Титаренко М.Л., Кобзев А.И., Лукьянов А.Е. - Духовная культура Китая. Том 4 - 2009

Все эти факторы предопределили победу КПК в 1949 г.

Успех КПК объяснялся близостью ее политических лозунгов интересам большинства населения, большей дисциплинированностью и организованностью, которые проложили ей путь

квласти.

Ввыработке стратегии государственного строительства в 1950-е годы прослеживаются две тенденции. Первая была воплощена на Тайване ГМД, который отказался от экономического и политического радикализма, провел собственную реорганизацию и постепенно нашел пропорции в синтезе жесткой дисциплины (социально-экономической, политической и т.д.) и традиционной культуры в форме конфуцианского капитализма. Найденные формы сочетания национальных традиций и современности соответствовали масштабам одной провинции, которая не могла ставить перед собой высокие, цивилизационные цели.

Социальный проект континентальной части Китая — КНР должен был отвечать самым высоким мировым требованиям, предъявляемым к цивилизациям. Эксперименты с радикализмом (политическим, экономическим и т.д.), превзошедшие все, что было в советском опыте, отвечали выполнению этой задачи. Динамизм современности притягивал сильнее благоразумия традиций. Ориентацию на массы и традицию, поддержка которых помогла прийти к власти в 1949 г., нужно было преобразовать особым образом, освободив пространство для ускоренного движения к современности. Все социальные эксперименты 1950—1960-х годов велись в области синтеза революционного радикализма и традиционных ценностей, воплощенных в социалистических лозунгах. В «культурную революцию» крен был окончательно сделан на радикальное переустройство общества, на уничтожение традиций культуры и ее главного носителя — интеллигенции. Главной силой этого «движения» был наиболее свободный от нравственных норм и ограничений традиционного общества социальный слой — молодежь, выросшая в период массовых общественных кампаний после образования КНР. Разрушив существовавший политический механизм, «культурная революция» поставила страну на край гибели. Инерция традиции была разрушена, но вместе с ней ушла и стабильность, что создало непосредственную угрозу власти. Единственной доминантой политического пространства, консолидировавшей общество, остался культ вождя, воплотивший наиболее значимые и фундаментальные традиции китайской политической культуры. Явившись прямым политическим следствием новой, заимствованной социалистической идентичности, «культурная революция» расшатала основы государственности и одновременно создала предпосылки для объективного анализа социалистических идей и критического подхода к их воплощению.

Верховенство вождя стало полным и ничем не ограниченным, что привело к воссозданию свойственных императорскому Китаю неординарных органов управления (Группа по делам «культурной революции»), сменивших формальные органы — ПБ, ЦК, пленум, съезд. Воссоздание традиционных структур стало свидетельством не столько непосредственного влияния традиций, сколько универсальной эффективности традиционных социально-политических структур для управления китайским обществом.

В определенном смысле ситуация вернулась к исходной точке — отставание от ведущих стран мира, послужившее стимулом к реформам в середине XIX в., не было преодолено, а созданная система управления способна была лишь контролировать ситуацию, удерживая общество от дезинтеграции, но так и не сумев направить его энергию в конструктивное русло.

Появление в 1964 г. у КНР ядерного оружия сделало ее полноценным и влиятельным субъектом мировой политики, что было признано в начале 1970-х годов, когда она заняла место постоянного члена Совета Безопасности ООН. Этот эффект усиливался тем, что в результате появления двухполюсного мира все страны стали восприниматься в качестве потенциальных союзников и, следовательно, объектов соперничества. Международное положение Китая стало качественно

становленной субъектности на международной арене прибавило сил и вдохновения, одновременно оформившись в попытки лидерства в третьем мире. Переболев социализмом, понимаемым как алгоритм политических и социально-экономических преобразований традиционного аграрного общества, руководство КНР стало предельно прагматично относиться к Западу вообще, в том числе к коммунистической идеологии. Пропорции и характер отношений между традициями и современностью, Востоком и Западом, социализмом и капитализмом изменились, создав предпосылки для самостоятельного творчества на основе уже полученных знаний и приобретенных навыков заимствований и адаптации. Идеологическая свобода, позволявшая ориентироваться исключительно на конкретные результаты, стала основой политического курса нового руководства после смерти Мао Цзэ-дуна. Его главной целью стало создание жизнеспособной общественной системы. В отличие от Мао Цзэ-дуна, положившего в основу нового государства западные идеи, которые были шагом к современности, но дестабилизировали общество, новое руководство в большей степени было обеспокоено поиском системных факторов стабильности. Необходимо было найти не только форму, но и механизмы синтеза национального и социалистического, традиционного и современного.

Последним фундаментальным приобретением КНР стала значительная масса политически и экономически активного населения, готового к восприятию новых лозунгов и ценностей. Инерция социальной среды, служившая главным препятствием социальных реформ, была преодолена чередой социально-экономических преобразований и общественно-политических кампаний, открылось пространство для творчества, формулирования и созидания на практике нового социального проекта.

Низложение ореола святости с социалистических ценностей позволило иначе взглянуть на собственную традицию. Началось последовательное возвращение к национальным истокам. В конце 1970-х годов архитектор китайских реформ Дэн Сяо-пин обозначил два перспективных направления развития — рыночные реформы и открытость, которые прежде были заблокированы принципами коммунистической идеологии, и традиционные национальные ценности — общество сяо кан — «малого благоденствия» Эти два лозунга стали новой формулой социализма, определявшей полосу поиска. Найдя на рубеже 1980-х годов этому понятию формулировку «социализм с китайской спецификой», компартия придала ему значение важнейшей стратегической цели. Дэн Сяо-пин задал новые параметры синтеза современного и традиционного, западного и восточного, в котором «социализм с китайской спецификой» стал формулой нового пути развития. При этом все существенное вкладывалось в понятие «китайской специфики», включающей не только национальные особенности, но и противоречащие классическому марксизму рыночные отношения. Понятие «социализм» осталось символом легитимного вхождения в современность.

Спавшее напряжение в отношениях с внешним миром и решение главной со времен «опиумных войн» задачи по сохранению независимости отвели непосредственную угрозу китайской цивилизации. Одновременно соперничество с внешним миром перешло из военной и идеологической в экономическую плоскость. Повышение эффективности национальной экономики стало главной задачей КПК.

В результате экспериментов в области собственности, принципов управления и распределения постепенно был найден экономический механизм, сочетающий рыночное регулирование и сохранение за государством ведущей роли в важнейших сферах экономики, позволяющий государству концентрировать ресурсы, накапливаемые рыночным механизмом, на важнейших направлениях материально-технического прогресса. Эта экономическая формула, сочетающая противоположные в европейском понимании механизмы, оказалась не просто жизнеспособной, но и высокоэффективной. Однако в ходе реформ возник целый ряд проблем, вызванных укоре-

ных институтов. Выразившееся в военной технике и промышленном производстве превосходство социальной организации Запада над традиционным Китаем предопределило то, что после периода «самоусиления», проводившегося цинскими чиновниками, поиск оптимальной формы общественного устройства интеллектуальная элита стала связывать с европейскими идейно-по- литическими концепциями. Поначалу они воспринимались как некое недифференцированное, синкретическое учение — китайские обществоведы с трудом проводили границы между течениями и направлениями западной мысли, плохо ориентировались в непривычной терминологии, для перевода которой еще не было устойчивых эквивалентов. Так, в начале XX столетия, находившиеся в Японии идеологи реформаторского движения в Китае Кан Ю-вэй (1858—1927) и Лян Ци-чао (1872—1923) для перевода на китайский язык понятия «социализм» употребляли выражения жэньцюнь чжи шо, жэньцюньчжуи, шэхуйчжуи (учение о человеческом обществе), использовались также янминь-сюэ (учение о заботе о народе), транскрипция суцзеалисы и др. Даже в 20-е годы далеко не для всех представителей китайской интеллигенции было очевидно различие между социологией (шахуй сюэ) и социализмом (шэхуйчжуи): в 1925 г. профессор Яньцзиньского университета Сюй Жэнь-лянь вынужден был растолковывать разницу между этими понятиями в специальной статье, опубликованной в журнале «Шэхуй-сюэ» (№ 4, vol. 2).

Процесс освоения западных идей был существенно затруднен глубокими различиями европейской и китайской интеллектуальными традициями. Попытки ввести в китайский категориальный аппарат новые понятия путем транскрипции (суцзеалисы — социализм, канмини жэнь — коммунист, демогалэ — демократия) окончились безрезультатно — образное китайское мышление не воспринимало такого рода абстракции. Медиатором между двумя культурами стала Япония, пользовавшаяся китайским иероглифическим письмом и при этом быстрее и успешнее других соседей Китая овладевавшая достижениями западной цивилизации. Из японского языка были заимствованы лексические эквиваленты основных понятий европейской науки, а современная общественно-политическая мысль Японии стала для китайских интеллектуалов важной коммуникативной средой, в которой происходило овладевание западными теоретическими конструкциями. Из японского языка были заимствованы и многие лексические формы основных категорий западной общественной теории («свобода», «равенство», «собственность», «социализм», «коммунизм», «революция», «партия» и др.). При этом сами эти понятия часто были более ранними японскими заимствованиями из китайского языка и затрагивали соответствующие более глубокие пласты традиционной культуры. Восприятие западных учений, таким образом, было близко к реинтерпретации традиционных китайских — буддизма, даосизма и конфуцианства.

С самого начала заимствованные понятия становились не эквивалентами иностранной политической реальности, а образными ассоциациями, понятными большинству населения и политиков Китая и связанными с его историей. Например, понятие дан [2\ (партия) означало клан, дворцовую группировку выходцев из одной местности. Политическая реальность того времени действительно была довольно близка к основному смыслу этого понятия — первые китайские партии строились по клановым или земляческим принципам, что объяснялось характерными особенностями революционного движения, формировавшегося преимущественно на юге страны, в пров. Гуандун, и среди китайцев, обучавшихся за рубежом.

В условиях, когда научно обоснованное усвоение положений западной мысли было невозможно, главным фактором влиятельности западных идей становилась их близость к традиционным китайским воззрениям. Либеральные взгляды и теории, в основе которых лежали ценности западной цивилизации — личность, права человека и т.д., вызывали отторжение у большинства китайских интеллектуалов как абсолютно несовместимые с традиционными взглядами и представлениями, а часто были им просто непонятны. Желание, как и у тайпинов, найти на Западе своего естественного союзника в борьбе за национальное освобождение обусловило интерес

к распространенным в Европе социалистическим учениям, подвергавшим жесткой критике империалистическую политику и близким к традиционным этическим концепциям. Характерно, что в конце XIX в. главным источником сведений о социалистических идеях на Западе были издаваемые христианскими миссиями газеты и журналы, публиковавшие материалы о социалистических партиях, о борьбе за восьмича-

совой рабочий день, о Международном дне 1 мая и др. В результате социалистические идеи ложились уже на частично адаптированную к западным концепциям социальную почву.

Первым из китайских мыслителей имя К. Маркса упомянул Лян Ци-чао, излагая в 1902 г. взгляды английского социолога Б. Кидда. Он же с 18-го номера газеты «Синь минь цунбао» (15 сентября 1902 г.) стал употреблять введенное японцами понятие, которое в китайском прочтении звучало как шэхуйчжуи. Этот термин закрепился в качестве китайского аналога слова «социализм». В 1902—1903 гг. на китайский язык были переведены книги японских авторов Мураи Томоёси («Социализм»), Симада Сабуро («Обзор социалистических учений»), Фукуи Дзюдзо («Современный социализм») и др. В 1903 г. появилась статья Лян Ци-чао «Китайский социализм» («Чжунго чжи шэхуйчжуи»), в которой он предпринял попытку дать собственную характеристику учению Маркса. В 1906 г. во втором номере издававшейся Сунь Ят-сеном в Японии газеты «Миньбао» появилась статья Чжу Чжи-синя «Очерк о немецких социалистах-революционерах», в которой содержался отрывок из «Манифеста Коммунистической партии». В последующие годы в различных изданиях были опубликованы предисловие к английскому изданию «Манифеста» («Тяньибао», 1908), отрывки из «Капитала» К. Маркса и «Развитие социализма от утопии к науке» Ф. Энгельса (журнал «Синь шицзе», 1912), другие переводы марксистской классики.

Интерес в Китае к европейским социалистическим учениям был обусловлен близостью их идеала гармоничного общественного устройства к традиционным китайским этико-политическим концепциям, которые хорошо знало большинство первых китайских интеллектуалов-реформа- торов. Утверждение Лян Ци-чао в начале XX в. о том, что идея социализма традиционно близка китайцам, впоследствии в разных интерпретациях неоднократно повторялось, встречались даже утверждения, что идеи социализма и коммунизма зародились в Китае и просто вернулись в него. В результате такого характера знакомства понимание социализма значительно отличалось от оригинального. Европейские идеи социальной справедливости, вступив во взаимодействие с традициями китайской общины и патриотическими чувствами, вели к созданию идеологии нового типа, в которой тесно переплетались национальное и классовое, создавая условия для формирования особого взгляда на перспективы общественного развития. Но главное значение социализма для общественно-политической жизни состояло не в содержательных аспектах, а в символических. Социалистические идеи были частью доказавшей свое материальное превосходство западной цивилизации и давали надежду на овладение ее достижениями. Именно поэтому вклад в распространение сведений о социализме внесли многие общественные деятели и политики, в том числе Лян Ци-чао, идеологи партии Гоминьдан Дай Цзи-тао (1890—1949) и Сунь Ят-сен, который в первой четверти XX в. считался в Китае лучшим знатоком социалистических учений.

Неразвитость классовой структуры и капиталистических отношений обусловили отсутствие в Китае органических условий для формирования социалистической теории, предопределив на начальном этапе увлечение схематичными концепциями социализма. Взгляды его сторонников, сложившиеся на основе западных работ, страдали непоследовательностью и эклектичностью. Наиболее доступным для восприятия оказался анархизм. Популярность анархизма объяснялась тем, что, являясь частью социалистической мысли, он не принадлежал строго европейскому дискурсу, а воплощал протест против азиатской деспотии и проповедовал близкие не отягощенной острыми классовыми конфликтами китайской культуре идеи взаимопомощи, гармонии человеческого общества, человека и природы. Именно поэтому П. Кропоткин и А. Бакунин длительное время считались авторами наиболее совершенных коммунистических теорий,

аанархизм стал первым в Китае западным учением, которое нашло последователей.

Врезультате просветительской и пропагандистской деятельности анархистов были переведены на китайский язык работы социалистов-утопистов А. Сен-Симона, Ш. Фурье и др., познако-

Параллельно развивался другой процесс. Сначала концепция «мировой революции», а затем поиск внешнеполитических союзников привлекли к Китаю внимание Советской России, расчитывавшей использовать революционный потенциал китайского общества в глобальном противостоянии с империализмом. Миссии военных и политических советников к китайским революционерам увенчались успехом. В сфере их вли-

яния оказались и Сунь Ят-сен, и радикально настроенные интеллектуалы, у которых к тому времени уже сформировались симпатии к социализму. В сущности, пример Советской России переориентировал Сунь Ят-сена и ГМД с абстрактных и несовершенных схем общественного переустройства на изучение и использование советского опыта партийного и военного строительства, создав предпосылки для подъема революционного движения и дальнейшего практического распространения марксизма.

Одновременно с нарастанием социально-политической активности в китайском обществе и под влиянием победы большевиков в России революционизировалась общественная мысль, которая накапливала потенциал социалистических идей и двигалась в сторону радикализма. Еще в период просветительского движения «за новую культуру» центром передовой общественной мысли стал Пекинский университет, ректор которого Цай Юань-пэй осенью 1916 г. собрал в нем Чэнь Ду-сю, Ли Да-чжао, Лу Синя, Ху Ши, Цянь Сюань-туна и других видных представителей демократически настроенной интеллигенции. Эта группа сторонников западных учений учредила несколько печатных изданий: журнал «Циннянь цзачжи» — «Молодежь» (переименован в «Синь циннянь» — «Новая молодежь») и еженедельную газету «Мэйчжоу пинлунь» («Еженедельный критический обзор»), выступавшие за буржуазно-демократические свободы, критиковавшие традиционную конфуцианскую идеологию и культуру Китая. В них наряду с пропагандой взглядов Д. Дьюи, Б. Рассела и других европейских и американских ученых и политических деятелей регулярно публиковались статьи о социалистическом движении на Западе, марксистской теории, Октябрьской революции и о положении рабочего класса в Китае. В 1919—1920 гг. были переведены и опубликованы «Развитие социализма от утопии к науке» Ф. Энгельса, «Наемный труд и капитал» К. Маркса. Обучавшийся в Японии философ Чэнь Ван-дао завершил в 1919 г. первый перевод на китайский язык полного текста «Манифеста Коммунистической партии».

В ноябре 1918 г. при Пекинском университете был создан первый теоретический кружок по изучению марксизма, который возглавил Ли Да-чжао. В мае 1919 г. в журнале «Синь циннянь» им была опубликована статья «Мои марксистские взгляды», содержавшая первое целостное изложение марксистской теории на китайском языке. Однако в тот период на китайских марксистов еще продолжал оказывать серьезное влияние анархизм. В статье Ли Да-чжао «Классовая борьба и взаимопомощь» (июль 1919 г.) отчетливо прослеживаются попытки примирить учение о классовой борьбе К. Маркса с идеями взаимопомощи П.А. Кропоткина, а статья Мао Цзэдуна «Широкий союз народа» (июль—август 1919 г.) была целиком построена на его идеях.

В июле 1919 г. на волне студенческих выступлений и роста забастовочного движения в «Мэйчжоу пинлунь» Ху Ши опубликовал статью «Больше изучать проблемы, меньше говорить об „измах"», в которой призывал интеллигенцию сосредоточиться на изучении отдельных общественных явлений, а не искать их закономерные взаимосвязи. По его мнению, мысль о существовании единой основы общественной жизни представляет собой вредное заблуждение, корни которого уходят в привнесенные из-за рубежа идеи марксизма, применимые только к конкретной исторической и культурной среде. Критикуя марксистов за поиск революционных путей общественных преобразований, он отдавал предпочтение реформаторству. Ответом на эти обвинения стала статья Ли Да-чжао в «Мэйчжоу пинлунь» (август 1919 г.) — «Еще раз о конкретных проблемах и „измах"», в которой он настаивал на существовании строгих закономерностей общественной жизни, взаимосвязей между различными ее явлениями и утверждал, что марксистское учение, используемое пролетариатом других стран для борьбы с буржуазией, может быть с успехом применено в Китае для уничтожения феодальных порядков, борьбы с империализмом и колониализмом.

В конце 1920 г. Чжан Дун-сунь (1886—1973) и Лян Ци-чао соответственно в шанхайской газете «Шиши синьбао» и еженедельнике «Гайцзао» опубликовали статьи, в которых, признавая про-

тивных условий для революционной деятельности. Чэнь Ду-сю, Ли Да (1890—1966), Ли Цзи и Ши Цунь-тун, оспаривая мнение о несвоевременности применения марксизма, напротив, утверждали, что именно капитализм является причиной отсталости Китая и бедности народа, а марксизм — наиболее эффективным средством борьбы с ним.

Дискуссии «о проблемах и „измах"» и о социализме стали первыми теоретическими спорами между китайскими сторонниками марксизма и их противниками. Признавая различия между Востоком и Западом, китайские марксисты обосновывали универсальность общественных законов, применимость марксизма для национальных и социальных проблем Китая, считая революцию единственно возможным путем их разрешения. Их главными идейными оппонентами выступали приверженцы либеральной вестернизации (Ху Ши — единственный из крупных интеллектуалов того периода получивший образование в США) и реформаторы-традиционалисты (Лян Ци-чао), доказывавшие неприменимость марксизма в тех условиях и неготовность страны к его восприятию.

Именно китайские сторонники марксизма предельно четко сформулировали задачу: как донести всеобщую истину до Китая? Однако, несмотря на огромное влияние марксистских схем, с самого начала марксизм не воспринимался китайскими интеллектуалами в качестве догмы и объекта поклонения. Уже в первых работах Ли Да-чжао, уделяя большое внимание конфуцианской этике, высказал ряд оригинальных идей о влиянии географических и природных условий на развитие общества, о важности изучения окружающей среды и национальной специфики и первым заложил традиции китаизации марксизма. Одновременно в зависимости от признания всеобщности и универсальности законов общественного развития решался другой жизненно важный вопрос. Необходимость заимствований с Запада была ясна, близость социалистических учений большинству интеллектуалов Китая и традиции страны также сомнений не вызывала. Проблема заключалась в том, как их осуществлять и какой алгоритм заимствования принять. Главное отличие сторонников марксизма от других интеллектуалов заключалось в большей радикальности в принятии западных идей. Чэнь Ду-сю и Ли Да-чжао были единственными, кто обсуждал права человека, признавая их противоречие с традицией, в отличие от Сунь Ят-сена, признававшего только права нации (минь) и государства. Из этого радикализма вытекало и их настойчивое желание найти практические способы участия в политической жизни, ориентируясь на революционные преобразования.

В первую очередь это относилось к Ли Да-чжао, который весной 1918 г. в статьях «Сегодня» и «Старое и новое», опубликованных в журнале «Синь циннянь», призывал искать выход из тяжелого международного положения Китая в активной борьбе народа против старого политического строя. С аналогичными призывами в статье «О политике» (сентябрь 1920 г.) выступил Чэнь Ду-сю, в то время как их оппоненты в соответствии с традиционными представлениями считали, что просветительская и консультативная деятельность интеллектуалов является более важной, и призывали к постепенным преобразованиям.

В ходе этих дискуссий китайские марксисты значительно расширили свое влияние на интеллигенцию и студенчество, подготовив благоприятные условия для образования компартии. В мае 1920 г. Чэнь Ду-сю организовал первый марксистский кружок — «Шанхай шэхуйчжуи яньцзюхуй» («Шанхайское общество изучения социализма»), в который входили два члена ГМД, в том числе Дай Цзи-тао. В августе того же года аналогичный кружок был создан Ли Да-чжао в Пекине, затем китайские сторонники марксизма организовали такие же группы в г. Гуанчжоу, Ухань, Чанша, Цзинань, а также в Токио и Париже, большинство из которых стали выпускать периодические печатные издания для рабочих («Лаодун цзе» в Шанхае, «Лаодунчжэ» в Пекине, «Лаодун инь» в Гуанчжоу). На этом этапе еще было тесным сотрудничество коммунистов и анархистов, составлявших значительную прослойку в первых марксистских кружках. Но уже тогда между

весной 1921 г. отношения лидера марксистов Чэнь Ду-сю и анархистов окончательно испортились, что стало одной из причин, стимулировавших создание КПК.

С середины 1919 г. в результате распространения марксизма сложились идейные и организационные предпосылки коммунистического движения. После прибытия в 1920 г. в Пекин представителя Коминтерна Г. Войтинского решение вопроса о создании Компартии перешло в практическую плоскость. Состоявшийся в июле 1921 г. в Шанхае I съезд, на котором присутствовало 12 делегатов, представлявших 53 члена марксистских кружков, провозгласил создание КПК.

С ее образованием синонимом марксизма стали считать осуществленный в России большевизм,

амарксистские идеи стали приобретать черты общественно-политической доктрины, способной стать эффективным инструментом практической политической борьбы.

Однако на начальном этапе коммунистическая теория воспринималась китайскими коммунистами буквально, ученически. Они считали, что, обретя в марксизме всеобщую истину, необходимо ее просто применить в китайских условиях. «Первая программа КПК» (1921) ориентировалась только на пролетариат, пролетарскую революцию, установление диктатуры пролетариата, упразднение частной собственности. Сохранив марксистский категориальный аппарат, вобравший в себя содержание традиционных понятий, пришедшие из России идеи относительно легко трансформировались в национальную программу государственного строительства. КПК, таким образом, с самого начала открыла марксизм как государственную, а не классовую идеологию, которая обладала привлекательной политической программой. Центральной задачей

компартии стал практический поиск адекватных форм сочетания марксистских положений с китайской действительностью и массовым политическим движением, рекомендации и рецепты по созданию которого уже были предоставлены ей Коминтерном.

Ориентация на массовое движение и быстрый рост влияния вызвали у многих китайских коммунистов желание упростить схему социальных отношений и, подогнав их под западные образцы, перейти к социалистическому этапу революции. Сыграла свою роль и позиция Коминтерна, в котором идеологические мотивы и желание придать китайской революции социалистический характер одержали верх. Несмотря на последующую корректировку, подобная позиция вызвала неверную оценку политической ситуации и желание использовать западноевропейские и русские схемы для решения текущих политических задач в Китае. Ошибки, допущенные политическим руководством компартии, стали одной из причин поражения КПК в китайской революции 1925-1927 гг.

По мере подъема революционного движения и обострения политической борьбы теоретическая деятельность китайских сторонников социализма стала все больше подчиняться решению конкретных политических задач. После последовательного отстранения с постов генерального секретаря ЦК КПК Чэнь Ду-сю, Ли Ли-саня и Ван Мина в середине 30-х годов в руководство КПК пришли профессиональные революционеры-практики во главе с Мао Цзэ-дуном, усилия которых были направлены на решение вопросов стратегии и тактики вооруженной борьбы и завоевания власти военным путем, опираясь на крестьянскую по своему социальному составу армию. Гражданская война, вытеснив КПК в сельские районы, оказала решающее воздействие на дальнейшее развитие китайского марксизма, который стал превращаться в аналитический и пропагандистский инструмент компартии. В области теории главное внимание стало уделяться политически актуальным проблемам противоречий, практики, классовых отношений в деревне, проведения революции в аграрных обществах, вопросам единого фронта, т.е. проблемам, так или иначе связанным с национальными особенностями. Формирование Мао Цзэ-дуном доктрины «китаизированного марксизма», по целому ряду фундаментальных положений существенно отличавшейся от классического марксизма, завершило период его распространения и укоренения, положив начало процессу самобытного развития этого учения на национальной почве.