Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 1

311

Сдругой стороны, вследствие естественного равенства индивидов никакой гражданин, никакая, вообще часть народа не могут и не должны обладать исключительным правом на власть. Суверенитет должен принадлежать народу – т. е. совокупности граждан; каждый из них, в отдельности, обладает соответственной долей суверенитета. Избирательный ценз как таковой всегда и необходимо является противоестественной привилегией, противоречащей естественному равенству индивидов; представительная система, соответствующая природе человека, должна быть организована на основе всеобщего избирательного права. Таков логически необходимый вывод из основных предпосылок естественно-правовой доктрины […].

§ 3. Теория цензового избирательного права

Скрушением конституций революционной эпохи, естественно терпит крушение совокупность политических идей, ими вызванных к жизни, и, в частности, естественноправовая идея всеобщего избирательного права. Французские доктринеры (Ройе-Коллар, Гизо) и либералы (Бенжамен Констан, Лабулэ) восстают против теории, рассматривающей избирательное право как естественное право индивида, как его право на власть.

Идее народного суверенитета доктринеры противопоставляют идею суверенитета разума (souverainete de la Raison) – суверенитета справедливости и права.

«Никакая воля, – говорит Гизо,– не имеет, как таковая, права на власть над чужой волей». Право на власть исходит от разума, а не от воли; законность власти заключается

всоответствии ее законов вечному разуму, а не в воле властителей или подвластных. Разум – законный суверен, которого ищут и всегда будут искать люди, – и лучшим является то государственное устройство, которое наиболее приближает нас к его святому закону. Цель представительного строя не может заключаться в представительстве индивидуальных воль, которое, как в свое время доказал Руссо, по существу невозможно. Теория представительства должна исходить из того начала, что истина, разум и справедливость – одним словом, только божественный закон имеет право на власть. Во всяком обществе существует известная сумма легитимных воль и справедливых идей о взаимных правах индивидов, о социальных отношениях и их результатах. Эта сумма легитимных воль и справедливых идей рассеяна среди индивидов, образующих общество, и неравномерно распределена между ними. Задача представительства заключается в том, чтобы собрать воедино разрозненные и неполные фрагменты этой силы, их сконцентрировать, вручить им управление государством. Народное представительство отнюдь не является арифметической машиной для считывания и сложения индивидуальных воль. Народное представительство – естественный процесс (un precede naturel) извлечения из общественных недр общественного разума, который один только обладает правом на власть […]. Отсюда – отрицательное отношение доктринеров к всеобщему – и, вообще, демократическому избирательному праву. Не может быть речи о праве на власть, присущем индивиду, как таковому. Вслед за Ройе-Колларом, Гизо проводит различие между «неравными» и равными правами. Каждый человек обладает известными правами потому, что он человек; таковы свобода совести и другие так называемые гражданские права. Но существуют «неравные права», которые распределяются сообразно неравенствам, установленным Провидением среди людей; к числу последних принадлежит избирательное право. Правовым основанием избирательного права является избирательная способность – способность быть органом общественного разума, единственного законного суверена.

Способность эта сосредоточена в представителях среднего буржуазного класса.

По убеждению Ройе-Коллара, при господстве среднего класса все интересы могут найти свое естественное представительство. Выше него есть только известная потребность во властвовании, против которой необходимо держаться на страже; ниже него – невежество, привычка к зависимости и потребность в ней и, вследствие этого, полная неспособность к общественным функциям. С безусловным сочувствием относится РойеКоллар к высокому налоговому цензу, установленному Хартией 1814 года. С одной стороны, ценз этот ставит электорат выше антисоциальных страстей толпы; с другой, он не

312

настолько высок, чтобы сделать избирателей чуждыми общественным низам; они представляют законные интересы последних и делают это вернее, чем те могли бы это сами сделать […].

Исходя из других предпосылок, либеральная школа начала XIX в. (Бенжамен Констан, позднее Лабулэ) приходит, однако, к аналогичным выводам […].

Для того чтобы быть избирателем, необходима «избирательная способность» – известная степень образования, сознательное отношение к вопросам государственной жизни. А для этого необходим досуг, свобода от экономических забот; необходима заинтересованность общественным делом, тесная связь со страной, зависимость личного преуспевания от преуспевания общества в его целом.

[…]Система избирательной способности, определяемой имущественным или податным цензом, сформулированная во Франции доктринерами и либералами, становится господствующей на всем континенте Европы.

[…]В соответствии с доктриной почти во всех конституциях рассматриваемой эпохи (первой половины XIX в.), избирательное право построено на началах имущественного или податного ценза. В большинстве германских государств в эпоху, предшествующую 1848 году, народное представительство сохраняет сословно-групповой характер. Для каждой избирательной курии установлены специальные условия ценза; условия эти таковы, что низшие классы городского и сельского населения устраняются, по общему правилу, от всякого участия в политической жизни страны. Бельгийская Конституция 1831 г. предоставляет регламентацию избирательного права позднейшему законодательству – с тем, чтобы активное участие в выборах было обусловлено налоговым цензом в размере не более 100 и не менее 20 флоринов в год; Закон 1848 г. понижает избирательный ценз до конституционного minimum'a – т. е. до 20 флоринов.

В Испании Закон 1837 г. от избирателей требует уплаты прямого налога в размере 200 реалов; Закон 1845 г. повышает этот ценз вдвое. В Португалии Конституция 1826 г. обусловливает активное избирательное право получением постоянного дохода от недвижимого имущества, государственной службы, торговли или промысла в размере 100 мильрейсов (больше 200 p.); Конституция 1838 г. понижает этот ценз до 80 мильрейсов.

Революционное движение 1848 года наносит теории политической способности, определяемой налоговым цензом, непоправимый удар […].

§ 4. Индивидуалистическая теория английского утилитаризма

Подобно естественно-правовой доктрине, теория английского утилитаризма, во главе с Бентамом, имеет индивидуалистический характер. Только индивида она признает реальным явлением. Природа, говорит Бентам, подчинила индивида господству двух сил

–наслаждения и страдания (pain and pleasure). Этим силам мы обязаны всеми нашими идеями; ими обусловлены все наши суждения; они определяют всю нашу жизнь. То, что мы делаем, и то, что должны делать, указывается ими.

[…]Идея «человека», как такового, лежит в основе демократической системы Бентама. Каждому человеку должно быть предоставлено одинаковое участие во власти, потому что сходство между людьми неизмеримо значительней различия между ними. Опека индивида над индивидом или общественного класса над общественным классом потому недопустима, что «каждый человек является лучшим судьей своего собственного интереса».

[…]Крайний индивидуализм роднит теорию Бентама с теорией Руссо; и та, и другая теории – естественно-правовая и позитивная – неопровержимо доказывают, что на почве индивидуалистических предпосылок не может быть обоснована демократическая система избирательного права. Ее обоснование дается социальной (коллективистической) теорией второй половины XIX века.

§ 5. Коллективистическая теория всеобщего избирательного права

Во второй половине XIX века теоретическое обоснование демократической системы избирательного права дается социальной, коллективистической доктриной. В отличие от

313

доктрины естественного права, современная социальная доктрина в основу своих теоретических построений кладет не гипотезу естественной свободы и равенства людей, а наблюдаемый в действительности факт общественного неравенства и общественной несвободы. Развитие индустриализма влечет за собой дифференциацию общественных классов, конститутивным элементом которых является тот или иной односторонний и эгоистический материальный интерес. Отсюда неустранимый антагонизм между классами, жестокая и непримиримая социальная борьба. В борьбе этой господствующий класс стремится захватить в свои руки и использовать в своих интересах государственную власть. Орудием ее захвата является классовое избирательное право, устраняющее от участия в выборах не отдельных индивидов по причине их избирательной неспособности, а общественные классы, обреченные на политическое бесправие. Поэтому борьба за демократическое – всеобщее и равное – избирательное право становится борьбой экономически зависимых классов за их политическую и тесно с ней связанную экономическую эмансипацию. Борьба эта ведется не отдельными представителями господствующего класса, филантропически настроенными идеологами вроде Бентама; она ведется в парламентах и политической прессе сплоченными политическими партиями, организованными на классовом начале. И лозунг этой борьбы – устранение из избирательной системы всех «классовых» цензов, т. е. цензов, которым удовлетворяют одни только представители господствующих классов, предоставление всякому гражданину, независимо от его принадлежности к тому или другому общественному классу, одинакового права на участие в выборах.

Основное возражение против коллективистической теории всеобщего избирательного права заключается в указании на ее классовый характер. Являясь протестом против классового господства меньшинства, теория эта, в конечном своем результате, приходит к такому же классовому – тираническому – господству большинства. Поскольку социальное призвание государства заключается в преодолении социальной розни, в осуществлении социального мира, посредством справедливых социальных компромиссов, всеобщее избирательное право стоит в противоречии с природой современного государства.

Значение приведенного аргумента в значительной мере ослабляется политическим опытом демократических государств. Этот опыт неопровержимо свидетельствует о том, что в условиях современной действительности всеобщее избирательное право отнюдь не приводит к суверенному господству большинства. И в демократических странах капитализм, духовная культура, профессиональная (бюрократическая) опытность остаются факторами огромного политического значения. Никто, разумеется, не станет отрицать чрезмерного влияния капитализма на политическую жизнь Североамериканских Соединенных Штатов. Руководящие политические деятели демократической Англии и Франции являются, во всяком случае, людьми высокого культурного уровня. Чрезмерное развитие бюрократизма в современных демократических странах – общепризнанный политический трюизм.

Реальное политическое значение всеобщего избирательного права заключается в том, что благодаря ему неимущее и мало-культурное большинство становится определяющим фактором государственной жизни, наряду с имущим и культурным меньшинством. Во всяком случае, в применении к конституционным монархиям с двухпалатной организацией законодательной власти оппозиция против всеобщности избирательного права, во имя интересов «беззащитного и бесправного меньшинства», является неискренней и несерьезной. При существующих условиях всеобщность избирательного права не только не противоречит надклассовому призванию государства, но, напротив, является его необходимым предположением: для реализации справедливых компромиссов необходима всеобщность избирательного права.

Нетрудно заметить, что в современной своей постановке всеобщее избирательное право утрачивает присущий ему, некогда в естественно-правовой доктрине, абсолютный характер. Оно является исторической категорией – и только. При наличности известных

314

исторических условий – а именно, резкой дифференциации общественных классов, социального антагонизма между ними, достаточной организованности и культурности рабочего класса – всеобщее избирательное право становится исторически необходимым. Оно невозможно до тех пор, пока этих условий не имеется налицо. И если идея социальной солидарности не является утопической идеей, с ее осуществлением всеобщность избирательного права утратит значение, присущее ей ныне: в «республике равных» наилучшая форма правления – правление мудрейших. В настоящее время демократизация избирательного права является стихийным процессом; и этот процесс, исторически необходимый, преломляясь в человеческом сознании, становится требованием общественной справедливости, необходимым условием общественного прогресса.

IV. Основные начала демократической системы избирательного права. § 1. Основные начала

Воснове демократической системы избирательного права лежат следующие начала:

1)всеобщность избирательного права; 2) его равенство; 3) непосредственное избрание народных представителей избирателями (прямые выборы); 4) осуществление избирателями в акте избрания их действительной воли […].

7. Дюги Л. Социальное право, индивидуальное право и преобразование государства.

Государственная власть [Отношение к конструкции «большинство» при принятии законов; сомнения о

всеобщем избирательном праве как основе демократии]

[…] Все согласны с тем, что преимущественное выражение государственной власти есть закон. Как же закон в действительности создается? Если он вотируется непосредственно народом, то с необходимостью образуется большинство и меньшинство, и закон вотируется большинством. Следовательно, в действительности, закон не есть истечение из общей воли; он создается только большинством индивидов, составляющих народное собрание. Руссо и, после него, политические деятели и теоретики говорили: «Когда торжествует мнение противоположное моему, то это доказывает лишь то, что я ошибался, и что то, что я считал общей волей, не является таковой […]. Утверждение смелое. Кому не видно, что это чистый софизм? Факт остался фактом: закон, вотированный народным собранием, есть закон, вотированный большинством; это – воля определенного числа индивидов, стремящаяся подчинить себе, как таковых, других индивидов. Но, скажете вы, это собрание есть лицо, волю которого выражает большинство, и обязательна именно эта воля. Вы не утверждаете существование этой коллективной воли, но вы его не доказываете; и если позитивная психология окончательно отвергла понятие индивидуальной души, то я не вижу, каким образом политика может сохранить понятие коллектитвной дущи. Существует закон, вотированный большинством, например, вотированный 10000 граждан и обязательный для 5000 других; но и только, более этого ничего не существует. Что сила числа есть факт и факт первичной важности, это неоспоримо. Что следует обеспечить за всеми власть участвовать в создании законов, я готов подписаться обеими руками. Но я абсолютно отрицаю, чтобы сила создавала субъективное право государственной власти.

Еще яснее вопрос с представительным строем. Даже в странах, пользующихся всеобщим избирательным правом, закон обыкновенно вотируется таким числом депутатов, которое представляет меньшинство не только страны, но и избирательного корпуса. Это часто было доказано, и я лишь бегло коснусь этого вопроса. Французский избирательный корпус насчитывает около 11 миллионов избирателей, между тем Палата депутатов, избранная в 1902 году, представляла всего 5 миллионов избирателей, т. е. около 47 % избирательного корпуса, и чрезвычайно важный закон 9 декабря 1905 г. об отделении церквей и государства был вотирован 341 депутатами, представлявшими 264 7315 избирателей, т. е. менее четверти избирательного корпуса.

315

Очень часть уже указывалось, насколько фиктивна и опасна ложная догма национального суверенитета, основанная на законе числа, и я не хочу снова останавливаться на этом1. […] По этому поводу председатель совета министров Клемансо… сказал: «…Число, всеобщее избирательное право заблуждается! Не самый ли закон демократии подвергнуть сомнению? Как! Мы требуем для общественного мнения правительственной власти и мы прославляем того, кто осмелился ему противостоять; мы прославляем победу одного над большинством… Ну так что же? Нет, поспешим сказать, демократия не есть правительство числа, в том смысле, в каком понимается слово правительство сторонниками автократии… Необходимо, чтобы демократия прежде всего была правительством разума, так как основная проблема, которую она ежечасно ставит, заключается в том, чтобы привести человека к возможности управлять самим собою, сообразно средней общей способности рассуждения. Эту изменчивую средину мы стараемся открыть более или менее счастливо из ряда последовательно создавшегося большинства. Но если бы мы ожидали от временного большинства осуществления власти, принадлежавшей нашим прежним королям, то мы только переменили бы тирана».

8. Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография [Избирательные системы и представительное правление]

[…]Голосование по списку и голосование единоличное. Избиратели в целом, очевидно, не могут образовать единую избирательную коллегию. В больших странах, которые, как Франция, насчитывают более десяти миллионов избирателей, это материально невозможно. Поэтому вынуждены бывают разделить страну на избирательные округа, каждый из которых назначает определенное число депутатов. Эта материальная необходимость вызвала к жизни давно уже дебатируемый вопрос о голосовании по списку и о единоличном голосовании. Должна ли страна быть разделена на известное число небольших округов, назначающих каждый лишь одного депутата, или, наоборот, на более обширные округа, назначающие каждый известное число депутатов, причем каждый избиратель может внести в свой избирательный бюллетень столько имен, сколько должен выбрать депутатов округ, к которому он принадлежит.

[…]Нет сомнения, что из двух способов голосования наиболее гармонирует c французской теорией политического представительства голосование по списку. Французское воззрение покоится целиком на той идее, что нет мандата, даваемого округом назначаемым им депутатам, а есть мандат, даваемый всей нацией самому парламенту, и депутаты поэтому являются не представителями округа, а «целой нацией». Следовательно, округа образованы лишь в силу материальной невозможности собрать всех избирателей в одну избирательную коллегию. Следовательно, тем более будет достигнуто приближение к истине, чем на более значительные избирательные округа будет разделена страна. Идеально было бы, чтобы их не было совсем. Чем менее многочисленны они и более велики, тем ближе дело стоит к идеальному решению.

Рассмотрение фактов подтверждает заключения, к которым приводит теория. Мы не хотим сказать, будто голосование по списку не представляет никаких неудобств; но нам кажется очевидным, что оно представляет их гораздо меньше, чем голосование по участкам. Капитальные недостатки голосования по участкам очевидны для всех. Прежде

1Вот что Прудон думал о мажоритарном избирательном праве: «Если монархия есть молот, раздробляющий народ, то демократия есть лопата, ее разделяющая; и та и другая одинаково убивают свободу. Всеобщее избирательное право есть род атомизма, благодаря которому законадатель, не будучи в состоянии заставить народ говорить о единстве своего существа, приглашать граждан выражать свое мнение поголовно viritim … Это политический атеизм в самом дурном значении слова, как будто из сложения какого бы то ни было количества голосов могла когда-нибудь возникнуть общая воля… Наиболее верное средство заставить народ лгать – это установить всеобщее избирательное право… Что бы ни делали и ни говорили, всеобщее избирательное право, свидетельство раздора, может произвести только раздор».

316

всего оно благоприятствует избирательному подкупу, часто, если не всегда, назначенный кандидат есть тот, кто дает более обещаний, который добивается или о котором полагают, что он может добиться наибольшего количества милостей, мест, орденов, железных дорог и т. д., а иногда просто тот, кто более всех тратит денег на свои выборы. С голосованием по участкам личные и местные вопросы получают преобладание над вопросами общего интереса. Мы не думаем, чтобы голосование по списку уничтожило, как по манию волшебника, избирательный подкуп, но нет сомнения, что с этим способом голосования подкуп будет более трудным и менее вынужденным. С другой стороны, при голосовании по списку выборы могут происходить относительно общей программы и позволят отчетливее выяснить политическую ориентацию страны. «Голосование по участкам, – сказал Вальдек-Руссо, – имеет тот недостаток, что служит скорее мерилом популярности лиц, чем точным мерилом мнения избирательных округов».

В пользу единоличного голосования говорят, что оно представляет то преимущество, что избиратель может знать своего депутата, и, что между ними могут установиться отношения доверия. По нашему мнению, этот аргумент как раз направлен против этого способа голосования: депутат не является уполномоченным избирателя; он – уполномоченный страны; ни для депутата, ни для избирателя нет никакого интереса в том, чтобы они знали лично друг друга, достаточно, чтобы не было двусмысленности относительно политической, экономической и социальной программы депутата. Те интимные отношения, которые устанавливаются голосованием по участкам между избирателем и депутатом, делают из этого последнего – комиссионера своих избирателей и заставляют его проводить свое время в министерских приемных.

Наконец, голосование по участкам представляет особенно большие неудобства в централизованной стране вроде Франции, где, что бы ни говорили, постоянно оказывается правительственное воздействие на выборы. Оно оказывается тем легче и действительнее, чем менее значительны избирательные округа. В каждом участке правительство имеет своего избирательного агента, субпрефекта, повышение которого зависит от его ловкости проводить приятных кандидатов.

Мы закончим словами Гобле: «Голосование по округам не только понижает умственный уровень палат, сводя избирательную борьбу к борьбе лиц; оно понижает и их моральный уровень, подставляя на место соображений общего интереса единственную заботу о частных интересах. Таким образом характеры делаются все более и более редкими, и вокруг себя не встречаешь более, как честолюбие и аппетиты».

Установление голосования по списку не произвело бы тотчас же счастливых результатов, каких мы от него ожидаем. Нелегко изменить усвоенные привычки, местные самолюбия. Возможно, что на первых выборах каждый участок желал бы иметь своего кандидата, и с точки зрения лиц, голосование по списку было бы сначала, подобно 1885 г., лишь повторением голосования по участкам. Но в силу влияния фактов положение вещей скоро изменилось бы. Впрочем, все, что бы ни было, лучше, чем орудие общего подкупа, каким является в настоящее время голосование по участкам. Но особенно мы желаем голосования по списку потому, что оно является необходимым условием реформы, которую мы считаем неизбежной, – установление пропорционального представительства.

Пропорциональное представительство. Этим выражением, впрочем мало точным,

обозначают избирательную систему, которая стремится обеспечить в каждом округе для различных партий, насчитывающих известное число членов, число депутатов, меняющееся сообразно с численной важностью каждой партии. Выражение «пропорциональное представительство» не вполне точно, так как, по-видимому, оно обозначает, что по этой системе депутат делается представителем назначающей его партии. Между тем эта система не влечет за собою принятия какой-нибудь специальной теории о политическом представительстве: ни теории императивного мандата, ни теории представительного мандата, ни теории депутата как органа, и эта система без труда применяется к каждой из этих теорий. Поэтому более точно следует сказать: пропорциональные выборы. Ука-

317

жем также, что, говоря о пропорциональных выборах, не имеют в виду математически точную пропорцию, что материально невозможно, между числом депутатов, предоставленных каждой партии, и ее численным значением а лишь приблизительную пропорцию.

Избирательная система, практикуемая во Франции и во многих других странах, получила очень точное название мажоритарной системы. Население образует единственную основу представительства, и закон большинства применяется во всей своей последовательности. Избранными оказываются только те кандидаты, которые имеют численное большинство в каждом округе, как бы ни было значительно меньшинство, поддерживающее их противников, таким образом эта система, примененная логически, может привести к тому результату, что в парламенте окажутся депутаты, избранные половиной плюс один всего числа избирателей, а другая половина без одного всех избирателей не будет представлена ни единым депутатом.

Некоторые авторы считают, что это прекрасная избирательная система, единственно согласная с принципом национального суверенитета и с настоящим понятием представительства. Так, Эсмен пишет: «Закон большинства есть одна из тех простых идей, которые сразу заставляют признать себя, он представляет ту характерную черту, что заранее он не благоприятствует никому и всех вотирующих ставит на один уровень». Ученый автор пишет далее: «Население должно быть единственной основой представительства; всякое другое распределение исказило бы национальный суверенитет, который следует закону числа». Именно потому, что закон большинства есть «простая идея», он нам кажется подозрительным. Он приводит к угнетению одной части нации другой под тем предлогом, что эта последняя насчитывает несколько голосов более, чем другая. Именно, чтобы ослабить несправедливость такого последствия, пытались организовать избирательное право на принципе пропорционального представительства так, чтобы каждая партия имела в парламенте число представителей, соответствующее приблизительно ее численным силам. Однако эта система встретила возражения технического и практического характера.

[…] Нам кажется легко установить, что система пропорционального представительства вполне совместима с принципом единого и неделимого народного суверенитета и с французской теорией представительного мандата. Если допускают существование нации как лица, дающего представительный мандат парламенту как лицу, которое будет выражать волю за нацию, проблема, падающая на политическое искусство, заключается в том, чтобы организовать такой способ выборов, который дал бы парламенту возможность наиболее точно выразить волю нации – лица. Между тем утверждать, что парламент, выбранный по чистой мажоритарной системе, выражает более точно волю нации, чем парламент, в котором имеют своих представителей различные политические партии, существующие в стране, значило бы идти против очевидности. Если бы нация сама прямо выражала свою волю, это была бы нация, составленная из своих различных партий. Но волю выражает не нация, а вместо нее – ее представитель, ею уполномоченный, парламент; следовательно, должно, чтобы парламент был составлен из тех же элементов, что и нация, и чтобы партии, существующие в нации, находились в парламенте. На том же основании далее мы будем защищать систему профессионального представительства. Именно с теорией раздробления суверенитета невозможно теоретически допустить пропорционального представительства; ибо если принимаются в счет одни индивидуальные воли, если они все математически равны, то, очевидно, к решению можно придти, только подсчитывая эти воли и давая преобладание арифметическому большинству. Но если смотреть с менее упрощенной и менее материалистической точки зрения и утверждать, что за этими индивидуальными волями есть воля коллективная, содержание которой надо определить, то одна лишь пропорциональная система дает возможность получить такой результат.

Таким образом, не только пропорциональное представительство не находится в противоречии с принципом национального суверенитета и представительным мандатом,

318

но оно является единственной избирательной системой, которая ему вполне отвечает. Следует добавить, что она одна ослабляет очевидную несправедливость, существующую при мажоритарной системе, при которой может случиться, что только половина плюс один всех граждан живет политической жизнью, а остальная как бы фактически не существует и поражена гражданской смертью. […]

9. Ориу М. Основы публичного права

Часть четвертая. Конституционный режим.

Глава третья. Организация суверенитета конституционного статута [Избирательное право и свобода]

Конечно, при всеобщем избирательном праве избирателями являются почти все отдельные лица, но при этом они охвачены организациями, завербованы в партии до такой степени прочно, что в периоды выборов и голосований их умственное состояние в корне меняется. Это уже не отдельная личность из народа, а избиратель.

Следует также припомнить Аристотелевский принцип: демократическая свобода возможна лишь если каждый индивид является поочередно правителем и подданным. Индивиды являются в народе, т. е. в своей повседневной жизни управляемыми и подданными; необходимо, чтобы как члены избирательною корпуса, во время избирательного периода и при осуществлении своей избирательной функции, они являлись правителями и принадлежали к правящей представительной организации. В противном случае они либо никогда не будут принадлежать к числу правящих, либо в государстве господство не будет отличаться от подданства, что явилось бы отрицанием всякого правительства.

Таким образом, избирательный корпус, который первоначально мог казаться принадлежностью народа, сделался целиком принадлежностью правительства.

Впрочем, теория народного суверенитета вполне отдает себе отчет в различии между избирательным корпусом и народом: плебисциты вовсе не представляются обыкновенными избирательными процедурами. Действительной традицией этой теории является открытое голосование по анкетному способу, как то делалось при консульстве и при первой империи, и как то было предписано декретом 2 декабря 1801 г. при плебисците 14 декабря. Второй декрет от 4 декабря постановил ввести тайное голосование, которое также имело место и при плебисцитах 21 и 22 ноября 1852 и 8 мая 1870; однако это было отклонением от настоящей доктрины, установленной 23 фримера VIII года.

Остается вопрос об автономии представительного аппарата. Следует вполне понять значение этого вопроса. Дело здесь идет об ограждении принципа власти. Носителем власти должно являться и является правительство, оно должно иметь власть самодовлеющую, не получая ее ни от кого, и, притом, власть вполне автономную. Если правительство является представительным, то оно должно быть представительным автономно. Одна из опасностей теории делегации суверенитета состояла в том, что нарушалась эта автономия. Эта теория была очень скоро истолкована в том смысле, что правительственный суверенитет делегируется нацией путем императивного мандата; такое толкование вело к превращению представительных органов в простых приказчиков, а, следовательно – к разрушению принципа власти. Надо, чтобы правительственный суверенитет больше не представлялся делегированным, чтобы он имел самостоятельный источник в самих органах правительства. Именно поэтому правительственный суверенитет должен рассматриваться как особая форма суверенитета, отличная от того, который пребывает в нации как в корпорации, и оттого, который пребывает в индивидах. Правительственный суверенитет не является осуществлением того суверенитета, которым обладает нация; он является самостоятельной формой суверенитета, пребывающею в правительстве параллельно с другими формами суверенитета, суверенитетом нации и суверенитетом индивидов, природу которых мы рассмотрим в дальнейшем.

319

Не следует поддаваться влиянию выражения «представительное правительство». Представитель не непременно бывает делегатом или поверенным. Можно по собственной воле быть чьим-либо представителем, например, в порядке negotiorum gestio, и в таком случае представительство является автономным, так как представитель в самом себе находит правомочие, в силу которого он осуществляет представительство.

Не следует также поддаваться впечатлению избирательной процедуры, с помощью которой происходит избрание представительных органов; избрание не является необходимый средством передачи мандата, само по себе оно является лишь процессом назначения, который может быть заменен еще более демократическими способами, например – жребием. Понимание избрания в смысле избирательного мандата представляет собой лишь привычное представление, заимствованное у теории делегации.

Это – теория, но не факт. Фактом является единственно лишь выделение избирательным корпусом части представительного аппарата в порядке выборов. Рассмотрим подробнее этот факт.

Во-первых, напомним, что мы включаем самый избирательный корпус в представительный аппарат, и что мы только что признали, что избиратели являются первыми и необходимыми представителями нации. Таким образом, избирательный корпус, как часть представительного аппарата, выделяет путем выборов другую часть того же аппарата – представительные собрания, которые в свою очередь назначают еще одну часть того же аппарата – исполнительные органы.

Здесь сразу видно, что нужно затруднение расчленить; сперва следует поставить вопрос об автономии по отношению к избирательному корпусу, а затем по отношению к избранным представителям. Если избирательный корпус обладает автономной властью, то ввиду того, что он лежит в основе представительного аппарата и что его власть уже является правительственным суверенитетом, автономия правительства будет ограждена, даже если избранные представители явятся лишь приказчиками избирателей; быть может, это было бы плохо организованное, но все-таки правление, при условии лишь, чтобы сам избирательный корпус обладал организованностью. Автономия избирательного корпуса не подлежит сомнению. Избиратели не только не назначаются в порядке какойлибо процедуры, но осуществляют свои функции в силу индивидуального права.

Выборы, как таковые, представляют собой социальную функцию правительства, но функцию, к которой свободно и равно имеет доступ каждый индивид в силу индивидуальное права, являющееся особенной формой принципа равенства перед законом и равенства прав на все функции и должности. Нельзя определить всеобщее избирательное право иначе, как право на голосование. Дело не в том, что индивид имеет в себе власть повелевать, – власть и без того связана с избирательной функцией, – а в том, что каждый индивид имеет право доступа к избирательной функции так же, как к изолированной будке, в которой он заполняет свой избирательный бюллетень.

При таких условиях избиратели голосуют автономно, и автономия эта составляет основу представительного аппарата в процессе выполнения избирательным корпусом своих выборных функций.

Остается вопрос об автономии избранных представителей, этот вопрос имеет крупное практическое значение и даже сохраняет свое теоретическое значение, так как является условием правильного применения принципа разделения властей между различными формами правительственной деятельности. Если избирательный корпус делается органом правительства, то избирательная власть делается одной из трех властей правительственной трилогии наряду с законодательной и исполнительной властью. Но в таком случае принцип разделения властей не допускает делегации от избирательной власти к законодательной также, как и делегации от законодательной власти к исполнительной, и необходимо, чтобы власть избранных представителей была автономной […].

320

10. Острогорский М. Я. Демократия и политические партии

[Партии, выборы и народное представительство]

[…] Партии не только изменяли своей сущности, но и теряли характер представительных организаций, вопреки утверждениям Кокуса, что он строит их на самых широких представительных началах. Действующая избирательная система, система мажоритарная, с округами, избирающими одного депутата, сама по себе извращала идею представительства […].

Английская избирательная история последней четверти века доказала, что система единоличного списка приводит на практике к предоставлению большинству голосующих представительства, превышающего их численное выражение, в то время как меньшинство получает количество мест меньшее, чем то, на которое оно имеет право, а иногда даже меньшинство избирателей получает большинство мест в парламенте, не говоря о мелких меньшинствах, которые почти неизменно исключены. Система двух партий еще усиливает это явление тем, что принуждает все политические оттенки мнений, как бы они ни были многочисленны и разнообразны, сгруппироваться в двух отделениях, в то время как избиратель не всегда может назвать депутата, который бы полностью представлял его взгляды, и только его взгляды.

Таким образом, избиратель, являющийся сторонником свободной торговли и противником ирландского гомруля, как бы соединившихся в той же партийной программе, должен голосовать или за поддерживающего гомруль, или за соперничающего кандидата, стоящего за протекционизм, так что во всех случаях он будет предан в жизненном вопросе своим якобы представителем, и, кроме того, он помогает образовать большинство для проведения ненавистной ему политики. Ему остается только выбор меньшего зла. Раньше был, правда, весьма незначительный корректив этого положения благодаря существованию нескольких избирательных коллегий с правом на два или три места, что уже допускало известное разнообразие в представительстве: чтобы примирить различные политические оттенки в округе, можно было между ними разделить места.

Кроме того, следствием различия избирательных квалификаций, установленных законом для городских и сельских местностей, была возможность выбирать от них депутатов различного направления. Избирательные реформы все больше стирали эти различия, начиная с крупного акта 1832 г. и до последней реформы 1885 г., которая уравняла избирательные квалификации и разделила страну на округа с одним местом в парламенте, сохранив только несколько коллегий, выбирающих двух депутатов.

Избирательная борьба, будучи ограничена одним местом, оспариваемым обеими партиями, ставила все на карту, заставляя партии получше сорганизоваться, вооружиться не только одна против другой, но еще и против независимого кандидата, третьего, «плута, перехитрившего обеих». Чтобы получше справиться с множественностью кандидатов, партии с полной готовностью прибегли к услугам Кокуса с его бирмингемским девизом: «вотируйте, как вам говорят». Только ортодоксальному кандидату, утвержденному Кокусом, разрешалось добиваться голосов избирателей.

Однако избранный воинствующими, из которых обычно состоит Кокус, кандидат должен, прежде всего, разделять их взгляды, их страсти. Кокус же даже в самом благоприятном случае представляет избирательные массы только частично. При многочисленности и разнообразии вопросов, которые система двух партий как попало подвергает суждению избирателей на общих выборах, кандидат получает голоса в силу то одного, то другого пункта официальной программы; громадное же количество избирателей отдают ему свой голос не столько для того, чтобы оказать ему доверие, как для того, чтобы высказаться против соперничающей партии. В этих условиях сумма их голосов и голосов всей их партии представляла, может быть, только слагаемое нескольких меньшинств.

Во всяком случае, ввиду полной невозможности подразделить голоса, «вердикт» избирателей фатально смутный, неопределенный и разговоры о «мандатах» и о «народной воле» чистая условность. Больше того, избирательные методы, развиваемые Кокусом, и состоящие, главным образом, в гипнозе избирателя, делают еще менее правильным