Небратенко Г.Г. История донской полиции и суда. Ч. 2

донских казаков, которые приезжали к великим государям с Дона в станице, никому не отдавано».

ТакпродолжалосьдоконцаXVIIвека:сбежавнаДон,русский подданный, принятый в казаки, автоматически «амнистировался» («освобождался от всех бед»), и в отношении него уголовное преследование прекращалось, так как российское правительство было заинтересовано в укреплении Войска Донского, несшего «государеву службу», за которую выплачивалось царское жалование. Истощение сил казачества непременно привело бы Нижний Дон к захвату Оттоманской Портой.

К казакам мигрировали не только преступники или крепостные крестьяне, но и вольные люди, в последующем занимавшие видное место в Войске Донском, превосходя «беглых новоприходцев» по грамотности, расторопности, состоятельности и манерам. Ставказаками,такиелицасохранялиличныеимущественныеправа по прежнему месту жительства, получая возможность предъявить их даже по истечению года-двух и тем более посещать своих «родимцев», исключением были бывшие холопы и лица, имевшие «кабальные обязательства». Можно было даже вернуться к прежней жизни, отказавшись от прав «казачьего состояния» [51, с. 137–138].

Впрочем,известныслучаи,когдаВойсковойкругвинициативном порядке высылал царских подданных «к Москве». Например, в 1640 году в «Главное войско» прибыл армянин Мануил, следовавший транзитом в Персию, и, как выяснили казаки, он имел при себе грамотупольскогокороляВладиславаIV«в семь листовзаглухими печатями». В Азове, как сообщала «войсковая отписка» от 12 июня 1641 года, он в кабаках «учал пить и зернью играть, и ясырь с собой на постель покупать». Потратив свои деньги, он стал занимать у казаков. Учитывая неподобающее поведение Мануила, а также то, что онбылуроженцемАстрахани,ВойскоДонскоеотослалоегоподарестом вместе с «польскими документами» в Москву. Или, например, в 1648 году с царским войском на Дон прибыл солдат Артемий Заика, оставшийся жить у казаков, но через два года переселившийся в Азов и принявший ислам. Еще через три года он вернулся

11

обратно, принеся с собой весть о грядущем нападении турок, при этом получив прощение за прежние прегрешения. Впрочем, через два года он опять сбежал в Азов, но когда был пойман казаками, то не был казнен, а отослан в Москву со станицей атамана Корнилы Яковлева как бывший русский подданный [59, с. 261, 263].

Однако эти случаи были скорее исключением, в отношении большинства преступников российское правительство ограничивалось требованием их наказания по «войсковому праву», иной раз в случае «нерадения», прибегая к угрозам лишить казачество царского жалования или запретить въезд в русские города. «Не вмешиваясь в судебную деятельность Войскового круга, царь неоднократно обращается к Войску с просьбой наказывать виновных по войсковому обычаю: “И как к вам наша грамота придет, и вы б казаку Ивашке Огарышеву за такие буйные ненадобные слова учинили наказание, чтоб ему и иным, на это смотря, неповадно было”» [104, с. 53, 54]. Примеров обращения правительства к «казачьему присуду» известно много: в царской грамоте на Дон от 22 октября 1625 года предлагалось «воровских атаманов и казаков, ходивших на Волгу и Яик, унять, наказав по своему суду, как на Дону повелось».

Вграмоте от 4 июня 1659 года правительство велело Войску казнить воровских атаманов за ограбление на Волге купцов

уурочища Дубовый остров, что и было осуществлено специально собранным походным войском. В результате этого воровского атамана Ваську Прокофьева, есаула Петруньку и еще восемь человек привезли в Черкасский городок, «спрашивали в Кругу о том их воровстве и… за такое их воровство повесили», а остальных станичников походное войско распустило «на поруки» по городкам и велело летом прибыть в «Главное войско»

[59, с. 114, 150, 258, 265].

Вграмоте от 22 марта 1667 года царь требовал не допускать выхода казаков на Волгу из Паншина и Качалинского городков, «а тем, которые учинятся непослушные, учинить наказание по нашему великого государя указу и войсковому праву». В грамоте

12

1667 года предлагалось унять Степана Разина, а с остальными зачинщиками «поступать великою войсковою грозою по казачьему праву» [59, с. 258; 113, с.10–52]. Также в грамоте от 8 октября 1673 года повелевалось: «…в верховые городки, тамошним атаманам и казакам послать листы, чтобы они беглых ратных людей к себе не принимали, а в пограничные городки не пропускали… с таким подтверждением, чтобы за неисполнение сего указа подверглись ослушники жестокому по вашим казачьим правам наказанию» [11,с.182].Вграмотеот31июля1677годацарьзапрещалнападатьна подвластныхкалмыков,требуя«своевольникамучинитьповойсковому праву наказание, кому до чего доведется» [103, с. 325]. Дела эти решались всенародным судом, но уже в конце XVII века войсковые старшины, пользуясь всеобщим уважением казачества, стали превалировать в общественных делах, и народовластие сменилось их правлением, в том числе в сфере судопроизводства.

§ 5. преступления казаков и российское правосудие

Становление «казачьего присуда» являлось следствием того, что до 1671 года донцы были «вольными людьми», не связанными обязательствами перед русским царем и присягой. Ни в судебниках XVI века, принимавшихся при Иване Грозном и Федоре Ивановиче, ни в Соборном Уложении 1649 года о донских казаках речи нет. Донские казаки были вне официальной государственной юрисдикции… «Будучи на Москве или в полках, кто что сворует, царского наказания и казней не бывает, а чинят они меж собой же». Хотя существовали и обратные тому примеры, когда донских казаков преследовали «на Москве», что было связано с охлаждением взаимоотношений из-за невыполнения царских грамот, например, о ненападении на турок и крымских татар, следствием чего также являлась приостановка царского жалования и запрет донцам посещать русские города. «Известно также, что воеводы нередко вешали атаманов и казаков, ходивших для воровства на Волгу. Так, например, был казнен атаман Бритоус, участвовавший

13

в1581 году в нападении на русского посла В. Перепилицына… Наказывало правительство не только воровских казаков, но и лучших казаков, посылавшихся в зимовых и легких станицах… В 1625 году оно сослало на Белоозеро атамана Алексея Старого и пять казаков станицы. В 1630 году были сосланы еще семьдесят казаков из станицы атамана Наума Васильева… Однако эти случаи были весьма редки и, можно сказать, исключительны»

[59, с. 257–258].

В1641 году войсковой дьяк Федор Порошин, прибывший в столицу с зимовой станицей, был сослан в Сибирь, так как ложно распространял сведения, что Наум Васильев приехал в Москву как войсковой атаман, а не атаман станицы. Впрочем, в 1688 году по доносу войскового атамана Фрола Минаева в Москве был задержан атаман зимовой станицы Кирилл Чурносов и 10 мая того же года казнен вместе с десятью казаками «за раскол, противность церкви и ересь» [90, с. 85, 122]. Но в первую очередь на иммунитет от преследования не могли претендовать «воровские казаки». «Слова “казак” и “вор-разбойник” больших дорог сделались синонимами. Шайки новых казаков шли на грабеж, не спрашивая разрешения Войскового круга. Здесь не было разбора: персидские ли купцы или русские промышленники везли товар. Их грабили одинаково, а при малейшем сопротивлении умертвляли. Ногайские князья, персидские посланники и русские купцы неоднократно приносили жалобы Иоанну; казаков стали ловить, а пойманных передавали в Москву, где их ожидала казнь и виселица» [56, с. 14].

Отдельным вопросом является подсудность российскому суду донских казаков, участвующих в войнах в составе русской армии, то есть служащих царю. Считается, что они также не находились

вюрисдикции русского права, но это не совсем так. В отношении лиц, подозреваемых в совершении преступлений во время нахождения в походе, русская военная администрация осуществляла следственные действия, применяла пытки и изобличала виновных, а наказание им выносилось по царскому указу (обычно битье кну-

14

том или смертная казнь), хотя существовали и исключения. Так, например, в 1656 году в Курляндии было организовано расследование разбояказаковвоглавесатаманомАндреемКоновалом,участвовавших в осаде русскими войсками Риги, но в свободное время не преминувшихвозможностьюотнятьчужоеимуществои«раздуванить» его между собой (поделить). Однако потерпевшие подали воеводе челобитную и по «горячим следам» виновные были задержаны, а для «достижения истины» к ним применили пытки, при этом атаман, отрицавший обвинение в организации преступления, был «отдан на поруки до государева указа».

Другой случай произошел в начале 1666 года, когда стало известно о злодейском убийстве двух псковских мещан с пятью слугами казаками во главе с Власко Верещагиным, находившимися при русской армии. Для поимки виновных воевода направил в казачий лагерь «несколько голов городских стрельцов», задержавших девять человек, признавшихся под пыткой, что потерпевших «посадили в воду» с целью присвоения их имущества (трупы действительно обнаружили в указанном месте реки). В результате троевиновныхбылиповешеныпоприказувоеводы,аещешестеро «отданы за пристава до государева указа». В соответствии с поступившей из столицы грамотой от 8 февраля 1666 года «воровские казаки» были казнены «…чтоб иным их братьям, на то смотря, впредь так воровать было неповадно» [51, с. 245–348].

В последней четверти XVII века значение российского правосудия в «донских делах» стало усиливаться, и поводом к этому послужила деятельность «воровского атамана» Степана Разина, которая настолько обострила взаимоотношения Войска Донского с российским правительством, что в 1671 году Войсковой круг впервые в своей истории выслал войскового старшину. «Бесчестия его, бунт и преступления ненавидимы уже казакам стали, и войсковой атаман Корней Яковлев, вскоре по приходе его на Дон, поймал сего злодея и как от себя, так и от всего Войска Донского послал к государю в Москву, прощения в винах себе и другим бывшим участникам в его бунтовствах просить». По преданию

15

Степан Разин перед экстрадицией содержался под стражей прикованным цепью к стене подвала колокольни [78, с. 59]. Кроме него был выдан старшина Фрол Разин, а в 1688 году – бывший войсковой атаман Самойла Лаврентьев и раскольничий поп (рас-

поп) Самойла [16, с. 240–245].

С этого времени экстрадиции начали подвергаться представители казачьего и неказачьего населения Дона, и новая позиция российского правительства в отношении «казачьего присуда» была закреплена в 1671 году в тексте присяги царю Алексею Михайловичу. «Старшинам и казакам все открывшиеся на Дону возмущения и тайные заговоры против государя и Отечества в то же время укрощать, главных заговорщиков посылать в Москву, а их последователей по войсковому праву казнить смертью; если кто из них в нарушение этой присяги, изменяя государю и Отечеству, начнет ссылаться с неприятелем своего Отечества или с поляками, немцами или татарами, с таковыми предателями, не щадя жизни, сражаться; самим к таковым злоумышленникам не приставать, даже не помышлять о том; с калмыками дальнейших сношений не иметь, кроме увещеваний служить государю с казаками вместе; скопом и заговором ни на кого не приходить, никого не грабить и не убивать и во всех делах ни на кого ложно не показывать. На здравие государя и всей его царской фамилии не посягать и, кроме его великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, всея России самодержца, другого государя, польского, литовского, немецкого и из других земель царей

икоролей или принцев иноземных и российских на царство всероссийское не призывать и не желать; а если услышат или узнают на государя и всю его царскую фамилию скоп или заговор, или другой какой умысел, возникший у россиян или иноземцев,

ис такими злоумышленниками, не щадя жизни своей, биться»

[103, с. 290].

Врезультатепроведенияпоголовного«крестногоцелования» (присяги) вмешательство российского правительства в «донские дела» стало носить императивный характер. Вступивший на пре-

16

стол в 1676 году царь Федор Алексеевич потребовал принятия казаками новой присяги «на свое имя», и с этого времени «устанавливалось обыкновение при восхождении на престол всякого нового государя посылать на Дон присяжную грамоту и клятвоприводную книгу» [83, с. 41–43]. Заключив мир с турками, царь Федор запретил казакам самовольно нападать на Азов. «Никто с азовцами и калмыками чтобы не ссорился…, на море и на Волгу для воровства и добычи не ходил. Если же кто ослушается, то казаков того городка выбить вон с реки Дон, сослать, чтобы им нигде пристанища не было, городок сжечь, а заводчиков вешать и рубить» [41, с. 110].

Впрочем, в отношении преступников с Дона царь мог потребовать не только казнить, но и помиловать их, например, «в одно лето донские казаки, собравшись до четырехсот человек, разбойничали наКаспийскомморе…,разбивалиторговыесуда…Войсковымиатаманами: донским – Фролом Минаевым и яицким – Иваном Белоусовым на разбое оном были сысканы и в Москву приведены. Но хотя по царскому соизволению в той вине прощены, однако ж посланыбылизаслуживатьпрощениенавойнувПольшуиподРигу» [79, с. 126]. Этот случай стал одним из первых, когда наказанием за совершение преступления стала «государева служба». Также в Войско Донское пришла царская грамота от 24 октября 1683 года, которая содержала требования «унять буйствовавшего на Волге» атамана Максима Скалозуба: «…Если он на Дону, поймав его, прислать в Москву, других злейших его соумышленников казнить, а остальных наказать по войсковому праву. Если же он находится на Волге, то послать к нему лучших старшин уговорить о возвращении на Дон с обещанием прощения вин ему и товарищам его, если они принесут повинную государю. В противном же случае сказать, что послана будет за ним многочисленная рать и истребит их» [103, с. 337]. После взятия Азова в 1696 годуроссийское правительство стало более активно вмешиваться в «донские дела», что отразилось в содержании правосудия [65, с. 21–32].

17

§ 6. самосуд

Обычное право казаков не запрещало внесудебного разбирательства, то есть самосуда, осуществлявшегося потерпевшими казаками, либо членами их семей или общиной, и фактически представлявшего собой внесудебное наказание или возмездие за полный или частичный отказ выполнять судебное решение. Такие расправы нередко были очень жестокими, а вред (ущерб) наносился не только материальный и моральный, но в первую очередь физический [67, с. 41–43]. Поэтому на Дону говорили, что ворам не суд законный страшен, а самосуд общества. Пока до суда дело дойдет, озлобленные казаки вдоволь «натешатся палками, кнутами, кулаками и чем попало, а иной вор после возмездия долго болеет, станет увечным или умрет» [29, с. 37].

Самосуд являлся крайней мерой обеспечения общеобязательных норм обычного права, в котором превалировала неотложная инициативная самозащита субъектов права. Принцип инициативной самозащиты заключался в том, что любое лицо, которому причинен ущерб, может восстановить нарушенное право по собственному усмотрению [5, с. 181]. Важным назначением самосуда была также превенция, так как права и свободы «обличаемых в деликтах» не охранялись, физическая и материальная неприкосновенность не гарантировалась, что нарушало интересы личности, но помогало в профилактике общественно опасного поведения, особенно в условиях отсутствия публичных судебных органов власти

[67, с. 17–22].

18

Глава 2 раЗвитие доНскоГо суда

в российской правовой системе

(XVIII век)

В XVIII веке на территории Нижнего Дона появились российские чиновники различных рангов и профилей, осуществлявшие исполнительную и надзорную функции, влиявшие на развитие общественных отношений, регулируемых обычным правом. Тем самым были созданы условия для интеграции донского суда в правовое пространство Российского государства с сохранением регионального менталитета. Впрочем, осуществляемые в XVIII веке преобразования обосновывались усиливавшимся в среде казачества социальным расслоением, так как органы власти, выполнявшие судебные функции, потеряли потестарную связь с рядовым казачеством, комплектуясь войсковой старшиной, исключая станичный суд, осуществлявшийся донскими обывателями.

Между тем, невзирая на происходившие политические и социальные изменения, практически единственным источником регулирования судебно-процессуальных отношений в первой половине XVIII столетия оставалось обычное право, да и сам донской суд определенное время сохранял прежнюю форму, но в 20–40-х годах началась его трансформация, стимулируемая войсковыми атаманами, особенно – Данилой Ефремовым, занимавшим это место в 1738–1753 годах. В то же время в рассматриваемый период профессиональных органов правосудия все еще не существовало, а их функции по-прежнему выполнялись войсковой и станичной властью, с определенными исключениями из этого правила (приложения № 2, 3, 4). Кроме того, заметная роль отводилась самосуду, хотя его осуществление носило латентный характер, допускаясь в станицах и их юртах.

19

§1. ликвидация походного и ватажного правосудия

Всвязи с тем, что Петр I окончательно запретил донским казакам походы за пределы Войска Донского, «особое производство», основанное на обычном праве, практически прекратило свое существование. Казачьи ватаги в XVIII веке учреждались только для «внутренних нужд», и если все же создавались Войском Донским, то правонарушения ватажников рассматривались по войсковому праву, а если станицей – по станичному праву. Теперь казачьи полки воевали за пределами Донского края только в составе русской армии, да и сама служба превратилась в «государеву повинность». Поэтому судебные дела, возникавшие

впоходе, не обязательно рассматривались по обычному праву, исключая дисциплинарные проступки и имущественные обязательства, вне зависимости от социального происхождения правонарушителя.

Русские офицеры удивлялись, что казаки в полках секут своих начальников за различные провинности, а на войне вы - полняют их приказы беспрекословно. Поэтому в соответствии с высочайше утвержденным 14 февраля 1775 года докладом Григория Потемкина в отношении казачьих полковников, не имевших «офицерских патентов», есаулов и сотников «за вины

внаказаниях следовало поступать, как об офицерах установ - лено» [74, собр. 1, т. 20, № 14251]. В то же время бытовые преступления, совершенные во время воинской службы, рассматривались в Войске Донском или Военной коллегией. Та - кие дела расследовались в камеральном порядке, в то время как «колодники» находились под стражей. В последней чет - верти XVIII века активизировалась официальная переписка с Военной коллегией о рассмотрении преступлений казаков в российских судах по месту совершения, для чего требовалось специальное распоряжение об их конвоировании под «крепким караулом» [65, с. 37–38, 62].

20