trubnikova_nv_frantsuzskaia_istoricheskaia_shkola_annalov

их репутации в статьях не отводилось никакого места. Судили только компетенцию автора и научную ценность его работы. Во имя объек­ тивности и непредвзятости науки все было сделано для того, чтобы установить коллективные нормы научной критики.

Следующий этап развития открывает первый теоретический мани­ фест «методической школы», опубликованный в 1876 г. в первом номе­ ре «Исторического журнала» 32-летним редактором Габриэлем Моно. Он рассматривал свой журнал как инструмент научного действия и гражданского воспитания одновременно. Всецело отдавая приоритет незаинтересованному исследованию - история может и должна быть наукой, освобожденной от моральных, философских или религиозных a priori, - Моно настаивал на том, что чувство политического долга, в широком смысле, должно присутствовать в истории, способствуя национальному примирению. Необходимо обосновать научную пер­ спективу, сфокусированную на «общей культуре и на привычках ме­ тода, критики и суровой интеллектуальной дисциплины», чтобы вы­ вести историю из «антагонизма, который долгое время был установлен между литературой и эрудицией». «История должна быть объектом медленного и методичного исследования, где движение происходит постепенно от частного к общему, от детали к совокупности; где по­ следовательно проясняются все темные моменты, чтобы получить, в конце концов, законченные картины и суметь определить для тщатель­ но установленных групп фактов общие идеи, состоятельные для до­ казательства и верификации»30. Открытый всем «серьезным тружени­ кам», какими бы не были «их частные особенности», «Исторический журнал» утверждался как место сосредоточения позитивной науки и свободной дискуссии, но ограничивался «областью фактов», оставаясь недоступным «для политических и философских теорий»31.

«Исторический журнал» стал главным рупором легитимации про­ фессии историка, провозглашая базовые правила. Право на существо­ вание профессии подчинялось весьма аскетическому видению мира: культу умственного труда, который предполагал испытание долгим и суровым ученичеством; требованию строгой и методичной критики, которая ценила факты и отрицала абстракции; необходимости дистан­ цироваться от политических страстей и умеренности суждения. Но все эти ценности, сформировавшие этические ориентации профессии, со­ общали истории и историческому методу особый интеллектуальный и моральный статус: история, как выражение солидарности времен и прогресса, давала ее практикам особое гражданское обязательство и

30Monad G. Du progres des etudes historiques en France depuis le XVIe siecle // Revue historique. 1876. № 1. P. 33-34.

31Там же. С. 35.

право действовать, а исторический метод был возведен в принцип, га­ рантирующий исследование истины.

Камнем преткновения в дискуссиях о назначении истории у методи­ стов оставалась Революция, от которой проистекали разные концепции современности. «Исторический журнал» участвовал в праздновании столетия Революции, публикуя большое количество статей и докумен­ тов. Как умеренный республиканец, Моно боролся против всех край­ них - как левых, так и правых, - воззрений, в которых революционным событиям придавался некий радикальный смысл. Он пытался, в чемто наследуя де Токвиллю, включить Революцию в «большие длитель­ ности» истории Франции, ища ее корни в монархических структурах; в широкую европейскую перспективу, которая закладывала основы но­ вейшей эпохи.

С руководящей средой режима III Республики «Исторический журнал» поддерживал особые отношения, завоевав позицию органа профессио­ нальной периодики историков и одновременно не порывая с политическим действием. Редакторы журнала активно высказывались по поводу насущ­ ных проблем внешней политики, об университетской реформе, используя одновременно свой авторитет историка и свою социальную философию.

Завершилась интеллектуальная и институциональная консолида­ ция исторической дисциплины в 1906 г. созданием «Журнала новой истории» (la Revue d ’histoire moderne). Отмеченная преемственностью людей и интеллектуальных концепций, тенденция к профессионализа­ ции посредством периодики произвела к тому моменту структурные сдвиги и в пространстве идей.

Метод документальной критики, еще недавно являвшийся исключи­ тельной прерогативой филологии, теперь полностью отождествлялся с методом историческим. Другой сдвиг, начатый с историзации Великой Французской Революции, повлек за собой утверждение самостоятель­ ных областей новой и новейшей истории. Третьим новшеством стала специализация по областям и периодам деятельности, что значительно облегчало приложение исторического метода и оценку производимых исследований со стороны «узких» специалистов.

Совокупность вышеописанных свойств сформировала тот профес­ сиональный дискурс, который, в силу меняющейся социально-поли­ тической и идейной конъюнктуры, резал слух юных студентов-исто- риков, не пожелавших следовать проторенными тропами учителей. Но прежде, чем этот методологической арсенал стал восприниматься как докучливая банальность, не достойная упоминания, необходимые технические навыки были отработаны до автоматизма, чтобы навсегда остаться в практике «ремесла историка».

42Глава 1. Традиции и проблема преемственности: «Анналы» как ...

1.1.4.Эпистемологические основания «методической школы»

Таким образом, основополагающие принципы позитивизма и про­ фессионализация ремесла историка в основном сформировали пара­ дигму исторической науки. Историки-методисты, что следует из са­ мого названия, начиная с манифестаций Габриэля Моно, стремились ясно объяснять свои профессиональные основания. Именно опреде­ ления Моно принесут ему славу родоначальника французской исто­ рической науки, к тому же символически «связавшего» все противо­ стоящие друг другу поколения: он читал лекции о Мишле в Коллеж де Франс (College de France), вел полемику с сотрудниками Берра и руководил дипломом и диссертацией Февра.

Не делая революционных заявлений, Моно определил ориентации своего поколения, ратуя за осторожность. Прогресс исторической ра­ боты осуществляется неспешно, умеренность ремесленника должна быть примером для историка, «публикация текстов, критика источни­ ков, спокойное и детальное изучение» должны быть его единственны­ ми амбициями, ибо дисциплина переживает момент «фундирования». Позднее, на основе надежной фактологической базы, начнется эпоха синтеза, которую надо подготовить, развивая навыки профессиональ­ ной коммуникации. Одновременно историк является хранителем и созидателем национальной памяти, он не может и не должен от нее абстрагироваться. Историку следует пытаться «объяснять и понимать, а не хвалить или осуждать» людей прошлого, а суровая внутренняя дисциплина, дополненная виртуозным владением методом, служит за­ логом того, что гражданский долг и объективное познание не будут вступать в противоречие.

Подлинной хрестоматией исторического метода стало «Введение в исторические исследования»32, написанное мэтрами-медиевистами: Шарлем-Виктором Ланглуа и Шарлем Сеньобосом. Но необходимо учесть, что, в отличие от последующего поколения, ассоциируемого с «Анналами», генерация их учителей не обладала единой выраженной методологической позицией. Далеко не все историки разделяли пол­ ностью представления данных авторов, учебник не был поддержан, в частности, тем же Габриэлем Моно.

Амбициозная концепция этого произведения подвела итоги по­ следней четверти века, обобщая теоретические утверждения историчеркой мысли, начиная с «Исторического журнала». Цель учеб­ ника - сделать из истории «позитивную науку», равноудаленную от философских спекуляций о глобальных движениях человечества и

32 Lang/ois С.-V., Seignobos С. Introduction aux etudes historiques. P., 1897; Reed. R, 1992; рус. пер.: Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. СПб.. 1899.

ненаучных «литературных» описаний прошлого в духе Тьерри или Мишле.

Сочинение, представляющее собой хрестоматию исторического ме­ тода, содержит три части, определяя последовательные действия, ко­ торые исследователь должен предпринимать, если он хочет написать настоящую «позитивную» историю. Сначала необходимо собрать пред­ варительные сведения, для чего нужно владеть основами вспомогатель­ ных наук, таких как эпиграфика, палеография, дипломатика, филоло­ гия, археология. Эти знания замещают изучение литературных и фило­ софских моделей, которые ранее определяли характер использования конкретно-исторических материалов. Затем историк должен последо­ вательно осуществить перечень «аналитических операций» по отноше­ нию к собранной документальной базе. Процедура «внешней критики» требует восстановления (по возможности) аутентичного текста. Крити­ ка «происхождения» призвана определить где, когда, кем и в каких ус­ ловиях он был составлен. Затем необходимо поместить источник в си­ стему других документов, необходимых в данном исследовании. Далее осуществляется переход к «внутренней критике» текста: исследователь производит экзамен содержания и «позитивную» интерпретацию того, что хотел сказать автор. Совершив это герменевтическое усилие, исто­ рик переходит к анализу обстоятельств, в которых документ был со­ ставлен, и «негативной» верификации тех же самых деклараций автора. Установив свойства документов, исследователь сравнивает их один с другими, что позволяет установить базовые «индивидуальные факты», из которых и состоит база исторического предприятия.

Третья часть учебника описывает «операции синтеза», которые ве­ дут от критики документа к работе над текстом исследования. Инди­ видуальные факты, изолированные во время анализа, должны быть сгруппированы. Факты группируются по шести основным категориям: материальные условия, интеллектуальные традиции, материальные привычки, экономические обычаи, социальные институты и обще­ ственные организации (эта произвольная рубрикация стала предметом жесткой критики Франсуа Симиана).

Авторы пытались сформулировать общее кредо историков. Базовым назначением истории, с их точки зрения, провозглашалось изучение изменений, ее центральным вопросом - существовал ли в действи­ тельности определенный факт, и какую эволюцию он пережил. Исто­ рик должен воссоединять фрагменты исторической действительности, используя иногда «конструктивное доказательство», чтобы связать их, экстраполировать недостающие звенья. Более того, хотя связать все известные факты невозможно, иногда следует разрабатывать «общие формулы», чтобы осмыслить повторяемые явления.

Авторами рассматривалась и проблема историописания. Чтобы вы­ вести некий «действительно рациональный» способ изложения, авто­ ры последовательно выстроили в эволюционный ряд различные фор­ мы историографии. Пять периодов в развитии исторической мысли - Античность, Возрождение, Просвещение, Романтизм, продолжающа­ яся эра Науки, - оптимистически изображали прогрессивное развитие французской историографии.

Сеньобос и Ланглуа рекомендовали «разделение труда» историков по двум основным видам работы. Начинающие должны писать моногра­ фии о каком-либо факте или их совокупности на основе трех несложных правил: факт нужно связать с первоисточником и измерить его эври­ стическую ценность; необходимо соблюдать хронологический порядок; тему работы формулировать ясно, чтобы облегчить дальнейшее библи­ ографическое разыскание и так, чтобы заявленная тема полностью со­ ответствовала содержанию исследования. Можно также использовать в монографии предварительную работу с документами, которые уже введены в обращение, но об этом стоит заранее предупредить читателя.

Используя работы начинающих, опытные историки могут создавать «обобщающие» работы: учебники - сборники известных фактов, разме­ щенных в методическом порядке, или «общие истории» - рассказы о со­ бытиях, повлиявших на судьбу нации. Эти общие сочинения подчинены тем же правилам, что и монографии, они должны указывать, на каких архивах были основаны, и сопровождаться документальным аппаратом. По причинам своего большого размера их необходимо делить на раз­ делы, например, по принципу «состояний» или «эпох». Поскольку, в ко­ нечном итоге, ни один исследователь не может охватить столь объемной фактологии, обобщающие сочинения пишутся коллективно, каждый раздел - своим особым специалистом. Ланглуа и Сеньобос добавляли, что разным категориям читателей адресуются разные виды сочинений: одни - людям «ремесла», другие - широкой читающей аудитории. Одна­ ко авторы не считали, что популярные издания являются сочинениями более низкого сорта. Напротив, обладая всеми педагогическими амби­ циями и социальным оптимизмом III Республики, они хотели приоб­ щить наибольшее количество людей к наилучшему типу исследования.

Осознавая теоретическую уязвимость истории, постулируемую контизмом, авторы всем своим творчеством отстаивали «практиче­ ские^ ориентации дисциплины. Особенно много внимания этому уде­ лял Сеньобос. Убежденный, что история действительно не способна выводить общих законов, он, вопреки полемически заостренным и банализирующим выводам критиков, отнюдь не исследовал факты как очевидную простую реальность. Сеньобос начал писать о том, что факты - результат кропотливой социальной конструкции, которую

производит историк благодаря своим процедурам критики, чтобы по­ лучить в итоге результат «косвенный», знание «по следам».

Именно Сеньобос проникся одним из первых сознанием непостижи­ мости аутентичной сути источника: в более позднем труде - «Истори­ ческий метод в приложении к социальным наукам» - он предостерегал молодых коллег относительно «непроницаемой» природы историческо­ го источника: «...любой документ, составленный чиновником по поло­ женным формам, принимает полумагический характер: он становится аутентичным документом»33. Материалы архивов имеют лишь симво­ лическую суть, они нестабильны и призрачны, «...служат только дви­ жениями духа, который они воспроизводят, образами, которые они вос­ крешают». Архивы - только неясные фрагменты прошлой реальности, которые «...могут когда-либо быть собраны вместе только посредством цементирующей силы воображения». Силясь восстановить первона­ чальный смысл источника, историк должен понять намерения участни­ ков данной эпохи. И подавить субъективность исследователя, как того желали социологи, движимые сциентистскими иллюзиями, значило бы отнять «...у исторического объяснения тот особенный и локализован­ ный характер, который совершенно необходим, чтобы быть историче­ ским».

Одним из закономерных результатов предпочтения, отдаваемого малым локальным сюжетам, стало порицаемое впоследствии при­ страстие историков-методистов к жизнеописаниям. Однако этот тип исследований не был ни единственным, ни преобладающим в рассма­ триваемый период. Большинство новаторских тем экономической и социальной истории имело свою институциональную прописку еще в этом поколении исследователей, отнюдь не ограничивавшихся по­ вествованиями о жизни великих людей. «...Необходимо релятивизировать разрыв, произведенный журналом Марка Блока и Люсьена Февра.. - отметил Франсуа Досс, - поскольку академическая история превзошла фактически биографический жанр еще в XIX в.»34.

В дальнейшем привязанное к традиции «Анналов» развитие кван­ титативной истории показало, что методология исследования, отда­ ющая приоритет единичному событию ни коим образом не способна выразить все потенции исторического исследования. Однако, спустя три десятилетия, на смену ориентациям социальной и экономической истории, предпочитающей «макро-формат» исследования, пришла ми­ кроистория, идентифицирующая себя с «парадигмой косвенных при­ знаков». Критика приобрела обратную направленность: пространство статистических исследований также не в состоянии компенсировать

33Seignobos С. La Methode historique appliquee aux sciences sociales. P., 1901. R 35.

34Dosse F. Le pari biographique. Ecrire une vie. R, 2005. R 215.

Подобный вывод, как представляется, является неоправданным упро­ щением истории исторической мысли, хотя и выходящим за рамки на­ стоящего повествования. Несомненно, традиция историописания, зало­ женная Ранке, дала свои плодотворные всходы в европейской истори­ ографии и закономерным образом исчерпала себя впоследствии. Не сле­ дует забывать, что такова перспектива всякой научной парадигмы, опре­ деляемая поступательным развитием знаний. Однако несправедливо и не вполне логично связывать истощение данной доктрины, созданной в начале XIX в. и с неизбежностью подпитываемой темой немецкого национализма, с провалом планов построения «тысячелетнего рейха».

В монографии К. А. Агирре Рохаса «История-завоевательница. Взгляд на французскую историографию» также есть указание на то, что «...оригинальный проект... первых «Анналов», ясно определен­ ный своим критическим и боевым духом, производит перенос центра историографической гегемонии из германоговорящего пространства в «Гексагон»37, что также поддерживает тему интеллектуальной конку­ ренции французской и немецкой моделей историописания.

Один из наиболее влиятельных исследователей современной исто­ риографии Г. Иггерс отмечал, что французские «Анналы» нельзя рас­ сматривать вне наследия германской исторической школы. Базовые техники исторического исследования формировались во Франции под влиянием немецкой школы, семинары как основной вид образователь­ ной деятельности были заимствованы непосредственно. Хотя Берр и Февр отвергали узкую, событийно-ориентированную историю, они ут­ верждали необходимость начинать с источников (хотя и трактовали их более широко) и подвергать их самой серьезной критике. Эту базовую установку основатели «Анналов» унаследовали от предыдущего поко­ ления историков, полностью отождествивших профессию с традицией Ранке38. Иггерс вообще доказывал, что именно рождение немецкого «историзма» в начале XIX в. стало, в терминологии Куна, подлинной «революцией в историографии». И напротив, течения начала XX сто­ летия, повлекшие за собой образование, в широком смысле, «новой истории», хотя и вышли за традиционные рамки ранкеанской парадиг­ мы, не смогли образовать вторую «историографическую революцию»: они вылились не в одну, а в несколько парадигм39, которые кристалли­ зуются не столь явно и интрпретируются достаточно противоречиво, о чем речь пойдет в следующих главах.

37 Aguirre Rojas С. A. L’histoire conquerante... Р. 31. «Гексагон» - популярное наименование Франции, связанное с «шестиугольной» формой ее границ в пост­ колониальную эпоху.

38Iggers G. New Directions in European Historiography. Middletown, Connecticut, 1975. P. 43-48.

39Ibidem. New Directions in European Historiography. L., 1985. P. 31-^H.

48Глава 1. Традиции и проблема преемственности: «Анналы» как ...

Вцелом, вывод о борьбе «Анналов» с «немецким историческим ме­ тодом» или отождествление немецкой историографии с методологией Ранке в контексте рассуждений о лидерстве «Анналов» выглядит не­ оправданной редукцией, и отталкивается от интерпретации, сложив­ шейся некогда в самих «Анналах»40. Не «немецкий» метод, как иде­ альный пример решения определенной научной задачи, а социальные стратегии французской методической школы создали задолго до созда­ ния знаменитого журнала то специфически «французское» состояние ремесла историка, которое позволило истории в дальнейшем играть исключительно важную роль в жизни общества. Кроме того, данный вывод неправомерен и по отношению к немецким современникам историков-методистов - основателям типологии «наук о духе», кото­ рые все же первыми начали творческую переработку наследия Ранке, открыв поистине судьбоносную дискуссию.

Несомненно одно: спор о научности истории на рубеже веков был широко интернациональным. «Журнал исторического синтеза» Анри Берра публиковал обзоры важных зарубежных статей, определяющих цели развития истории. Однако по сравнению с 1870-ми гг. - временем почтительных заимствований - на рубеже веков французы уже сформи­ ровали определенную дистанцию и автономию, не позволяющую гово­ рить об «интеллектуальном империализме» немцев. Основная полеми­ ка здесь развернулась между историками и социологами, обе стороны вообще не использовали (!) аргументацию немецких коллег, создавая специфически национальное заострение спора о научности гуманитар­ ного знания. «Все проходит так», - отмечает Бертран Мюллер, - «.. .что непримиримые дискуссии происходили в одно и то же время и никто из протагонистов, в частности Сеньобос, не могли найти в другом споре

аргументы. ...Н ив Германии, ни в Италии ведущиеся споры не касались

втой же манере отношений между историей и социальными науками»41.

Кэтому времени внутри самого сообщества происходили радикаль­ ные, своеобразно французские сдвиги: республиканское согласие не устояло против дела Дрейфуса, вовлекая историков, как и все обще­ ство, в состояние бескровной «гражданской войны»42. Напомним, речь шла о ложном (как выяснилось впоследствии) обвинении капитана французского Генерального Штаба в шпионаже в пользу Германии. Главным доказательством стали случайно найденные письма. Исто­ рики,1равно владеющие техникой документального анализа, раздели­ лись На защитников (куда вошли все участники полемики о научности истории - историки-методисты и все их критики) и противников обви­

40Braudel Е Introduction // Stoianovich Т. French Historical Method... P. 10.

41Muller B. Lucien Febvre, lecteur et critique... P. 236.

42WinockM. Le siecle des intellectuels. P., 1997.

няемого, например, представителей Школы Хартий, готовившей вы­ сококлассных историков-архивистов. «Сами апории метода были по­ колеблены..., и пара «история-филология», которая соединяла метод

итексты, проявляет слабость и недостаточность, чтобы рассматривать сложность реальности прошлого»43. Действительно, продемонстриро­ вав всю важность документального анализа, «дело Дрейфуса» показа­ ло глубину возможных погрешностей «исторического метода». Ведь если владение искусством источниковедческой критики само по себе не гарантирует получение истины, подчиняясь политическим пристра­ стиям и националистическим предрассудкам (обвиняемый был евре­ ем), то на каком основании историки присваивают себе право «объ­ ективно» рассуждать о человеческой деятельности?

Самые «неудобные» и спорные вопросы о легитимности историче­ ской дисциплины, поколебленной делом Дрейфуса, но все еще имею­ щей большое общественное признание, пришли из социальных наук, находившихся на большом подъеме. Полемический стиль и основные доводы критики «историзирующей» истории, которые позднее станут «визитной карточкой» непримиримого Люсьена Февра, произрастают на почве нарождающейся социологии, черпая свои истоки в легендарной статье Франсуа Симиана «Исторический метод и социальная наука»44.

Два раздела этой статьи открывают легендарный спор о методе, кото­ рый вошел во французскую историографию как «дебаты 1903 года»45,

иоказал решающее влияние на формирование следующих поколений историков и социологов. «Философский диспут», востребованная на рубеже XIX-XX вв. форма академической жизни, которая позволяла вести междисциплинарный диалог и оттачивать стратегии продвиже­ ния различных интеллектуальных проектов, стала предметом особого внимания историографов относительно недавно, в эпоху подъема со­ циологии научных сообществ46. Истоки дискуссии историков и соци­ ологов восходят к противостоянию в 1890-х гг. Э. Дюркгейма, пытав­ шегося определить призвание социологии (этой задаче был посвящен журнал «Социологический ежегодник» - L ’Annee sociologique) и его учителя - историка Н. Д. Фюстеля де Куланжа, который считал по­ пытку создания новой социальной науки непродуктивной тавтологией традиционных исторических занятий.

43Muller В. Lucien Febvre, lecteur et critique... P. 220.

44Simiand E Methode historique et science sociale // Revue de Synthese Histo-

rique. 1903. № 6. P. 1-22; 120-157.

45Reberioux M. Le debat de 1903: historiens et sociologues // Livet G. (dir.) Au berceau des Annales... P. 219-229.

46Fabiani J.-L. Controverses scientifiques, contoverses philosophiques. Figures, positions, trajets // Enquete. Anthropologie, histoire, sociologie. «Debats et contro­ verses» 1997. № 5. P. 11-34.