Титаренко М.Л., Кобзев А.И., Лукьянов А.Е. - Духовная культура Китая. Том 4 - 2009

равноправные отношения, не нарушая прерогатив «единственного» Сына Неба.

Таким образом, в Китае уже в период Чжоу оформляются две традиции — «мироустроительная» и «равноправная». Примечательно, что формы и нормы «равноправной» традиции, использовавшейся в отношениях между царствами хуася, уже в то время считалось неприличным,

зазорным применять в контактах с «варварами». Если с последними и заключались договоры, то факты эти скрывались, замалчивались. И в более поздние времена китайские политики, как правило, лишь после серьезных колебаний и сомнений шли на применение в своих отношениях с «варварами» форм равноправного межгосударственного общения (договоров, браков и т.п.). Идеальным считалось построение отношений с «варварами» на основе «даннической системы», по сути своей исключавшей равноправие. При «покарании варваров» признавалось возможным идти на любой обман, нарушение уже заключенных с ними соглашений.

Сходное применение «двойных стандартов» (с «цивилизованными странами» и с «варварами») практиковалось также в Греции и Риме. Если в контактах «цивилизованных стран» считалось пристойным хотя бы номинально соблюдать определенные «правила игры», то с «варварами» обращались согласно принципу «цель оправдывает средства».

Объединение Китая империей Цинь (221—207 до н.э.), а затем Хань (206 до н.э. — 220 н.э.) знаменовало качественно новый этап в становлении внешнеполитической доктрины Срединной империи. Границы объединенного Китая примерно совпадали с пределами территорий, на которых возможно было осуществление традиционных методов обработки земли. Западнее лежали горы Тибета, на севере простирались степи, пригодные лишь для кочевого скотоводства, а к северо-востоку — лесистые земли Маньчжурии. Это еще больше укрепляло представление китайцев о своей стране как о Срединном государстве. Зримым выражением противостояния земледельческой «цивилизации» скотоводческому и охотничьему «варварству» стала Великая стена.

Объединение Китая стимулировало и объединительные процессы среди степных племен сюнну. В периоды Цинь и Хань Китаю пришлось иметь дело с могучей конфедерацией сюнну, что создало для внешней политики страны принципиально новые проблемы. Китайцам трудно было одолеть сюнну только военным путем, ибо подвижные орды кочевников всегда могли уклониться от генерального сражения, если обстановка была для них неблагоприятной, и нанести удар в подходящее для них время и в удобном для них месте. Кавалерия сюнну, как правило, превосходила китайскую. Кроме того, мобильность китайских армий сковывалась уязвимостью коммуникаций, путей доставки провианта. По той же причине размещение гарнизонов в застойных районах было делом дорогостоящим и рискованным. Природные условия этих районов препятствовали развитию там традиционного китайского земледелия и тем самым сдерживали колонизацию их ханьским населением, а это лишало экспансию Китая надежной основы. Именно по этой причине часто приходилось идти на урегулирование отношений с северными соседями политическим, дипломатическим путем, путем заключения с ними договоров. В отношении же государств, где земледелие было основой общества, где социальный строй был сходен с китайским (Корея, Вьетнам), Срединная империя пыталась (с разной степенью эффективности) применять «данническую систему».

Не случайно именно в период Хань, когда Китаю пришлось столкнуться с серьезной угрозой, исходившей от сюнну, в рамках доктрины «мироустроения» выделяются два подхода к «варварам». Первый из них можно определить как «изоляционистский». Согласно ему любые контакты с «варварами» определялись как бесполезные и даже вредные, молчаливо признавалась нецелесообразность «преобразования» варваров посредством императорского дэ. Второй можно условно назвать «универсалистским». Суть его состояла в подчеркивании безграничности «благого влияния» правителя Китая, в утверждении того, что «преобразование варваров» и изъявление теми покорности — необходимая и важнейшая составная часть «мироустроительной» деятельности.

Этот сформулированный A.C. Мартыновым тезис о двух подходах имперской идеологии к «варварам» в дальнейшем был развит Ю.Л. Кролем, который показал, что «изоляционистский» под-

рался китайскими политиками в зависимости от реальной обстановки, от соотношения сил на «международной арене».

Оба подхода нашли в период Хань образное выражение: «универсалистский» уподобляли большой патриархальной китайской «семье», в которой царит строгая иерархия и главой которой является император. Неограниченно «преобразовывая варваров», такая «семья» способна была включать в себя все новых «членов», обязанных беспрекословно повиноваться императору-отцу. «Изоляционистский» подход выражали образом «дома», где живет большая китайская семья. Этот дом отгорожен стенами от «домов» других «государств-семей» и противостоит им. Такая образная система использовалась китайскими политиками вплоть до XIX в.

Итак, начиная с периода Хань мы можем говорить о более или менее четком выделении «внутренней» и «внешней» частей в доктрине «мироустроения». «Изоляционистский» подход предполагал, что императорское дэ не распространяется за пределы страны и действует лишь внутри них. Такой подход, применявшийся в случаях, когда Китаю противостоял мощный враг, открывал возможность для использования во внешней политике форм равноправных межгосударственных отношений, сложившихся в период Чунь-цю—Чжань-го. Китайцы, устанавливая равноправные отношения, жертвовали «внешней» частью доктрины во имя сохранения основной, «внутренней» ее части.

Тем не менее, поскольку внутри страны и при «изоляционистском» подходе продолжала функционировать доктрина «мироустроения» (которая, очевидно, могла быть изжита лишь при условии уничтожения породившего ее земледельческого китайского общества), формы равноправных межгосударственных отношений, применявшиеся на международной арене, непременно должны были, с точки зрения китайских политиков, приводиться в соответствие (хотя бы номинальное) с основными положениями этой доктрины.

В период Хань значительно большее, чем раньше, значение приобрело представление об исключительности, уникальности статуса императора, его обожествление как единственного посредника между Небом и людьми, самого близкого к Небу представителя мира людей. Это связывалось с развитием единой централизованной империи, хозяйственную основу которой составляла совокупность земледельческих общин с одинаковыми, но не едиными интересами. Для этих общин воплощением объединяющего и регулирующего начала в социальной жизни служила императорская власть. Конкретным выражением исключительности статуса императора было исполнение им ряда ритуальных процедур, символизирующих его общение с Небом. Императорский ритуал (с одной стороны, являвшийся зримым воплощением идеальных архаических представлений об обществе, где должны царить «единство и гармония» и которые были изложены в канонических книгах, а с другой стороны, санкционировавший тем самым существование данного конкретного общества) приобретает с этих времен особое, самодовлеющее значение. Именно адаптация равноправных форм межгосударственных отношений к требованиям ритуала становится непременным условием применимости этих форм, именно через такую адаптацию происходит сращивание «равноправной» традиции с доктриной «мироустроения».

Два подхода к «варварам», выработанные политиками периода Хань, позволяли им идеологически «переваривать» все разнообразие ситуаций, возникавших на .международном арене. Разумеется, легче всего это было сделать, когда Китай способен был силой заставить своих партнеров сообразовываться с его представлениями о «мировом порядке». В таких случаях «данническая система» становилась практическим руководством к действию и наполнялась реальным содержанием.

В более сложном положении китайская дипломатия оказывалась в те периоды, когда ей приходилось иметь дело с мощным и серьезно угрожающим стране врагом. Как правило, против сильных противников правители Китая пытались использовать принцип и и чжи и («с помощью варваров подавлять варваров»). Для его применения у китайских политиков имелись серьезные

ная доля его шла на содержание чиновничества и армии. Резерв, остававшийся в распоряжении государства, был сравнительно небольшим. Поэтому бюрократия постоянно опасалась, что какая-нибудь выходящая за рамки обычной рутины крупная военная экспедиция или значи-

тельный строительный проект могут пошатнуть государственные финансы. Неудивительно поэтому, что в древних и средневековых исторических сочинениях положительных оценок, как правило, удостаиваются правители, которые шли на уступки врагам во имя достижения внутренней стабильности, и резко порицаются те, кто безудержной внешней экспансией доводил страну до краха. В силу этого китайские правители зачастую стремились избежать дорогостоящего прямого военного вмешательства в дела северных «варваров», предпочитая натравливать их друг на друга, подрывая их единство. Такая тактика приносила успех, когда на стороне Китая было преимущество в степени сплоченности, организованности, т.е. когда политически единый Китай противостоял рыхлым племенным конфедерациям. Иногда, правда, Китай сам становился объектом искусной дипломатии со стороны «варваров». Так, во второй половине VI в. тюркские каганы, играя на соперничестве китайских царств Ци и Чжоу, поставили их в полную зависимость от себя и принудили их выплачивать большую дань.

Впериод Хань были выработаны формы межгосударственных отношений, позволявшие совмещать представление об управлении посредством силы дэ и равноправные контакты с «варварами». В дальнейшем история китайской дипломатии дает целый ряд примеров того, как «мироустроительные» концепции уживались с «равноправными» межгосударственными отношениями. При этом «равноправная» традиция всегда (с точки зрения китайцев) подчинялась «мироустроительной».

Впериод Троецарствия (220—280) Китай оказался раздробленным в территориальном отношении, и осуществление «универсалистской», экспансионистской политики стало невозможным. Неудивительно поэтому, что в ту эпоху на отношения Китая с другими государствами достаточно четко прослеживается влияние «изоляционистского» подхода. Для политиков Троецарствия характерно представление о первоочередной необходимости навести порядок «внутри» и не тратить силы на «внешнее», сохранять лишь номинальный сюзеренитет над «варварами», не домогаясь господства над ними. «Номинальный вассалитет» со стороны «варваров» нужен был прежде всего для поддержания престижа власти внутри страны. Одновременно правители враждующих китайских царств считали, что они осуществляют правление посредством силы дэ, и свою

конечную цель видели в объединении страны. Это не помешало царствам У и Шу заключить в 229 г. «клятвенный договор», направленный против царства Вэй, и разделить весь Китай на «сферы влияния». Соглашение было выдержано целиком в стиле «клятвенных договоров» периода Чунь-цю.

Роль «мироустроительной» доктрины в отношениях Китая с соседями в этот период можно проследить на примере связей китайских царств с корейским государством Пэкче, исследованных Дж. Вестом. Пэкче считалось «вассалом» Китая, однако реальное содержание этого «вассалитета» претерпевало существенные изменения в зависимости от реальной обстановки. За 280 лет (372—652) Пэкче прислало в Китай 63 посольства. Когда Китай был территориально раздроблен, посольства прибывали в среднем раз в семь лет; после объединения Китая в 589 г. миссии стали прибывать раз в два-три года. Интервалы между посольствами увеличивались также, когда Пэкче усиливалось и было способно само организовывать внешнюю экспансию. В то же время за указанный период китайские императоры 18 раз жаловали титулы правителям Пэкче. 16 раз это имело место в период территориальной раздробленности Китая (одно титулование в 13,6 года) и лишь дважды — после объединения страны (одно титулование в 31,5 года).

Если в период раздробленности для правителей Южных династий Китая пожалование титулов своим корейским «вассалам» было прежде всего методом поддержания собственного авторитета внутри страны, то императоры единых государств Суй (589—618) и Тан (617—907) уже рассматривали пожалование титулов как милость за какие-либо «заслуги» со стороны Пэкче и использовали свои посольства для вмешательства во внутренние дела корейского царства. Когда Китай

Как известно, могучая империя Тан способна была в период своего расцвета навязывать соседям статус «вассалов» и добиваться от них построения отношений в согласии с «даннической системой». Но и правителям Тан зачастую приходилось применять «мир, основанный на родстве» в контактах с «сильными варварами». Для соседей Китая переход из статуса «вассалов» в категорию «родственников» был весьма желанным, ибо означал качественное повышение их статуса по отношению к китайским императорам. В свою очередь, правители Китайской империи рассматривали заключение этих «династических браков» как форму адаптации равноправных отношений с «варварами» к доктрине «мироустроения». Показательно, что выдачу принцессы замуж за «варварского» правителя обозначали иероглифом сян — «движение сверху вниз», «нисхождение». С точки зрения танских императоров, они «нисходили до милости» к своим бывшим «вассалам», повышая их статус, но ни в коем случае не ставили их в равное с собой положение. Характерен также и тот факт, что из 23 случаев хэ цинь при Тан лишь трижды замуж за «варваров» выдавали подлинных дочерей императоров, во всех остальных случаях — дальних родственниц правителей Китая или удочеренных девушек. Все три подлинные принцессы были выданы замуж за уйгурских каганов лишь в силу суровой необходимости — уйгуры оказали Тан помощь

вподавлении мятежа Ань Лу-шаня и Ши Сы-мина, до основания потрясшего империю. Заключение «мира, основанного на родстве» позволяло китайским императорам сохранять иллюзию «старшинства» над правителями «варваров» даже в случае заключения с ними действительно равноправных договоров. Так, в договоре империи Тан с Тибетом, заключенном в 821822 гг., обе стороны предстают как суверенные, равные государства. Специально оговаривается право каждого из государей править в пределах своей страны в соответствии с принятыми в ней законами. Показателем равноправия является и то, что в гаранты исполнения условий договора любой из сторон призываются «духи, солнце, луна и звезды». Таким образом, если использовать китайскую терминологию, здесь перед нами соглашение между двумя самостоятельными «домами». Однако, с китайской точки зрения, необходимо было одновременно включить (хотя бы номинально) правителя Тибета в «семью», возглавляемую танским императором. Ранее Китай заключал с Тибетом «мир, основанный на родстве». Поэтому в тексте договора 821—822 гг. тибетский правитель именуется «племянником», а китайский — «дядей». Следовательно, даже при фактическом равенстве в отношениях правитель Тибета входил в китайский «мировой порядок»

вкачестве «младшего родственника» танского императора и последний сохранял право на ис-

полнение ритуалов, символизирующих его роль единственного посредника между Небом и людьми, создающего «внутреннюю гармонию» в своем «доме».

В период Хань—Тан китайскими политиками были выработаны формы внешних связей, позволявшие «вводить» традицию «равноправной» дипломатии в доктрину «мироустроения». При этом, как правило, в рамках теории «мироустроения» действовал «изоляционистский» подход к отношениям с «варварами», и упомянутая теория рассматривалась как функционирующая лишь внутри страны.

Качественно новый этап в отношениях Китая с соседями начался в период Сун, когда выработанным ранее представлениям о «варварах» предстояло выдержать экзамен на прочность в ситуациях, до этого еще не испытанных Китаем.

Новым этапом в развитии государственности у северных соседей Китая можно считать образование киданьского государства Ляо (907—1125), тангутского — Си Ся (1038—1227), чжурчжэньского — Цзинь, а в XIII в. — государства монголов. Если ранее, в период Южных и Северных династий, северные «варвары» создавали на территории Китая свои государства, как правило, после переселения за Великую стену и длительного обитания в собственно Китае, то с X в. положение изменилось. Государственность киданей, тангутов, чжурчжэней и монголов формировалась вне Китая. Китайские земли после их захвата составляли лишь одну из частей территории

чала назвали свою империю Государством киданей, а затем переименовали ее в Ляо. Последнее название, принятое в 937 г., призвано было продемонстрировать, что киданьские и китайские земли образуют единое государство, подобно тому как реки Тухэ и Хуанхэ, сливаясь, образуют р. Ляошуй, берега которой кидани считали своей прародиной. Название «Ляо» не имеет аналогов в китайской традиции, так же как и название чжурчжэньской империи Цзинь (Золотая). Чжурчжэни считали, что Ляо взяло свое название от «крепкого железа», которое все же ржавеет и разрушается. Поэтому чжурчжэньское государство решено было назвать «Золотым» (Цзинь), ибо золото не ржавеет. Таким образом, чжурчжэни объявляли себя преемниками киданей, а не какой-либо китайской династии.

Рост самосознания у северных соседей Китая проявлялся и в их отношении к китайской культуре. В конце V в. н.э. сяньбиец Тоба Хун, правитель Северной Вэй, издал серию указов, предписывавших принудительное упразднение обычаев сяньби и введение вместо них китайских. Позиция верхушки киданей, чжурчжэней и монголов в отношении китайской культуры была иной. Они видели в сохранении своих исконных обычаев и традиций гарантию поддержания господства над побежденными китайцами и сознательно препятствовали китаизации единоплеменников. Кидани ввели в своем государстве дуалистическую систему управления: киданями управляли согласно традиционным для кочевников методам, китайцами же — посредством привычной им административной структуры. Одна из целей создания системы — сохранение присущих киданям степных традиций. Чжурчжэньский император Ши-цзун (Улу) в 70—80-е годы XII в. развернул «движение за возрождение чжурчжэньских обычаев», с тем чтобы предотвратить китаизацию. Е.И. Кычанов привел интересные данные о том, что и тангуты не считали свою культуру уступающей китайской.

Всвязях с Китаем кидани, тангуты и чжурчжэни стремились не только к обретению материальных выгод, но и к самоутверждению, установлению подлинного равенства или даже своего превосходства. Это придавало межгосударственным отношениям в Восточной Азии в X—XIII вв. ярко выраженную специфику.

В936 г. произошло событие, сыгравшее значительную роль в контактах Китая с его северными соседями: кидани титуловали Ши Цзин-тана, генерал-губернатора государства Поздняя Тан, императором царства Поздняя Цзинь. Ши Цзин-тан вынужден был признать себя «сыном» ки-

даньского правителя Елюй Дэгуана и передать киданям территории 16 пограничных округов. В 947 г. кидани уничтожили Позднюю Цзинь, пленили преемника Ши Цзин-тана — Ши Чунгуя и вместе с его родней увезли на север, в Ляо. В.П. Васильев справедливо указывал на то огромное влияние, которое имел (на обе стороны) захват киданями «16 округов»: в дальнейшем китайцы постоянно стремились вернуть эти земли, а кидани убедились в возможности господствовать над территориями Срединного государства. Не менее важное значение имел и тот факт, что кидани смогли навязать китайскому государству статус младшего партнера.

«16 округов в Янь и Юнь», уступленные киданям Ши Цзин-таном, располагались на территории современных провинций Хэбэй и Шаньси. Именно по землям этих округов проходила Великая стена и другие пограничные укрепления. Далее, до самой Хуанхэ, простиралась равнина, лишенная каких-либо естественных преград. Поэтому территория «16 округов» служила киданям прекрасным плацдармом в их опустошительных набегах на Китай. В этом контексте понятно и постоянное стремление китайцев изгнать киданей из «16 округов» и вновь поставить под свой контроль район Великой стены.

Именно такими соображениями и руководствовались правители империи Сун, когда начали с Ляо борьбу за возвращение «16 округов». В ходе длительных и тяжких войн, перемежавшихся переговорами, выявилось примерное равенство сил Сун и Ляо. Китайцам не удалось добиться основной цели — отвоевать утраченные земли. В 1005 г. между Сун и Ляо был заключен договор,

ным было то, что старшим из правителей считался старший по возрасту. Таким образом, с каждой сменой правителей на троне могли происходить изменения их статусов. В совместном заявлении Сун и Ляо указывалось, что для отношений между ними существенно признание «братства» как такового, т.е. равенства статусов государств. Следовательно, здесь отношения между императорами подчеркнуто отделялись от взаимоотношений между государствами, в чем мы вправе увидеть принципиально новое явление в дипломатии Восточноазиатского региона.

Китайцы шли на всевозможные ухищрения, чтобы каждый раз представить своего правителя «старшим братом» киданьского. Являясь «старшим» (пусть даже фиктивно) в отношении императора киданей, сунский Сын Неба мог претендовать на роль «главы семьи» в мире людей и, таким образом, имел право на исполнение ритуалов, в которых выражалась его роль как единственного посредника между Небом и людьми. Это позволяло сунским политикам утверждать, будто лишь их император получил «мандат Неба» на правление и что, следовательно, лишь он полномочен «приводить мир в гармонию» посредством силы дэ. Во внутреннем обиходе китайцы именовали киданей «варварами».

Но суровая действительность вынуждала их в отношениях с Ляо соблюдать все атрибуты равноправия. Сунским идеологам приходилось доказывать обоснованность «изоляционистского» подхода к «варварам», утверждая, будто основная задача правителя — наведение порядка внутри страны, а не внешняя экспансия.

В дальнейшем Сун так и не смогла вернуть «16 округов», хотя борьба за них оставалась одной из основных стратегических задач ее внешней политики. Конечной целью реформ Ван Ань-ши, например, было добиться «обогащения государства и усиления армии», что должно было позволить одолеть киданей и «смыть позор государства». Однако Сун так и не удалось изменить соотношение сил в свою пользу. Напротив, в середине 70-х годов XI в. кидани заставили китайцев увеличить размер выплачиваемой дани. Агрессивная позиция Ляо в отношении Сун в тот период объяснялась заметным ростом этнического сознания у киданей.

Другой серьезной проблемой для сунской дипломатии были отношения с тангутским государством Си Ся. Китайцы неспособны были разгромить тангутов в войнах. В 1038 г. тангутский правитель Юань Хао принял императорский титул и тем самым поставил себя в равное положение с сунским Сыном Неба. В конечном счете китайцам пришлось признать императорский статус правителя Си Ся. В 1044 г. между китайцами и тангутами был заключен мирный договор. Сун удалось добиться от Юань Хао признания его младшим по отношению к сунскому императору и принятия тангутами китайского календаря, что должно было примирить равноправные отношения с Си Ся с идеей «мироустроения». Соответственно тангуты прислали Сун «клятвенную грамоту», а китайцы ответили Си Ся «указом». Однако же китайцам удалось достигнуть этого лишь ценой выплаты тангутам большой «дани» и признания их фактической независимости и равенства. В дальнейшем в ритуале общения с Сун тангуты постоянно стремились подчеркнуть свое равноправие с китайским государством. Одновременно Си Ся признавало и сюзеренитет киданей, что создавало для Сун дополнительные проблемы, ибо всегда существовала опасность одновременной войны на два фронта. В целом в XI в. в Восточной Азии сформировалась система нескольких фактически равноправных государств, и китайцам стало куда сложнее примирять идею «универсальной монархии» с политической практикой.

Любопытно, что с XI в. из отношений китайских династий с их северными соседями исчезает такая форма, как «мир, основанный на родстве». В 1042 г. киданьский император Син-цзун потребовал от сунского посла Фу Би передачи Ляо дополнительных территорий на границе. Столкнувшись с решительными возражениями сунского дипломата, Син-цзун предложил взамен территориальных претензий выдать за него старшую дочь правителя Сун или же увеличить дань. Китайцы предпочли второй вариант. Это единственный известный нам случай, когда велись серьезные

в контактах с соседями также монгольская династия Юань и маньчжурская — Цин. Китайский историк Ван Тун-лин отмечал, что «мир, основанный на родстве» не практиковался при таких династиях, как Восточная (Поздняя) Хань, Сун и Мин. Причина, по его мнению, крылась в «узком, ограниченном конфуцианском взгляде на мир» у правителей этих государств.

С нашей точки зрения, отмеченному явлению можно дать и другое объяснение. В предшествующий период закрепилось представление, согласно которому китайские правители, выдавая дочь за предводителей «варваров», оказывались их «старшими родственниками». В таком случае для киданей заключение хэ цинь означало бы фактическое понижение их статуса, утвержденного договором 1005 г. как «братский». Именно поэтому они и не особенно настаивали на заключении хэ цинь. Кстати говоря, сообщение о беседе Фу Би с киданьским императором дошло до нас в изложении сунского автора, который мог нарочито неверно освещать позицию киданей по этому вопросу. Характерен тот факт, что чжурчжэни, добивавшиеся от Сун сначала равного статуса, а затем и утвердившие свое превосходство, вообще никогда не ставили вопроса о заключении хэ цинь с Китаем, ибо это они также расценивали для себя как понижение их статуса. В то же время кидани, монголы и маньчжуры, которые могли реальной мощью подтвердить свое главенствующее положение относительно соседей, с готовностью закрепляли его посредством хэ цинь, выдавая замуж своих принцесс и тем самым утверждая свое старшинство. Исчезновение из обихода (в установлении отношений Китая с «варварами») концепции «мира, основанного на родстве» может свидетельствовать о дальнейшей эволюции этих отношений в сторону действительного равноправия.

В конце XI — начале XII в. в Восточной Азии сложился достаточно стабильный треугольник сил, в котором поддерживалось сравнительно устойчивое равновесие. И Сун, и Ляо, и Си Ся приобрели большой опыт взаимного общения, смирились (правда, в разной степени) с существовавшим положением дел. Этот баланс сил был взорван государством чжурчжэней, стремительно ворвавшимся на политическую арену региона во втором десятилетии XII в.

Процесс консолидации тунгусских племен чжурчжэней, обитавших в Маньчжурии и Приморье, был весьма длительным и сложным. Постепенно сформировалось государство, ядром которого стало племя ваньянь, чьи земли находились в среднем течении р. Сунгари (на ее притоке Аньчуху). Чжурчжэни были вассалами киданей и подвергались со стороны последних угнетению. В 1113г. они начали войну с ослабевшей к тому времени империей Ляо, и в 1115г. вождь племени ваньянь Агуда был провозглашен императором чжурчжэньского государства Цзинь. В эти годы чжурчжэни нанесли Ляо целый ряд сокрушительных ударов, захватили обширные территории и присоединили к своему государству многие родственные племена.

В те же годы в Китайской империи к власти снова пришли последователи «реформаторов», пытавшиеся, как в свое время и Ван Ань-ши, проводить активную внешнюю политику во имя возвращения утраченных территорий и разгрома «варваров». Слухи о сокрушительных поражениях Ляо в войнах с чжурчжэнями способствовали вызреванию в Сун плана о заключении

сЦзинь союза ради уничтожения Ляо и возвращения «16 округов». Однако в империи нашлось

имного противников подобной политики, выступавших за сохранение статус-кво, поддержание уже испытанного временем мира с Ляо. В этот переломный момент стало ясным, насколько внедрился в сознание сунских сановников «изоляционистский» подход к внешнему миру, навязанный Китаю практикой отношений с Ляо и Си Ся.

Характерен пространный доклад Чэнь Яо-чэня, посвященный развенчанию планов разгрома Ляо в союзе с Цзинь. Основной тезис Чэнь Яо-чэня таков: порядок в Китае — это основное, «внутреннее», а покорение «варваров» — второстепенное, «внешнее». Вопреки сложившемуся ранее в доктрине «мироустроения» представлению, Чэнь Яо-чэнь отрицает даже существование причинной связи между установлением «гармонии» в Китае и прибытием «варваров» с «данью».

Труды о с н о в о п о л о ж н и к о в к о н ф у ц и а н с т в а и л е г и з м а

ШанЯн (390-338 до н.э.)

«Шан цзюнь шу» («Книга правителя области Шан»). Ксилограф, дин. Цин

Конфуций (ок. 551 - 479 до н.э.)

«Кун-цзы цзя юй» («Домашние поучения Конфуция»). Ксилограф.

дин. Цин