conflictsxxi-2015

беспрепятственная зачистка элит летом 2014 г.); а в Ливии слишком низки уровень развития институтов и степень модернизированности элит. Что касается марокканского опыта, то для его реализации необходимо появление фигуры авторитетного лидера – не только политического, но и религиозного, что кажется на сегодняшний день маловероятным. Единственной потенциальной возможностью для такого сценария является повторение опыта ИГИЛ в Ливии.

Политические институты и гражданское общество

Вторая проблема внутренней безопасности (впрочем, более или менее универсальная для арабских стран) связана с неразвитостью институтов политической власти и гражданского общества в странах Магриба. На самом деле, и в этом отношении ситуация

вразных странах совершенно различна.

ВЛивии фактически и те, и другие отсутствуют – политиче-

ские партии, НПО, общественные движения и пр. впервые были узаконены в стране лишь после свержения Муаммара Каддафи1 и пока что обладают весом лишь для тонкой прослойки модернизированной элиты и западных партнеров.

ВМарокко ситуация прямо противоположная. Сильная монархия органично сочетает элементы архаики и модерна, что позволяет ей контролируемо развивать институты гражданского общества,

втом числе и политические партии. Характерно в этом отношении, что Марокко стало единственной арабской страной, где исламистская партия смогла вполне органично вписаться в парламентскую систему, удвоив свое представительство в Палате представителей (с 46 мест в 2007 г. до 107 в 2011 г.), и даже продемонстрировать

1 Правда, во времена монархии в стране начали формироваться некоторые политические партии, но в сущности своей они были элитными клубами, как и в других арабских странах на ранних этапах политической модернизации. См. подробнее: Егорин А. З., Миронова Г. В. Сенуситы в истории Ливии. М., 2006.

111

эффективность в управлении страной, когда ее лидер Абд аль-Илах ибн Киран был назначен премьер-министром страны.

В Алжире очевиден дисбаланс в развитии политических институтов, в общем, типичный для арабских стран. Сильная исполнительная власть сочетается со слабой и управляемой властью законодательной (хотя и менее слабой, чем в дореволюционных Египте и Тунисе) и совершенно неразвитой судебной. Такая ситуация при условии политизированности армии и силовых структур делает практически невозможным развитие гражданских институтов, которые воспринимаются обществом как очередные выразители мнения власти, а не как каналы влияния на нее.

Наконец, довольно любопытна ситуация в Тунисе – здесь, напротив, сильное гражданское общество фактически позволило компенсировать слабость политических институтов в постреволюционный период. Пример с кризисом 2013 г. очень показателен в этом отношении. Стране достаточно было пережить два громких политических убийства (Шукри Бильаида в феврале и Мухаммада Брахими в июле), чтобы мобилизованное гражданское общество потребовало отставки правительства и начался Национальный диалог, гарантами которого выступили не политические партии или какие-то традиционные лидеры, а именно институты гражданского общества – профсоюзы, Лига защиты прав человека и др.

Этот тунисский опыт чрезвычайно ценен именно в силу того, что в сочетании с культурой политического компромисса он позволил стране не скатиться к массовому насилию, вероятность распространения которого за год до того была вполне реальна. В принципе, при условии внешнего давления он может быть успешно использован в Алжире, где строительство институтов гражданского общества – вероятно, прежде всего, независимых профсоюзов – привело бы, в конечном счете, к усилению независимости политических партий и судебной власти, что позволило бы сбалансировать и укрепить политическую систему.

Алжирский опыт, правда, не современный, а скорее времен войны за независимость, в свою очередь, мог бы оказаться полезным для Ливии, где речь пока что должна идти о строительстве институтов государственной власти, а не гражданского общества. Рождение таких институтов на основе тех или иных вооруженных

112

формирований общенационального или регионального масштаба кажется вполне реальным. Их появление приведет к строительству нового авторитарного режима, который, по меньшей мере, обеспечит населению право на жизнь, а в лучшем случае окажется авторитаризмом развития и когда-нибудь постепенно начнет демократическую трансформацию.

Легитимность власти

Третья существенная проблема, связанная с предыдущей – это

проблема легитимности власти и недоверие населения к демократическим институтам и процедурам. Единственной страной, в которой этой проблемы не существует, остается Марокко, где, например, во время референдума по конституции 1 июля 2011 г. многие марокканцы в интервью признавали, что проголосовали «за» только потому, что «король попросил об этом»1.

Что касается Ливии, Туниса и Алжира, то ситуации в этих трех странах сильно различаются между собой.

Так, в Ливии говорить о каком бы то ни было доверии населения к властям нельзя. По замечанию одного из сотрудников миссии ООН, «население рассматривает правительственные должности исключительно как доступ к финансовым ресурсам страны; вопросы идеологии, ценностей, политических взглядов здесь вообще никого не интересуют – ни граждан, ни самих политиков»2. Демократические институты и процедуры стали средством решения межклановых и межэлитных конфликтов (например, закон о люстрации), и надежды на становление общенациональной легитимной власти сейчас почти что нет. Единственным возможным вариантом представляется развитие региональных политических структур, возглавляемых местными авторитетными лидерами, принадлежа-

1Maroc, un triomphe en trompe-l’œil // Le Journal du Dimanche, 02.07.2011. URL: http://www.lejdd.fr/International/Maghreb/Actualite/Referendum-au-Maroc-vrai- plebiscite-ou-pratiques-d-un-autre-age-352357.

2Из материалов личных бесед. Февраль 2014 г.

113

щими к сенуситской элите, к племенной верхушке, выходцам из исламистских групп или наследников каддафизма (в Феццане).

В Тунисе успех трех лет демократического транзита в этом отношении также относителен. Несомненным достижением является рост узнаваемости политических партий и их лидеров (сразу после революции о существовании оппозиционных партий знало только 4% населения страны), однако авторитет и тех, и других остается очень низким. Национальный диалог в республике был начат в результате давления улицы, координировали его старые и известные НПО, а не новые политические структуры; итогом его стала отставка правительства Тройки, опиравшегося на электоральную легитимность НУС. В результате всего этого к зиме 2014 г. страна фактически вернулась в состояние весны 2011 г., когда Верховная инстанция по реализации целей революции могла опереться только на своеобразную революционную законность.

Наконец, что касается Алжира, то сегодня, как уже упоминалось, когда век отцов-основателей ФНО подходит к концу, а память о массовом терроре 1990-х постепенно стирается, вопрос о доверии к политической элите и партиям будет становиться все более острым.

Фрагментация общества

Региональный и кланово-трайбалистский партикуляризм является в странах Магриба последней существенной политической проблемой, прямо угрожающей их безопасности и имеющей не только внутриполитическое, но и региональное измерение.

Если в Ливии противостояние между племенами, кланами и регионами вполне очевидно, то в остальных трех странах оно всегда было закамуфлировано политикой центральных властей, последовательно отрицавших существование этой проблемы. Так, по признанию тунисского гражданского активиста, «конечно, эта проблема существует, но ее никто не будет обсуждать – здесь очень много нюансов, табу, красных линий»1, в Алжире же в ответ на по-

1 Из материалов личных бесед. Июнь 2013 г.

114

добный вопрос люди «смотрят изучающе» и подозрительно, после чего иной раз категорично заявляют: «В Алжире нет регионализма. Это вы (видимо, европейцы. – В. К.) хотите его создать»1.

На самом деле, регионализм, конечно, существует2, и проявляется он фактически в стигматизации тех или иных регионов как в политическом, так и в социально-экономическом поле. Относительно Туниса речь идет о внутренних регионах страны, так называемых «теневых зонах», относительно Алжира – конечно, о Кабилии, население которой, обладая ярко выраженной региональной, этнокультурной и лингвистической идентичностью, на протяжении долгого времени чувствует себя ущемленным в правах и периодически позиционируется властями как «внутренний враг» и источник всех зол3.

В политическом отношении магрибинский регионализм означает, очевидно, монополизацию власти представителями отдельных землячеств (столичного и сахельского в Тунисе, киренаикского во времена монархии в Ливии и триполитанского при Каддафи и т.д.), что приводит к маргинализации всех остальных. Если рассматривать события «Арабского пробуждения» в такой парадигме, то в случае Ливии речь шла о бунте Киренаики против Триполитании, а в случае Туниса – о протесте внутренних регионов против богатого побережья (не зря революция началась именно в расположенном в теневой зоне Сиди-Бу-Зиде). В Алжире же президентские выборы 2014 г. в очередной раз подтвердили неприятие официальной власти жителями Кабилии, в городах которой явка с трудом переваливала за 20%4.

1Le régionalisme en Algérie, un obstacle à la démocratie? // SlateAfrique, 05.05.2011. URL: http://www.slateafrique.com/1621/regionalisme-algerie-democratie-kabylie.

2Во время предвыборной кампании 2014 г. один из кандидатов – бывший пре- мьер-министр Али Бенфлис, заявлял о борьбе с регионализмом как об одной из главных своих задач. URL: http://www.liberte-algerie.com/actualite/benflis-promet- de-combattre-la-corruption-et-le-regionalisme-il-a-annonce-hier-officiellement-sa- candidature-214232.

3Le régionalisme en Algérie, un obstacle à la démocratie?

4Algérie: Présidentielle taux de partipation par wilaya // TSA-Algérie, 18.04.2014. URL:

http://www.tsa-algerie.com/2014/04/18/presidentielle-taux-de-participation-par-wilaya.

115

Вполне естественно, что в поисках политической идентичности элиты дискриминируемых регионов обращаются к мобилизующим идеологиям протеста – этнонационалистическим (Кабилия), левацким (Гафса в Тунисе) или исламистским (Киренаика, северо-западные области Туниса), что в конечном счете может привести к полной дезинтеграции государства, как это произошло в Ливии.

И в Алжире, и в Тунисе возможности для решения этой проблемы очень ограничены. Во-первых, потому что социальноэкономические диспропорции регионального развития имеют свои, в том числе и объективные, причины и не могут быть преодолены в краткосрочном периоде1. Во-вторых, потому что для алжирского правящего режима мифологема врага – не только внешнего (Марокко), но и внутреннего (исламисты, Кабилия) – имеет принципиальное значение для консолидации общества. В-третьих, потому что правящие элиты этих стран слабо мотивированы, а представители дискриминируемых регионов не обладают достаточными легальными политическими ресурсами.

В случае обострения ситуации выходом могла бы стать та или иная степень децентрализации власти. В случае Ливии речь обычно идет о федерализации, которая, впрочем, представляется малоперспективной, учитывая неразвитость институтов в стране2. В случае Алжира речь могла бы идти о той или иной форме деволюции (что может быть осуществлено только под мощным внешним давлением). При этом Алжир мог бы использовать и марокканский опыт децентрализации и инкорпорирования берберских элит в общую систему власти.

1Как отмечает тунисский исследователь Х. Тизауи, правительство Бен Али после 2008 г. приложило неимоверные усилия для стимулирования экономического развития Гафсы, неэффективность которых отчасти объясняется доминированием традиционного уклада во внутренних регионах. См.: Tizaoui H. Le Décrochage industriel des regions interieursen Tunisie. Tunis, 2013. P. 228–229.

2Вообще, опыт федерализма сверху, осуществлявшийся в Ираке, Нигерии, России, показывает его очень ограниченную эффективность: федерализация раз за разом либо становится формой дезинтеграции, либо маскирует унитарную, по сути, систему. См., например: Захаров А. «Спящий институт». Федерализм в современной России и в мире. М., 2012.

116

Общерегиональные вызовы и угрозы

Ситуация в сфере безопасности стран Магриба осложняется наличием общерегиональных (ближневосточных), трансрегиональных (сахаро-сахельских) и субрегиональных (собственно магрибинских) вызовов и угроз, лишь косвенно связанных с внутриполитической ситуацией в рассматриваемых государствах.

Сущность проблемы очевидна и не нова: открытость границ и отсутствие реального контроля над пространствами Сахары превращают их в зону свободного распространения организованной преступности и терроризма. Все это существовало задолго до Арабского пробуждения1, однако с его началом ситуация приобрела новые черты.

Организованная преступность сахаро-сахельской зоны, расцветающая в условиях слабости пограничного контроля и институтов государственной власти, традиционно охватывает несколько сфер, каждая из которых по собственным причинам значительно расширилась в 2000-е годы, еще до начала турбулентных процессов Арабского пробуждения. Речь идет о контрабанде марокканского каннабиса и латиноамериканского кокаина, контрабанде сигарет и других разрешенных товаров, похищениях людей с целью выкупа, а также о трафике оружия.

Контрабанда разрешенных товаров, и прежде всего сигарет, существовала в регионе всегда, однако ее потоки существенно увеличились в 1990-е годы на фоне экономического кризиса в Алжире и введения санкций против Ливии.

Сегодня существующая в треугольнике между Мавританией, Мали и Алжиром транссахарская торговая сеть (зачастую с прямым участием чиновников из ПОЛИСАРИО) наполнена алжир-

1 Chandoul M. and Boubakri H. Migrations clandestines et contrebande à la frontière tuniso-libyenne // Revue européenne des migrations internationales. Vol. 7, № 2 (1991). P. 155–162. О вовлеченности семьи Бен Али в контрабанду см., напр.: La “couscous connection” // Le Monde, 03.11.1995.

117

скими товарами и гуманитарной помощью, идущими на юг, и сигаретами, отправляющимися на север – в Алжир и Марокко1.

В 1990-е годы в результате, с одной стороны, специфической политики ливийского режима, а с другой – эскалации конфликтов в Алжире, на севере Нигера и в Мали началось превращение региона в крупнейший центр трафика оружия. Он осуществлялся по тем же контрабандным сетям, что использовались и для торговли сигаретами, и контролировался теми же людьми, в том числе и высокопоставленными чиновниками и офицерами2, что естественным образом вело к резкому снижению дееспособности таможенных служб и пограничных войск. Зимой 2014 г. тунисские участники контрабандных сетей признавались мне в «тотальной коррумпированности» алжирских погранвойск и частичной – тунисских.

При этом если в Ливии контрабанда сигарет до 2011 г. контролировалась служащими аппарата безопасности, управлявшимся членами племени каддафа3, то в Алжире, по данным Центра Карнеги, участие должностных лиц осуществляется только на уровне провинций (вилай), но не на общенациональном.

Свержение режима Каддафи, ослабление государственных институтов в Тунисе и резкий рост конфликтности в регионе естественным образом привели к расширению потоков контрабандного оружия из Ливии в Египет, Тунис, Алжир и страны Сахеля4 – по некоторым данным, в одной Ливии в 2014 г. ходило в обороте около 20 млн единиц стрелкового оружия5. Вместе с тем соперничество за контроль над незаконной деятельностью подлило масла в огонь насильственных конфликтов на юге страны между различ-

1 В 2009 г. Управление ООН по наркотикам и преступности (UNODC) оценивало контрабанду сигарет в Магрибе приблизительно в 60% ливийского табачного рынка (или в 240 млн долл. в розничной торговле) и 18% алжирского рынка (или 228 млн.). См. Lacher W. Organized crime and conflict in the Sahal-Sahara region. Washington: The Carnegie Papers, 2012. P. 5.

2Характерно, что Мухтар Бельмухтар, позже ставший одной из ведущих фигур в сахельских операциях АКИМ, еще ранее был широко известен своим длительным участием в транссахарской контрабанде сигарет. Lacher W. Op. cit. P. 4–6.

3Ibid.

4Ibid. P. 11.

5Информация от анонимного тунисского источника, сотрудничающего с миссией ООН в Ливии. Февраль 2014 г.

118

ными милициями, созданными по племенному признаку, и тем самым стало фактором роста конфликтности.

Другим следствием расширения предложения на черном оружейном рынке и ослабления государства стало разрушение традиционных связей и ожесточенная борьба между контрабандистскими группировками. Что касается наркоторговли в регионе, то каналы ее осуществления несколько отличаются от каналов реализации контрабанды разрешенными товарами.

В сахаро-сахельской зоне существует два лишь частично пересекающихся потока наркоторговли. Один из них связан с трансфером латиноамериканского кокаина в Европу из Западной Африки через Ливию и Египет. Другой – с распространением марокканского каннабиса в те же Ливию, Египет и далее – на Аравийский полуостров.

Торговля кокаином из Южной Америки в Европу через Западную Африку быстро расширялась в 2005–2007 гг. в связи, с одной стороны, с возросшими возможностями на европейском рынке, с другой – с усилением антинаркотической борьбы в США и, соответственно, переориентацией латиноамериканских наркокартелей на Старый Свет1. По оценкам UNODC, в 2008 г. около 14% европейского кокаина, или 20 тонн с оптовой стоимостью в 1 млрд долл. США в Западной Европе, было привезено транзитом через Западную Африку2 (впрочем, не только сухопутными путями).

Сложно сказать, как повлияло Арабское пробуждение на эту транзитную торговлю, однако, по мнению В. Лачера, «транссахарская и транссахельская сухопутная контрабанда снизилась, поскольку снизилась торговля через Западную Африку, а сухопутные маршруты по большому счету зависят от центров в прибрежных государствах»3. Такая оценка представляется вполне логичной, поскольку рост конфликтности в Магрибе естественным образом привел и к росту рисков по транспортировке, а зачастую и к утрате старых партнеров по бизнесу.

1Aning K., Pokoo J. Understanding the nature and threats of drug trafficking to national and regional security in West Africa // Stability: International Journal of Security and Development. 2014, № 3 (1). P. 1.

2Lacher W. Op. cit. P. 8.

3Ibid. P. 7.

119

Вместе с тем, другой основной поток – марокканского каннабиса – в Ливию, Египет и на Аравийский полуостров не ослабевает. Марокканское производство, считающееся одним из крупнейших в мире, в 2008 г. оценивалось UNODC в 877 т, а в 2012 г. – 760 т1. Мощь наркопотока подтверждают и данные алжирских органов безопасности, задержавших в 2012 г. 157 тонн каннабиса вместо 53 т, захваченных годом ранее2, а в первой половине 2013 г. – 50 т3.

Как отмечает В. Лачер, «по оценкам мавританских спецслужб, около трети марокканской продукции идет транзитом через государства Сахеля, частично обходя маррокано-алжирскую границу. Каннабис поступает в Мавританию по суше (через Алжир или Западную Сахару) или морем, а затем идет либо в северные области Мали, или же транспортируется по маршруту Нуакшот-Нема, попадая в Мали в районе Тимбукту. Из северного Мали маршруты контрабанды, частично совпадая с кокаиновыми маршрутами, пересекают северный Нигер или Южный Алжир и приводят в Ливию. Далее наркотики экспортируются в Европу (через Балканы) или отвозятся в Египет и Израиль. Другой маршрут идет через Чад и Судан на Аравийский полуостров4.

Пока каннабис не попадает в северное Мали, торговля им управляется смешенной сетью марокканцев, сахарцев и мавританцев, равно как и, по всей видимости, офицерами алжирской армии.

Одним из косвенных результатов Арабского пробуждения стало то, что такие страны как Тунис и Ливия, ранее остававшиеся лишь транзитными зонами на пути наркотрафика, теперь стали и пунктами конечного назначения марокканской конопли: «Марокканские наркотики через границу идут тоннами, их никто не за-

1Cannabis cultivation, production and eradication, 2012 // UNODC. World Drug Report, 2014. URL: http://www.unodc.org/documents/wdr2014/Statistics/Cannabis_cultivation_production_ eradication.pdf.

2Ibid. P. 40. URL: http://www.unodc.org/documents/wdr2014/Cannabis_2014_web.pdf.

3Trafficking in North Africa. Boom Boom // The Economist. URL: http://www.economist.com/news/middle-east-and-africa/21583671-north-african- governments-struggle-stem-illegal-flow-arms-and-drugs-boom.

4Lacher W. Op. cit. P. 7–8.

120