Средние века. Выпуск 71 (1-2)

которому стремился Людовик II, или о завоевательной политике любой ценой14.

С императорским титулом связывались прежде всего функции защиты Рима и папства. Пребывание императора, правящего хотя бы номинально, в Италии придавало ему больший вес в международных отношениях, сближая с папством и напоминая, что обе вселенские власти органически связаны друг с другом. При этом прерогативы Беренгария были реальными и достаточно прочными – во всяком случае, по сравнению с возможностями других королей той эпохи. С одной стороны, его следует сравнивать с территориальными властителями, а с другой – с королями, его современниками – скажем, с Эдом или с Карлом Простоватым.

ИТАЛИЯ ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ И КОРОЛЕВСКАЯ ВЛАСТЬ

Как и в других странах Западной Европы, исчезновение каролингских порядков (кризис которых с очевидностью проявился в вопросе о наследовании начиная с 30-х годов IX в.) характеризует политическую и социальную действительность IX в., а именно, возникновение территориальных владений, находившихся в руках крупных семейных аристократических кланов, судьбы которых более не связаны с королевской или императорской службой. Каролингская политическая организация, на следующей после императора ступени, действительно, породила целую плеяду семейных сообществ, способных осуществлять власть на региональном или межрегиональном уровнях, но не имевших материальных или человеческих ресурсов, чтобы выходить за рамки своих владений. Однако они оказывались в состоянии конкурировать с королевской властью на региональном уровне и притязали на роль суверенов на этих землях.

В IX в. это отмечает Регинон Прюмский, который говорит об избытке прав и полномочий, плохо согласуемых между собой15.

14Kreutz B. Before the Normans. Southern Italy In the Ninth and Tenth Centuries. Philadelphia, 1996; Fasoli G. I re d’Italia (888–962). Firenze, 1949. P. 65 sgg.

15Reginonis abbatis Prumiensis Chronicon // MGH. Scriptores. Rerum Germanicarum in usum scholarum / Ed. F. Kurze. Hannoviae, 1890. T. 50. P. 129: «Quae causa magnos bellorum motus excitavit; non quia principes Francorum deessent, qui nobilitate, fortitudine et sapientia regnis imperare possent, sed quia inter ipsos aequalitas generositatis, dignitatis ac potentiae discordiam augebat, nemine tantum ceteros precellente, ut eius dominio reliqui se submittere dignarentur. Multos enim idoneos principes ad regni gubernacula moderanda Francia genuisset, nisi fortuna eos amulatinoe virtuis in pernitiem mutuam armasset».

В отсутствие Каролингов, действительно, один из таких мелких государей мог взять верх над другим разве что на время и при особых обстоятельствах. В Италии таковых не нашлось, в отличие от Западнофранкского государства, где Каролинги продолжали играть важную роль на протяжении всего X в.

Во времена Беренгария, в конце 80-х годов IX в., в Северной

иСредней Италии основными политическими центрами были герцогство Сполето, маркграфство Тоскана, маркграфство Иврея

имаркграфство Фриуль. Их возникновение отражает, с одной стороны, ослабление и сокращение королевских прерогатив, а с другой, дифференциацию высшей аристократии, способной создать и поддерживать политические альянсы, яростно соперничавшие между собой. Аристократические фамилии отныне сплачиваются вокруг одного из принцев и не связывают больше свою судьбу с королевской службой. Структура вотчин, все более

иболее локальная, а не межрегиональная, указывает на это со всей определенностью16. В этот период выделяются три знатных семейства, уже упоминавшиеся выше, а именно маркграфов Тосканских, представленных Адальбертом, герцогов Сполетских, с Гвидо и Ламбертом, и рода Унрошидов, к которому принадлежал Беренгарий.

Хотя в реальности власть в Италии, как и во Франции или в Германии, постепенно перешла в руки территориальных магнатов, королевский титул являлся предметом упорного соперничества между наиболее могущественными участниками борьбы. Для этого имелись три веских причины. Сила представлений о престижности наследственной власти в эпоху Каролингов не исчерпала себя. В Италии сполетанцы и фриульцы занимали предпочительные позиции в этом соперничестве, из которого тосканцы оказались сразу же исключены. Гвидо и Ламберт Сполетские, и вслед за ними Беренгарий, ведут себя так, словно они вправе претендовать на императорскую власть, по крайней мере в Италии. Это свидетельствует об осознании ими своей высокой миссии: люди, подобные Гвидо и Ламберту Сполетским считают себя вправе повелевать, издавая законы и утвер-

16В 80-е годы прошлого века предпринимались крупные историографические исследования этого сюжета. Они не ограничиваются одним Х в. и дают представление о территориальных княжествах Италии. См.: Formazione e strutture dei ceti dominanti nel medioevo; marchesi, conti e visconti nel regno Italico (sec. IX–XII) // Atti del primo convegno di Pisa, 10–11 maggio 1983. Romа, 1988.

ждая капитулярии во время ассамблей, объединявших крупную знать их королевства17. Они это делают во имя общего блага и некой идеи суверенитета, восходящей к римским концепциям власти.

Такое положение вещей подразумевает устойчивые отношения с папством. Императорский титул и обязанности для последнего имеют конкретный смысл: император должен защищать Рим и Церковь от самих римлян так же успешно, как от сарацин. Присутствие императора в Италии позволяет предупредить или замедлить процесс формирования территориального княжества в Лации с центром в Риме18. Что касается Беренгария, то его стремление ощущать себя Каролингом не могло не сыграть важную роль в его политическом поведении. Его предшественниками были Людовик II, Карл Лысый, Лотарь и Людовик Благочестивый. Он это прекрасно понимал, и это должно было повлиять на его поступки.

Как и все прочие европейские монархи, короли Италии, идет ли речь о Гвидонидах или Беренгарии, были ограничены в возможностях расширения и усиления своей власти. Сюзерены, даже если имели желание управлять и энергию для достижения этого, не располагали сильными и прочными учреждениями. Поэтому они были вынуждены действовать через сети вассалов, возглавляемых крупной знатью. Требовалось заслужить и сохранить их дружественное расположение, гарантию их верности, проявляя щедрость во всех смыслах этого слова.

Итак, отныне гранды отказываются от посреднической роли между королем и территорией и замыкаются в круге своего локального влияния. Они больше не согласны, за редким исключением, ставить в зависимость свою судьбу и свое социальное положение исключительно от близости к королю, просто потому, что теперь стало невозможно рассчитывать на поддержание социального уровня и богатства семейной группы, опираясь только на него.

17Капитулярии Гвидо и Ламберта завершают каролингскую эпоху. В них обсуждаются вопросы общественного порядка, выносятся универсальные решения, теоретически относящиеся ко всему королевству. Ср.: MGH. Capitularia Regum Francorum // Ed. A. Boretius et V. Krause. Hannoviae, 1897. T. II. P. 106 sg. N 223 (889), 224 (891) и 225 (898).

18Подобный феномен наметился при правлении Феофилакта и в 20-е годы IX в. при Альберике Сполетском. См. об этом: Toubert P. Les structures du Latium médiéval. Le Latium méridional et la Sabine, du IXe au XIIe siècle. Rome, 1973. P. 963–978 (BEFAR; 221).

Наблюдаются существенные перемены в отношении к королевской власти повсеместно во всей Европе, особенно заметные с 90-х годов IX в. В конечном счете, управление системой клиентел Гвидонидов было, по-видимому, менее действенным, чем сетью, созданной Беренгарием. Семейство Суппонидов, весьма близкое к власти в период с 850 по 920 г., служит примером превратностей политических судеб в Италии, связанных со сложившейся ситуацией19. Суппониды играют важнейщую роль на протяжении всего IX в. Супруга императора Людовика II, Ангильберга, которая первой стала носить титул consors regni, принадлежала к этой фамилии20. Она приходилась теткой первой супруге Беренгария Бертилле, брак которой может быть истолкован как стремление Суппонидов к союзу с Каролингами, опосредованному таким образом. Этот брак равным образом является политическим выбором: Суппониды, объединяясь с Беренгарием, не теряют связи с немецким кланом, присутствующим в Италии и подпитывающим амбиции потомков Людовика Немецкого.

Как бы там ни было, факт женитьбы на Бертилле некоторым образом ставил Беренгария на один уровень с Людовиком II и подчеркивал его принадлежность к Каролингам. Беря супругу из той же семьи, из которой происходила жена Людовика II, он становился равным ему. В свою очередь, Суппониды повторяют с Беренгарием тот же прием, который они успешно реализовали в предыдущее правление. Породнившись с королем, они получают постоянный доступ к его персоне и возможность влиять на процесс принятия решений.

Таким образом, они служат королю в составе органов управления высшего уровня. Но, как показал Ф. Бугар, их позиция и их выбор принадлежат прошлому, они анахроничны: если милости короля все еще обогащают, они уже недостаточны для того, чтобы из поколения в поколение поддерживать социальный статус семейного клана. В частности, Беренгарий был не в состоянии предоставить кому-либо из своих вассалов марку, т.е. высокую политическую и военную должность; Людовик II так поступил в отношении своего шурина Суппона II в 70-е годы IX в., предоставив герцогство Сполето. Королевские милости, правда, помогали выстроить власть на локальном, значительно более низком уровне, чем тот, к которому стремились Суппониды.

19Bougard F. Les Supponides: échec a la reine... P. 382–401.

20Delogu P. Consors regni: un problema carolingio // Bullettino dell’Istituto Storico Italiano ed Archivio Muratoriano. Roma, 1964. T. 76. P. 47–98.

Тем не менее последние были весьма близки к центральной власти, располагая должностью великого канцлера, т.е. главы канцелярий. Так, с 903 по 922 г. Ардинго – епископ Брешии и представитель этой фамилии, возглавлял канцелярию, считавшуюся одной из самых активных. Между тем семья переживала явный упадок. Около 850 г. Суппониды занимают доминирующее положение внутри итальянской аристократии. У них имеются владения в долине реки По, и они подчиняют себе по меньшей мере четыре графства: Пьяченцу, Парму, Турин, Асти. В 70-е годы IX в. они получают также права на герцогство Сполето, но им не удается укорениться там. С начала X в. они уже не могут удерживать все свои позиции в совокупности, и отныне их власть и их престиж, связанные с королевской службой, клонятся к закату21.

Решение Суппонидов построить всю свою политику на поддержании связей с Беренгарием не позволило им удержаться на вершине социальной и политической лестницы Итальянского королевства и сделало их слишком зависимыми от воли суверена. С 905 г. роль Бертиллы при дворе ослабевает. Тот факт, что у нее не было сыновей, сделал ее положение непрочным и повысил уязвимость всей семьи: во всяком случае, с этого времени она уже не фигурирует в качестве рекомендателя в жалованных грамотах и, по-видимому, в конце концов была отравлена22.

Вдальнейшем судьба семейства уже не зависит от близости

ккоролю. Впрочем, Беренгарий оказывается неудачным выбором для Суппонидов, потому что они могут использовать присутствие своей сестры в постели короля лишь с момента упрочения его власти в 905 г., после его победы над Людовиком Слепым. Сам же Беренгарий в реальности вынужден прибегать к политике лавирования между различными группировками внутри королевства и не может себе позволить слишком долго опираться на одну из них.

Наконец, обогащение аристократии с этого времени зависит от ее способности создавать сплоченные территориальные единицы внутри королевства или внутри новообразованных княжеств, т.е. от способности захватывать власть на локальном уровне без предварительного установления устойчивых связей с королем.

Главное политическое новшество этого периода – обретение аристократией автономии по отношению к королевской власти.

21Bougard F. Les Supponides: échec à la reine….

22Gesta Berengarii Imperatoris: Beiträge zur Geschichte Italiens im Anfange des Zehnten Jahrunderts. V 77–80 / Hrsg. E. Dümmler. Halle, 1871. S. 101.

в первую очередь, удостоиться почести и, как следствие, права на соучастие во власти при короле или наряду с ним. Каролингские и послекаролингские преамбулы хорошо выражают это25.

Мы очень неплохо осведомлены о дарениях Беренгария благодаря обилию дипломатической документации. В его правление были составлены 192 грамоты, пожалованные между 888 и 923 гг., из которых сохранилось 140. Это много, так что канцелярия Беренгария относится к числу наиболее активных в этот период. Она оформляла около пяти грамот в год. Такая цифра начинает выглядеть внушительно, если сравнить ее с данными о грамотах непосредственных предшественников Беренгария и его современников. Так, Людовик II издал за 25 лет (между 850 и 875 гг.) 113 грамот (из которых сохранилось лишь 69), что в среднем составляет 4,5 грамоты в год. А вот Гвидо и Ламберт Сполетские за 10 лет, между 888 и 898, подписали 32 документа подобного рода, что дает немногим более трех в год. Эд, король Франции между 888 и 898 гг., оставил 50 грамот, что дает в среднем те же пять в год. Карл Простоватый, в свою очередь, за 30 лет своего правления (893–923) оставил 122 акта, или в среднем четыре акта в год.

Одним словом, канцелярия Беренгария работала в таком же ритме, что и другие королевские канцелярии того времени. Необходимо, разумеется, учитывать и утраты, которые были значительны: издатель актов Гвидо и Ламберта оценивает их, впрочем, ничем этого не аргументируя, в половину от общего количества26.

Королевские или императорские грамоты, пожалованные светским сеньорам, не являются исключением, даже если вследствие общеизвестной разницы в сохранности источников, в нашем распоряжении их находится гораздо меньше, чем дипломов, выданных церковным учреждениям: такие тексты дошли до нас только в тех случаях, когда светские сеньоры передавали свои земли и свои архивы монастырям или епископатам. Тем не менее подобные грамоты красноречиво свидетельствуют об отношениях между королем и представителями аристократии. В самом деле, пожалование грамоты было заметным событием, в котором принимали участие король, получатель его дара, а также те, кто

25Magnani Soares-Christen E. Les médiévistes et le don. Avant et après la théorie maussienne // Don et Sciences sociales / Ed. E. Magnani Soares-Christen. Dijon, 2007. P. 15–29.

26I diplomi di Guido e di Lamberto / A cura di L. Schiaparelli, Roma, 1906. P. VII. (Fonti per la Storia d’Italia, 36).

от имени последнего выражал его желание обрести ту или иную милость. Это события из придворной жизни, о которых свидетельствуют письменные акты.

Главная роль, естественно, принадлежит государю, которому адресованы прошения. Но соответствующее место должно быть отведено и посредникам, т.е. тем, кто находится между королем и людьми или учреждениями, которые он желает наградить. Так, при дворе Беренгария, с 890 по 905 г., в качестве такой благодетельницы выступает королева Бертилла. Она представляет прошение и освящает его своим патронатом, что делает получателей дара, вассалов короля, в определенном смысле также и ее вассалами. Бертилла была не единственным посредником; их имена позволяют нам представить картографию сети клиентел при дворе короля и, хотя не о всех мы располагаем сведениями, создается впечатление тесных привязанностей и союзов27. Так, в 894 г. граф Ингельфред, именуемый королем своим carissimus fidelis («дражайшим верным»), выступает с прошением от имени епископа Мантуи о предоставлении ему некоторых прав, в том числе права на чеканку монеты28. Этот персонаж, который ранее фигурирует в качестве королевского графа графства Верона29, может рассматриваться как один из тех, кто составлял опору Беренгария и Суппонидов. Королева в данном случае играет роль посредника между королем, своей семьей и вельможей, которому оказывают новые почести.

Иногда, при иных обстоятельствах, вырисовываются целые группы. Так, в 904 г. королева выступает на стороне епископа Лоди Хильдегария и графа, который не получил графства, по имени Зигфрид30. Создается представление об одном из источников власти, сформировавшемся вокруг королевы, который мог быть полезен королю, но мог и навредить ему. Королева, опирающаяся на грандов и на свою родню, могла стать неудобной. У нее есть собственная сеть и свои клиенты, и она может стать отдельным от короля центром власти. Вопрос о весьма вероятном отравлении

27Их идентификацией занималась Б. Розенвейн. См.: Rosenwein B. Friends and Family, Politics and Privilege in the Kingship of Berengar I // Portraits of Medieval and Renaissance Living: Essays in Memory of David Herlihy / Ed. S. Cohn, S. Epstein. Ann Arbor (Mich.), 1996. P. 91–106.

28I diplomi di Berengario I / A cura di L. Schiaparelli. Roma, 1903. (Далее: Dip. Bér.) P. 41–46. N 12. A. 894. (Fonti per la Storia d’Italia, 35)

29Dip. Bér. P. 235. N 88. A. 913.

30Dip. Bér. P. 122. N 42. A. 904.

Бертиллы, которая к тому же не имела потомства мужского пола, может рассматриваться и с этой точки зрения.

Неизвестно, как и при каких обстоятельствах, торжественно обставленных или нет, просители подавали петиции и затем получали грамоты. Позволительно думать, что вручение документа

ипрежде всего подача прошения давали повод для придворных церемоний, в ходе которых могли быть обозначены должности

иранги, так же как большая или меньшая близость их обладателей к королю или королеве. Группировки, находившиеся рядом с троном, имели возможность показать себя в те моменты, когда королевская власть прославляла себя с известной роскошью.

Именно в свете подобных соображений необходимо истолковывать преамбулы актов о дарении светским лицам или церковным учреждениям. Именно они показывают некоторую эволюцию. Выясняется, что не все формуляры идентичны: отмечаются местные особенности. В частности, итальянская канцелярия, развитие которой было обособленным с 50-х годов IX в., могла использовать иные процедуры и идеологические обоснования по сравнению с империей, с одной стороны, и образовавшимися на ее месте королевствами – с другой. Однако передвижение представителей элит внутри Империи и распространение вместе с ними идей и главных тем, «транслирующих» образ власти, является достаточно интенсивным до конца IX в., поэтому канцелярии все еще используют единый язык. Можно выдвинуть гипотезу об общем запасе политических сюжетов и о том, что короли воспринимали свое собственное положение по-разному и в то же время сходно. Слова преамбул – не пустые формулы, они служат для суверена средством, позволяющим описать его власть и представления об инструментах, находящихся в его распоряжении, в частности о munus, или «даре».

Так, когда Карл Лысый в середине IX в. жалует вознаграждение светскому сеньору, он пишет в преамбуле, что это милостивый дар суверена, имеющий целью возвысить бенефициария, равно почтить и обогатить его, без намека на какое бы то ни было возмещение31. Оказанная получателю честь всегда выставлялась напоказ: дарение материального объекта королем как следствие увеличивает запас престижа, накапливаемый индивидом, группой или религиозным учреждением. Во Франции такое положе-

31См., например, Recueil des Actes de Charles II le Chauve / Ed. A. Giry, M. Prou, F. Lot, G. Tessier. P., 1941. T. 1. P. 16–17. N 3 (A. 841); P. 25–27. N 10 (A. 842); P. 43–46, N 19 (A. 845); P. 59–61. N 24 (A. 843).

ние вещей сохраняется в грамотах Эда и Карла Простоватого до конца 10-х годов Х в.: одним из проявлений королевского величия является оказание чести подданным путем многочисленных и неоднократных дарений, как говорится в преамбулах грамот, пожалованных светским сеньорам32. Дарение позволяет превознести могущество короля, который один в состоянии приумножить достоинство получателя: величие государя выражается также через munus, через подарок, который не связан напрямую с идеей служения или эквивалентного обмена33.

Экономическая ценность дара, хотя и учитывается, является, таким образом, отодвинутой на задний план. То, что дано королем, одновременно материально и нематериально: формулы Карла Лысого, Эда и Карла Простоватого устанавливают трудно преодолеваемую дистанцию между дарителем и дарополучателем, между королем, который дает, и вассалом, который получает нечто, чего не сможет возместить, во всяком случае, в эквивалентной форме. Он может предложить взамен только свою дружбу, со всеми теми ограничениями и социальными обязательствами, которые она предполагает. Но при этом он навсегда остается должником суверена, потому что удостоился некоей почести, которая не имеет цены и за которую он не сможет расплатиться.

Материальное вознаграждение службы, со своей стороны, осуществляется по другим каналам, от которых не осталось письменных следов, и в частности через пожалование бенефициев, при котором не практиковалась выдача грамоты34. Данные устно и зафиксированные жестами, они могут быть отняты ad nutum («по первому требованию») и не носят небратимого характера в отличие от официальных грамот. Такой порядок в отношении дарений, впрочем, всегда достаточно условных, существовал в правление Карла Простоватого довольно долго. Лишь в конце

32Recueil des actes de Charles III le Simple, roi de France / Ed. Ph. Lauer. P. 22. N 13. A. 898: «Regalis celsitudinis mos est fideles suos donis multiplicibus honorare sublimesque efficere». А также: P. 93. N 43. A. 902: «Regalis igitur celsitudinis mos est fideles regni sui munerare atque potentari»; P. 112. N 51: «Qui regis servant magnatim jussa fideles ejus honorati debent procere dono»; P. 119. N 55. A. 907: «Si quid commodum nostre munificencie usibus fidelium nostrorum impendimus, regium amplificamus honorem».

33 О циркуляции munera и их значении см.: Nelson J. Munera // Les élites et la richesse au haut Moyen Âge / Ed. J.-P. Devroey, L. Feller et R. Le Jan. (в печати).

34Brancoli Busdraghi P. La formazione storica del feudo lombardo come diritto reale. Milano, 1965.