится, как Сталин, образцом этой катего­ рии вождей,

«сверхчеловеком, одаренным сверхъестественными качествами, равным богу. Предполагается, что такой человек должен все знать, думать за всех, делать все и быть непогрешимым48».

Не стоит говорить о том, что две категории вождей могут быть поняты лишь в сравнении одна с другой. Определенно, мы не мо­ жем ни судить об их значимости в жизни общества, ни сказать, какому типу толп один подходит лучше, чем другой. Это вопросы, которые однажды найдут свое решение, если оно будет необходи­ мо. Но мы без труда обнаруживаем, что лидеры типа Моисея вы­ бирают трудные пути. Они требуют от масс, прежде всего и в осо­ бенности, отречения, отказа от любого немедленного удовлетворе­ ния их желаний и инстинктов. Не из интересов власти и воздер­ жания,- но лишь как способ встретить лицом к лицу внешний мир, вынужденный характер труда и социальной жизни. Только познавая ограничения мира, интериоризируя их в качестве идеа­ ла, каждый становится хозяином самому себе потому, что он ста­ новится хозяином своих инстинктов и желаний. То есть он иден­ тифицирует себя большей частью со своим сообществом и своей целью, так как ради них пожертвовал ими.

Одним словом, эти вожди требуют от других того, что они требуют от себя самих, они господствуют над ними в такой же степени, как они господствуют над собой. Их авторитет тем са­ мым имеет этическое происхождение, поскольку, пишет Фрейд,

«этика есть ограничение инстинктов. Пророки не устают утверждать, что Бог не просит у своего народа ничего, кроме ведения праведной и добродетельной жизни, то есть воздержа­ ния от любого удовлетворения инстинктов, которую наша се­ годняшняя мораль осуждает в качестве порочной49».

Однако эта жертва с психологической точки зрения вовсе не принижает индивидов, она возвышает их, придает им уверен­ ность в себе. Почему? А потому, что вожди, которые требуют этого от них, выполняют прежде всего роль строгого, но спра­ ведливого сверх-«Я», как если бы это были родители. А тот факт, что нужно отвечать их требованиям, соответствовать их идеалам и быть одобренными, составляет для большинства людей источник

удовлетворения. Их «Я» чувствует себя перенесенным и укреп­ ленным, что является главным.

«Когда «Я» принесло жертву сверх «Я», отказавшись от инс­ тинкта, оно надеялось компенсировать себе это, получив от него больше любви. Сознание того, что эта любовь заслужена, ощущается с гордостью50».

Самооценка тем самым возрастает, так как человек чувствует себя превосходящим других людей, которые остались в плену инстинктов и желаний, потерпели неудачу там, где он преуспел. Они чувствуют себя особенными и испытывают живое стремле­ ние быть народом, избранным для исключительной миссии, как первые христиане, французы времен Революции и социалисты.

Не удивительно, что тотемические вожди подчиняют себе массы такими, какие они есть. Они избегают требовать от них того, что могло бы их задеть или привело бы к отказу понять. Напротив, они всегда стремятся уверить массы в обоснованности их инстинктов и потребностей, обещая полное удовлетворение, — даже если придется ограничить их, используя самые грозные приемы внешнего подавления, армию и полицию. Но этот вид перестраховки имеет две серии последствий. С одной стороны, индивиды, как и масса, ожидают чудес. Они вновь обретают дет­ скую веру во всемогущество какой-то личности или магической формулы. Вера оправдывает эти безмерные преувеличения, как это обычно делает реклама. Таким образом, она замыкает массы в мире иллюзий, обилия утопий или безграничной справедливос­ ти, который как раз и является миром магическим.

Можно сказать, что власть этих вождей имеет экономический характер в той мере, в какой они рассматривают идеи, например христианство или социализм, как средства удовлетворения опреде­ ленных желаний и инстинктов: бессмертия, счастья, что касается первого; комфорта, радости обладания земными благами — для второго. Из этого обязательно следует снижение уважения к себе у индивида и массы по причинам, противоположным тем, которые мы только что рассматривали. То есть ожидаемые удовольствия ис­ ходят не от сверх-«Я»; напротив, оно подвергает суровой критике противоречащие ему поступки каждого. «Я» ослаблено, и люди чувствуют себя ущербно по сравнению с лидерами и другими людьми, согласившись на отказ, который примиряет их с идеалами «Я». Итак, вожди типа Моисея могут править, укрепляя это «Я», а вожди тотемические — растаптывая его. По меньшей мере это было бы логично. Но реальность редко позволяет свести себя к логике.

Наконец, фактом является и то, что психология толп начала именно с описания тотемических вождей, прототипом которых послужил Наполеон. А закончила тем, что в лице Фрейда пред­ ложила разработку идеи вождей моисеева типа, имеющих прото­ типом пророка Израиля, Моисея. То, что противопоставляет од­ них другим, можно подытожить запретом: массам — на сотворе­ ние себе образов и вождям — на обольщение масс. Переход от первых ко вторым представлял бы собой прогресс, аналогичный прогрессу при переходе от слегка окрашенной магией техники к научной технике, от тотального общества, не знающего антино­ мии частной и публичной жизни, к обществу разделенному, ко­ торое их признает и скрепляет этическими нормами.

«Возвращаясь к этике, — писал Фрейд, — мы можем сказать в заключение, что часть ее правил рационально оправдывается необходимостью разграничить права общества и права индиви­ да, права индивида по отношению к обществу и права одних индивидов по отношению к другим51 .

Но в массовых обществах чаще всего наблюдается обратный переход. Остается неизвестным одно: почему то, что кажется ис­ торически прогрессивным, представляет собой в психологи­ ческом отношении регрессию? Сам факт, что мы не можем этого понять, показывает, что мы подошли к границе гипотез, кото­ рые мы были обязаны выдвинуть, чтобы придать хоть немного смысла реальности, которая нуждается в значительно большем.

III

Могло создаться впечатление, что эти гипотезы почти не имеют точного и особенно современного приложения. Чтобы такое впе­ чатление рассеять, я выбрал в качестве иллюстрации историю социалистического движения. С первых своих шагов оно познало последовательную смену моисеевых и тотемических вождей. А также споры по их поводу, которые и сейчас не окончены. Я, желая быть кратким, ограничусь в общих чертах уже намечен­ ным сравнением между Марксом и Лассалем, затем — между Лениным и Сталиным.

Мы знаем, что Маркс одновременно выполнял работу теоре­ тика социализма и руководителя Международного Товарищества Рабочих, стоял у истоков зарождения социал-демократических партий в Европе. Не стоит рассказывать о его жизни, скром­ ность и бедность которой хорошо известны. Как революционер, он нажил себе много врагов, ведя резкую полемику, чтобы за­

щитить свои идеи и сразить своих противников. Но его значи­ мость была вскоре признана, и еще при жизни он приобрел мно­ го последователей. Его труды, как и корреспонденция, свиде­ тельствуют о безоговорочном отказе от любого смешения теории и мифа. Он решительно отверг тип политической организации, подчиненной авторитету одного человека, деспота, пусть даже и просвещенного, и в своих размышлениях в Готской программе высказался против болтливой дребедени и скудных обобщений, которые обманывают рассудок, адресуясь к предрассудку.

С другой стороны, и свидетельства этого неоспоримы, Маркс решительно объявил о своем категорическом неприятии любых форм возвеличивания его личности, отвергая страстные обращения, адресованные его гению, и обескураживая хор льстецов, готовых восхвалять его. Его занимала исключительно работа, разработка и обсуждение его теории; он был убежден, что ее нужно пропаганди­ ровать лишь с помощью книг, воспитания рабочих и революцион­ ной практики. Маркс доверил это только немецкому социалисту Блоссу, «затем Лассалъ сделал совершенно противоположное».

Этот последний рассматривал социализм как разновидность религии и мечтал создать товарищество рабочих по модели церкви. Сам он выступал бы в роли вождя, который ведет массу к свободе. Так, он предлагал, чтобы личная диктатура, су­ ществующая на деле, получила теоретическое оправдание и была провозглашена необходимой на практике. Он открыто требовал, чтобы объединившиеся рабочие слепо следовали за вождем. То­ варищество должно походить на молот в руках вождя. Приводя свои замыслы в исполнение, Лассаль окружил себя двором почи­ тателей и позволил исступленной массе делать из себя идола. Переходя от митинга к митингу, встречаемый повсюду с энтузи­ азмом, он являл доказательство неоспоримых талантов агитатора и организатора грандиозно инсценированных собраний.

«Депутация приходила встречать Лассаля на вокзале, — расска­ зывает историк, — объединенные хоры давали концерт под окна­ ми его отеля. Он прибывал к залу собрания с эскортом машин, украшенных цветами, часто сопровождаемый хором. В некото­ рых местах кортеж проходил под триумфальными арками, которые перекрывали улицу. Но кульминационным моментом каждого собрания была речь, которая могла длиться более двух часов, и в этом случае оратор или содержание его послания имели решающее значение, литургия этих собраний превращала оратора в символ52».

Точнее, в гипнотизера, который умел завораживать массы своим магическим глаголом. Борьба между соперничающими со­ циалистическими партиями, марксистами и лассальянцами, с 1863 по 1875 гг. оставила глубокий след в немецком рабочем движении. Она особенно сконцентрировалась на форме власти и воздействия на массы.

((Чтобы составить эпоху, — заявлял Гете, — необходимы, как из­ вестно, две вещи: во-первых, иметь хорошую голову и, во-вторых, получить большое наследие. Наполеон — наследник Французской революции, Фридрих Великий — войны в Силезии и т. д.»

Ленин составил эпоху, получив двойное наследие: первую мировую войну и социалистическую революцию, объявленную, но так и нереализованную. Его жизнь изгнанника и руководите­ ля большевистской партии напоминает жизнь Маркса. Оба полу­ чили традиционное воспитание и жили в аналогичной среде, ва­ рясь в котле похожих идей и трудностей. Долго их практическая деятельность делилась между библиотеками и собраниями. Это доказывает, что государство должно было бы с большим недове­ рием относиться к одиночкам, отгороженным стенами рабочих кабинетов, полных книг, чем к вождям-экстравертам, перебе­ гающим от толпы к толпе и жертвующим своей личностью. Влияние первых проникает вглубь, и нет никакого спасения от заражения их примером и идеями.

Вернемся к Ленину. Конечно, в течение короткого периода, три-четыре года или более, он должен был выдержать испыта­ ния, столкнувшись с жестокостью и властью. Он встретил их с решимостью действовать вплоть до жестокого уничтожения сво­ их противников. Впрочем, несмотря ни на что, — и это реаль­ ность Истории, достаточно щедрой на потоки пролитой крови, запечатленной в памяти народа, и на предательства, совершен­ ные во имя него, — казалось, что Ленин остался верен своему принципу преобразовать идею социализма в действенную силу путем работы партии, пропаганды и ожесточенных дискуссий. Он отказался от всякой помпы, от всякой литургии власти, от чрезмерных признаков власти.

«В Кремле, — пишет Виктор Серж, — он занимал маленькое по­ мещение, выстроенное для одного дворцового служащего. В тече­ ние прошедшей зимы, как и у любого другого, у него не было отопления. Когда он ходил к парикмахеру, он ждал своей очере­ ди, считая недостойным, чтобы кто-нибудь ему уступил свою.

Старая домработница занималась его хозяйством и починкой одежды. Он знал, что он — первый ум партии, и недавно, в од­ ной сложной ситуации, для того, чтобы воззвать к основам, он не использовал угрозы более серьезной, чем угроза выйти из Центрального Комитета03».

Его интеллектуальные способности, несомненно, не были на высоте его политического гения. Он не воспользовался ни тем, ни другим, чтобы занять вакантное место кумира русского наро­ да, место царя, который только что пал после веков привычного существования. Напротив,

«сознавая тягу вождей подниматься на пьедестал и тягу масс легко возводить их в культ, он постоянно стремился избежатьч этого54».

Конечно, эти идеи чужды марксизму. Но они не чужды ни реальности, ни психологии толп. А те в свою очередь привели к тому, что после его смерти соратники объявили его имя священ­ ным, набальзамировали и выставили тело на главной площади Крцмля как святую реликвию и бессмертного бога. Известно, что его вдова и часть руководителей воспротивились этому шагу, имеющему отношение скорее к религии царей и фараонов, чем к науке Карла Маркса. Но его последователи поняли то, что Горь­ кий распознал задолго до них: образ человека, которого все бо­ готворят, замыкает мысль и чувство, чтобы принести согласие. Одним словом, они решили обращаться с толпой, как с толпой:

«Ленин, — писал Горький уже в 1920 г., — становится леген­ дарной личностью, и это хорошо. Я говорю, что это хорошо, так как большинству людей совершенно необходимо верить, чтобы иметь возможность начать действовать. Пришлось бы слишком долго ждать, пока они начнут думать и понимать, а тем временем злой гений капитала очень быстро задушил бы их нищетой, алкоголизмом и истощением».

Хороший политический ход — использовать мертвого против живых, подчинить восхищению человеком уважение к его мис­ сии и в конце концов повернуть восхищение в свою пользу. Вот Ленин на катафалке, завернутый в саван своей легенды, и его место свободно. Множество соратников вступило в борьбу, из них Троцкий наиболее авторитетный, а Бухарин наиболее веро­ ятный претендент. Но лишь один имел волю в сердце победить любой ценой — Сталин. В дальнейшем он их устраняет, одного за другим, и становится героем неблагодарной борьбы против