6.2. Альбер Камю. Идейно-художественный анализ повести «Посторонний»

Повесть «Посторонний» («L'étranger», 1942) создана молодым Камю (Albert Camus, 1913-1960) в период его наивысшего ду­ховного подъема, связанного с активным участием в движении Сопротивления, в боевой группе «Комба». Вместе с тем философ­ская и художественная концепция писателя предстает в ней вполне сложившейся. Выходец из низов французского колониального общества, сын убитого на первой мировой войне солдата и бедной поденщицы, нанимающейся на самую неблагодарную работу, он «выбивается в люди», благодаря собственным способностям и трудолюбию: защищает диссертацию по философии в Алжирском университете и, по выражению А. Моруа, получает Нобелевскую премию в возрасте, когда другие тщетно мечтают о Гонкуровской. В литературу Камю входит еще в 30-е годы сборником новелл «Бракосочетание» («Les noces», 1935-1937). Речь идет в них не о любовных историях. Камю интересует проблема – человек и природа, смертное и бессмертное. Природа равнодушна и безжа­лостно убивает человека. Самая способность мыслить отъединяет человека от неживой материи. Но у каждого бывают мгновения бездумного слияния с миром. На побережье, под лучами нежаркого солнца человек словно растворяется в волнах моря и света, он счастлив. Подобные мгновения дает и любовная близость. Это счастье на уровне ощущений. (Так счастлив герой повести «Посто­ронний».) Можно говорить о неполноте этого счастья, столь похожего на простое физическое удовольствие и столь краткое даже в пределах отпущенной человеку жизни. Но и десятилетия чьей-то жизни тоже мгновенны в сопоставлении с вечностью, по­этому понятием временной протяженности можно и пренебречь. Мгновения счастья или целая жизнь счастья, если бы таковая была возможна, равно гаснут в бездне небытия. Однако их ощущение и есть то, что приближает человека к природе, пусть на краткий срок, делая его бессмертным. Общество не дает человеку и такой малости. В книгах Камю нет социального благополучия. Слишком хорошо известно сыну прачки, как легко сходят с дистанции те, кого не поддерживают деньги или протекция. (Так забудет о честолюбивых мечтах в повести «Посторонний» бывший студент, ставший мелким служащим Мерсо.) Слишком дорого достается успех, оплаченный изнурительной работой и интеллектуальным напряжением. Это социальный вывод, подкрепленный житейскими наблюдениями, Камю оформляет в философский закон бытия. Од­новременно с повестью «Посторонний» он завершает «Миф о Сизифе» («Mythe de Sisyphe», 1942). Этот миф – образ человеческой жизни. Боги навечно осудили Сизифа поднимать на вершину горы глыбу, скатывающуюся вниз в силу собственной тяжести. Не так ли люди делают на земле безнадежную работу? И когда с невероятным напряжением им удается достичь вершины, болезнь, война, трагический случай сводят их усилия на нет. Осознать бессмысленность этой работы, обнаружить отсутствие надежды –  значит стать «посторонним».

Но у этого философского тезиса есть антитезис. Осознание тягостного удела дает человеку ясность. Боги однажды осуждают Сизифа, один раз проявляют свою недобрую волю. Но Сизиф столько раз человек, сколько раз он выбирает свой тяжкий путь –  принимается катить камень вверх. И во столько же раз он свобод­нее богов. Камю сходится в этом с философом XVII века – Паскалем (давшем образ «мыслящего тростника» («Un roseau pensant») У античного мифа появляется контекст Сопротивления. Известно, что приговоренные к смерти патриоты читали в тюремных камерах Паскаля. В самый мрачный год войны «Мифом о Сизифе» Камю также напоминает о том, что в абсурдном мире, где властвует темная жестокая сила, у человека остается возможность осознать ситуацию и сделать свой свободный выбор.

Этот свободный выбор очень напоминает тяжкий долг. И все же только он позволяет человеку быть человеком. Понятно, что к тако­му выводу прислушивались многие современники Камю, оказавшиеся в растерянности перед действительностью оккупации или послевоенными проблемами. Не отрицая, что для отчаяния есть все основания, Камю оставляет человеку надежду на то, что он может выстоять.

Повесть «Посторонний» А.Моруа называет жизненной реализацией «Мифа о Сизифе». Это история Мерсо, приговоренного к смерти абсурдное преступление и ставшего человеком вследствии сделанного им выбора. Сложность образа, от имени которого ведется повествование, в том что он не только не похож на героев революционной литературы, но подчеркнуто лишен тех качеств, которыми наделяли своих молодых людей писатели-реалисты ХIX  века. Мерсо – антигерой. Автор не дает его портрета, и читатель не знает, хорош он или некрасив. Известно по повести, что он учился в университете, но он ничем не выделяется среди мел­ких служащих и рабочих, не рассуждает о книгах и предпочитает забавные фильмы. По-видимому, он не без способностей, ибо пат­рон предлагает ему повышение по службе, но он не горит трудолюбием. Ясно, что он не честолюбив и в этом отношении вовсе не похож на Растиньяка, Сореля и их собратьев. У него есть подруга, Мари. Но в повести не говорится о страстной любви, Мерсо на нее, по-видимому, неспособен. У Мерсо была мать, с известия о смерти которой и начинается книга. Но в повести Мер­со – человек бессемейный. Не вполне ясно даже – о несчастье или о преступлении говорит автор, завершая первую часть повести.

 В ее второй части следствие по делу об убийстве повторяет все известные читателю события с другим знаком. Личность и поведе­ние Мерсо получают оценку прокурора иногда такую убедитель­ную, что с ней соглашается даже герой, хотя логика прокурора внутренне абсурдна. Выбор Мерсо прост и негромок: быть честным, отказаться лгать. И приговаривают к смерти Мерсо не за убийство араба, а потому, что он отказывается играть в игру тех, кто его осуждает. На смерть Мерсо идет не с тупым безразличием. В тюрь­ме он вспоминает о море и солнце, о Мари, радуется лучу света и дуновению ветра. Но и ценимые им языческие радости, сопротив­ление надвигающемуся холоду гильотины всей его живой плоти не ведут его к трусости. На последних страницах повести по-ново­му появляется и образ матери. Мерсо начинает ее понимать. Сопротивление машине лжи делает его человеком.

Сложное идейное содержание обуславливает стилистику по­вести, которая проста лишь на первый взгляд. Повествование в ней передоверено персонажу и ведется в разговорном passé composé, подчеркивающем будничность происходящего и отказ Мерсо от традиционных литературных штампов. Для речи Мерсо характе­рен несложный синтаксис, экономно отобранная лексика, настой­чивое повторение одних и тех же мыслей. При этом критики давно заметили удивительную способность Мерсо к поэтическому воспри­ятию мира. Картины знойного дня в день похорон, вечернего города, морского пляжа поражают точностью отбора деталей, напоминающей, что за спиной рассказчика стоит талантливый писатель.

В романе, кроме Мерсо, действуют и другие персонажи. Среди них — прокурор, речь которого является образцом официальной демагогии. Столкновение сознания простого человека с официаль­ной машиной заявлено с первой строки повести: «Aujourd'hui, maman est morte» («Сегодня умерла мама») и строкой официаль­ной телеграммы: «Mère décédée. Enterrement demain». («Мать скончалась. Церемония похорон завтра».) Особенно ярко это про­является при сопоставлении стиля речи прокурора и Мерсо.