Век толп Исторический трактат по психологии масс

интеллект. Она навязывается путем своего рода принуждения, понастоящему глубоко не убеждая их. Они не только сопротивляются ей, но им не стоит большого труда и отвергнуть ее, избавиться от нее под давлением аффектов и верований, которые противопостав­ ляются ей. Кстати, Моисей, «выходец из школы Эхнатона, не ис­ пользовал иных методов, кроме королевских: он приказывал, навя­ зывал свою веру народу30». Точно так же, как две тысячи лет спус­ тя будет поступать Ленин, считая, что необходимо внедрить извне социалистическое сознание в массы трудящихся. Моисей считал возможным привести евреев к монотеистической вере путем при­ нуждения. Однако строгости религии и ограничения ее распростра­ нения благоприятствуют целой серии мятежей, отразившихся в Би­ блии, — золотой телец, разбитые скрижали закона и т. д. Во время одного из этих мятежей еврейский народ, сговорившись против Моисея, мог бы убить его. Фрейд описывает это просто:

«Моисей и Эхнатон встретили одну судьбу, которая ждет лю­ бого просвещенного деспота31 .

Евреи также имели отца и убили его. Этим поступком они думали все остановить. Но этим поступком они лишь положили начало долгой, слишком долгой истории.

III

В самом деле, будучи некогда примитивным отцом, Моисей мертвый раскрывается еще в большем могуществе, чем Моисей живой. Этот жестокий конец возлагает на его голову ореол му­ ченичества. Какое большее доказательство своей идентификации с доктриной может дать человек, чем пожертвовать своей жизнью? Сама жертва воспринимается всеми как свидетельство ценности его веры. По правде говоря, масса людей ничего не по­ нимает в идеях Бруно и Галилея. Но смерть на костре первого и осуждение церковью второго придали их идеям силу назидания. Так и с Моисеем, ведь

«все, что в боге заслуживало восхищения Моисея, намного пре­ восходило понимание масс32».

Предание смерти того, кто верил, свидетельствовало в его пользу и в пользу его величия. В более общем смысле действие меньшинства, будь это группа или один индивид, имеет целью развязать конфликт с большинством и довести его до конца. Преследования, страдания, переносимые таким политическим или религиозным меньшинством или одним человеком-художником,

создателем нового искусства, ученым, носителем новой истины, свойственны этому конфликту. Они необходимы, чтобы эти люди смогли преодолеть эмоциональное сопротивление, на которое они наталкиваются. Больше, чем слова, говорят поступки.

«Аналогия идет еще дальше, — пишет Фрейд по поводу героев культуры, — до того, что при их жизни, над ними часто, если не всегда, насмехались, третировали их и даже предавали их жестокой казни. Так и архаический отец достиг божественного величия много времени спустя после своей жестокой смерти34».

И Моисей тоже.

Однажды совершается убийство, и древние евреи отворачи­ ваются от монотеистической религии. «Моисей умер, кто не умирает» — таково заключение литургической элегии, которая превращает преступление в естественное событие. Они реформи­ руют племенное общество, поклоняющееся многим богам, из ко­ торых Яхве был наиболее значительным, и перенимают маги­ ческую практику своих соседей. Возможно, они даже возвра­ щаются к матриархату. В любом случае у них больше нет замет­ ного вождя, облеченного властью отца. Ими руководят предста­ вители, то есть старшие братья, призванные решать общие зада­ чи, миротворцы, которые говорят лишь то, что их просят ска­ зать, что от них хотят услышать. В течение этого Периода фигу­ ра и учение Моисея сходят со сцены. Они отступают на задний план. Создается впечатление, что все о них забыли:

«...Был долгий период отказа от религии Моисея, — пишет Фрейд, — во время которого не обнаруживается ни малейшего признака монотеистической идеи, презрения к церемониалу или сильного акцента на этике35».

Согласно ему, массы находятся в ситуации, сходной с ситуа­ цией индивида, выходящего из детства. Он проходит латентный период. Большинство событий и желаний первых лет его жизни вытеснены в память и как бы забыты. На самом деле они пребы­ вают в бессознательном. Там они ждут возвращения в сознание, как подводная лодка в состоянии погружения, которая выходит на поверхность после долгого путешествия. Но в очередной раз постараемся избежать риска несоответствия, которое могло бы возникнуть из возможного смешения индивидуального плана с планом социальным, перехода от аналогии к идентичности.

Скажем, что после долгого периода, прошедшего с момента открытия, личность и религия Моисея проходят фазу инкубации.

Эта фаза хорошо известна всем исследователям. Она представляет собой необходимый момент изобретения. Математики, определив­ шие ее первыми, описывают это как период, в течение которого идея решения проблемы, над которой они работают, готовится подспудно, без их ведома, не проявляясь явно, чтобы внезапно взорваться в момент, когда меньше всего этого ждут. Иногда они отмечают, что эта мысль уже посещала их, они забыли ее, чтобы вновь открыть позднее. Точно таким же образом религия и лич­ ность Моисея проникают, распыляются в ментальной жизни древних евреев, тогда как они не отдают себе в этом отчета и не желают этого.

Идеи, посеянные в их умах, вовсе не стираются, а остаются вписанными в архивы народа, выгравированными в сердцах их сыновей: они неуничтожимы. Идеи и воспоминания обусловли­ ваются чем-то вроде коллективной памяти, то есть комбиниру­ ются с другими, более обычными понятиями и образами, переве­ денными на народный язык. Самое замечательное не в том, что эта инкубация длится долго, — это в порядке вещей. Не в том, что происходит скрытая работа отбора и упорядочения религии Моисея, чтобы обойти идеологическое и эмоциональное сопроти­ вление евреев. Не в том, что она в течение поколений распро­ страняется в узком кругу Левитов.

Нет, эта инкубация имеет куда более примечательное следствие: правила и идеи пророка преобразуются в верования, в традицию.

«И это была традиция великого прошлого, которая продолжала созидаться на заднем плане и завоевывала все большую и большую власть над умами людей, и в конце концов ей удалось преобразо­ вать бога Яхве в бога Моисея и вызвать к жизни религию Моисея, которая была учреждена, а затем на долгие века забыта36».

Мы знаем, почему это чистилище традиции было так важно. Чисто этическое и интеллектуальное содержание доктрины, ка­ ково бы оно ни было, не влияет на толпы, но во время периода инкубации любая доктрина приобретает психическую и эмоцио­ нальную плотность. Без ведома людей она становится частью их конкретного опыта, их мнений. Она приобретает внутреннюю очевидность, ясную как дважды два четыре. Укоренившись в коллективной памяти, она превращается в веру в строгом смысле слова. И она считается более могущественной, если оказывается более древней и имеет больше времени, чтобы смешаться с другимим доктринами, которые всегда живут в сознательной мен­ тальной жизни людей.

В действительности доктрина никогда полностью не предает­ ся забвению. Некоторые продолжают ее распространять. Мень­ шая часть ее приверженцев напоминает о ее существовании и свидетельствует в ее пользу; это меньшинство готово возобновить жертву своего учителя. Несмотря на отсутствие немедленного отклика, явного влияния на народ, они, как и все меныпинства37 , оказывают, однако, скрытое воздействие, которого никто не осознает. У евреев эту неустанную работу вели пророки. Они

«оживили традицию, которая истощалась, обновили призывы и требования Моисея и не отступали до тех пор, пока утрачен­ ное не было восстановлено38».

Их усилия постоянно встречали резкий отпор. Но в итоге они увенчались полным и долговременным успехом. Обобщая, можно сказать: любое нововведение, любая доктрина, и доктрина Мои­ сея не составляет исключения, начинает с того, что «умирает», как зерно, зарытое в землю. Заброшенная и наполовину забы­ тая, эта доктрина прорастает и внезапно появляется в форме традиции, возрождаясь как верование. То, что разум поначалу отказывается допустить и чем эмоциональность пренебрегает, память сохраняет, а вера в конце концов принимает.

IV

После отлива приходит прилив. Ностальгия начинает оказывать свое пленяющее воздействие. Она приукрашивает прошлое. Об­ раз Моисея украшается тысячью добродетелей и возвращается к евреям в качестве освободителя, непреклонного в своем упорстве, который открыл им веру и их — самим себе. Привилегия каждо­ го отца, каждого основателя, каждого прародителя генеалогии — определять перспективы. До него не было ничего, после него все становится возможным. Изобретатель искусства или науки, соз­ датель народа или по меньшей мере его восстановитель пред­ ставляют собой исходную точку. Таковы Ромул, Робеспьер, Ле­ нин или Де Голль. Можно отдаляться, бежать от нее, но рано или поздно приходится к ней возвращаться. Особенно — как когда-то евреев — подталкивает чувство вины и желание иску­ пить совершенное преступление.

С течением веков фигура Моисея становится все более и более величественной в их памяти, все больше занимает их воображение. Более настойчивыми становятся угрызения совести, что его забы­ ли. Так создаются условия, чтобы какой-то человек поднялся и воплотил в себе ушедшего, собрал всю возможную любовь. Надеть

новые маски на старые лица — на это способен далеко не каж­ дый. Тем не менее нашелся человек, сам еврей, который в доста­ точной мере обладал этим даром, чтобы осмелиться заменить Моисея-египтянина. Он решился довести до конца его дело. Это должен был быть человек огромной гордости, от которого исхо­ дила необычайная сила и который внушал огромное доверие в эпоху, очень бедную на исключительные личности. Подчеркнем здесь одно из последствий гипотезы убийства отца: первый вождь — «чужак», который выбирает массу; второй — «корен­ ной», выходец из нее. Мысли и чувства этой массы зрели в нем в течение всей его жизни. В атмосфере, которой она дышит, он уз­ нает то, что его занимает, трогает, волнует. Нужно также ду­ мать, что эти идеи стали достаточно ясными, простыми и глубо­ кими, чтобы он мог напомнить о них, не встретив такого же со­ противления, как в прошлом. Если эти условия-сходятся, образ отца-основателя может воскреситься в сыне, который воплощает его и заменяет.

Предположим, что у евреев первый Моисей, египетский принц, возродился в облике второго Моисея, древнееврейского жреца. Много времени спустя Библия создает объединенный об­ раз, в котором соединились двое. Таким образом, она удаляет следы убийства отца, возрождая его в занимающем его место, как если бы это был единственный Моисей. Также она стирает основания виновности евреев по отношению к нему и освобожда­ ет их от угрызений совести. Вот что скрывает Ветхий Завет и что Фрейд надеется раскрыть.

Впрочем, мы знаем, что любое воскрешение имаго включает работу старого, забытого над новым. Эта работа выполняется со­ гласно принципу coincidentia oppositorum, который смешивает и соединяет два верования, два чувства, два персонажа или двух противоречивых богов, родившихся при совершенно различных обстоятельствах и связанных с двумя различными формами со­ циальной жизни. Точнее, все, что определялось безграничной властью отца и что было установлено союзом братьев и правом матерей, с которыми они объединились.

Нет ничего удивительного в том, что монотеистическая док­ трина Моисея, возрождаясь, включает в себя определенное число элементов культа Яхве, который евреи приняли после убийства в период упадка. Фрейд выражает твердое убеждение в том, что двойственность, которая обнаруживается в воссозданном союзе религии и еврейского народа, составляет решающее доказательс­ тво в пользу его интерпретации:

«Наши результаты могут быть выражены самой краткой фор­ мулировкой. Мы уже знаем проявления дуализма еврейской ис­ тории: две группы людей, которые вместе пришли создавать на­ цию; два царства, между которыми эта нация разделилась; два имени богов в документальных источниках Библии. Мы можем прибавить к ним два новых: основание двух религий — первая, подавленная второй, но, однако, позднее победно воскрешенная у нее за спиной, — и двух основателей религий, которые оба носили имя Моисея и личности которых нам следует различать39».

Какая твердая уверенность держит столь хрупкую конструк­ цию! Очевидно, именно второй Моисей, покончивший с идолопок­ лонством, объединяет народ вокруг своего вождя и утверждает, если можно так сказать, официальное существование подрывных учений, проложивших себе путь подпольным образом. Без стра­ ха, боязни угрызений совести и выдающегося авторитета его личности ему никогда не удалось бы совершить то, в чем первый потерпел поражение. Все же, чтобы преуспеть в этом, он должен был опираться на учение, ставшее теперь традицией. Ему боль­ ш е не нужно было побеждать эмоциональное сопротивление на­ рода религии первого Моисея. Напротив, ему нужно было под­ нять эту традицию, направить в нужное русло силу, с которой она навязывала себя каждому, силу, превосходящую логику ар­ гументов и требования Моисея. И заставить каждого осознать, что его истинная вера изменилась в какой-то отрезок времени.

«Стоит, — пишет Фрейд по этому поводу, — специально под­ черкнуть тот факт, что каждая порция, возвращаемая из забытого, утверждается с особой силой, оказывает несрав­ нимо большее влияние на людей из массы и выдвигает не­ оспоримое притязание на истину, против которого возраже­ ния логики бессильны: что-то вроде credo quia absurduma40».

Масса евреев, как и всякая другая, сопротивляется этому тем меньше, чем больше она терзается своими тяжелыми воспоми­ наниями, этими пагубными и расслабляющими вирусами души. Она уступает безропотно, она со страстью принимает то, от чего вначале резко отказывалась. Весь народ переходит от веры во многих богов, имеющей репутацию ложной, к вере, которая под­ разумевается истинной, — в единственного бога. Это третья и последняя фаза эволюции: обращение. Религия, навязанная одним

а Верую, ибо абсурдно — слова христианского апологета Тертуллиа­ на (лат.) — прим. пер.

человеком извне, принимается меньшинством и в итоге возрож­ дается изнутри.

В течение некоторого времени она существует подспудно, как идея в сознании ученого или художника. Она изменяет умы скрытым образом, никак себя не обнаруживая. Возрождаясь, она действует явно и оказывает сильное влияние на всех41. Каждый еврей открыто идентифицирует себя с отцом, вернувшимся к ним, с Моисеем. Он объявляет себя его сыном и сторонником. Когда говорят о народе, что он возродился из собственного пе­ пла, нужно бы сказать — из своей памяти. Более точно, народ освобождается от воспоминаний о преступлении, которое полнос­ тью перевернуло его. Но без этого преступления ничего бы не было. Слова русского писателя Чехова здесь как нельзя кстати:

«Нет ничего хорошего на этой земле, что не имело бы первоис­ точником какую-то низость». В психологии масс низость всег­ да была одна и та же: убийство своего отца.

V

С возвращением Моисея и обращением массы евреев в его рели­ гию заканчивается их доисторический цикл. Начинается время истории. В своем порыве они отказываются от инстинктов и пе­ рестают стремиться творить из человека кумира для человека, эту основу рабства. Бог, которого они почитают, царит в умах: невидимый, без образа, без имени. Это овладение инстинктами становится предметом гордости евреев. Из-за жертвы, которую они принесли — золотой телец, образы, другие знаки религии, — они считают себя избранным народом. По наследству и в резуль­ тате повиновения этому богу они с тех времен остерегаются чрезмерного благоговения перед символами власти. Если этот народ имеет «окостенелый затылок», согласно формуле Библии, то это для того, чтобы идентифицировать себя с непреклонным характером Моисея и из боязни упасть в его глазах.

Нужно остановиться на некоторых выводах. В самом деле, важно вспомнить, что, следуя нашей гипотезе тотемического цикла, мы наметили концепцию того, как меняется История и как происходят изменения в нас самих. Точнее, того, каким об­ разом народ творит себя и вождь творит его. Эта задача возлага­ ется в основном на «великих людей» и на действующие мень­ шинства. Сотворение еврейского народа, пример которого у нас есть благодаря Фрейду, совершается в три этапа.

Первый этап — это время появления новой доктрины, нового видения и энергичного, надежного, решительного человека, ска­

жем Моисея. Он выбирает массу людей, изгоев, как и он, так же, как Мао выбрал китайских рабочих и крестьян, которые ви­ дели в нем иноземца. Он открывает им свое видение и внушает его. Он становится их вождем, и они принимают путь мятежа. Закон страны, делающий из них людей вне закона, или отступ­ ников, обрекает их на изгнание. Но всякое нововведение вызы­ вает сопротивление в недрах самой массы, которую оно должно покорить. В конце концов его отвергают, как и того, из-за кого происходит скандал. И евреи не исключение. Они избавляются от Моисея, убивая его, и от его доктрины, возвращаясь к идоло­ поклонству.

На втором этапе евреи, отныне объединенные своим преступ­ лением, как и их первобытные братья, становятся с виду та,ким же народом, как и другие. Конечно, будучи кочевым, он пере­ мещается, утварждает свои обычаи, обновляет кодекс, возможно матриархальный, и открывает доступ в свою религию некоторым местным богам, среди которых Яхве. В действительности он раз­ делен, и даже разделен вдвойне. С одной стороны, большинство возвратилось к убеждениям и магической практике древних евреев. Меньшинство осталось верным Моисею. Беря с него при­ мер, оно продолжает распространять монотеизм и противопо­ ставлять его господствующему политеизму. Следуя образцу лю­ бого меньшинства, вместо того, чтобы избегать конфликтов, оно провоцирует и поддерживает их. Пророки доказывают это. С другой стороны, даже если, казалось бы, внешне большая масса разделяет общее мнение и выполняет акты установленной рели­ гии, то идеи Моисея проникают и внедряются в коллективную память и в конце концов становятся традицией. Индивиды ме­ няются в своем существе: политеисты снаружи, они становятся монотеистами внутри. Они стремятся вновь обрести утраченное единство, внушенное Моисеем, и восполнить потерю.

Третий этап отмечен воскресением образа вождя во втором Моисее. Взволнованная своим разделением, терзаемая угрызе­ ниями совести, толпа полностью присоединяется к нему. Она принимает его религию и подчиняется запретам, которые нала­ гает на нее вождь. Большинство идентифицирует себя с мень­ шинством, верования и образ жизни которого толпа принимает, но прежде всего — единого бога. Вместе они становятся одним народом, полностью присоединяясь к одной религии, признавая одного великого человека, или отца-основателя.

Можно сказать, что для начала этот человек выбрал евреев, как художник выбирает первичный материал: землю или дерево,

железо или бумагу. Он придал им форму до того, как объявить их своим народом, своим шедевром.

«Итак, как мы знаем, — пишет Фрейд, — за богом, который избрал евреев и вывел их из Египта, стоит фигура Моисея, ко­ торый сделал это явно по повелению Бога, и мы рискуем за­ явить, что это был именно тот человек, который создал евреев. Именно ему еврейский народ обязан своим жизненным упорством, но также и хорошей долей враждебности, которую он испытал и продолжает испытывать42».

Моисей как бы создал евреев, можно сказать, так же, как Ро­ беспьер создал якобинцев, Ленин — советских людей, Вашинг­ тон и Франклин — американцев. Но почему евреи ответили ему такой мерой враждебности? Пример Моисея — это особый слу­ чай. Он потребовал от евреев принятия глубоко рациональной этики и запретил им и их вождям обращаться к идолам и маги­ ческим соблазнам. Все это определяет весьма своеобразное поло­ жение власти.

«На самом деле, — пишет Макс Вебер, — отказ от магии озна­ чал, что, вопреки тому, как происходило когда-то, жрецы не должны были прибегать к ней систематически, чтобы воздей­ ствовать на массы43».

В то же время он приказал им добровольно держаться в сто­ роне от других народов. Повинуясь его требованиям, они про­ никлись этим свойством меньшинства, парии, как сказали бы некоторые, подчинились своему внутреннему тирану (своей цели, своему идеалу) и стали безразличны к страстям существующего большинства. Они не боялись вступить вконфликт, когда это было нужно. Другими словами, он выковал в них психологию дей­ ствующего меньшинства, которая так же является психологией вождя, как психология вождя должна быть аналогичной психоло­ гии меньшинств: настойчивость, непреклонность, умение сказать «нет». О еврее в течение тысячелетий говорят то, что Сталин гово­ рил о Де Голле: «Человек очень жесткий и упрямый».

В общем, если он смог наделить их этим характером, то по­ тому, что они вместе познали изгнание и выбрали свою страну — как американцы в наше время. И там они создали традицию из своей собственной религии в противоположность другим народам, которые создали религию, соответствующую традиции. Однако часть евреев, я хочу сказать о христианах, не смогла выносить этой требовательности, терпеть эту враждебность. Из добрых по­

буждений они решили раствориться в массе людей, разбавиться, как чернила в воде, изменить религию таким образом, чтобы по­ лучить любовь, которой им недоставало. Эти изменения устранили

«особенные черты этики Ветхого завета, особенно те, которые

... определяли специфическое положение евреев как народа-парии44».

Это была трудная, обременительная задача, которая потребо­ вала от них много жертв. Христианская религия должна была принять сумму политеистических верований, магических и идо­ лопоклоннических обрядов в той мере, в какой о^а обратила на­ роды на их земле к религии языческих царей и широких масс. Так же, как в аналогичных обстоятельствах социализм присое­ динил религиозные и националистические идеологии. Так л то христианская религия противопоставляется моисеевой религии, как массовый монотеизм — монотеизму меньшинств, со всем, что это включает. В цивилизации, пронизанной христианизмом, такого антагонизма достаточно, чтобы раздувать огонь всех смертельных ненавистей в течение тысячелетий.

История Моисея и сотворение им еврейского народа, несомнённо, занимает особое место, отличное от других. В течение долгого времени она пренебрегает доводами разума. Однако она не до такой степени уникальна, чтобы то, чему она нас учит, не было применимо к другим предметам. Что касается фаз, которые переживает доктрина, — от откровения народу до его обраще­ ния, проходя через инкубацию, чтобы стать религией, — они до­ статочно общие, чтобы соответствовать любой истории. Но нет необходимости уделять еще больше времени защите и описанию гипотезы, о хрупкости которой я не устаю напоминать. И кото­ рая почти бесполезна вне психологии масс45.

Глава IV

Вож ди типа Моисея и вожди тотемические

I

Вожди осуществляют свою власть в силу исключительных даро­ ваний и идеи, видения мира, которое они провозглашают. Оно становится господствующей страстью одного класса, партии или одного народа. Присутствие этих дарований, на самом деле ха­ ризматических, поражает нас в индивиде, особенно когда слова, которые показались бы смешными в устах кого-нибудь, а жесты —