Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Средние века. Выпуск 71 (1-2)

.pdf
Скачиваний:
32
Добавлен:
30.11.2021
Размер:
4.33 Mб
Скачать

Дары и отношения

35

королевства Рудольф оставил Беренгарию одну Верону и правил страной три года»6.

Затем в хронике рассказано, что веронцы задумали убить Беренгария, о чем тому стало известно. Лидером заговора был назван некий Фламберт, «кого король сделал своим кумом, став крестным отцом его сына». Беренгарий якобы призвал Фламберта к себе и обратился к нему с такой речью: «Как поверить в то, что

отебе говорят, точно не было у меня до сих пор весомых причин по праву рассчитывать на твою любовь. Люди болтают, что ты злоумышляешь на мою жизнь, но я-то им не верю. Я только хочу, чтоб ты помнил, что как бы ни были велики твои чины и богатства, все досталось тебе моими благодеяниями. А потому ты должен относиться к нам так, чтобы я спокойно полагался на твою любовь и верность. Я думаю, никто и никогда не пекся так

освоем здоровье и достатке, как я о том, чтобы ты был в чести. На это были направлены все мои старания, все дела, хлопоты, труды, всякая мысль об этом городе. Знай одно: если я удостоверюсь, что ты хранишь мне верность, собственное спасение будет мне не так дорого, как отрадна возможность тебя отблагодарить». «Сказав это король протянул Фламберту золотую чашу изрядного веса и добавил: “Любя меня, выпей это за мое здоровье, а сосуд оставь себе”». Столь же демонстративно король после этого разговора заночевал «не в доме, где мог защититься, а как обычно – в хижине возле церкви». Верный ему Милон собрал войска и хотел было поставить ночную стражу, но Беренгарий «не только этого не позволил, но и настрого запретил». Поспешив с первыми петухами к заутрене, король услышал шум приближающихся воинов, во главе которых, «не помня прошлых и нынешних благодеяний», шествовал Фламберт. И снова Беренгарий разыгрывает наивность и идет в толпу своих врагов, где находит смерть7.

Два эти места из Лиутпранда Кремонского было то первое, что я вспомнил, познакомившись с текстом Лорана Феллера. Действительно, мы узнаем, как Беренгарий пытается связать своих баронов, даря не только золотые чаши и лучшие платья, но и саму жизнь, которую по идее должен был отнять, демонстрируя то самое наигранное и рискованное «непонимание» происходящего, о котором говорит Бурдье, и наталкиваясь на стену нежелания завязывать такие отношения. «A Gift-Giving King», – называет его

6 Ibid. II. 63–64. S. 65–66.

7 Ibid. II. 68–72. S. 68–70.

2*

36

И.В. Дубровский

Барбара Розенвейн. Если верить Лиутпранду, Беренгарий хотел им быть, но этого не хотели его бароны.

В заключение хотелось бы обратить внимание на две распространенные ошибки историков, поднимающих тему обмена дарами. Во-первых, это стремление видеть отношения дара повсеместно, вчитывать их в любые встреченные формы обмена и формы отношений. Эта традиция идет от Жоржа Дюби, который отнес к дарам оброки крестьян своим сеньорам, виры, выплачиваемые убийцами для восстановления мира между семьями, церковные прекарии, приданое невест, подношения баронов своим правителям и дары тех этим и еще многое другое8. Пример дарственных грамот королей и императоров IX–X вв. показывает, что в действительности мы имеем дело с разными формами обмена, и если говорить о большинстве случаев, то это, возможно и скорее всего, окажутся вообще переходные случаи, в которых не будет ясности, что они собой представляют. Так будет уже потому, что взаимодействие предполагает две стороны и минимум две интерпретации. Чистота форм найдется где-то по краям. Чистые формы дара и сделки способны сориентировать нас, но не более того. Во-вто- рых, историки ошибаются, если верят в существование «механизма» обмена дарами, творящего социальные связи и отношения. Историю трудно разделить на причины и следствия. Такие картины во всех отношениях удобны, кроме того что они не выдерживают столкновения с реальностью. Нельзя заставить обмениваться дарами того, кто этого не хочет и не собирается этого делать. Их роль значительно скромнее. Дары, очевидно, помогают выстраивать определенные ситуации и извлекать из них выгоду. Надо ли огорчаться, что, сделав эти констатации, мы оставляем себя без привычного «инструмента познания»? По-моему, нет. Пожалуй, дело обстоит наоборот. Отбросив грубую схему, приписывающую дарам роль «механизма» установления социальных связей, мы получаем взамен возможность увидеть и описать до сих пор не замеченные исторические факты. В самом деле, дарственные грамоты короля Беренгария, благодаря наблюдательности Лорана Феллера, проливают новый свет на темный период политической истории Запада, наступивший с концом Каролингской империи.

Ключевые слова: раннее Средневековье, Каролингская империя, власть императора, Беренгарий I, Карл Лысый, дарственные грамоты, Л. Феллер.

УДК 94 (450).023

8Duby G. Guerriers et paysans, VIIe–XIIe siècles: Premier essor de l’économie européenne. P., 1973. Ch. Prendre, donner, consacrer.

Д. Бартелеми

ДВОР КНЯЗЯ

ИРАСЦВЕТ ПОСВЯЩЕНИЯ В РЫЦАРИ

ВНОРМАНДИИ В XI–XII ВЕКАХ

Во Франции между 1060 и 1130 гг. произошло превращение военной знати в рыцарство. Двумя важными признаками этого процесса являлись ритуал посвящения в рыцари, о котором, начиная с 1060 г., сообщают многие картулярии, и турнирные зрелища, о размахе которых во многом можно судить по запретам Церкви (впрочем, тщетным), принимаемым с 1130 г. на церковных соборах1. Это превращение заметили и подчеркнули (возможно, чересчур сильно) многие историки «старой школы» (между 1750 и 1950 гг.). И, напротив, оно недооценивается, а иногда и полностью замалчивается теми современными историками, которым принадлежит гипотеза о «феномене тысячного года».

Историки «старой школы» часто с большим одобрением отмечали быстрое изменение варварских нравов вассалов под двойным влиянием со стороны дам и со стороны священнослужителей при дворе крупных баронов около 1100 г.2 Их главный аргумент основывается на контрасте между двумя жанрами французской литературы, существовавшими в начале ее развития: им казалось, что «chansons de geste», являвшиеся эпопеями о родовой мести или войнах франков, отражали нравы «первого века феодализма» (X–XI вв.); в то время как романы XII в., особенно романы Кретьена де Труа, по их мнению, свидетельствовали о быстром моральном прогрессе, поскольку в них рыцари выступают друг против друга только (или почти только) ради развлечения и с определенной изысканностью, перед тем как снова встретиться при дворе короля Артура в окружении дам. Норберт Элиас отдает дань этой «старой школе» в труде, который в 1939 г. он посвятил ведущей роли Франции XII в. в процессе «цивилизации нравов»

1Примеры классических исследований рыцарства см.: Keen M. Chivalry. New Haven; L., 1984; Flori J. Chevaliers et chevalerie au Moyen Âge. P., 1998; а также моя работа: Barthélemy D. La chevalerie, de la Germanie antique à la France du

XIIe siècle. P., 2007.

2См., например: Guizot F. Histoire de la civilisation en France depuis la chute de l’empire romain. P., 1846. T. 3. P. 339–375 (особ. P. 360–362).

38

Д. Бартелеми

посредством «куриализации воинов»3 (приобщение воинов ко дворам сеньоров – примеч. пер.).

Однако не является ли «старая школа» слишком привязанной к литературным источникам? Она неточно их датирует и принимает за отражения или за правдивые модели общественной жизни. «Chansons de geste» не являются текстами, полностью относящимися к каролингской эпохе и первому веку феодализма, они подверглись по меньшей мере переработке в XII столетии, в момент их записи. Ничто не указывает на то, что феодальные и родовые ценности, которые они отражают, были на тот момент устаревшими; они более традиционны, чем куртуазные ценности, но они сосуществуют с последними. Эпопеи, впрочем, больше упоминают о посвящениях в рыцари, чем «романы». В любом случае, и те, и другие тексты могут дать лишь фрагментарную и стилизованную картину общества, а их функцией не является обязательное отображение моделей. Роланд, Ланселот позволяют рыцарям XII в. на мгновение представить себя не такими, какими они являются, а такими, какими они хотели бы выглядеть в представлении других... Впрочем, кажется, что некоторые из этих рыцарей далеки от того, чтобы «цивилизоваться» в повседневной жизни, скорее (выражаясь словами Ж. Мосса) они «брутализовались»: ведь они служили наемниками (routiers) или использовали таковых, становясь более грубыми, нежели воины «тысячного года».

Но в том же 1939 г., когда Норберт Элиас работал над «Цивилизацией нравов», Марк Блок ввел в своем труде «Феодальное общество» новую тему: о роли посвящения в рыцари в «освящении» социального возвышения мелких вассалов или зависимых министериалов до статуса знатных лиц, начиная с 1060 г.4 Превращение в рыцарство, таким образом, становится для него вопросом, скорее связанным с классовым самосознанием и переходом в другой класс, чем с моральным прогрессом. Эта тематика впоследствии оказалась переработана с помощью смещения акцента (с ритуала на само слово miles) и датировки (с 1060 на 980–1030 гг.) в исследованиях общества по данным церковных картуляриев. В этих работах, к сожалению, встречается такое пагубное заблуждение, как рассказ о мнимом «феномене тысяч-

3Elias N. Sur le processus de civilisation. P., 1975. T. 2: La dynamique de l’Occident. P. 228–229 (изд. на нем. яз. – Elias N. Über den Prozess der Zivilisation: 2 Bd. Bern, 1969).

4 Bloch M. La société féodale. P., 1968 (3e éd.). P. 445–448.

Двор князя... в Нормандии в XI–XII веках

39

ного года». В этих исследованиях не говорится о роли множества истинных изменений, происходивших около 1100 г. (в период 1060–1130 гг.), и в частности, о расцвете ритуала посвящений в рыцари, которые рассматриваются как запоздавшие последствия кризиса «тысячного года»5. Отсюда неверная интерпретация и даже неверное описание этих изменений. Расцвет посвящения в рыцари в этих работах рассматривается как признак усиления социального превосходства благородных в рыцарском качестве, но в этих исследованиях нет представления ни о том, что на рыцарство воздействовала конкуренция новых элит, ни о том, что князь усиливал свой контроль над ним с помощью ритуала посвящения.

«Старая школа», в сущности, менее заслуживает критики, чем эти недавние исследования. Разве она не делает акцент, в частности, на роли двора? Именно с достижений «старой школы» нужно вновь начинать описывать и истолковывать расцвет посвящения в рыцари, но подвергнув исправлению ее представления о первом веке феодализма как об анархичном и варварском и несколько ограничив то значение, которое представители «старой школой» придавали свидетельствам литературных источников.

На каких источниках мы можем проводить подобное исследование? Если литературные источники вводят нас в заблуждение, то использование одних картуляриев приводит к разочарованию: торжественное посвящение в рыцари, или, точнее, акт становления рыцарем, принятия или получения рыцарских доспехов описаны в них без важных указаний на обстоятельства посвящения и его форму. Что касается хроник, то не во многих французских регионах они есть в достаточном количестве, во всяком случае, не на территории королевского домена. Как и в исследовании истоков турнира6, в данной работе я буду опираться главным образом на самую великолепную серию хроник княжеского правления, которой мы располагаем: «Нормандские хроники», написанные между 1015 и 1145 гг., дополнением к которым служит фрагмент из Жана де Мармунтье, также касающийся двора в Руане (в 1127 г.). Хотя эти хроники создают выборочное и предвзятое представление о феодальном и рыцарском обществе, тем не ме-

5См. мою критику в раб.: Barthélemy D. La mutation de l’an mil a-t-elle eu lieu? P., 1997 (esp. – P. 173–296).

6Barthélemy D. Les chroniques de la mutation chevaleresque, de Richer de Reims à Orderic Vital // Comptes-Rendus de l’Académie des Inscriptions et Belles-Lettres. P., 2007.

40

Д. Бартелеми

нее они описывают историю своих князей. За отсутствием более содержательных источников, устремив на хроники, насколько возможно, внимательный и непредвзятый взгляд, можно почерпнуть из них часть интересующих нас сведений.

Я полагаю, опираясь на малые крохи свидетельств названных источников, что расцвет посвящения в рыцари, с одной стороны, теснейшим образом связан с подъемом княжеских дворов, а

сдругой – также является одним из основных признаков этого подъема, который документальные источники, находящиеся под большим влиянием Церкви, не позволяют легко определить. В этом состоит мой первый тезис. Но вопрос заключается в том, чтобы узнать, используется ли посвящение при этих дворах только для воодушевления посвящаемой в рыцари молодежи, или оно позволяет сеньорам получить больше власти над рыцарями.

История первых нормандских герцогов, написанная между 1015 и 1026 гг. Дудоном Сен-Кантенским, больше рассказывает, на мой взгляд, об обществе и социальных проблемах его времени, чем периода IX и X вв., который он стремится описать. Но это именно то, что нам нужно, чтобы понять, в каком окружении герцогов началось превращение военной знати в рыцарство, пока еще не оформившееся до конца. Дудон Сен-Кантенский описывает феодальное герцогство, в котором бароны (principes, majores natu) помогают и советуют герцогу, но не живут постоянно при нем. Он проводит с ними лишь праздники Пасхи и Троицы, принимая от них оммаж, что уже является в некотором роде «двором», хотя само слово еще не появилось7. Герцогское окружение состоит,

содной стороны, из «людей его дома» (domigenae), служителей различных рангов; с другой – из молодых воинов (tirones), всегда жаждущих проявить себя и заслужить награду: герцогские щедрые дары, славу за вассальную службу (palma militie)8. Именно так должны были обстоять дела при покровителе и благодетеле Дудона – герцоге Ричарде II, у которого есть дворец в Фекампе, с виду почти королевский (хорошо исследованный А. Рену9), но он, как все владетели того времени, постоянно находится в разъездах, предпочитая «королевскому» в Фекампе свои дворцы в таких городах, как Руан и Байё.

7Dudon de Saint-Quentin. De moribus et actis primorum Normanniae ducum. IV. 68 / Ed. J. Lair. Caën, 1865. P. 223 (Mémoires de la Société des Antiquaires de Normandie; 23).

8 Ibid. III. 44. IV 106. P. 187, 269.

9 Renoux A. Fécamp, du palais ducal au palais de Dieu. P., 1991.

Двор князя... в Нормандии в XI–XII веках

41

Дудон Сен-Кантенский, как и другие церковные авторы «тысячного года», является хронистом, хорошо представляющим феодальную войну, подобную той, которая велась во Франции с 888 г.: это настоящее чередование военных действий, ограниченных и ведущихся в соответствии с правилами, с переговорами, спорами между сеньорами и вассалами при феодальных дворах, пока еще весьма неофициальных. Каждый, кто внимательно читал Дудона Сан-Кантенского, с трудом понимает, как рыцарские ценности могли получить еще большее распространение во время смут между 1035 и 1042 гг., которые происходили, пока герцог Вильгельм, будущий завоеватель Англии, был несовершеннолетним10. В действительности, речь идет о феодальных войнах, очень похожих на феодальные войны в X в. и так же как и они, прерывавшихся на долгие переговоры.

Главное достижение XI в. во Франции, где королевой была Анна Киевская, как мне кажется, состояло не в независимости шателенов от сеньоров, последовавшей за распадом княжеств X в., но, напротив, в усилении княжеской власти. Эта власть должна была скорее получить силы, а не ослабнуть из-за укрепления сеньорий шателенов: княжеской власти было необходимо превзойти власть владельцев замков, опираясь на рост городов. Одним из первых признаков этого усиления в Нормандии стало развитие герцогского правосудия при помощи более упорядоченной курии (curia), компетенция которой возрастает (например, она стремится монополизировать право на защиту церквей). Это слово распространяется в XII в. по всей Франции, когда «феодальные» и «церковные» дворы приобретают специфические полномочия и следуют более строгим правилам. В Нормандии слово curia распространяется в основном после 1066 г. и в своем юридическом значении: имеется особый порядок для тех, кто приходит в curia regis герцога-коро- ля и судится там11, курия существует для особых случаев, и там заседают только бароны. Хронист Гийом из Жюмьежа, повествуя о правлении Ричарда II, использует этот термин около 1070 г.

10Это показывает и Дэвид Бейтс. См.: Bates D. Normandy before 1066. L.; N. Y., 1982. P. 73, 136 («брутализация нормандского общества»). Дэвид Бейтс, подавая пример британской «честной игры», также признал в недавней статье, что там скорее должна была действовать саморегуляция насилия: Bates D. The Conqueror’s Adolescence // Anglo-Norman Studies. Woodbridge, 2003. Vol. XXV (2002). P. 10.

11Это отмечено в 1-й статье знаменитой описи 1091 г. Cм.: Norman Institutions / Ed. Ch.H. Haskins. Cambridge (Mass.), 1918. P. 281–283.

42

Д. Бартелеми

в более широком и светском смысле: герцог хотел произвести впечатление на одного бретонского графа, своего будущего зятя, блеском своего «двора» в Байё – двора празднующего, чтобы показать графу выгоды, которые он получит, женившись на сестре Ричарда12. Другой хронист той же эпохи (70-е годы XI в.), Гийом из Пуатье, описывает совершенный в 1049 г. при осаде Мулиерна в Анжу молодым герцогом Вильгельмом подвиг рыцарского типа как игровой13. Ордерик Виталий, творивший между 1109 и 1145 гг., именно Вильгельму Завоевателю приписывает первые церемониальные посвящения в рыцари14: вручение рыцарского вооружения знатным юношам, воспитанным в его доме, который Ордерик называет familia или curia. Так началось превращение военной знати в рыцарей (mutation chevaleresque). И именно в это время в анжуйских капитуляриях впервые упоминается о посвящении молодых наследников знати, «ставших рыцарями».

После смерти Вильгельма Завоевателя (1087 г.) Нормандия, по словам Ордерика Виталия, познала губительное герцогское правление: таким было правление старшего сына Вильгельма Роберта Куртгёза (Короткие штаны), гуляки и расточителя. Не был ли он разорен чрезмерной щедростью, в частности по отношению к жонглерам и блудницам? Этими несколько резкими словами Ордерик Виталий, по-видимому, описывает молодых людей обоих полов, объединенных весельем придворных праздников, которые могут завести там дружеские узы, довольно близкие к литературной дружбе – любви (druerie)15, и между которыми герцог устраивает или запрещает браки политического значения. С другой стороны, Ордерик Виталий (как в свое время Рауль Глабер) клеймит изнеженность эксцентрично одетых молодых людей16. Он забывает о том, что именно они ходили в крестовый поход с Робертом Куртгёзом, и с того времени все представляет так, будто настало время с помощью посвящений в рыцари вновь

12The Gesta Normannorum Ducum of William of Jumièges, Orderic Vitalis and

Robert of Torigny. V. 5 / Ed. and transl. E. Van Houts. Oxford, 1995. T. II. P. 14.

13Guillaume de Poitiers. Histoire de Guillaume le Conquérant. I 11–12 / Ed. et trad. R. Foreville. P., 1952. P. 22–26.

14The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis. (Далее: OV.) / Ed. et trad. M. Chibnall: 6 vol. Oxford, 1960–1980. T. II. P. 40, 306. T. III. P. 112. T. IV. P. 40.

15OV. T. IV. P. 328.

16OV. T. III. P. 106. T. IV. P. 88. T. V. P. 286. См.: Platelle H. Le problème du scandale: Les nouvelles modes masculines aux XIe et XIIe siècles // Revue Belge de Philologie et d’Histoire. Bruxelles, 1975. Vol. 53. P. 1071–1096. (Переизд.: Platelle H. Terre et Ciel aux anciens Pays-Bas. Lille, 1991. P. 303–328).

Двор князя... в Нормандии в XI–XII веках

43

вернуть славу оружию, перейти к более серьезному правлению, более сильному, менее расточительному, – правлению Генриха I Боклерка, начавшемуся с 1106 г.

Генрих, которого называют Боклерком (франц. Beauclerc – «хорошо образованный»), является истинным архитектором административных и судебных институтов Нормандии17. Он – младший сын Вильгельма Завоевателя, правит в Англии с 1100 г., становится герцогом Нормандии в 1106 г., умирает в 1135 г. В своем суде Генрих слушает жалобы баронов, он может их туда вызвать, там же выслушивают их оправдания, пытаются заставить их согласиться со строгими приговорами; все-таки баронам дозволяется удалиться без того, чтобы они дали удовлетворение, если они этого не хотят (рискуя получить взамен войну). Многие хронисты упоминают о посвящении Генриха Боклерка в рыцари, организованном его отцом или архиепископом Ланфранком18, а Ордерик Виталий сообщает о множестве молодых баронов, посвященных в рыцари самим Генрихом: он сам вручал им рыцарское оружие19. Он распределяет доходы и награды среди рыцарей своего дома. Ордерик Виталий, как косвенно и св. Ансельм20, показывают, что эти рыцари имеют разное происхождение (среди них есть недовольные или изгнанные представители знати, прибывшие из соседних провинций) и что их побуждает желание прославиться и разбогатеть, которого они не стыдятся. Генрих Боклерк, с другой стороны, устраивает браки многих знатных молодых людей и девушек, прибывших к его двору21. Его постоянный двор, так же как и его временные дворы, являются инструментами его власти и, одновременно, местами единения, где среди знати взращивается истинная классовая солидарность. Благодаря этому они проявляют по отношению друг к другу достаточно хорошие манеры на войне и на турнирах, чему Норберт Элиас не придает значения.

17См. последнее исследование: Green J.A. Henry I: King of England and Duke of Normandy. Cambridge, 2006.

18OV. T. IV. P. 120. Ордерик Виталий сообщает, что Генриха Боклерка посвятил в рыцари Ланфранк. Согласно другим источникам, он был посвящен в рыцари своим отцом Вильгельмом Завоевателем, а Ордерик, как полагает Марджери Чибнел, вероятно, перепутал его с Вильгельмом Рыжим. См.: Chibnall M. The World of Orderic Vitalis. Rochester, 1996. P. 144.

19OV. T. IV. P. 274. T. VI. P. 42, 192, 328.

20См: Chibnall M. Mercenaries and the familia regis under Henry I // History. Exeter, 1977. Vol. 62. P. 15–23.

21OV. T. III. P. 259. T. VI. P. 308.

44

Д. Бартелеми

Великолепие королей и князей XII в. выражается не столько при возведении дворцов – даже если они их сооружают для проведения своих праздников, – сколько при самих дворах, понимаемых в социальном смысле: в пышных празднествах, во время которых князь демонстрирует щедрость по отношению к знати, взимая для этого пошлины и продукцию с городов, и, возможно, главным образом, за пределами городов, с деревень, подчиненных феодальному обложению. Эти дворы собираются по большим христианским праздникам, в частности на Рождество, Пасху, Троицу, и в разных столицах князя по очереди: в Нормандии это Руан, Байё, начиная со времени Вильгельма Завоевателя – Кан. В это время принимается большое количество решений и выполняются ритуалы: регулируется определенное количество тяжб, празднуются свадьбы или помолвки, распределяются церковные должности, принимаются оммажи и жалуются фьефы. И вот именно в это время происходят посвящения в рыцари. В небольших местечках, хоть менее важных, но не незначительных, центрах баронств, могли также собираться похожие дворы, с такими же функциями, но с меньшим блеском.

В течение оставшейся части XII в. англо-нормандский двор Генриха Боклерка вызывал ностальгические воспоминания и также подвергся определенной идеализации. В 70-е годы XII в. Жан де Мармутье описывает происходившее там особенно изысканное посвящение в рыцари, состоявшееся в Руане в 1127 г.22, престиж которому добавлял посвящаемый в рыцари молодой человек –Жоффруа Плантагенет. Сразу задавая тон «Истории Жоффруа Плантагенета», хронист описывает посвящение в Руане как праздник при роскошном дворе, расходы на который берет на себя Генрих (хотя вряд ли он является его активным участником), в то время как звезда праздника – молодой Жоффруа и вместе с ним 25 молодых анжуйцев, все знатного происхождения, получают рыцарские украшения. Можно почти забыть о том, что речь идет, по существу, о вручении оружия, так хорошо это описание иллюстрирует выражение, в то время довольно обычное, – ornare in militem: скорее «украшать рыцаря»23, чем «вооружать рыцаря». И описание настолько восхитительно, что мы не замечаем, что там не упоминается ни одна женщина, хотя уже через несколько дней Жоффруа женится!

22

Jean de Marmoutier. Histoire de Geoffroi Plantagenet / Ed. L. Halphen,

 

R. Poupardin // Chronique des comtes d’Anjou et des seigneurs d’Amboise. P.,

 

1913. P. 179–180.

23

Barthélemy D. La mutation… P. 255–256.

Соседние файлы в предмете История