Средние века. Выпуск 71 (1-2)

10-х годов Х в., в то время как политический контекст начинает меняться и противоречия между Карлом Простоватым и аристократией становятся все более и более сильными, в королевских грамотах звучит новая тема. Отныне дарение связано с верностью, даже если идея договорности не проявилась пока еще достаточно четко35. Во всяком случае, с этого времени, если речь заходит об оказании почести, то лишь с целью попросить услугу или просто поощрить рвение вассалов. Политическая обстановка изменилась: отныне признается, что услуги продаются и покупаются. Теперь дарения уже не выражают исключительно великодушие короля и не служат больше установлению дистанции между королем и грандами.

ОБЩЕНИЕ С ГРАНДАМИ

Каким же образом грамоты Беренгария, пожалованные его вассалам, выражают власть суверена? Очень рано в его правление, т.е. с конца 90-х годов IX в., преамбулы начинают выражать идею возмещения или вознаграждения, пожалованного в обмен на услуги. Преамбулы беззастенчиво сообщают, что испрошенное и предоставленное дарение имеет своей целью получить услугу, иначе говоря, является досрочной оплатой ожидаемых услуг: «если государь благосклонно выслушивает просьбы своих верных, то те впоследствии будут с большей готовностью исполнять свою службу»36. Эта идея вознаграждения присутствует и в текстах предыдущих правителей, но она выражена менее ясно (например, у Людовика II37).

35Recueil des actes de Charles III. P. 228. N 99. A. 919: «Regalis celsutidinis mos est fideles suos donis multiplicibus honorare et honorando eos fideliores preparare in suo servitio»; P. 242. N 102. A. 919: «Si fideles nostros ex nostrae largitatis gratia reddimus ditatos, erga nostram fidelitatem promtiores comperiemus illorum animos»; P. 265–267. N 111. A. 921: «Si fidelium nostrorum petitionibus benigne suscipimus, eorum animos propensius ad nostram incitamus fidelitatem».

36Dip. Bér. N 24. A. 899: «Si iustis nostrorum fidelium postulationibus maiestatis nostrae aurem inclinamus eorumque causam ad effectum usque perducimus, procul dubio eos et qui venturi sunt ad nostra obsequia promtiores fore non dubitamus atque apud omnipotentem dominum undique remunerari omnino confidimus». Троякое пожалование в пользу Вульферия, fidelis noster.

37MGH Diplomata. Ludovici II. Diplomata / Hrsg. K. Wanner. München, 1994. (Далее: Dipl. L. II). P. 72. N 3. A. 851: «Imperiali satis congruit excellentiae, ut petitionibus fidelium suorum iuste poscentium aurem libenter accomodet effectum tribuat, quatinus eos sibi fideliores et in obsequio utilitatis suae reddat ubique promptiores».

Таким образом, подобная идея принадлежит к традициям итальянской канцелярии и словесно выражает способы управления грандами в условиях постоянно растущих политических затруднений38. В этом контексте дарение выступает в качестве прямой платы за obsequium («подчинение»). Оно связывает стороны, но морально не ставит получателя бенефиция в положение должника. Дарение позволяет констатировать существование уже установленной обменной связи и фиксирует ее условия, устанавливает, в некотором роде, ее цену. В грамотах Людовика II воля государя пойти навстречу мольбам просителей ставится в зависимость от степени верности последних39. Со своей стороны, Беренгарий напрямую связывает дарение с ожиданием грядущей службы, что устанавливает фактическое равенство между двумя сторонами. В его отношениях с некоторыми церковными учреждениями проявляется то же направление мысли: дарение должно побудить монахов или священников молиться за него с бóльшим рвением, что, в конечном итоге, должно благоприятствовать росту королевского достоинства40. Здесь тоже видна идея обмена, но не принцип задолженности. Мы приближаемся, в самом деле, к взаимоотношениям, очевидно, не торговым, но сбалансированным: уступленные объекты, идет ли речь о правах или землях, служат в общем и целом залогом. Эти формулировки предполагают, наконец, взаимность обмена и некоторое соответствие между тем, что дают, и тем, что ожидается взамен. Подобного нет в грамотах, в которых выражается только королевское или императорское величие.

Карл Лысый дарует от своей щедрости; Людовик II дарует, чтобы усилить рвение своих сторонников; Беренгарий, в свою очередь, ограничивается вознаграждением, практически уплатой жалованья за услуги, которые он ожидает получить. Это отражает этапы трансформации суверенной власти, проделавшей путь от величия короля, который доминирует и подавляет, до князя,

38Wickham . Early Medieval Italy. Central Power and Local Society (400–1000). L., 1981. P. 59–60.

39Dipl. L. II. P. 101. N 18. A. 856: «Oportet imperiali gloria sublimatos studio et devocione subditorum obaudire preces; et quantum eos devociores sibi cognoverint, tanto pleniora deliberatione id exequi dignum esse dignositur».

40Dip. Bér. N 99. A. 915: «Cunctis sanum sapientibus liquet, quod si circa ecclesias Dei eisque canonica officia exhibentes nostrae tutelae defensalum adhibemus et sibi collata benefitia nostre auctoritatis titulo confirmamus, illos pro nobis devotiores in divinis reddimus ac per hoc nostrae regiae dignitati supernum repropitiari auxilium non diffidimus».

который ведет торг по поводу возможных союзов, никогда не будучи уверен в выполнении условий, какой бы ни была оговоренная цена, даже самой высокой: Беренгарий лишь вел с грандами переговоры, жалуя им грамоты. Сам характер того, что он дарит, преобразует характер как их власти, так и его собственной. Как зачастую отмечают, делаемые им дарения приводят к известной дезорганизации каролингского военного аппарата, поделенного между друзьями и союзниками, как юридическим путем – передачей права строить укрепления, так и материально – через пожалование крепостей41.

«ДЕЯНИЯ БЕРЕНГАРИЯ» (GESTA BERENGARII) И ПРОПАГАНДА ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ

Беренгарий использовал и другие средства общения с грандами. Немногое известно о службах дворца и персонале, его населявшем. Тем не менее точно установлено наличие ограниченной, но в известном смысле блестящей интеллектуальной среды. Беренгарий унаследовал по меньшей мере 33 из 72 томов библиотеки своего отца. Книги, предназначенные для его старшего брата, в конечном счете достались Беренгарию42. Эти книги были доступны во дворце, и если некоторые из них он наверняка читал сам, равным образом ими имели возможность пользоваться и лица из его окружения. Эти факты тем более важны, что двор Беренгария оставил нам замечательное свидетельство о высочайшем уровне придворной культуры в IX–X вв.

Один из представителей этой культурной среды, о котором ничего не известно, даже его имя, между 915 и 923 гг. сочинил очень длинную поэму во славу государя, повествующую об основных событиях его царствования, по меньшей мере тех, о которых хотели помнить при дворе. Историографическая традиция озаглавила эту поэму «Gesta Berengarii imperatoris». Автор немного знал греческий, по крайней мере настолько, чтобы написать название

41Rosenwein B. The Family Politics of Berengar…; Eadem. Negotiating Space… P. 154–155.

42La Rocca C., Provero L. The Dead and Their Gifts. The Will of Eberhard, Count of Friuli, and His Wife Gisela, Daughter of Louis the Pious (863–864) // Rituals of Power. From Late Antiquity to the Early Middle Ages / Ed. F. Theuws, J.L. Nelson. Leiden; Boston; Köln, 2000. P. 225–280. О библиотеке Эверарда Фриульского, отца Беренгария, см.: Riché P. Les bibliothèques de trois aristocrates laïcs carolingiens // Le Moyen Âge. Bruxelles, 1963. Vol. 69. P. 87–104.

своей работы на этом языке43. Он явно находился в окружении Беренгария: скажем, описывает его коронование императорской короной в Риме в 915 г., словно очевидец. Это человек высокой образованности. Латинский, которым он владеет, довольно изыскан и содержит обильные скрытые цитаты из сочинений поэтов, прежде всего Вергилия, но также из грамматиков, – Марциана Капеллы или Седулия. Он использует также большое количество авторов поздней античности и, несомненно, знаком с Венанцием Фортунатом. Как правило, авторы считают, что он не был монахом44, но лишены возможности поведать что-либо еще о его статусе и месте при дворе.

Автор, писавший спустя некоторое время после событий, предусмотрительно поместил на полях своего текста комментарии, причем двух типов. Исторический комментарий позволяет идентифицировать упоминаемых персонажей и разгадать намеки, смысл которых почти недоступен для того, кто не являлся участником событий. Комментарий разъясняет ту или иную особенно непонятную ситуацию. Он мог быть составлен самим поэтом для того, чтобы читатели поняли намеки, заключенные в тексте. Другой род примечаний – грамматический: он разъясняет темные места поэмы, растолковывая наиболее редкие слова или наиболее вычурные обороты речи – чаще всего это описание риторических фигур. Эти примечания, по-видимому, предназначались для преподавания, словно бы поэма могла служить ученикам в дворцовой или иной школе. До сих пор неизвестно, использовался ли этот текст в подобных целях, и где это могло иметь место.

«Gesta Berengarii» относятся к жанру похвального слова. Текст такого рода для того времени кажется анахронизмом: в самом деле, с 50-х годов IX в. клерикализация власти привела к отказу от таких литературных жанров, как панегирик или биография: «Gesta Berengarii» кажутся литературной и идеологической аномалией. Во всяком случае это произведение является уникальным для своего времени, когда его жанр был забыт как по причине отсутствия подходящих сюжетов, так и потому, что цели, преследуемые авторами, шли вразрез с представлениями и практикой власти45.

43Gesta Berengarii imperatoris: Beiträge zur Geschichte Italiens im Anfange des Zehnten Jahrunderts / Ed. E. Dümmler. Halle, 1871.

44MGH. Poetae aevi Karolini / Ed. P. De Winterfeld. B., 1899. T. IV. P. 354–355.

45Об этом см.: Iogna-Prat D. La Maison Dieu. Une histoire monumentale de l’Eglise au Moyen Âge. P., 2006. P. 130–152.

Около 1056 стихов и 4 песен автор посвящает значимым событиям правления Беренгария, который в названии поэмы провозглашается invictus или invictissimus («непобедимым» или «непобедимейшим») (по-греч. ANIKHTOS). Главное содержание произведения, точнее первых трех ее песен, посвящено событиям 888–894 гг. и борьбе, которой на протяжении этих шести лет были заняты Беренгарий и Гвидо Сполетский. Беренгарий систематически терпел поражения и обязан своим политическим выживанием лишь преждевременным смертям своих противников. К моменту создания поэмы (после 915 г.) это было уже давнее время.

Беренгарий, ставший как раз в этот год императором, ищет возможность упрочить свою власть с помощью эпического полотна, но для этого он не прибегает к искажению истории, к умолчанию о сокрушительных поражениях и превращению простых стычек в грандиозные баталии. Период между 894 и 914 гг. практически не описывается: захват и ослепление Людовика Прованского в 904 г. едва упомянуты. Зато получение императорского титула и коронование, рассказом о котором завершается работа, описаны гораздо пространнее (130 стихов). «Gesta…» рассказывают особую историю, которая явно не отражает того, что мы знаем о действительном правлении Беренгария. Истинная тема сочинения, в конечном итоге, это тема борьбы против Гвидо Сполетского, словно Беренгарий с запозданием тщится стереть память о полученных в 888–898 гг. оскорблениях.

В то же время рассматриваемый текст представляет собой нечто иное. Это довольно туманный рассказ, который может быть понят лишь немногими, даже с пояснениями. При дворе он исполняет особую функцию. Его цель – усилить осознание принадлежности придворных к одной группе, к одному замкнутому кругу, в котором владение избранным сводом правил является критерием принадлежности и отличия, дает возможность понимать намеки. Карл Великий в свое время совершенно сознательно культивировал подобного рода отношения. Беренгарий подражает ему, несомненно, также вполне осознанным образом, дабы способствовать самоидентификации группы верных, которые жили с ним и окружали его46. Тексты подобного рода, несомненно, полезны для скрепления связей узкой группы, помогая овладению совокупно-

46Goullet M. Parole individuelle et identité collective dans la poésie carolingienne // Civis / civitas. Cittadinanza politico-istituzionale e identità socio-culturale da Roma allа prima età moderna: Atti del Seminario internazionale Siena/Montepulciano, 10–13 luglio 2008 / A cura di C. Tristano e S. Allegria, Siena, 2009. P. 225–232.

стью особых знаков и усвоению свода правил, который позволяет их интерпретировать. Они дают возможность сформировать круг «своих». Они позволяют, наконец, предложить собственную версию истории, которая, даже если она далека от фактической истины, предназначена для укрепления авторитета и приукрашения образа суверена, в глазах как подданных, так и потомков.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Впервые десятилетия X века наблюдается процесс расшатывания или расщепления суверенитета. Поэтому выражения, употребляемые королями в грамотах, или литературные тексты, рассказывающие о королях, должны восприниматься всерьез. С помощью документов, изготавливаемых канцелярией, а также стихов своего придворного поэта Беренгарий вещает о том, что он сделал или что он хотел сделать. Будучи отныне непригодными для восхваления могущества суверена, который оказывает честь своим подданным, делая им дарения, его преамбулы выдают процесс торговли с ними за их верность, т.е. их привязанность.

В«Gesta…» описывается мечта об идеальной власти победившего и прославленного правителя, достигшего высшей точки могущества и получившего императорский титул. Очевиден разрыв между тем, что обнаруживают его грамоты в сравнении с дипломами его предшественников и современников, и тем, что внушает панегирик. Он выявляет важную черту монархий, наследовавших империи: они уже не могут эффективно управлять, мобилизуя людей и институты, но они еще достаточно хорошо владеют сводом писаных правил, чтобы сбить с толку, используя сложный идеологический аппарат. Ограниченные в средствах, они не обделены ни словами, ни концепциями, позволяющими постичь и описать осуществляемые политические акции. Это ослабленная, но не растерянная власть: ее носители знают, что они делают, и способны объяснить это по меньшей мере тем, кого важно убедить, чтобы получить или сохранить их поддержку. Отправление власти, таким образом, покоится на владении символикой и ритуалами, в которых эта символика присутствует, как и в словах, используемых грамотами и пропагандистскими текстами.

Пер. с фр. Е.А. Абрамовой, под ред. М.А. Юсима

Ключевые слова: раннее Средневековье, Италия, Беренгарий I, государство, власть императора.

УДК 94(450).023

И.В. Дубровский

ДАРЫ И ОТНОШЕНИЯ

Дарственные грамоты короля Беренгария I давно привлекают внимание исследователей. Беренгарий унаследовал от отца маркграфство Фриули, от матери – родство с Каролингами. После свержения последнего каролингского императора Карла Толстого Беренгарий был избран королем Италии. Это случилось в 888 г., а уже через год он потерпел поражение в борьбе с другим претендентом на корону Гвидо Сполетским. До смерти Гвидо и его сына Ламберта, погибшего в 898 г., власть короля Беренгария ограничивалась Фриульской маркой. С 898 по 924 г. с небольшими перерывами он оставался единоличным правителем королевства и в 915 г. был провозглашен императором.

Правление Беренгария I, по мнению большинства историков, стало кульминацией разрушения государственных институтов, оставшихся от каролингского времени. Постоянно опасаясь, что число его противников может возрасти, он покупал расположение влиятельных лиц щедрыми дарами. В этой безудержной растрате

вход шли не просто материальные ресурсы королевской власти. Магнаты королевства в качестве подарков получали в свое ведение то, что до тех пор считалось и являлось исключительной прерогативой государства, включая городские стены и право возведения новых крепостей, налоги, пошлины, монетную чеканку и судебные права. Исследователи отмечают, что короли Гвидо и Ламберт

вконце IX в., король Гуго Вьеннский, правивший Италией после Беренгария I, напротив, стремились по мере сил воздерживаться от чересчур щедрых даров своим подданным и дорожили государственными институтами или тем, что от них оставалось1.

Вспомнить этот сюжет заставляют важные наблюдения, сделанные французским историком Лораном Феллером2. Он сопоставил преамбулы дарственных грамот правителей IX–X вв. и нашел интересные различия. Так, пожалования, сделанные в середине IX в. Карлом Лысым, не содержат указаний на некие

1 Фазоли Дж. Короли Италии (888–962 гг.). СПб., 2007. С. 227–231.

2Feller L. L’exercice du pouvoir par Bérenger Ier roi d’Italie (888–915) et empereur (915–924). (Докл., прочитанный на конф. «Королевская власть, знать, двор в эпоху средневековья», Москва, 16 апр. 2009 г.). Текст статьи см. в настоящем выпуске выше.

ответные действия их получателей. Дар представлен бескорыстным жестом монарха, целиком приписан его щедрости. Во Франции, по словам исследователя, это остается правилом до конца 910-х годов. Затем, однако, в преамбулах королевских дипломов возникает нечто новое. В конце правления Карла Простака дар понемногу стал увязываться с верностью подданного. Верность

ислужба начинают фигурировать в грамотах как предпосылка королевской щедрости и ожидаемое следствие даров. В дипломах правителей Италии похожие оговорки появляются чуть раньше – в правление Людовика II. При короле Беренгарии с конца 90-х годов IX в. связь даров с верностью и службой их получателей прямо заявляется как принцип королевской щедрости. Преамбулы дарственных грамот говорят о существовании такой связи уже со всей определенностью.

Объяснение, которое Феллер дает своему открытию, в то же время вызывает вопросы. Я бы назвал его немного поверхностным. Повторяя мнение, давно сложившееся в научной среде, историк справедливо рассматривает дары короля Беренгария как нечто близкое покупке. Факт сделки здесь эксплицитно описан

ивряд ли может быть поставлен под сомнение. Но что тогда мы можем сказать, например, о грамотах Карла Лысого, где ничего подобного вроде бы нет, где дар – это дар, а не сделка? Согласно Феллеру, дарственные грамоты каролингского правителя служили демонстрации власти. Не упоминая ответных услуг, они внушали чувство дистанции, давали понять невозможность любого соревнования и любой формы эквивалентного обмена между государем

иего подданными, и это обязывало сильнее всех даров. Материальная ценность пожалования в такой связи отходит на задний план. В дипломах короля Беренгария, напротив, мы встречаем некое обнажение новой реальности. В них отбрасывается то, что стало фикцией. Беренгарий уже не мог возвышать и обязывать своих подданных самим своим выбором одного из многих. Ему оставалось покупать их расположение, которое дорого стоило. Здесь существует некое представление об эквивалентности, и ничего не делается просто так.

Ядумаю, мы можем сказать больше. Для этого мы должны взглянуть на интересующий нас материал с точки зрения того, о чем реально идет речь, т.е. рассмотреть дарения как таковые. В этой связи помощь нам может оказать Пьер Бурдье, сумевший дать наиболее точное и полезное для исследователей определение дара. Он описывает дар как социальную альтернативу сделке. В отличие от сделки, дар создает длительные отношения между

основанных на обмене дарами. Для нее он представляется идеальным примером такой формы взаимодействия, «a Gift-Giving King». Я думаю, это вопиющее заблуждение, и к этому подводят собственные наблюдения Барбары Розенвейн. Добившись императорской короны, Беренгарий I попытался действовать иначе. С этого времени, как образно выражается американская исследовательница, поток его пожалований превращается в тонкую струйку, что приводит Беренгария к разрыву с влиятельной группой знати, которая в ответ стремится призвать на итальянский трон другого правителя. Данный эпизод кажется Розенвейн весьма показательным: «Мы видим, – пишет она, – что пожалования Беренгария некоторое время отлично исполняют свою роль; отступничество 918 г. стало следствием не его политики, а ее прекращения»4. У Лиутпранда Кремонского этому есть, как минимум, одна иллюстрация. Бунт мог быть подавлен в самом начале, но один из схваченных зачинщиков был передан под стражу архиепископу Ламберту Миланскому, который предпочел его отпустить и сам присоединился к мятежникам. Обиду Ламберта на Беренгария хронист объясняет тем, что при поставлении в сан тот по обычаю взыскал с него круглую сумму5. Эти подробности, я бы сказал, больше напоминают денежные счеты ушлых дельцов.

Лиутпранд сообщает о том, как Беренгарий пытался наладить отношения с мятежными баронами. Один из его врагов граф города Бергамо Гислеберт, взятый в плен нанятыми Беренгарием венграми, не мог ожидать ничего, кроме смерти. «Но король, – пишет Лиутпранд, – по своему добросердечию, которого тот нисколько не заслуживал, и склонности к состраданию расположенный к нему, не воздал злом за зло, как все того желали, а тотчас умыл от грязи, одел в лучшие одежды и отпустил со словами: “Я не требую от тебя никакой клятвы, а поручаю тебя твоей совести. Если пойдешь против меня, суди тебя Бог”. Едва вернувшись домой, по поручению зятя короля Адальберта и других взбунтовавшихся вместе с ним, не помня оказанного благодеяния, тот оправился к [бургундскому королю. – И.Д.] Рудольфу добиваться его приезда. Не прошло и месяца со времени его отъезда, как Гислеберт заставил Рудольфа прибыть в Италию. Принятый всеми, из всего

4Rosenwein B. Negotiating Space. Power, Restraint and Privileges of Immunity in Early Medieval Europe. Ithaca, 1999. P. 147.

5Liudprandi Antapodosis II. 57–59 // Die Werke Liudprands von Cremona / Hrsg. J. Becker. Hannover, 1915. S. 63–64.