Век толп Исторический трактат по психологии масс

свою страну, ее недостатки и отрицательные стороны. Некоторые даже восхищаясь другой страной, ставят ее во всем как пример для своей. Так, они восхищаются тем, что является американ­ ским, английским или немецким и становятся как бы гражда­ нами Великобритании, Соединенных Штатов или Германии.

Подводя итог, скажем, что каждый ребенок проводит часть своей жизни между двух семей: первая — коренная, в которой господствуют Эрос, любовь; другая — благородная, основанная на идентификации с какой-нибудь группой, личностью, социаль­ ными ценностями, с идеей, которая его волнует. Конечно, не все придумано в этой последней; как и в любом романе, элементы пе­ режитого опыта служат ей материалом. Первая близка реальнос­ ти, истории ребенка, какова она есть на самом деле. Другая — идеалу, истории ребенка, какой она должна была бы быть, со­ гласно его желаниям.

В своем письме к Флиессу Фрейд говорит в связи с этим о

«романтизации происхождения у параноиков — героев-основате- лей религий». Но никто не описал этих отношений так тонко и глубоко, как Пруст. В начале «Поиска» юный Марсель относится к Шарлю Свану с враждебностью: придя на ужин к родителям Свана, он мешает матери поцеловать сына. Потом Жильберта ста­ новится подругой его игр, а Сван для него — воображаемым от­ цом. У Сванов все прекрасно — дом, еда, слуги и все, что они де­ лают, тогда как в доме у своих родителей Марселю все кажется плохим, старомодным, ничтожным. Затем его интерес к Жильберте и Сванам пропадает. Тогда Марсель переносит свое восхищение на герцога и герцогиню Германтов. Он создает себе новых родите­ лей, вводящих его в мир, к которому он всегда стремился.

III

Генезис психологии великого человека — предположим, что она особая, — вписывается в эти рамки. Две истории входят в кон­ фликт. Они поддерживают в каждом подобие гражданской вой­ ны между данным семейным комплексом и придуманным се­ мейным романом. Пытаясь примирить их и обрести внутренний мир, большинство из нас, возможно, выберет в качестве решения самое легкое, больше всего соответствующее реальности. Оно за­ ключается в уподоблении семейного романа семейному комплек­ су — в конце концов роман всего лишь роман — то есть в пред­ почтении одного двум, когда любовь настоящих родителей упо­ добляется признанию отдаленных и, кроме того, вымышленных личностей.

Но меньшинство детей, мы можем это предположить, достаточ­ но нарциссических, даже асоциальных, чтобы верить в свою силу, упорствуют в своем стремлении во что бы то ни стало жить в своем романе, реализовывать свою мечту. Либо потому, что они считают свою истинную семью слишком невыносимой, каковой была семья для Флобера, либо потому, что иметь заимствованную семью — это единственный способ психического выживания для Кафки, напри­ мер. У них в пользу семейного романа устанавливался очень неста­ бильный союз, образованный персонажами, с которыми они себя идентифицировали. Конкретно это проявляется, с одной стороны, в ослаблении любовной привязанности к родителям. С другой, в интериоризации вымышленного родства, которое включает великих людей, национальных героев, гениев науки или искусства и так да­ лее. На самом деле разрешение конфликта генеалогий повинуется одной формуле, которая нам известна: либидо регрессирует, когда идентификация прогрессирует16.

Преувеличивая, можно сказать, что, в отличие от большинст­ ва, такой индивид жертвует семейным комплексом, своими сим­ патиями в пользу честолюбивого желания царить, открывать, писать. Вспомните необычайную способность государственных деятелей, например, однажды отказаться от своих самых доро­ гих друзей, чтобы связать себя с другими лицами, или способ­ ность гениальных людей заниматься своим творчеством в ущерб всем семейным привязанностям (перечитайте «Поиски абсолю­ та» Бальзака!), повторяя и возобновляя, таким образом, жертву, очень рано принесенную в жизни. Главное для них — быть по­ хожими на высших существ, уравнять себя с их образцами.

Они хотят войти в мир элиты и отрываются от всего осталь­ ного с решимостью выскочки, который прячет своих скромных родителей, потому что стыдится их. Однажды и навсегда эта ка­ тегория людей заменила коренную семью, в которой они были зачаты, на семью избранную, или благородную, которую они по­ родили сами. Некогда на заре своего существования эта семья была лишь средством критики и бегства от реальности. У взрос­ лого она становится мотивом действия, источником создания ре­ альности. Тогда человек живет как бы в своем романе.

В этом выборе решающую роль играют биографии исключи­ тельных людей: Ленина или Наполеона, Маркса или Эйнштейна, Моисея или Христа. Эти биографии предоставляют интриги, эпизоды, примеры того, что могло бы быть удавшимся семейным романом, — роман человека, преуспевшего в жизни, того, кем хотели бы быть. Они стимулируют будущих революционеров,

пророков, ученых и художников. Они побуждают их покинуть свое обычное окружение и вообразить окружение престижное, чтобы в нем жить и работать. Они побуждают их рассматривать себя как сыновей этих духовных отцов, отвергая своих родных отцов, которые не выдерживают сравнения.

Таким образом, каждый очень рано строит свой ментальный Пантеон, в котором он надеется занять однажды избранное мес­ то. Это очень наглядно выражено у художников, которые воз­ двигают себе музей еще при жизни, например Пикассо, Вазарели или Шагал, или у политических вождей: в каждом поступке, в каждой речи просматривается их желание оставить о себе па­ мять вбудущем. Еще при жизни они готовят место, могилу и це­ ремониал своего погребения. Эти люди живут с мыслью о памя­ ти и некрологе, идентифицируют себя с заранее установленной моделью, создают свою легенду — все это показывает силу се­ мейного романа и доказывает, какую решающую роль он сыграл в их карьере. Их усилия направлены, и весьма успешно, на то, чтобы превратить этот семейный роман в реальность, создать из него исторический роман17.

Признаем, что в конечном счете психология «великих лю­ дей», вождей толп, хранит свои секреты. Однако мы все же про­ двинулись вперед, поскольку в состоянии по меньшей мере из­ учить ее. Эта психология предполагает, и мы это видели, внут­ реннее разделение противоположных сил — сверх-«Я» и «Я», идентификации и любви — и овладение ими. Она связана с раз­ делением семейного романа и семейного комплекса, с раздвоени­ ем истории ребенка-мальчика, а затем юноши. Когда первый полностью господствует над вторым, способность идентифициро­ вать себя с персонажем или идеей получает необычайное разви­ тие. Сын своих родителей превращается в сына своих творений. Он приобретает еще одну душу. Удалось ли нам прояснить столько фактов, оставшихся без объяснения? Я только осмели­ ваюсь предположить, в чем состояло бы подобное объяснение, уповая на снисходительность читателей. Ведь в знании, если вспомнить слова Жореса, «человеческий прогресс измеряется снисхождением разумных к мечтам безумцев».

IV

«Если, с одной стороны, мы, таким образом, видим фигуру вели­ кого человека, которая увеличивается до невиданных пропорций, то, с другой стороны, мы все же должны вспомнить, что отец тоже когда-то был ребенком18».

Легенды нам рассказывают об этом детстве. Нас поражает то, что они следуют по пути, который мы только что обнаружили. Они проецируют на экран психологии толп эпизоды семейного романа, которые восхваляют величие героя и объясняют, как он стал таким, каков он есть. Итак, Моисей.

Каково его происхождение? Библия, как мы знаем, говорит о том, что он родился в семье рабов у родителей-евреев. Но Фрейд утверждает, что он появился на свет в семье египетских фарао­ нов, то есть он — не еврей. В связи Фрейд подчеркивает, что его имя — Моисей, бесспорно, египетского происхождения. Но его основной аргумент опирается на анализ легенды о рождении. Ге­ рой описывается как сын знатной или королевской четы. Его рождению предшествовали кризис, голод, война. Тогда отец, чувствуя угрозу со стороны наследника, который мог бы в будующем воспользоваться ситуацией или оказать услугу его про­ тивникам, приказывает бросить, подкинуть или убить его. На детоубийство он решается в последнюю очередь, чтобы предот­ вратить судьбу, которой ему не удастся избежать.

Среди тех, кто был, согласно легендам, брошен, Кир, Ромул, Геракл и, разумеется, Моисей. Но новорожденного, приговоренно­ го к смерти, спасает человек из народа. И он выживает, вскорм­ ленный бедной женщиной или самкой животного (волчица у Ромула). Доброта обездоленных мешает осуществиться преступле­ нию власть имущих и приходит на помощь судьбе.

Воспитанный этой заимствованной семьей, ребенок вырастает, становится сильным и смелым. Затем начинается жизнь, полная опасностей и рискованных приключений, в процессе которых раскрывается его героическая натура. В итоге он заставляет ис­ тинную благородную семью признать себя. Потом он мстит свое­ му отцу и вновь воссоединяется со своей родиной. Он поднимает­ ся на трон, который ему принадлежал с самого рождения. Именно потому, что сын бросает вызов отцу и побеждает его, он и становится героем. Его генеалогия одинакова во всех легендах:

«первая из двух семей — та, где рождается ребенок, — это се­ мья знатная, обычно королевская; вторая семья, та, что при­ нимает ребенка, — скромная и бесправная, смотря по обстоя­ тельствам, которые выдвигает интерпретация19».

Однако столь типичный сценарий имеет два исключения: ис­ тории Эдипа и Моисея. Согласно эллинской традиции, Эдип, брошенный своими царственными родителями, попадает в семью также царственную. Все эпизоды его трагической жизни — ин­ цест со своей матерью, изгнание своих детей — разворачиваются

в этом золоченом кругу полубогов. Но идентичность двух семей лишает его всех испытаний, которые раскрывают исключитель­ ный характер, воспламеняют воображение и подчеркивают ге­ роическую природу великого человека.

В библейском тексте контраст между двумя семьями су­ ществует, но обратный. Моисей рождается в семье рабов, он — сын презренных евреев. Не имея средств содержать его, семья делает то, что всегда делали бедняки: она бросает его. Новорож­ денного спасает египетская принцесса и воспитывает как соб­ ственного сына. Таково искажение легенды: первая семья пред­ стает скромной, а вторая — знатной. Моисей растет в кругу де­ тей египетских фараонов. Став взрослым, он находит своих на­ стоящих родителей. Вместо того, чтобы мстить им, он спасает их вместе со всем еврейским народом. Он становится пророком и вождем этого народа. Все это хорошо известно.

Рождение и жизнь Моисея представляют собой исключение из правила: последовательность событий описана так, как если бы она развивалась наоборот. Нужно вернуть все согласно правилу, чтобы найти истину, распыленную в легенде, — это рассуждение Фрейда. Перемещая библейский мотив в серию аналогичных рассказов, он заключает: как все великие люди, Моисей должен родиться у царс­ твенных родителей и быть египтянином. Чтобы сделать из этого египтянина еврея, Библия прибегла к уловке инверсии:

«Тогда как обычно герой, — пишет Фрейд, — в течение своей жизни поднимается над своими скромными истоками, героиче­ ская жизнь человека Моисея началась с того, что он спустился со своего высокого положения на уровень детей Израиля20».

В сущности, израильтяне не бунтовали, они были освобожде­ ны. Их бунт пришел сверху, а не снизу. Придерживаясь мысли о том, что Моисей был египетским принцем, Фрейд говорит евреям:

«На самом деле вы никогда не восставали против авторитета, это иллюзия. Вы просто последовали за египетским принцем и выполнили замысел фараона, вашего властелина. Вы реализова­ ли идеал, перед которым его собственный народ потерпел пора­ жение: приняли монотеистическую религию».

Бесполезно в очередной раз говорить о хрупкости рассужде­ ний Фрейда и приводить данные, на которые он опирается. Пе­ реиначивая смысл библейского рассказа, который имеет истори­ ческий характер21, не раскрывая истинности легенды, он создает другую легенду для двадцатого века: «В каждом поколении ев­

рейского народа, — писал Ahad Haam, — пробуждается Мои­ сей». Фрейда дает сигнал к пробуждению великого человека в своем поколении.

Итак наше предварительное заключение. Сначала мы конста­ тировали, что для объяснения формирования образа героя, в ле­ генде повествуется об истории его рождения и взросления, свя­ занной с существованием двух семей, коренной и благородной, и трудностями, с которыми он сталкивается при переходе из одной семьи в другую. Как машина, которая работает лишь тогда, ког­ да есть разница между теплым и холодным источниками энер­ гии, так и индивид выковывает свои качества, которые сделают из него исключительное существо, но только при наличии раз­ ницы между социальными уровнями двух семей. Все должно разворачиваться таким образом. В истинной семье он рождается, в заимствованной семье он рождается вновь или заставляет себя рождаться в воображении. Не утверждают ли индийцы, что ин­ дивиды, принадлежащие к высшим кастам, «рождены дважды»?

То же мы можем сказать об исключительных индивидах. Только они рождаются дважды, но в разной среде. Двойное род­ ство делает из ребенка большого человека в его глазах и в глазах других.

«Одна из семей, — пишет Фрейд, — истинная, в ней действи­ тельно рождается великий человек, в ней он растет! Другая — вымышленная, изобретенная мифом... Вообще скромная семья должна быть истинной, а благородная — воображаемой22».

Приближение ограничено, но оно высвечивает то, чем отли­ чается этот человек и что делает из него человека разделенного.

Затем нужно поинтересоваться теми двумя исключениями, которые были указаны в типичной схеме легенды: об Эдипе и Моисее. Первый рождается и взрослеет в двух семьях, между которыми нет никакой разницы: они — королевские. Напротив, второй, согласно Ветхому завету, рождается у бедных родителей, а затем его усыновляют богатые люди. Сын рабов возрождается в мире своих властелинов.

Оба эти исключения предлагают нам в воображаемой форме (поскольку они касались уникальных людей) решения, которым мы придаем общий психологический смысл. Вот они. В самом де­ ле, каждое ив этих решений может рассматриваться как аналогия одного из исходов, которые я наметил ранее по отношению к се­ мейному роману. С одной стороны, роман поглощается семейным комплексом, Идеальный вымысел сведен к реальности. С другой

стороны, происходит обратное: вымысел человеку навязывается, формирует его реальную жизнь и стремится стать правдой. Ана­ логия делает из Эдипа пример человека тотального, simplex, а из Моисея — пример человека разделенного, duplex.

Первому известен риск нарушения социальных запретов, ин­ цеста, отцеубийства, но он не знает драмы разрыва, противо­ стояния между двумя человеческими мирами. Эдип — наследник: он восстанавливает и продолжает. Второй живет в этом разрыве, он формирует себя сквозь напряжение двух противоречивых ми­ ров, верхов и низов общества. Принадлежит ли он к знатной семье или нет, он будет мятежником и узурпатором, чужим среди своих. А всякая узурпация есть подмена: молодой мстит и заменяет ста­ рика, раб — хозяина. Чтобы узаконить себя, он должен изобрести себе надлежащее родство, стать избранником богов, если он про­ рок, сыном короля или императора, если он политический вождь, и так далее. Моисей — основатель народов и символических структур. Эдип — это другое. Сюда добавляется новый элемент. Развязка в пользу семейного романа, торжествующего над семей­ ным комплексом, равноценна сдвигу от духовности к чувствен­ ности. Эдип известен очевидностью чувств, а Моисей — созданием духа, основанного на дедукции и наблюдении.

Легенды и исключения из них обеспечивают различным на­ родам именно то, в чем они нуждаются, чтобы объяснить, поче­ му они состоят из двух классов людей, и оправдать различия между ними.

Глава III

Создание народа

I

Семейный роман должен был объяснить «что-то необычное», что есть у великих людей. В этой гипотезе нет ничего из того, что могло бы шокировать разум. Не предрешая заранее ничего, что анализ мог бы нам реально предоставить, мы убеждаемся в том, что данная гипотеза относится к факту культуры. Когда это уже установлено, наши вопросы ведут нас еще дальше: благода­ ря какому стечению обстоятельств индивид становится великим человеком для одного народа? Каким образом он оказывает влияние на народ? Почему народ следует за ним и делает из него своего героя?

Все эти вопросы подразумевают тот факт, что «великий чело­ век» обладает властью превращать естественную массу в массу искусственную и дисциплинированную. То есть в них заложен смысл, сформулированный Фрейдом:

«Как так получается, что один человек может достигнуть такой необычайной силы воздействия, с помощью которой он способен сформировать народ из индивидов и семей, придать ему его окончательный характер и определить его судьбу на тысячелетия?23».

Вопрос этот можно отнести к Ленину так же, как к Моисею, Магомету, Франклину, Мао или Христу. Здесь мы на более при­ вычной территории, так как гипотеза, представленная, чтобы от­ ветить на этот вопрос, — это гипотеза тотемического цикла, от­ крытого убийством отца и завершенного его воскресением в сыне, который занимает его место. Мы достаточно уже поработали с ней, чтобы понять, к чему она может нас привести. Эта гипотеза служит нам для того, чтобы упорядочить наши представления о реальности. Она не обеспечивает нам детального знания о том, что происходит. Признаем раз и навсегда: в этом предположении не больше эмпирического содержания, чем в вихрях Декарта. Тем не менее оно все-таки соответствует определенной психологической правде действия масс и действия на массы. А именно тому, что видимая сила живых не имеет никакого эффекта без невидимой силы мертвых. Как для того, чтобы стать историей, любая реаль­ ность должна действовать в форме воспоминания, отпечатков, от которых не избавиться. По крайней мере, это верно в отношении Моисея и создания им еврейского народа.

II

Обратимся к нему снова и согласимся с Фрейдом, что он был Египтянином. Он родился в эпоху египетского фараона Аменхо­ тепа IV в XIV веке до нашей эры. Этот фараон принял монотеис­ тический культ Атона (к чести его надо сказать, что он сменил свое имя на Эхнатон). И он принялся искоренять политеизм, древние культы божеств и идолопоклонство. Он дошел до того, что упразднил употребление слова «боги» во множественном числе. Для него вдали от Фив и от традиционного святилища Амона была построена новая столица, которая называлась Ахетатон, Горизонт Атона. Множество других святынь было постро­ ено в Египте и в империи. Но после кратковременного успеха его попытка провалилась, так как его последователь Тутанхамон

восстановил во всей своей бьющей в глаза роскоши культ Амона, имя которого он носил, и авторитет жрецов. Но один из привер­ женцев Эхнатона Моисей — идентифицирует его Фрейд — чело­ век глубокой веры, преданный своему учителю, не уступает, от­ казывается возвратиться к богам большинства. Этим поступком он ставит себя вне своего класса и своей страны. «Он мог оста­ ваться в Египте лишь как отступник и будучи вне закона24».

Он представляет меньшинство среди своих и в конечном итоге меньшинство одного. Но это был человек настойчивый и упря­ мый, непреклонный в своих мыслях так же, как и в своих пос­ тупках. Качества, которых недоставало изобретателю монотеизма. В своем исследовании о влиянии активных меньшинств я пока­ зал, что их влияние зависит от двух условий: способности зани­ мать позицию, запрещенную в обществе, и манеры поведения в любых обстоятельствах. Так, как его описывает современный хро­ никер, Моисей полностью удовлетворяет этим двум условиям:

«Он занимал, — пишет Фрейд, — высокое положение, но в про­ тивоположность королю-созерцателю он был энергичен и страс­ тен26».

Став чужим среди своих, он ищет другой народ, в котором он мог бы распространять свою религию, восстанавливая таким об­ разом понесенную потерю. Тот народ, к которому он обратился, был чужеземным: семитские племена древних евреев, эмигриро­ вавшие в Египет много поколений назад и жившие в рабстве на задворках империи.

Этим изгоям Моисей, сам изгой, открывает содержание новой религии. С ними он сговаривается и завязывает союз, чтобы по­ кинуть негостеприимный Египет в поисках страны, где можно жить свободно. Вместе они принимают путь исхода. Короче го­ воря, Моисей преуспел там, где потерпел поражение фараон. Без сомнения, древние евреи возлагали на этого чужого принца и на эту не менее чужую религию свою надежду обрести свободу. Они нашли в нем вождя, а в его вере — доктрину, которая оправды­ вала их мятеж. Так же, как и ему, им

«пришелся по душе замысел основания нового царства, обрете­ ния нового народа, к восхищению которого он подарил бы новую религию, отвергнутую Египтом27».

Нужно почувствовать здесь логику. Основание новой нации подразумевает союз изгнанного человека, не такого, как все, и угнетенного сообщества, готового объединиться вокруг одной

доктрины, новой идеи. Именно эти ингредиенты, комбинируясь, формируют меньшинство, разумеется активное. Это меньшин­ ство увлекает массы и реализует идею. Все великие творения, великие превращения в Истории суть создания таких мень­ шинств, таких исключительных или девиантных людей в су­ ществующих обществах28.

Но, согласно Фрейду, эти составляющие объясняют причину смерти фараона. Сначала настойчивый и фанатичный вождь. За­ тем открытие этой монотеистической религии, неслыханной до тех пор. Наконец, цепь бунтующих племен на границах импе­ рии. Это, несомненно, причина, по которой Моисей избрал их, чтобы создать свой народ: «Моисей, — пишет Фрейд, — опус­ тился к евреям. Он сделал из них свой народ; они были его из­ бранным народом29». В союзе с ними он смог объединить эти разрозненные факторы.

Я особенно настаиваю на этой логике действующих мень­ шинств, благодаря которой меняется история и создаются наро­ ды. Можно было бы свести ее единственно к убийству отца, и часто видят только это. Напротив, убийство само по себе вписы­ вается в эту логику, как одно из ее последствий. В конце концов отец сам был мятежником; в данном случае именно он научил народ своих сыновей бунтовать. На этом первом этапе вождь, или группа вождей, сосредоточивается на задаче распростране­ ния и внедрения в сообществе небывалой доктрины. Назовем эту фазу откровением.

Моисей открыл евреям религию, которая сделала их народом единого бога. Но каков хозяин, таков и слуга. Евреи не могли безропотно переносить строгую мораль и запреты монотеизма. И не так легко отказывались от своих идолов и магии. Они не по­ нимали, почему их вождь считал нужным отделять их от других народов, например распространяя обряд обрезания, и внушал им более требовательное их толкование, чем Эхнатон. Моисей оборвал все связи между Атоном и Богом-Солнцем. Все их су­ щество — тела, эмоции, мысли — взбунтовалось против заповедей религии, которая придавала мало значения человеческой приро­ де. Против такого бога, каким описывает его композитор Шён­ берг в своей опере «Моисей и Аарон»: «Непостижимый, потому что невидимый, потому что неизменный, потому что постоян­ ный, потому что вечный, потому что вездесущий, потому что всемогущий».

И если бы только это. Когда доктрина, я подчеркиваю, прино­ сится извне скоплению людей, она затрагивает исключительно их