Politicheskiy_islam_v_stranakh_Severnoy_Afriki

за чертой бедности195, при том что только на модернизацию вооружения армии и спецслужб властям с 1992 по 1998 г. пришлось затратить более 4 млрд долл.196. Страна вынужденно просуществовала несколько лет без избранного президента и без парламента, выражающего разнообразие политических взглядов ее населения. К концу переходного периода в Алжире (1996–1999 гг.) все чаще и отчетливее наблюдалась апатия, снижение политического участия населения в жизни страны и явное неверие в возможности ее политических институтов197. В этой связи вспоминается высказанное еще в начале 1990-х годов замечание арабского политолога Р. Зуаймии, который объявил, что правительство Алжира не сможет длительно преуспевать, «провозглашая одобрение конституций, важность выборов и принципа политического чередования, но при этом действуя так, чтобы свести на нет их результаты»198.

Годы подтвердили справедливость этого обобщения. Действительно, администрация Ламина Зеруаля в условиях непрекращавшихся боевых действий, диверсий, террористических акций смогла, казалось бы, сделать почти невозможное –– приостановить разгул насилия и удержать в пределах конституции действия всех ветвей власти. Но не менее важно и другое: устранить экстремистские проявления в жизни страны президенту-генералу так и не удалось –– ни военным, ни политическим способами. Не получается это в полной мере и у его преемника Абд аль-Азиза Бутефлики. Несмотря на решительную и изобретательно проводимую им политику нейтрализации «экстремистов от политического ислама», в стране пустила корни разветвленная сеть группировок, объединяющих свои усилия с «аль-Ка‘идой» и угрожающих как безопасности самого Алжира, так и его соседей, в том числе европейских.

Невольно возникают вопросы. Что обусловило столь ожесточенный характер противостояния? Почему цена мирного, политического решения оказалась столь высока для населения? В чем состояли причины частых провалов власти на пути к миру?

Думается, что ответы на эти вопросы стоит искать как в соци- ально-политических, так и историко-культурных реалиях Алжира. Несомненно, реформирование властных структур АНДР, приведшее

195См.: Ланда Р. Г. Указ. соч. С. 259.

196Jeune Afrique economique´. 10.10.1998.

197Снижающаяся с каждыми выборами явка алжирских избирателей на участки для голосования наглядно показывает справедливость соображений, высказанных аналитиками об АНДР конца 1990-х годов, когда они усомнились в значимости демократии как «социального приоритета для масс населения». –– Korany B., Amrani S. Explosive Civil Society... P. 37.

198Zoua¨ımia R. Institutions et forces politiques... P. 238.

232 Алжир: демократизация «снизу», или с одного края бездны на другой

к событиям 1990-х годов, началось тогда, когда оно было уже политически нерентабельно –– в условиях системного кризиса, охватившего в 1988–1991 гг. все стороны жизни общества. Распрощаться за столь исторически краткий срок с наследием командно-адми- нистративной экономики и авторитарного политического режима ФНО было нереально. Отсюда проистекали обвальное снижение уровня жизни, безработица, массовая потеря надежд на лучшее будущее. Но только этим не объяснить столь длительный и беспощадный характер «второй алжирской войны».

Да, Алжир в XX в. прошел через множество крутых поворотов: достаточно вспомнить беспримерно кровопролитную и длительную национально-освободительную войну 1954–1962 гг., переворот 1965 г., приведший к власти Хуари Бумедьена, аграрную, промышленную и культурную революцию 1970-х годов, кампанию по арабизации 1980–1982 гг. Каждый раз последствия этих общественных и культурных перемен были болезненны, тягостны, а то и невыносимы для той или иной части алжирцев. Но подобное происходило во многих арабо-мусульманских странах, в том числе и Северной Африки. Однако далеко не везде власти и немалая часть населения столь охотно и легко брались за оружие и с поразительным запалом грабили, пытали, истребляли своих соотечественников. Впрочем, точно так же далеко не везде общество, не имевшее длительного опыта гражданской самоорганизации, нашло в себе силы поддержать власть, когда она от систематической бойни начала 1990-х годов обратилась к мирному урегулированию трагического противоборства.

Нередко для объяснения этого феномена исследователи ссылаются на колоссальную историко-политическую роль алжирской армии. Она действительно всегда была в АНДР самостоятельным игроком на политической сцене, кузницей политических кадров Алжира, и все его президенты 1960-х –– конца 1990-х годов были из военных. Поэтому для нескольких поколений алжирцев надежда на армию (и стоящую за ней силу принуждения) давно уже стала частью политической культуры, особенно в условиях острого кризиса. Однако военные круги Алжира вовсе не являли собой абсолютно спаянный дисциплиной и кастовой корпоративностью социальный организм. Наоборот, в военной верхушке постоянно шла внутренняя борьба –– в том числе между «дезертирами», т. е. бывшими капралами и унтер-офицерами французской армии, перешедшими на сторону революции (таков был Ахмед бен Белла) и «народными полковниками» –– выходцами из партизанских отрядов АНО, многие из которых позже окончили военные академии арабских стран (Египта, Ирака, Иордании) и видели своего есте-

ственного лидера в лице Хуари Бумедьена, окончившего аль-Азхар, а позже создавшего на базе АНО регулярную армию199.

Стоит иметь в виду и то, что среди высшего военного руководства Алжира никогда не было единства относительно роли ислама в жизни общества200, равно как и путей решения проблемы радикального исламизма. Тому же Ламину Зеруалю часто приходилось сдерживать своих генералов-«ястребов» (или, как принято их называть в Алжире, «терминаторов»), твердо уверенных в необходимости уничтожения (по суду или без него) сторонников радикальных исламских взглядов. Да и отношения «гражданского» Абд аль-Азиза Бутефлики (имеющего немалый боевой опыт войны 1954–1962 гг.) с военным командованием отнюдь не ровны. Хотя Бутефлика пришел к власти согласно неписаному принципу: «если армия не у власти, то она укажет, кто будет у нее стоять», он довольно быстро начал укреплять свой контроль над военными кругами, стремясь к сокращению их политических возможностей201.

199Roberts H. Demilitarizing Algeria // Beyond the Fa¸cade. Political Reform in the Arab World. Ed. by M. Ottaway, J. Choucair-Vizoso. Washington: Carnegie Endowment for International Peace, 2008. P. 145. Различия в стиле политического поведения первого и второго президентов АНДР верно отметил В. И. Максименко, полагая, что «связь с армией и армейская школа дали Бумедьену то, чего так не хватало Бен Белле, –– реализм силы и силу реализма в политике». (Максименко В. И. Политические партии в переходном обществе... С. 112.) Не случайно после свержения Бен Беллы Революционный совет в своей первой декларации осудил его «конъюнктурный и рекламный социализм» и поставил задачей заменить его социализмом, «более соответствующим арабским вековым традициям».

200Хамди, Ахмед. ас-Саура аль-джаза’ирийа ва-ль-и‘лам [Алжирская революция и средства массовой информации]. Алжир: Маншурат аль-матхаф аль-ватани ли- ль-муджахид, 1995. С. 48–49.

201Существует довольно спорная точка зрения, согласно которой участие Бутефлики в попытках укротить политические претензии высших военных лидеров

впоследние годы правления Бумедьена стоило ему возможности «унаследовать»

в1979 г. пост президента АНДР и привело к его высылке из страны (Tlem¸cani R. Algeria under Bouteflika... С. 12). В 1999 г. главными сторонниками Бутефлики как кандидата на пост президента были генерал-майор Ларби Бельхейр и глава военной контрразведки генерал Сма‘ин Ламари. Тем не менее уже в августе 2004 г. Бутефлика нашел возможность заменить на посту начальника Генерального штаба ННА одного из ведущих «ястребов-терминаторов» генерала Мухаммеда

Ламари на лично преданного ему старого друга и союзника –– генерала Ахмеда Салаха Гаида. События в алжирских верхах 2004–2008 гг. –– плановая замена командующих округами, обуздание их политических амбиций, укрепление спецслужб и министерства внутренних дел в противовес армии, рост личного влияния президента –– свидетельствуют о постепенном восстановлении баланса между военным и гражданским крылом алжирских лидеров. Этот процесс уже получил в западной историографии неточное название «демилитаризация Алжира». ––

Roberts H. Demilitarizing Algeria... P. 147, 153; Zoubir Y., Dris-A¨ıt-Hamadouche L.

L’Islamisme algerien:´ institutionalisation du politique et declin´ du militaire // Monde arabe: Maghreb––Machrek. № 188, (Juillet –– Septembre 2006). P. 15.

234 Алжир: демократизация «снизу», или с одного края бездны на другой

Другим объяснением беспощадности сторон в ходе алжирского конфликта принято считать то, что военно-бюрократическому режиму противостояла вооруженная исламская оппозиция. Хотя ее действия, разумеется, стали главной причиной кровопролития 1992–1999 гг., само по себе это объяснение малоудовлетворительно. Исламские ценности отнюдь не связаны с непременным применением насилия для достижения целей мусульманской общины. Однако в том и проблема, что их использование Исламским фронтом спасения было глубоко политическим и светски ангажированным. Исламистский радикализм или, по удачному определению Р. Г. Ланды, «исламо-экстремизм»202 стал в 1980–1990-х годах главным выразителем народных надежд и массового протеста против засилья непопулярного ФНО. В политической пустоте, образовавшейся с его банкротством, набиравший силу ИФС впитал болезненную реакцию алжирцев «на превращение огромных масс крестьян и горожан в деклассированных маргиналов, терявших наряду с социальным положением и традиционные ценности морали, миропонимания, обычаев, нравов»203.

Однако вряд ли большинство населения Алжира глубоко осознавало детали программы ИФС или современной социальной философии ислама. Нет, броский и яркий лозунг «построения исламского государства» скрывал вполне конкретные, понятные и далеко не от- влеченно-этические цели участников вооруженного сопротивления: свергнуть дискредитировавший себя прежний режим, демократически переустроить его, вывести Алжир из атмосферы репрессий, снять с себя тяготы государственно-бюрократического произвола, избавиться от нищеты и неравноправия. Неудивительно, что все оппоненты ИФС –– будь то ЦК ФНО или ВГС, или военное руководство –– поначалу виделись в общественном и бытовом сознании алжирцев как все та же коррумпированная команда, идейно и организационно связанная с прежней властью. Поэтому не случаен выход на алжирскую сцену «людей из тени» –– Мухаммеда Будиафа, Ламина Зеруаля, Абд аль-Азиза Бутефлики. Каждый из них был в свое время выдвиженцем военно-партийной верхушки. Однако их неоднозначное прошлое, конфликты с руководством ФНО и армейским командованием, их отставки, ссылки, изгнание отдаляли новых героев алжирской политики от опостылевшей алжирцам военно-бюрократической олигархии. Это обстоятельство облегчило их попытки смоделировать «сверху» процесс национального

202Ланда Р. Г. Политический ислам: предварительные итоги. М.: Институт Ближнего Востока, 2005. С. 42.

203Ланда Р. Г. История арабских стран... С. 260.

примирения. Наконец, неверно считать всех сторонников исламского государства кадровым резервом боевиков. Как показал опыт Алжира, вооруженная борьба привлекала далеко не все население. В боевых действиях главным образом участвовали (да нередко и возглавляли их) представители наиболее воинственной и иррационально мыслящей общественной группы –– безработной, малоиму-

щей и малообразованной молодежи204.

Как представляется, социальные разломы и конфликты поколений в новейшей алжирской истории наложились еще на два обстоятельства –– крайне противоречивые последствия колониальной вестернизации и исторически сложившуюся традицию вооруженного насилия, надежно закрепившуюся в сознании алжирцев на протяжении столетий.

Разнообразное влияние французской бытовой культуры, языка, административных и политических традиций Франции насчитывает в Алжире уже почти 180 лет. В колониальную эпоху (1830–1962 гг.) эта страна подверглась цивилизационной перестройке –– неравномерно распределенной в пространстве, жестокой, форсированной, но и многое давшей наиболее грамотной и зажиточной части алжирцев. Можно спорить о том, сколь значительный слой арабского и берберского населения был затронут этой перестройкой. Однако несомненно глубокое воздействие многолетней традиции жизни во Франции для появления в первой половине XX в. массового самоотождествления алжирца-мусульманина: «униженного и оскорбленного» религиозно чуждым колониальным режимом, но и впитавшего впечатления от жизни среди европейцев и общения с ними, осознавшего преимущества пользования европейской

204О преобладании малообразованных «хиттистов» (от арабского ха’ит –– стена, в диалекте хит –– т. е. «подпирающих собой стены» городских и сельских безработных) среди «эмиров» алжирского джихада свидетельствуют их биографии, приводимые знатоком современного исламского радикализма Ж. Кепелем. Так, лидер ВИГ Абд аль-Хакк Лайада был автослесарем из народного квартала алжирской столицы –– Бараки; тридцатилетний Мурад Си Ахмед, сменивший Лаяду после его ареста в 1993 г., не имел даже начального школьного образования и пробавлялся контрабандой; тридцатилетний Джамаль Зитуни, возглавивший ВИГ в октябре 1994 г., происходил из семьи птичника, а двадцатишестилетний Антара Зуабри вырос в деревне Хуш-Гро в лачуге поденщика, примыкавшей к бывшей колониальной ферме. (Кепель Ж. Джихад. Экспансия и закат исламизма... С. 252–264.) Эти люди, а отнюдь не профессоры университета, наподобие Аббаси Мадани, задавали тон в исламистском движении середины 1990-х годов. Отсюда происходит социальный распад исламистского движения: постепенное вытеснение набожных средних слоев из их кварталов, превращение «джихада» в бандитские выяснения отношений, а «исламского закята» –– в банальный рэкет. Отсюда же –– очевидная ненависть алжирских радикалов к интеллигенции –– обладательнице недоступного для них уровня образованности и свободомыслия.

236 Алжир: демократизация «снизу», или с одного края бездны на другой

техникой и технологией. Нередко интенсивность и многообразие «офранцуживания» Алжира порождали встречное, даже неадекватное силе «вызова» со стороны метрополии желание борьбы со всем французским для защиты своего национального лица. Это переплетение исламской традиции с заимствованными республиканскими и социалистическими идеалами породило в Алжире XX в. и светский национализм, и религиозные экстремистские воззрения205.

В то же время склонность без колебаний прибегать к насилию давно уже стала нормой политического поведения для алжирских элит. Этот историко-культурный стереотип насчитывает века. Отчасти он сложился еще в ходе морского и сухопутного джихада XVI в. против испанцев, завершавших Реконкисту на африканском берегу. Определяющую роль вооруженное насилие сыграло в османском Алжире, где правила инородческая военная каста, пополнявшаяся извне и слабо связанная с подвластным ей социально и этнически раздробленным обществом. Она была сравнительно легко уничтожена французами в 1830 г., чего нельзя сказать об эмирате Абд аль-Кадира Алжирского206. Более легитимное в глазах местных мусульман, чем свергнутая осма- но-янычарская группировка, «обращенная спиной к суше и лицом к морю» (будь то корсарство, торговля рабами или зерном), это повстанческое государство пало лишь в 1847 г., через пятнадцать лет после своего создания. Эпопея Абд аль-Кадира, энергично ведшего джихад против иноверцев, но тратившего много сил и на борьбу с внутренними конкурентами (в первую очередь с Ахмед-беем, правителем бейлика Константина) и на по-

205По словам Камиля Филали, профессора исторического отделения университета Константины, «алжирская идентичность» вошла в кризис на пороге XXI в. не только потому, что это было связано с наследием колониальной эпохи, но и потому, что «унитарно-якобинская идеология» государства, образованного в 1962 г., перестала отвечать самосознанию алжирского общества, которое не унитарно, а разнообразно. Между тем официальная идеология АНДР, потерпевшая фиаско в 1990-х, пыталась свести весь этот социально-культурный плюрализм к двуединому: «все алжирцы –– арабы и мусульмане». –– Filali K. Dynamique identitaire et problemes` de l’ideologisation´ de l’histoire en Algerie´ // Annales du Laboratoire d’Etudes et Recherches Maghreb –– Mediterran´ee´ (LERMM), Universite´ Mentouri, Constantine. Vol. IV, Annee´ 2001. P. 14.

206Сын шейха племени хашим, а также мукаддима –– руководителя алжирской ветви суфийского братства Кадирийа, обитель которой (завийа) находилась под г. Маскара, он сникал славу книжника после того, как совершил вместе с отцом хадж в Мекку и посетил на обратном пути Египет, где познакомился с военными реформами Мухаммеда Али-паши. 22 ноября 1832 г. (в свои 24 года) был избран военным вождем конфедерации племен Западного Алжира. Носитель религиозной и военно-политической власти, он принял титул «повелитель правоверных», но на султанский титул –– из политических и дипломатических соображений –– не претендовал.

давление сельских «республик» берберской Кабилии207, в известном смысле предвосхитила массовый всплеск насилия в ходе майского восстания 1945 г. и национально-освободительной войны 1954–1962 гг.

Эта война точно так же велась против французов, совокупные потери которых оказались, и об этом нельзя забывать, меньшими, чем потери среди алжирцев, павших от «карающего меча революции». По некоторым данным, уже к августу 1956 г., т. е. за 21 месяц войны, которая еще только разворачивалась, бойцами АНО и подпольщиками было убито за коллаборационизм, отказ под-

держать революцию и за «оскорбления Аллаха» свыше 13,2 тыс. алжирцев208.

В дальнейшем уже в рядах самой АНО разгорались кровопролитные столкновения, осуществлялись казни шпионов, зачастую мнимых, а после Эвианских соглашений, заключенных в марте 1962 г., и даже после провозглашения независимости страны 3 июля того же года братоубийственная резня продолжалась до осени 1962 г. Только тогда над региональными центрами власти и произволом полевых командиров возобладала диктатура «внешней» АНО. Сколько алжирцев пало жертвой этого, как его назвали в алжирской историографии, «постыдного лета», наверное, никогда не удастся подсчитать209. В итоге, по словам алжирского социолога Наджи Сафира, одним из долговременных последствий этой войны стала «социальная легитимация насилия», доказавшая в глазах алжирцев свою эффективность как «принцип действия», а это произвело сильное влияние на формирование «индивидуальных и коллективных представлений, согласно которым насилие –– наилучший способ прорваться на сцену истории»210.

Между тем в политической практике независимого Алжира культ силы и священной войны (джихада), характерный для патриотического подполья, постепенно обрел права «революционной

207Речь идет о действиях Абд аль-Кадира в конце 1830-х, когда он сумел подчинить себе 2/3 территории тогдашнего Алжира и заключить мирное соглашение с представителями французских военных властей. Подробнее см., например: Julien Ch.-A. Histoire de l’Algerie´ contemporaine, Tome I, Paris: PUF, 1964. P. 179–180.

208См.: Ланда Р. Г. История Алжира... С. 115.

209О роли вооруженного насилия в истории алжирской революции см.: Джагаба, Мухаммад. Байан аууаль нуфамбар 1954... С. 118–122, 134–140; Benkhedda B. Les origines du 1er novembre 1954... P. 114–158; Bouzbid A. La logistique durant la guerre de liberation´ nationale... P. 11–20; Рахила, Амир. 8 майу 1945... С. 18–26.

210Safir N. Regard sur la crise algerienne´ // Les Arabes. Du message a` l’Histoire. Sous la dir. de D. Chevallier, A. Miquel. Paris: Fayard, 1995. P. 565.

238 Алжир: демократизация «снизу», или с одного края бездны на другой

законности»211. Думается, что Луис Мартинес верно провел линию преемственности, когда писал, что бескомпромиссные лидеры религиозных экстремистов стали «наследниками алжирских пиратов эпохи корсарства, каидов периода колонизации и крестьянполковников Армии национального освобождения времен войны за независимость»212. Народный юмор отобразил эту же мысль

вневеселом каламбуре, гласящем, что ИФС (по-французски «FIS») –– это на деле сын (по-французски fils) ФНО. Продолжая его, можно сказать, что Исламская армия спасения (ИАС) явилась побочной дочерью АНО (ННА с 1962 г.), и что оба детища восстали против своих родителей, взяв на вооружение их стиль –– нетерпимость, радикализм и кланово-партийную сплоченность. Все это сопряглось со сложным этнонациональным составом населения. Тем самым культурно-психологические традиции прошлого, не ослабленные, а даже укрепленные революцией и реформами эпохи независимости, внесли свой вклад в развитие алжирской драмы.

Ныне, в начале XXI в., можно заключить, что широкомасштабная война в Алжире завершилась и сугубо военное решение политических проблем себя здесь полностью исчерпало. В отличие от середины 1990-х годов алжирский радикальный исламизм уже не представляет собой хорошо организованной антисистемной силы, способной угрожать самому существованию режима. Крупные очаги исламо-экстремизма подавлены, а число боевиковактивистов постепенно сокращается. Об этом свидетельствует наметившаяся с 2003 г. тенденция к снижению количества жертв внутриалжирского конфликта. Согласно обобщенным данным, основанным на официальной информации и сообщениях алжирских СМИ, в 2006 г. жертвами противостояния стали 400 человек (в том числе 178 исламистских боевиков и 142 военных и сотрудника сил безопасности). В 2005 г. этот показатель составлял 480 человек (в том числе 170 сотрудников сил безопасности и 215 исламистов),

в2004 г. –– свыше 500 человек213. В обстановке жесткого силового прессинга со стороны государства максимум возможностей Организации «аль-Ка‘ида» в странах исламского Магриба (ОКСМ) и ей подобных группировок состоит в совершении отдельных террористических актов –– иногда в столице и крупных городах, но чаще

вотдаленных районах страны. В то же время «остаточный», по офи-

211Ланда Р. Г. История Алжира... С. 240.

212Martinez L. La guerre civile en Algerie´... P. 194.

213Куделев В. В. Ситуация в Алжире: январь 2007 года. –– Институт Ближнего Востока. http://www.iimes.ru/rus/stat/2007/07–02–07.htm 22.02.2007

циальной терминологии, терроризм214 сохраняет свои позиции. Акции «муджахидов» ОКСМ (нападения на патрули, силы полиции и коммунальной гвардии, подрывы автомобилей и зданий, убийства политических оппонентов), увы, составят неспокойный фон алжирской политики на годы вперед.

Как в конце XX, так и в начале XXI века власти Алжира сочетают военно-силовую стабилизацию с внедрением умеренного исламизма в государственно-политическую систему АНДР. В целом им это удается. Здравые силы в исламистском движении Алжира уже на протяжении 10 лет интегрированы в состав нижней палаты парламента (Национального народного собрания), а также народных собраний коммун и вилай, что позволяет им оказывать влияние на состав верхней палаты –– Совета нации. Часть умеренных исламистов (ДОМ) постоянно участвует в правительственной коалиции; другие сторонники компромисса (из числа бывших лидеров ИФС, организации «Вафа» и др.) «стоят в очереди» за государственным признанием и составляют своеобразный резерв для обновления исламистского политического лагеря. Как властям, так и допущенной в правовое поле оппозиции очевидно, что компромисс власти с этническими, историко-культурными, региональными интересами большинства алжирцев совершенно необходим.

Отсюда происходит подчеркнутое внимание Абд аль-Азиза Бутефлики и его правительства к той части населения, которая придерживается исламских ценностей. Алжирская «улица», привыкшая воспринимать Запад в облике противника, далека от позитивного восприятия глобализации, которая предстает в их глазах «псевдонимом нового колониализма»215. Поэтому подконтрольный исламизм стал удобной идейной оболочкой для отступающего в прошлое традиционного сознания. А значит, ему суждено и дальше быть одним из элементов политической культуры страны, важной темой

вполитическом словаре ее государственных деятелей.

Вто же время у этой политики есть бесспорные издержки. В последние годы исламистские акценты власти неизменно вызывают раздражение у разветвленного и популярного берберского движения –– не только партий наподобие ОКД, но и неформальных деревенских комитетов Кабилии, создавших свой Координационный совет (КСДКК). Эта влиятельная структура фактически осуществляет

214Этот неоднозначный термин появился в начале 2000 г., когда высокопоставленные сотрудники алжирского правительства заговорили об «остаточном характере насилия в Алжире», противопоставляя реалии начала XXI в. широкомасштабным террористическим нападениям 1990-х годов. –– См. Tlem¸cani R. Algeria under Bouteflika... P. 5.

215См.: Ланда Р. Г. История арабских стран... С. 262.

240 Алжир: демократизация «снизу», или с одного края бездны на другой

власть на местах с апреля 2001 г., когда в Кабилии вспыхнули массовые выступления под лозунгом автономии. Кабильское восстание было подавлено силами безопасности, но после этой «черной весны», как ее называют в Алжире, Кабилия последовательно бойкотировала парламентские выборы и выборы в местные органы власти. Об авторитете КСДКК свидетельствовал и организованный его радикальным крылом срыв в Кабилии президентских выборов 2004 г. Отвечая на призыв КСДКК бойкотировать голосование, берберские избиратели пошли дальше. Они разгромили или не дали открыть более 600 избирательных участков в районах своего компактного проживания, что вовсе не способствовало урегулированию ситуации на востоке страны. Эти обстоятельства вызывают тем большее напряжение в регионе, что на протяжении 2004–2008 гг. все заметнее проявляется недоверие жителей Кабилии к традиционным проберберским партиям –– ОКД и ФСС.

Особенно недовольны «позеленением» государственного фасада кабильские предприниматели, жизнь которых глубоко проникнута французской культурой и бытовыми привычками. Их воззрения выражают Движение за автономию Кабилии (ДАК), возглавляемое Фархатом Мхенни, и Берберское культурное движение (БКД). Несмотря на примирительные действия руководства АНДР, борьба берберов за свою самобытность продолжается. Семь лет «фронды» пока не превратили Кабилию в арену насилия. Однако, выступая за федеративное устройство страны, берберские политики вполне способны скатиться от защиты региональных интересов к этноцентризму и создать новый очаг нестабильности в Алжире.