Титаренко М.Л., Кобзев А.И., Лукьянов А.Е. - Духовная культура Китая. Том 4 - 2009

сти, обороны, науки и техники, а также поставил цель «за несколько десятилетий перегнать

вэкономическом плане США». Тем не менее признание экономического развития революционной целью и призыв «поместить в одну корзину политику и экономику» предполагали прежние социально-экономические методы. Главным позитивным моментом в опыте Дацинских нефтепромыслов по-прежнему назывался принцип «политика — командная сила».

Формальная победа над оппонентами слева стабилизировала внутриполитическое положение

встране. Однако, уравняв в правах политику и экономику, необходимо было сделать следующий шаг — исправить господствовавшую на протяжении 20 лет эгалитаристскую трактовку социалистического принципа распределения, чтобы население почувствовало позитивные изменения.

Вотличие от «четверки», пропагандировавшей принцип «от каждого по способностям», а главным условием экономического роста называвшей «коммунистическую сознательность рабочих», важнейшим принципом начавшегося социалистического соревнования провозглашалось распределение по труду. Развернувшаяся накануне XI съезда КПК (август 1977) дискуссия о материальном стимулировании в конечном счете достигла поставленных целей. Во-первых, был реабилитирован социалистический принцип социальной справедливости, обосновывавший исторический выбор социализма. Во-вторых, сам факт его рассмотрения нарушил неприкосновенность фундаментальных положений марксизма — началось обсуждение широкого круга экономических вопросов, в том числе проблемы товарного производства, плана и рынка, материального стимулирования и т.д. Тогда же в партийной печати появились утверждения, что результаты «четырех модернизаций» должны воплотиться в повышение материального и духовного уровня жизни, а в ряде статей — и о необходимости «перенести центр тяжести на экономическое строительство», которое, конечно, «не означает изменения командного места политики».

Вэтих условиях главной задачей состоявшегося XI съезда КПК было подтверждение легитимности нового руководства. Именно поэтому съезд ушел от принятия принципиальных установок, сохранив основные черты сложившейся социально-экономической политики и зафиксировав политический компромисс, в котором тезис о продолжении революции при диктатуре пролетариата и возможном повторении «культурной революции» сочетался с характеристикой основного противоречия между производственными отношениями и производительными силами, возвращая политический курс КПК в марксистское русло. Осенью 1977 г. были восстановлены денежные расчеты в сельском хозяйстве, увеличены зарплаты в промышленности, что сразу же привело к росту производительности труда и укреплению позиций новой власти.

Не только Хуа Го-фэн, но и его союзники по борьбе с «четверкой» не могли открыто выйти за рамки провозглашенных ранее установок. Прагматичному крылу партии нужен был энергичный и авторитетный лидер, способный сформулировать новую программу государственного строительства. Еще до официального восстановления на постах Дэн Сяо-пин отказался от ключевых положений «культурной революции», заявив, таким образом, о своих претензиях на политическую инициативу и лидерство. Веским основанием для этого был избранный им подход — не следование универсальным указаниям Мао, на которые делал ставку Хуа Го-фэн, а завоевание авторитета эффективными практическими действиями. Дэн Сяо-пин назвал повышение научно-технического уровня и знаний ключом к осуществлению модернизации, а интеллигенцию — частью рабочего класса. «Двум абсолютам» Дэн Сяо-пин противопоставил свое определение идей Мао Цзэ-дуна как «развития марксизма-ленинизма не в отдельных аспектах, а в целом ряде областей», как «систему взглядов», придав им, таким образом, не аксиологический, а методологический характер. Дискуссия о практике как единственном критерии истины, официально начавшаяся 11 мая 1978 г. статьей «Практика — единственный критерий истины» в «Гуанмин жибао», имела для Дэн Сяо-пина такое же значение, как для Хуа Го-фэна издание 5-го то-

Дискредитация теории и приравненного к ней советского опыта в предыдущие два десятилетия создала идейный вакуум, объективно повысив значение практики. Дэн Сяо-пин умело использовал это обстоятельство. Указание на практику задало новый ориентир — не книжный, марксистский, а другой — с нечеткими гранями, но осязаемый, а главное — подверженный живой критике. В результате в стране была создана общественно-политическая атмосфера, в которой Дэн Сяо-пин, обладавший огромным опытом партийной и государственной работы, почувствовал себя свободно и уверенно. Владея ситуацией на уровне эмпирических правил, он адекватными характеру момента политическими лозунгами компенсировал отсутствие научно обоснованных выводов. Но и он не мог отказаться от символа революции и действующего социального проекта, хотя и постарался придать марксизму сугубо инструментальный характер, сократив его значение как императивного идеала.

В ходе дискуссии Дэн Сяо-пином было сформулировано важнейшее идейно-теоретическое положение, согласно которому «нельзя нарушать основные принципы марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэ-дуна, однако их надо обязательно соединять с реальной действительностью». Утверждение, что марксизм-ленинизм и идеи Мао не являются истиной «в последней инстанции», поколебало идеологические позиции Хуа Го-фэна. К осени 1978 г. в прессе открыто стало выражаться мнение влиятельной части руководства КПК, что «политика не может существовать в отрыве от экономических законов» и главной целью социализма является не классовая борьба, а подъем материального и культурного уровня жизни народа.

Непосредственно вытекавшее из предшествовавшего периода решение о переносе центра тяжести на экономическое строительство было официально провозглашено на III пленуме ЦК КПК 11 -го созыва (декабрь 1978). Пленум, а также целый ряд совещаний накануне и после него утвердили в качестве партийных решений высказывавшиеся на протяжении предыдущих двух лет взгляды, подвели итог движению по разоблачению Линь Бяо и «четверки», позитивно оценили дискуссию о практике как критерии истины. В рекомендациях и аналитических материалах, направленных в то время в ЦК, содержались практически все ключевые положения, которые спустя 10 лет стали программными: о товарном и рыночном характере экономики, о начальном этапе социализма, о китайской специфике и др., тогда еще не нашедшие поддержки в руководстве. Отсутствие четких, теоретически обоснованных ориентиров развития отдало безоговорочный приоритет практике, упорядочить и структурировать которую могло не только теоретическое обобщение, но и эксперимент, на который возлагались главные надежды по выработке главного направления и конкретных мероприятий экономической реформы «в отдельных районах, отраслях и на предприятиях». Практической ориентации политического курса соответствовало и начало экономической реформы в деревне, представлявшей наиболее типичную для Китая со- циально-экономическую среду, которая стала еще одним отступлением от политики Мао Цзэдуна, провозгласившего в 1949 г. перенос центра тяжести работы в город. Экономический эксперимент был важнейшим и едва ли не единственным шансом Дэн Сяо-пина окончательно утвердиться в качестве лидера, потеснив в этом качестве Хуа Го-фэна, опиравшегося на авторитет Мао Цзэ-дуна. Именно поэтому в 1979 г. экономические преобразования начались на родине Дэн Сяо-пина — в пров. Сычуань под руководством Чжао Цзы-яна.

В отличие от Мао Цзэ-дуна, ориентировавшегося на воплощение различных по происхождению теоретических схем на китайской почве, но неуверенно чувствовавшего себя на уровне высоких абстракций, Дэн Сяо-пин отдал предпочтение традиционному для Китая эмпирическому подходу, ставшему центральной методологической категорией его концепции реформ. Принцип «идти, ощупывая камни» вновь был провозглашен политическим стилем КПК, воплотив идею о практике как главном источнике развития, предопределившей успех реформ на методологическом уровне.

Движение вправо было продолжено на идейно-теоретическом совещании весной 1979 г., где высказывалось мнение, что социализм неприем-

лем для Китая, поскольку для него не созрели условия, его выбор был ошибочным — социализм в КНР не настоящий, а феодальный или крестьянский. Одновременно влиятельная часть ЦК во главе с Хуа Го-фэном продолжала придерживаться «левых» взглядов, усиливая политическое напряжение и углубляя раскол в руководстве. Новому политическому курсу необходимо было позитивное идейно-теоретическое оформление, способное консолидировать партию и общество. Выдвижение «четырех основных принципов» (приверженность социалистическому пути, диктатуре пролетариата, руководящей роли КПК, марксизму-ленинизму и идеям Мао Цзэ-дуна) стало идеологическим ограничением курса на всемерное развитие производительных сил, зафиксировавшим новый баланс экономики и политики.

Одним из важнейших следствий состоявшегося разграничения экономики и политики стал тезис о разделении партийных и административно-хозяйственных функций, слияние которых лишило систему управления гибкости, что отразилось не только на экономических результатах, но

ина политическом авторитете партии, вынужденной нести всю полноту ответственности за допущенные ошибки. Разделение функций и сокращение вследствие этого сферы оперативной ответственности КПК допускало в принципе введение рыночных механизмов хозяйствования, что было признано Дэн Сяо-пином. Четко сформулировав задачу разграничения политических

ихозяйственных функций, КПК признала необходимость совершенствования политического механизма, на тот момент касавшегося прежде всего децентрализации и ограничения полномочий Хуа Го-фэна, но не предполагала разделения властей и смены политической системы. Преодолев искушение воспользоваться очередным западным рецептом — тотальной демократизацией, КПК сделала еще один шаг от идеократии к прагматизму. И все же как лозунг демократия была использована прежде всего, чтобы заручиться поддержкой населения, противопоставив новый политический режим «феодально-фашистской диктатуре», господствовавшей в годы «культурной революции»:

Многочисленные призывы Дэн Сяо-пина к демократизации в тот период были направлены в первую очередь на борьбу с остаточным влиянием «культурной революции», ограничение влияния «левых» идей и обеспечение внутрипартийной и общенациональной консолидации на новой идеологической платформе. Для решения этих задач необходимо было выработать такой механизм, который бы позволял устранять из руководства идейных оппонентов без политических потрясений. Важнейшим шагом в этом направлении стало создание на III пленуме ЦК КПК Центральной комиссии по проверке дисциплины, которая позволяла не только проверять соответствие руководства идеологическим принципам, но и нормам действующей политической организации и провозглашенным ею целям, а также способствовала восстановлению нравственного авторитета КПК, подорванного «культурной революцией».

Понимание Дэн Сяо-пином сущности демократии характеризует такое его утверждение: «Социалистическая демократия неотделима от диктатуры над врагами». В русле такого понимания 6 декабря 1979 г. была закрыта сиданьская стена дацзыбао, а в апреле 1982 г. из 45-й статьи Конституции КНР было изъято положение «четырех широко» («широкое высказывание мнений, полное изложение взглядов, широкие дискуссии и дацзыбао»), лежавших в основе «большой демократии» «культурной революции».

Для проведения кадровой реформы в тот момент появился еще один убедительный аргумент. Новый социально-экономический курс нуждался, по мнению Дэн Сяо-пина, в изменении «многих аспектов производственных отношений и надстройки, которые не отвечают требованиям развития производительных сил», а также в отказе «от всех негодных форм управления, форм деятельности и образа мышления». Прежде всего это относилось к чрезмерной централизации и концентрации власти, которые следовало заменить предоставлением больших прав местным органам, промышленным и сельскохозяйственным предприятиям. Уже в качестве пре-

мов. В Проекте реформы хозяйственной системы 1979 г. содержалось положение о соединении планового и рыночного регулирования экономики, а в Проекте 1980 г. экономика КНР характеризовалась как товарная. Очевидно, что реализовать эти задачи мог только новый кадровый аппарат.

В ходе начавшейся реорганизации партии и высших органов государственного управления Дэн Сяо-пин предложил пересмотреть систему подготовки кадровых работников, ликвидировать чрезмерное сосредоточение власти, совмещение партийных и государственных должностей, ввести контроль масс за деятельностью руководства, бороться с привилегиями, коррупцией и бюрократизмом, отказаться от пожизненного занятия руководящих постов. Омоложение руководства, провозглашенное главной задачей начавшейся кадровой реформы, было направлено прежде всего на борьбу с политическими противниками и укрепление новых принципов государственного строительства.

Организационно-политическая консолидация власти способствовала более четкой формулировке стратегического курса, воплотившего главные политические лозунги предшествующих лет. Впервые «генеральная линия на современном этапе» была представлена Е Цзянь-ином на заседании, посвященном 30-летию образования КНР. Провозглашенные им цели не ограничивались проведением «четырех модернизаций», а включали преобразование политической системы, развитие социалистической демократии и законности, достижение качественно нового уровня материальной жизни народа и «создание высокой социалистической духовной культуры».

Отказавшись от лозунга «классовая борьба — решающее звено», КПК получила возможность значительно расширить социальную опору преобразований, что привело к последовательному восстановлению деятельности Единого фронта (на 1-й сессии ВСНП, февраль 1978), провозглашению лозунгов общенациональной консолидации, а с февраля 1979 г. к призывам использовать для решения задач «четырех модернизаций» национальную буржуазию, которая, как отмечалось, перевоспиталась и превратилась в социалистических тружеников. В результате Е Цзяньином была провозглашена новая политическая линия: сплотить все национальности, мобилизовать все активные факторы, строить социалистическую державу. Но главное, в выступлении была дана предварительная оценка «культурной революции», придавшая новый импульс дискуссии о методах развития народного хозяйства и о сущности социализма.

На этом этапе Дэн Сяо-пин был вынужден обратиться к общественным наукам с призывом дать развернутый анализ предшествующего периода развития, квалифицировать допущенные ошибки и на этой основе восстановить истинный облик коммунистической теории, которая должна была составить идейно-теоретическую альтернативу «культурной революции». Он также призвал подготовить серию статей и монографий по экономической теории, а также по «теоретическим вопросам промышленности, сельского хозяйства, торговли и управления». Общественнополитическая теория, вытесненная в свое время идеями Мао Цзэ-дуна из политической жизни страны, вновь оказалась востребованной в основном потому, что только исходившая от нее критика могла сохранить легитимную парадигму власти, т.е. объяснить допущенные ошибки историческими обстоятельствами, не ставя под сомнение политический курс. В ходе развернувшейся дискуссии было высказано мнение, что неверно трактовать деятельность «четверки» как «правую» или «ультраправую». На самом деле и «большой скачок», и деятельность «четверки» носили ультралевый характер, полностью пренебрегавший объективными экономическими законами. Этот вывод стал одной из поворотных точек в выяснении отношений политики и идеологии. Провозгласив «левый» уклон главной опасностью, государственный прагматизм заручился поддержкой фундаментальной науки в борьбе с идеологией эпохи Мао Цзэ-дуна.

Практическое вовлечение в политический процесс общественных наук происходило неравномерно и противоречиво, не вписываясь в отведенные рамки. Несмотря на то что первые призна-

м ь п л ь

шли за пределы сугубо марксистских исследований и обрели самостоятельность, в том числе проблемы традиционной культуры и традиционных ценностей. Свобода от нормативного подхода предопределила бурное развитие культурологии, которая стала быстро приобретать попу-

лярность, освобождаясь от схематизма формационной модели истории.

В результате дискуссий обществоведение вернуло себе функцию генератора идей, бросив еще очень сдержанный вызов интеллектуальной монополии партии. Формально не угрожая легитимности политического режима, широкие публичные обсуждения подготовили общественное мнение к переменам, предлагая варианты развития, которые, как и результаты экономических экспериментов, оценивала КПК — либо принимая, либо отвергая их. Не сумев совместить функции теоретического и политического руководства, компартия постаралась установить экспертный контроль за теоретическими новациями. Это было тем более актуально, что экономическая реформа привела к появлению существенно отличных от принятых представлений о социализме. В этих условиях сущность социалистического строя была сведена Чжао Цзы-яном к двум чертам: распределению по труду и общественной собственности.

Динамично меняющиеся обстоятельства подталкивали к всестороннему изменению хозяйственного механизма, форм собственности и системы управления, а также «связанной с ними чрезмерной централизации политической системы». Появившуюся в результате начавшихся реформ и постепенной либерализации угрозу справа также необходимо было нейтрализовать. В этих условиях традиционно связываемая с революциями и радикализмом общественно-поли- тических движений КПК проявила себя в новом качестве, как структура государственного управления, тонко чувствующая степень готовности общества к преобразованиям и смягчающая радикальные призывы, угрожающие стабильности социально-экономической ситуации и своей власти. С этими опасениями было связано существенное снижение темпов экономических преобразований, которые после ориентиров в виде сочетания планового и рыночного начал, а также товарного характера китайской экономики в проектах экономической реформы 1979 и 1980 гг. в Проекте 1982 г. вновь вернулись к формуле «плановое хозяйство с существованием товарного производства», а в Конституции КНР 1982 г. вообще не содержалось упоминаний ни о товарном производстве, ни о рыночном регулировании.

Дискуссии о критериях и путях развития усилили внутрипартийное напряжение, которое в условиях нараставшей идейной дезориентации становилось серьезнейшим фактором нестабильности. Для реабилитации власти в глазах населения необходимо было восстановить привлекательные черты социализма, преодолеть политическую конфронтацию и заложить идейно-теоретиче- ский фундамент дальнейшего развития, а для этого дать такую оценку предшествовавшему периоду, которая бы разделялась большинством населения, подтверждая обоснованность социалистического выбора и легитимность КПК. Социально-экономическое положение также требовало поиска энергичного политического субъекта, способного мобилизовать общество. Восстановление честного имени партии стало не менее важной задачей, чем восстановление экономики.

«Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» (июнь 1981), определило сущность допущенных «искривлений», но не привело к отрицанию предшествующего периода, достойного места Мао Цзэ-дуна в истории китайской революции и не потребовало новых процедур легитимации власти, сумев начертить на этой основе новую траекторию движения страны. В нем были зафиксированы выделенные ранее особенности КНР, ставшие причиной «культурной революции», прежде всего низкий уровень экономического развития, феодальные пережитки и колониальное прошлое, недостаточная теоретическая зрелость КПК. Со- циально-экономическая природа «левых» ошибок дала общественной мысли основание характеризовать современное состояние общества как «неразвитый социализм». В соответствии с восстановленными социально-экономическими представлениями о социализме на VI пленуме ЦК 11-го созыва была использована формулировка об обществе «неразвитого социализма», находящемся «на начальном этапе социализма», главной задачей которого является ликвидация «левых» ошибок и развитие производительных сил. Акцент на социально-экономических условиях

ческого развития, позволив легализовать «родимые пятна капитализма», а борьбу с ними сменить выборочным сотрудничеством.

Монолитное единство идеологии и политики, теории и практики, политики и экономики, диктатуры партии и культа вождя, игравшее на предыдущем этапе решающую роль в утверждении новой власти, исчерпало свой ресурс. Необходимо было найти новые источники развития, для этого пришлось разделить имеющиеся ресурсы (политические, идеологические, экономические), чтобы каждый из них мог раскрыть свой потенциал. Наделив каждый из них самостоятельностью, КПК подготовила условия для дальнейшего движения, нарушив при этом прежний механизм управления. Единое руководство фрагментированным процессом могла осуществить только внутренне консолидированная власть, однако новый механизм управления выработан пока не был.

* Хуа Го-фэн. Ба учань цзецзи чжуаньчжэн ся ды цзисюй гэмин цзинсин даоди (До конца продолжать революцию при диктатуре пролетариата). Пекин, 1977; Кэсюэ шэхуйчжуи (Научный социализм) / Гл. ред. Чжао Мин-и. Цзинань, 1981; Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР Пекин, 1981; Ху Цяому. Данцянь сысян чжаньсянвды жогань вэньти (Некоторые вопросы современного идеологического фронта). Пекин, 1982; Кэсюэ шэхуйчжуи гайлунь (Краткий очерк научного социализма) / Сост. У Цзи-сян. Наньчан, 1983; Синь Бэн-сы. Чжэсюэ юй шидай (Философия и современность). Ухань, 1984; Ху Цяо-му. Гуаньюй жэньдаочжуи хэ ихуа вэньти (О гуманизме и проблеме отчуждения) / / Жэньминь жибао. 27.01.1984; Дэн Сяо-пин. Избранные произведения. Пекин, 1985; Сысян гунцзо хэ сяньдайхуа (Идеологическая работа и современность) / Гл. ред. Ся Юй-лун. Шанхай, 1986; Чжунго гунчаньдан ды сысян цзяньшэ (Идеологическое строительство КПК, 1919—1989) / Гл. ред. Е У-си. Тяньцзинь, 1991; Чжунго гунчаньдан сысян ши (Идеологическая история КПК). Циндао, 1991; Дэн Сяо-пин. Основные вопросы современного Китая. М., 1988. ** Виноградов A.B. Китайская модель модернизации: Поиски новой идентичности. М., 2005; Конституции и политическая система Китайской Народной Республики: Учеб. пособие / Сост. Б.Г. Доронин. СПб., 2007; Общественные науки в КНР. М., 1986; Chinese Marxism in Flux, 1978-1984: Essays on Epistemology, Ideology and Political Economy. L., 1985; Brugger В., Kelly D. Chinese Marxism in the Post-Mao Era. Stanf., 1990.

A.B. Виноградов

Дискуссия о роли личности в истории. Не менее тысячи публикаций в 50-х годах были посвящены роли выдающихся личностей в истории Китая. Часть работ обсуждали вопросы теории (объективности, классовости и т.д.) и марксистской методики оценки исторических личностей. Однако размах дискуссии придавали публикации, содержащие оценку, а зачастую переоценку отдельных исторических деятелей. Ранее всего внимание китайских историков привлекли Цюй Юань, Цзин Кэ, Цинь Ши-хуан, Юэ Фэй, Ши Кэ-фа, т.е. исторические фигуры со сложившейся репутацией в традиционной историографии или народном сознании. Дискуссия начиналась на фоне развернувшейся идеологической кампании критики кинофильма «Жизнь У Сюня».

Объектами споров были некоторые генералы, министры, ученые, ремесленники и вожди народных восстаний. Особенно жаркие дебаты разгорелись вокруг оценки исторических личностей правителей и императоров Китая. Го Мо-жо выступил с предложением исторической реабилитации последнего иньского вана Чжоу-синя (X в. до н.э.), основателя вэйского государства Цао Цао (155-220), танской империатрицы У Цзэ-тянь (624—705). Го Мо-жо и Цзянь Бо-цзань, например, предлагали «высоко оценить вклад» Цао Цао в развитие Китая, снять с него «ярлык коварного сановника и восстановить его доброе имя».

Идеализация традиционно негативных персонажей истории вызвала протесты Тан Ланя, Ян Куаня, Ло Янь-цзю и других историков. В целом же «реабилитация» продолжалась вплоть до нача-

противоречий во времена правлений иноплеменных династий приуменьшалось, все народности, населявшие территорию Китая, объвлялись членами одной «большой семьи народов».

С начала 80-х годов XX в. в КНР вновь развернулась дискуссия о роли личности в истории, куда входил вопрос и о культе личности. «В наших рядах часто вольно или невольно преувеличивалась роль личности в истории, — писала „Жэньминь жибао". — Этому, помимо влияния старой идеологии эксплуататорских классов и традиционных воззрений, есть и гносеологические причины... Основные причины исторического развития скрыты за внешней стороной явлений, а деятельность великих личностей проходит как раз на переднем плане. Это приводит к тому, что люди видят лишь роль великих личностей и игнорируют основные принципы исторического развития... Однако великие личности могут лишь ускорять или замедлять развитие истории, оказывать определяющее воздействие только на ограниченную, поверхностную часть исторических явлений». Пренебрежением роли народных масс, констатируют китайские авторы, и объясняется возникновение культа личности.

Сначала осуждение культа личности было в закрытом порядке начато в КПК. Так, в постановлении «О некоторых нормах политической жизни в партии», опубликованном ЦК К П К весной 1980 г., прямо признавались недостатки и ошибки, связанные с произволом отдельных личностей и нанесшие ущерб нормальной внутрипартийной политической жизни. «Необходимо в соответствии с принципами марксизма правильно понимать и разрешать взаимоотношения между вождем, политической партией и массами... Запрещается беспринципное прославление заслуг руководителей и воспевание их доблестей, — говорилось в документе. — Не позволяется льстивыми речами в духе эксплуататорских классов восхвалять пролетарских руководителей, нельзя прибегать к искажению истории и фальсификации фактов для пропаганды заслуг руководителей. Запрещается поздравлять руководителей с днем рождения, преподносить им подарки, направлять приветственные письма и телеграммы. Не разрешается создавать музеи ныне здравствующих людей, не следует создавать много музеев покойным вождям. Запрещается давать имена руководителей партии улицам, географическим местам, предприятиям и учебным заведениям. За исключением случаев выезда по делам за рубеж, запрещается устраивать проводы при отъезде руководителей, расклеивать лозунги, бить в гонги и барабаны, устраивать приемы». 4 июля 1980 г. в «Жэньминь жибао» появилась статья «О правильном понимании роли личности в истории», где говорилось, что культ личности в Китае, «сложился не в один день», а «формировался долго и прошел длительный процесс развития». Ли Сюэ-кунь и Чжан Пэй-хан в закрытом в то время партийном журнале «Данши яньцзю» в 1981 г. опубликовали статью «Историческое исследование культа личности в партии». Они считают, что «культ личности в стране зародился и стал разрастаться в злокачественную опухоль после 1956 г.». Историк Си Сюнь относит зарождение культа личности к марту 1943 г., когда было принято решение создать Секретариат ЦК КПК из трех человек: Мао Цзэ-дуна, Лю Шао-ци и Дун Би-у, сделав Мао Цзэ-дуна председателем. При обсуждении вопросов председатель имел право на последнее решение. Ху Цяо-му считал, что начало культу было положено в «Решении по некоторым вопросам истории партии»

1945 г.

Ян Сань-шэн отмечает, что уже в Яньани во второй половине 30-х годов со стен общественных зданий на прохожих смотрел с портретов Мао Цзэ-дун, его именем уже назывались учебные заведения, к примеру «Институт молодых работников им. Мао Цзэ-дуна», распространялись значки с изображением Мао, тогда уже впервые прозвучала песня «Алеет Восток» («Дунфан хун»), где воспевался Мао Цзэ-дун. Начиная с VII съезда КПК многие из выступавших стали заканчивать свою речь здравицей — «Десять тысяч лет (да здравствует) Мао Цзэ-дуну». Как отмечает Ян Сань-шэн, «десять тысяч лет» раньше желали только китайским императорам. 1 мая 1945 г. орган ЦК КПК «Цзефан жибао» вышла с лозунгом «Да здравствует великий и мудрый руководи-

КПК, которые в большинстве случаев соглашались с раздуванием культа. Это привело к решению многих вопросов лично Мао Цзэ-дуном. Сюй Цзян-хуа приводит пример, когда после переговоров КПК с Японской коммунистической партией весной 1965 г. по предложению японской стороны из совместного коммюнике была выброшена критика КПСС с ее упоминанием, с чем согласился Лю Шао-ци, поддержанный членами Политбюро. Когда проект коммюнике показали Мао Цзэ-дуну и сказали, что с предложением не упоминать КПСС согласно Политбюро, Мао заявил, что оно-то согласно, но он не согласен.

«культурной революции», в общетеоретических либо специальных работах по истории КНР, а также при анализе ошибочных взглядов Мао Цзэ-дуна на строительство социализма в КНР. Однако в большинстве материалов еще не очень строго дифференцировались объективные обстоятельства и субъективный фактор возникновения культа личности в китайском обществе, отсутствовала типология и классификация понятий, сам термин «культ личности» назывался по-разному: один вариант — гэжэнь чунбай (преклонение перед личностью), второй — гэжэнь мисинь (слепая вера, доверие к личности), нередко причины подменялись следствием. Вместе с правильными взглядами, высказывавшимися китайскими авторами, появлялись и спорные, а порой и ошибочные. В статьях такого рода пытались объяснить причины возникновения культа личности в Китае только внешними условиями или субъективным фактором. Постановку вопроса о культе личности в КНР китайские историки относят ко времени XX съезда КПСС, когда был осужден культ личности И. Сталина.

Ян Сань-шэн указывает, что еще в резолюции «Об антипартийной группировке Гао Гана — Жао Шу-ши» (март 1955) указывалось, что всем партийным организациям необходимо «вести борьбу с зазнайством и культом личности».

Вопрос о культе личности Сталина рассматривался на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в конце марта — начале апреля 1956 г. Как результат этого обсуждения 5 апреля появилась редакционная статья «Жэньминь жибао» «Об историческом опыте диктатуры пролетариата», где утверждалось, что «культ личности — это гнилое наследие, оставшееся от длительной истории человечества... Культ личности есть отражение такого общественного явления в сознании, — говорилось в статье, — когда руководящий деятель партии и государства типа Сталина тоже подвергается влиянию этой отсталой идеологии, что оказывает обратное воздействие на общество, наносит ущерб делу, подрывает творческий дух и инициативу народных масс». В передовой статье подчеркивалось, что К П К «и в прошлом неизменно выступала против оторвавшихся от масс выскочек и „героев"-одиночек в революционных рядах... Излишне сомневаться в том, что такие явления, как выскочки и „герои"-одиночки, оторвавшиеся от масс, могут существовать еще долго. Такие явления, преодоленные однажды, могут возникать снова. Сегодня они проявляются в одних людях, а завтра — в других. Когда сосредоточиваются на роли одного человека, то часто не замечают роли коллектива и масс. Вследствие этого легко впасть в ошибку безрассудного возвеличивания и обожествления себя или же слепого преклонения перед другим. Поэтому борьба против выскочек и „героев"-одиночек, оторвавшихся от масс, против культа личности является вопросом, которому необходимо уделять постоянное внимание».

В сентябре 1956 г. вопрос о культе личности был поднят на VIII съезде КПК, и он нашел определенное место в докладе Дэн Сяо-пина «Об изменениях в Уставе партии». Он заявил, что КПК, как и КПСС, «также отвергает чуждое ей обожествление личности», напомнив, что в марте 1949 г. КПК было принято решение «запретить проведение юбилеев партийных руководителей, присвоение их имен местностям, улицам и предприятиям», что ЦК «всегда был также против

иысль

ях литературы и искусства». «Конечно, культ личности как общественное явление имел длительную историю, — заявил Дэн Сяо-пин, — и он не мог не найти некоторого отражения в нашей партийной и общественной жизни. Наша задача состоит в том, чтобы решительно проводить

в жизнь курс ЦК, направленный против выпячивания личности, против ее прославления». Однако дальнейшие события в истории КНР показали, что на эту проблему внимания в партии не обращали, а, напротив, раздували культ личности Мао Цзэ-дуна.

Многие историки КНР обращают внимание на заявление Мао Цзэ-дуна, сделанное Э. Сноу в январе 1965 г., что культ личности в Китае необходим. В декабре 1970 г. Мао вновь принял Э. Сноу и «разъяснил» ему, почему на начальной фазе «культурной революции» необходим культ личности. Поскольку такая необходимость миновала, заявил Мао Цзэ-дун, культ личности можно теперь ослабить. Как сообщает Сюй Цзянь-хуа, в 1971 г. в качестве документа ЦК КПК был издан перевод статьи Э. Сноу, где говорилось, что Мао Цзэ-дун много размышлял о необходимости поклонения великой личности.

Впервые после «культурной революции» от имени партии официально и открыто был признан и осужден культ личности Мао Цзэ-дуна с упоминанием его имени в 1981 г. на VI пленуме ЦК КПК 11-го созыва в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР»: «Вследствие различных исторических причин внутрипартийная демократия и демократия в общественно-политической жизни государства не были закреплены режимом и законом, а уже выработанные законы не пользовались должным авторитетом. Все это создало своего рода почву для чрезмерного сосредоточения власти партии в руках одного человека, для роста явлений, связанных с самоуправством и культом личности».

В отчетном докладе Ху Яо-бана XII съезду КПК в сентябре 1982 г. вновь было признано, что «начиная с конца 50-х годов все более стал проявляться культ личности, политическая жизнь в партии и государстве, особенно в ЦК партии, становилась все более ненормальной, что в конечном счете привело к десятилетней смуте („культурной революции". — Авт.)». В Уставе партии, принятом съездом, было записано, что «партия запрещает культ личности в любой его форме».

Суммируя дискуссию в китайских СМИ о причинах и истоках культа личности, можно выделить несколько пунктов:

1. Китай — отсталая азиатская страна, более 2 тыс. лет находившаяся на стадии феодализма, с преимущественно крестьянским, неграмотным населением. Трудности по преодолению отсталости и феодальных традиций — одна из объективных причин возникновения культа личности.

2.Отсутствие демократических традиций.

3.Неразработанность классиками марксизма-ленинизма вопросов роли личности в истории, взаимоотношений масс, классов, партий и вождей.

4.Бюрократизм и бюрократизация аппарата, превратившие коллективное руководство в произвол отдельных личностей, а революционную теорию — в мистику.

5.Неразработанность вопроса о культе личности в международном коммунистическом движении и влияние культа личности Сталина на Мао Цзэ-дуна.

Директор Института новой истории АОН Китая Лю Да-нянь в своей статье «О вождях и массах» подчеркивал, что К. Маркс и Ф. Энгельс всегда отрицали обожествление и культ личности. Он приводит высказывание Энгельса о том, что «ни одно лицо, занимающее высокое положение, не вправе претендовать на более нежное обращение с ним, чем другие люди». В связи с этим он писал Г.В. Плеханову: «Прежде всего прошу Вас перестать величать меня „учителем". Меня зовут просто Энгельс». Марксизм всегда выступал против культа личности, подчеркивал Лю Да-нянь. «В истории международного рабочего движения отношения между вождями и массами складывались в разных случаях по-разному... — писал он. — В этом отношении Ленин являлся классическим образцом пролетарского вождя. А товарищ Мао Цзэ-дун, к несчастью, дал трагический пример». «Культ личности, долго существовавший в партии, привел к тому, — писал историк Ван Нянь-и, — что товарищ Мао Цзэ-дун не мог должным образом подходить к вопросу о взаимоотношениях партии и личности».