Агацци Э. Научная объективность и ее контексты

312 Глава 4. Онтологическая ангажированность науки

4.5.5. Приемлемая версия теории истинности как соответствия

То, что мы сейчас сказали, – это еще один способ подчеркнуть «относительность» истины. Истинность предложений относительна к их создателям истины. В то же самое время это способ признания того, что из этой относительности вовсе не следует, что истинность онтологически не ангажирована. Совершенно наоборот, из относительной истины следует существование того, что делает истинные высказывания истинными. Мы говорим, что в этой простой позиции мы можем увидеть приемлемую версию теории истинности как соответствия, и вкратце укажем, почему она приемлема.

Во-первых, она не страдает от странного предрассудка, упомянутого в начале этого раздела и состоящего в воображении реальности «в себе», которая, с одной стороны, должна иметь фиксированную внутреннюю структуру, независимую и не поддающуюся воздействию языка и мысли, а с другой стороны – быть такой, чтобы отражаться в мысли и языке. Мы не будем повторять здесь нашу критику этой концепции, а вместо этого подчеркнем, что, с нашей точки зрения, реальность может быть познана (особенно наукой) благодаря вмешательству людей. Но это вмешательство приводит к определению атрибутов, познающихся по мере того, как они выводятся на свет и, в то же самое время, являющихся теми фактическими аспектами реальности, которые эффективно познаются посредством некоторого конкретного вмешательства. При других условиях реальность проявилась бы в других аспектах или в форме других атрибутов, но они тоже были бы реальными. Поэтому предложение, содержащее только определенные предикаты, в свою очередь обозначающие определенные атрибуты, ссылается не на неопределенную реальность как таковую, но исключительно на положение дел, характеризуемое связанными с этим атрибутами и тем, как они структурированы. Когда предложение истинно, это значит, что оказывается, на основании принятых процедур проверки, что положение дел, являющееся референтом этого предложения, имеет место93. Поскольку положение дел принадлежит реальности (является истинным), мы можем сказать, что в этом случае пропозиция соответствует реальности, не – повторяем – реальности вообще, или Большому факту, но ограниченной порции реальности, образуемой положением дел, к которому происходит отсылка.

4.5. Референциальная ангажированность истины 313

То, что мы сказали, уже отвергает как несоответствующий тот «картинный» взгляд на теорию соответствия, согласно которому язык

имышление обеспечивают некоторого рода удвоение реальности в форме представления (репрезентации)94. Даже Фреге, который был «реалистом» со многих точек зрения, говорил, что «факты» – это истинные мысли, однако открыто включал факты в область смысла,

ане референции. Они не принадлежат миру, и их истинность не может рассматриваться и как что-то подобное соответствию внешнему миру. Соответствие, говорил Фреге, может существовать между картиной

иконкретным объектом, таким как Кельнский собор, но ничего подобного нельзя себе представить для мысли, даже для истинной мысли95. Ясно поэтому, что одной из причин для отказа от теории соответствия может быть то, что она понимается в этом «картинном» смысле. Однако это ни в коем случае не ее самый очевидный смысл и во всяком случае не тот, который мы отстаиваем. Из того, что мы сказали, ясно, что любая пропозиция ссылается только на некоторый беско- нечно-малый фрагмент реальности, причем не «картинным» образом,

апросто выражая некоторые конкретные атрибуты, экземплифицируемые лишь в определенных конкретных обстоятельствах.

Эта «слабая» претензия нашей теории соответствия также развеивает неудачное впечатление, которое может связываться с понятием соответствия и может быть выражено как претензия на то, что истинные предложения характеризуются некоторого рода «поточечным» (взаимно-однозначным) соответствием их элементов и внутренней структуры элементам и структуре реальности. Такова была концепция логического атомизма (и частично витгенштейновского «Трактата»), но это же было его слабостью, так же, как и причиной того, что он был оставлен его первоначальными сторонниками. Необоснованным было не только (и может быть не столько) предположение, что внутренняя структура фактов может отражаться «логической» структурой языка, сколько, казалось бы, менее произвольное допущение, что существуют «сложные факты», так же как существуют сложные предложения96. Наша концепция не разделяет эту интерпретацию соответствия, поскольку процедуры, позволяющие нам устанавливать референциальность, – не логические, а операциональные. Выполняя их, мы следуем, так сказать, схемам фактов, а не схемам языка*, даже

* Petitio principii?

314 Глава 4. Онтологическая ангажированность науки

когда мы используем язык для их описания и даже когда мы использовали язык и логические вводы для установления того, какие предложения мы хотим проверить.

Создается впечатление, что остается только одно возражение, выдвигаемое иногда против идеи соответствия предложений положениям дел, или фактам, возражение (которое мы уже вкратце обсуждали), что одно и то же истинное предложение влечет бесконечное число других предложений. Следовательно, если некоторое реальное положение дел, или факт, должно соответствовать каждому истинному предложению, мы имели бы бесконечное число конкретных фактов для каждого истинного предложения, что нелепо97. Рассмотрим сначала предложения, логически эквивалентные некоторому конкретному истинному предложению. В этом случае никаких проблем не возникает, поскольку (и теперь мы видим, что это было заслугой логического атомизма, что он прояснил это обстоятельство) логические отношения не создают никаких новых атрибутов. Логически эквивалентные предложения «соответствуют» одному и тому же положению дел. Что же касается неэквивалентных предложений, которые могут следовать из некоторого истинного предложения, то надо подчеркнуть, что они не умножают субстанций (что могло бы быть нежелательным с некоторых точек зрения), но только способны умножить признания многих положений дел, в которые входят субстанции. В принципе одна-единственная субстанция может обладать потенциально бесконечным числом атрибутов (т.е. в ней может существовать очень много «моментов»), все еще оставаясь одной. Сократ может быть белым, музыкантом, мужем, учителем Платона, гражданином Афин и т.д., не порождая никаких следствий, противоречащих интуиции. Все эти положения дел, хоть и конкретны и реальны (поскольку они конкретно проверяемы и ни одно из них не может быть утверждаемо только на основе логического или лингвистического анализа), могут быть «добавлены» к Сократу, не порождая никаких онтологических проблем.

В заключение мы можем сказать, что есть место для разумной версии теории истинности как соответствия между двумя крайностями, одна из которых выражает эту доктрину просто как легко приемлемое (но почти пустое) утверждение, что для того, чтобы имела место истинность, нужно «какого-то рода отношение» между языком и реальностью (т.е. что язык не говорит «ни о чем»), а вторая выражает эту теорию как тезис, что язык может полностью сказать, какова реаль-

4.5. Референциальная ангажированность истины 315

ность. Этот «способ существования» реальности лишь частично доводится до нашего знания в любой когнитивной ситуации, и более того – очень немногие его аспекты концептуализируются и получают наименования в языке. Следовательно, все, чего мы можем ожидать, утверждая, что некоторое предложение истинно, – это что немногочисленные атрибуты, обозначаемые его терминами, действительно экземплифицируются положением дел, которое они позволяют нам выделить и эмпирически проверить. Если результат этой проверки положителен, мы имеем право сказать, что наше предложение соответствует реальности (не в том смысле, что оно изоморфно реальности или изображает ее), и этим понятием мы выражаем положительный, но ограниченный успех нашего когнитивного предприятия. Таково, на наш взгляд, значение «классической» теории истинности как соответствия (adequatio), которую мы можем принять как возможную форму «теории соответствия», если придаем этому выражению очерченный выше более точный смысл.

4.5.6. Одно онтологическое следствие референциальной природы истинности

Рассмотрим некоторую область референции и некоторое множество пропозиций, относящихся к этой области. Из изложенного выше (т.е. из реляционной природы истинности и референциальной коннотации этого отношения) с необходимостью следует, что, если эти пропозиции истинны, у них должны быть референты, к которым они приложимы в данной области. Хоть это следствие и вполне очевидно, оно имеет особую важность и силу, поскольку дает нам возможность использовать «обратное направление» на пути референциальности, связывающем референты с предложениями. Прямое направление, с которым мы уже знакомы, это то, на котором мы можем обеспечить, например операционально, непосредственную связь между предложением и его референтами. Это позволяет нам заключить, что предложение истинно (и мы фактически говорим о «непосредственной истинности»), так что мы можем сказать, что «существование истинности» обеспечивается обнаружением референтов. Возможно ли тогда, что «существование референтов» обеспечивается обнаружением истинности? Конечно, да, по крайней мере в принципе, если мы можем использовать другие средства для установления истинности неко-

316 Глава 4. Онтологическая ангажированность науки

торого предложения. Такие средства существуют, и некоторые из них хорошо известны и эффективны, например те, которые представлены логической дедукцией. Если у нас есть предложение А, о котором мы можем сказать (например, операционально), что оно истинно для некоторой области референции, и мы можем корректно вывести из него другое предложение В, мы должны сказать, что В тоже истинно для той же области референции, и это даже в том случае, если В не проверяемо операционно. В не будет «непосредственно проверенным как истинное», но будет «признано истинным опосредованно», или «на основании аргументов». Но поскольку оно истинно, оно по необходимости должно отсылать к каким-то референтам в данной области, в силу структуры истинности.

Радикальные эмпиристы обычно не соглашаются с этим выводом, поскольку он опирается на приписывании способности обеспечивать знание в подобающем смысле не только чувствам, но и разуму. На самом деле они урезают природу логики до простых «тавтологических преобразований» предложений, при которых мы не получаем в заключении никаких новых знаний по сравнению с тем, которое уже содержалось в посылках. В этом смысле мы можем сказать, что они не признают никакого «синтетического употребления» разума, а только «аналитическое». Традиционное понятие логики было другим. Она рассматривалась как спецификация тех форм аргументации, которые сохраняют истинность и, следовательно, могут приводить к высказываниям, действительно отличающимся от посылок (и следовательно, сообщающих нечто новое) и в то же время истинным в силу истинности посылок и надежности логических средств. Другими словами, радикальные эмпирики не умеют признать, что у людей есть дополнительное средство познания по сравнению с животными, а именно разум.

Надежность этого инструмента установлена веками исследований по формальной логике, хотя это и не значит, что его использование гарантирует нам истинность в каждом конкретном случае Это, однако, относится и к чувствам. Не все, о чем свидетельствует зрение, является конкретно существующей вещью (вспомним об оптических иллюзиях или просто об отражениях в зеркале). Надежность конкретных познаний, приобретаемых в отдельных случаях, проверяется другими когнитивными инструментами, и среди них может использоваться и разум. Чтобы исключить предположение, будто отражение в зеркале – настоящая вещь, мне не надо «касаться» его. Я могу

4.5. Референциальная ангажированность истины 317

просто подумать об абсурдности предположения, будто вещь может неограниченно умножаться просто в результате умножения числа отражающих ее зеркал (такое умножение зеркал не является причиной, достаточной для возникновения новых вещей), и постараться найти рациональное объяснение этого кажущегося умножения. На этом пути люди открыли (с помощью разума) некоторые аспекты реальности, не обнаруживаемые чувствами, в данном примере – законы оптического отражения, объясняющие это явление. В заключение: истинное знание может быть получено с помощью разных когнитивных орудий, внутренне надежных, но чье конкретное применение требует некоторого рода перепроверки, чтобы повысить нашу «степень доверия», но не для того, чтобы быть уверенными в том, что, если доставляемое ими знание истинно, референты этого истинного знания действительно существуют (это следствие вложено в природу самой истинности).

Помимо логической дедукции в науке создаются и применяются и другие средства получения истинных предложений, и в глобальную задачу науки можно снова (после уточнений, проведенных до сих пор в этом исследовании) считать входящей в качестве весьма заметной части попытки получать истинные высказывания или системы высказываний. Из этого, следовательно, вытекает, что в той мере, в какой эти усилия успешны, т.е. в той мере, в какой наука добывает истинные предложения промежуточного (mediate) – характера, они с необходимостью подразумевают присутствие их предполагаемых референтов в области дискурса той науки, в которой они сформулированы.

Интересно, что эту референциальную ангажированность истинности признают даже философы, далекие от признания теории истинности как соответствия и с большой осторожностью принимающие «реализм». Рассмотрим, например, эти высказывания Николаса Решера:

Семантика принуждает к реализму: у нас нет альтернативы признанию реальными положений дел, предполагаемых теми утверждениями, которые мы готовы делать… как показывают эти соображения, мы принимаем, что существует независимая от мысли реальность, даже хотя мы и не можем выдвинуть никаких претензий на определенное знание ее при-

318 Глава 4. Онтологическая ангажированность науки

роды… Какой бы негативной и регулятивной ни была бы эта концепция, она тем не менее нужна нам как полезное орудие, без которого нельзя обойтись98.

Мы вернемся к этого рода вопросам в главе, посвященной научной истине, где увидим, что современная наука дает нам знание о природе исследуемой ею реальности.

4.6..нАучные.объекты.реАЛьны

Теперь мы можем дать более полный ответ на поднятый ранее вопрос: реальны ли научные объекты? Этот вопрос требует прояснения с точки зрения того, как надо понимать «научные объекты» и реальность. Мы сформулировали такое прояснение и, начиная с разд. 4.2, могли видеть последовательность аргументов в поддержку утвердительного ответа на этот вопрос. Прежде всего мы признали «аналоговый» характер понятия реальности и заявили, что «реальный» означает «отличный от ничего», оставив полностью открытым вопрос о том, какого рода реальность можно приписать тому, что (при заданных обстоятельствах) оказалось отличным от ничего. На этом пути легко увидеть, что научные объекты, определяемые как структурированные множества атрибутов, суть абстрактные объекты и как таковые имеют онтологический статус ноэм и соответствующий тип существования (т.е. интенсиональное существование). Однако когда ставится вопрос о существовании научных объектов, он обычно понимается как вопрос о том, одарены ли они какого-то рода нементальным, или не чисто интенсиональным существованием. Если мы претендуем на то, что абстрактные объекты существуют также и конкретно, мы выдвигаем абсурдную претензию, поскольку смешиваем семантику кодирования с семантикой экземплификации; никакой абстрактный объект не существует конкретно (это, однако, не специфично для научных объектов, но свойство всех общих понятий). Что мы можем вместо этого корректно спросить – это экземплифицирован ли некоторый абстрактный объект конкретным референтом или референтами; и мы видели, что это так для некоторых научных объектов, для которых имеются конкретные операциональные критерии референциальности. В этом смысле мы можем принимать неточное утверждение,

4.6. Научные объекты реальны 319

что по крайней мере во многих случаях научные объекты реальны как референты (вместо того, чтобы говорить более строго, что они экземплифицируются референтами).

Пока что мы чего-то достигли, но не столь уж многого, в той мере, в какой речь идет о сфере естественных наук99. На самом деле большинство современных философов науки готовы признать, что «реальность» непосредственно «наблюдаемых» объектов не вызывает вопросов (а наше условие непосредственной применимости критериев референциальности похоже на критерий наблюдаемости, хотя является более строгим). Спорным является вопрос о признании реальности не за теми «абстрактными понятиям», которые абстрактны только потому, что кодируют общие свойства и отношения (понятия, которые тем не менее, могут быть непосредственно проверяемыми), но за теми абстрактными понятиями, которые не могут характеризоваться непосредственно проверяемыми свойствами или отношениями (их часто называют «теоретическими понятиями» или даже «теоретическими объектами … (entites)», когда онтологические различения строго не соблюдаются). В этом случае мы очевидно не можем опираться на гарантию, естественным образом вписанную в структуру операциональности (поскольку кажется очевидным, что никто не может оперировать с «ничем», никто не встречается с «ничем», не испытывает сопротивления при встрече с «ничем»). Поэтому, поскольку отличительным признаком реальности является просто отличие от ничего, объекты, достигаемые посредством такого рода процедуры, реальны100.

Заметим, что в приведенном рассуждении никак не использовалось понятие истинности. Связь с реальностью была просто следствием операциональных процедур, обеспечивающих референцию некоторых предикатов. Однако можно также вспомнить, что с того самого момента, как мы впервые заговорили о таких операциональных процедурах, мы были обязаны представлять их как такие, которые, в данной науке, позволяют нам определять ее непосредственно истинные предложения, фиксировать их данные и т.д. Поэтому мы безразлично (но не двусмысленно) называли их то «критериями протокольности», то «критериями референциальности». Довольно подробный анализ, проведенный нами, прояснил, почему мы могли и даже должны были так поступать. Значение понятий обычно определяется в суждениях, и это в особенности так для научных понятий, так что операциональ-

320 Глава 4. Онтологическая ангажированность науки

ные процедуры служат критериями истинности для тех предложений, единственные предикаты которых операциональны (т.е. это такие предикаты, для которых эти самые процедуры служат операциональными определениями).

Когда мы затем перешли к анализу понятия истинности, мы увидели, что оно внутренне подразумевает референциальную коннотацию, т.е. отношение предложения к чему-то внеязыковому, и мы увидели также, что это «что-то» можно определить как «реальность» согласно одной из упрощенных форм теории истинности как соответствия. Мы получили неявную поддержку в том факте, что наши критерии референциальности были в то же время критериями истинности, так что они оказали ценную поддержку тому аспекту теории соответствия, который считался слабым, – отсутствию в ней критерия истинности. На самом деле есть различие, хотя и ясно и убедительно отмеченное рядом авторов, но, как это ни удивительно, не замечаемое многими другими: различие между определением истинности и критерием истинности. В результате, рассматривая некоторую «теорию истинности», часто не замечают, дает ли эта теория определение истинности или критерий истинности. Например, в случае Тарского мы видели, что он объявил, в некоторый момент, что его определение совместимо со всеми возможными мнениями по поводу «любых эпистемологических позиций, какие мы могли бы занимать», поскольку из его «семантического определения истинности не следует ничего по поводу условий, при которых такое предложение, как «Снег бел», может утверждаться»101. Это просто означает, что он отрицал, что его определение должно было дать критерий истинности.

Ясное обсуждение различия между «определительным» и «критериальным» аспектами теорий истинности дано в Rescher (1973), начиная почти что с самых первых страниц. Интересно, что Решер – будучи автором, предложившим, быть может, самую аккуратную и формально разработанную теорию истинности на настоящий момент, –

вто же время открыто признает особой заслугой своей теории то, что она составляет сильный критерий истинности102, и признает, что теория соответствия все еще дает наилучшую характеризацию понятия истинности (несмотря на то, что критериально она слаба)103. Сила «конкурирующих» с ней теорий (теории когерентности, прагматической и интуиционистской, как их называет Решер) кажется состоящей

втом, что они предлагают критерии применения понятия истинности.

4.6. Научные объекты реальны 321

В частности, по этой причине Решер правильно видит возможность работать одновременно с разными теориями истинности, если только они не противоречат друг другу в определении понятия истинности104. Другими словами, мы можем принять одну теорию, потому что она дает нам убедительное значение понятия истинности, и в то же время принять другую из-за ее более совершенных критериев истинности. Это особенно очевидно, когда возникает вопрос о том, как не потерять то, что может считаться сердцевиной теории соответствия, т.е. тезис, что из истинности следует связь с «фактами» и что она не сводится к простому отношению предложения к другим предложениям:

Связь, идущая от истинности к фактичности не должна прерываться, независимо от того, какую концепцию дефинициональной природы истинности мы предпочитаем. Даже самый горячий приверженец теории когерентности должен признать, конечно, не посылку теории соответствия, что истинность означает соответствие фактам, а только ее следствие, что истины должны соответствовать фактам105.

Мы убеждены, что наша «референциальная концепция истинности», в которой референты в то же время идентифицируются операционально и рассматриваются как специфические объекты, предложения о которых предполагаются (относительно) истинными, придает теории соответствия (ограниченной указанным образом) то критериальное усиление, которого недостает ее более общим и неточным формулировкам. На самом деле операциональные критерии, конечно, критерии, но имеют то преимущество, что не апеллируют к чему, что (хотя и важно и приемлемо как «авторизующий» критерий, такой как простая когерентность или успешность) игнорирует отношение истинности к фактуальности. Действительно, критерии референциальности – это критерии фактуальности; они позволяют нам указать ограниченное, осмысленное и удобное в обращении (manageable) значение выражения «соответствующий фактам (true to facts)», которое уже не предполагает той ссылки на «Большой факт», которой был так недоволен Дональдсон (и которая аналогична общей «реальности» «грубой» теории соответствия). Но таким образом операциональные процедуры играют двойную роль обеспечения базиса для определения значения понятия истинности и предоставления критериев истинности. Но если в силу этой возможности вновь узаконить определение