trubnikova_nv_frantsuzskaia_istoricheskaia_shkola_annalov

подчиняясь нескольким базовым принципам, закрепленным в Хартии Дома наук о человеке. Они группируют исследователей разного про­ филя вокруг определенного проекта, поощряя самую широкую меж­ дисциплинарность; побуждают к развитию новаторские начинания, уделяют большое внимание молодым ученым, стимулируют связи между исследованием и преподаванием, стремятся к развитию круп­ ных интернациональных и коллективных инициатив115.

Таким образом, Дом наук о человеке сумел сохранить в качестве ос­ новных принципы научной организации, сформулированные некогда Февром и Броделем: коллективность, медисциплинарность, инноваци­ онность. Однако биографы Броделя обвиняют «третье поколение» в растрате щедрого броделева наследства, вся сложность которого имела не столько интеллектуальную, - учитывая отсутствие настоящей шко­ лы учеников, подобной Лабруссовой, - сколько стратегическую при­ роду, давшую замечательный импульс развитию гуманитарных наук. «...Бродель оставил в наследство своим преемникам целый мир. Эти последние, разве смогли они разыскать дорогу большой истории? Или преуспели, по крайней мере, сохранить контроль над культурным ма­ крокосмом, который, как макрокосм глобальной экономики, кажется подчиненным процессу полицентричной дифференциации?»116, - ри­ торически вопрошает Д. Джемелли.

2.2.2. Исторический материализм и «новая история»

Несмотря на все перипетии политической жизни, необходимо от­ метить то несомненное и принудительное влияние, которое оказал исторический материализм на формирование личностей «новых исто­ риков» и их исследовательские стратегии.

В 1950-х гг. многие историки отождествляли свою судьбу с Фран­ цузской коммунистической партией, политическая мощь которой спо­ собствовала распространению марксизма. Как анекдот во французской историографии пересказывается история экзамена по агрегации 1952 г., в котором принимали участие в основном молодые члены партии - Клод Меслиан, Пьер Дейон, Жан Дотри, Жан Николя, Франсуа Фюре, Робер Бонно, Жак Шамба, Дени Рише, Эммануэль Ле Руа Ладюри. Во время подсчетов результатов Фюре и Шезно с юмором заметили, что надо было все-таки оставить несколько мест для буржуазии117.

До 1960-х гг. марксизм проникал в историческую дисциплину через экономическую историю, часто (но отнюдь не всегда) соединяя в дис­

1,5 Хартия Дома наук о человеке. Режим доступа: http://www.unicaen.fr/rnrsh/ reseaumsh/msh.php. 16.04.07.

116Gemel/i G. Fernand Braudel... P. 168.

117Delacroix C, Dosse F, Garcia P. Les courants historiques... P. 189.

сертациях ссылки на политэкономию Маркса и «Анналы». Характер­ ным примером являются работы Жана Бувье о банке «Лионский кре­ дит» или Пьера Вилара о Каталонии в эпоху Нового времени в начале 1960-х гг. Постепенно границы такой «сдвоенной» истории расширя­ лись, передвигаясь от изучения «базисных» исторических оснований - экономической инфраструктуры, к «надстроечным» - ментальной суперструктуре. Начиная с 1970 г., интеллектуальный еженедельник ФКП «Ле нувель критик» регулярно публиковал беседы с историка­ ми, которые одновременно выступали как новаторы своей профессии, ассоциируемые с «Анналами», и марксисты - Жаном Бувье, Робером Мандру, Пьером Левеком, Ги Буа, Жоржем Дюби.

Утверждение марксизма в исторических исследованиях проходило под большим влиянием философа Луи Альтюссера, который в 1961— 1962 учебном году вел семинар о молодом Марксе в Высшей нормаль­ ной школе Парижа. В следующем году он развил тему, размышляя о генезисе структуралистской мысли и обнаруживая несомненную пре­ емственность между Монтескье, Марксом, Леви-Строссом и Фуко. В 1964 г. он ориентировал свой семинар на коллективное прочтение «Капитала» Маркса, по итогам которого были изданы коллективная пу­ бликация «Читая ’'Капитал”» 118 и сборник статей самого философа119.

Эти семинары стали прибежищем свободы, где криковались и тра­ диционный университетский истеблишмент, и деятельность компартии Франции. В этот период структурализм по всем фронтам - от литера­ туроведения до социологии - превратился в средство обличения во имя научной строгости «власть предержащих», «темных сил», которые уг­ нетают массы «доминируемых». Альтюссер к этой структуралистской программе добавил свое прочтение классика исторического материализ­ ма, акцентируя тот факт, что Маркс пережил в 1845 г. серьезный эписте­ мологический разрыв, разделивший творчество «молодого» мыслителя, еще приверженного гегельянскому идеализму, и «зрелого», «научного» автора судьбоносной теории, превратившей марксизм в подлинную «на­ уку научности наук». Таким образом, Альтюссер усматривал в марксиз­ ме начало всех структуралистских концепций, от Фрейда до Соссюра, стремясь обобщить, наконец, все формы современной рациональности в едином философском синтезе.

Среди молодых слушателей-историков у Альтюссера нашлись оп­ поненты. Даже самые последовательные приверженцы марксизма в третьем поколении «Анналов» усвоили практику творческого, а не дог­ матического понимания детерминистических схем. В русле марксизма работали Мишель Вовель и Робер Мандру, специалисты по истории

118Althusser L (dir.) Lire le Capital. P., 1965.

119Ibidem. Pour Marx. P., 1965.

ментальностей, и Пьер Вилар, которые стремились через конкретно­ историческое исследование адаптировать к своим задачам концепту­ альную схему марксизма.

Вспециальном разделе «Марксистская история, история в про­ цессе создания» знаменитого трехтомника «Заниматься историей»120, разъяснявшего методологические позиции «третьих Анналов», Пьер Вилар напомнил читателям, что сам Маркс не был историком, и что его глобальные умозаключения исторического порядка помещались в перспективу мышления экономиста. Следовательно, эта схема не мо­ жет служить готовой моделью для решения задач историка, она требу­ ет дополнительного осмысления и адаптации. С точки зрения автора, интеллектуальное наследие Маркса хорошо коррелирует с традицией «Анналов», сделавших своей особенной чертой квантификацию дан­ ных, помещение фактов в широкий пространственный контекст, про­ ект тотальной истории. Необходимо лишь проверять теоретические понятия практикой, не впадая в крайности идеализма или эмпиризма.

Виспанском богословии XVI в. Вилар находит зарождение макроэко­ номической теории, показывая этим примером, что лишь в исторической перспективе возможно объединение социальных наук. Через историзацию различных данных человеческой жизни, через последовательное на­ блюдение конкретных изменений, марксизм делает такой синтез возмож­ ным121. Вилар не разделял преувеличенного сциентизма интерпретаций Альтюссера: «Я не верю, что марксизм был в моем образовании историка политико-моральным условием a priori и, еще меньше, слепым законом. Мой выбор был, скорее, выводом из моего исследования, а не являлся его отправной точкой. Полвека наблюдений за миром мне внушили, что идеологические, по существу, иногда доходящие до одержимости пред­ убеждения гораздо в большей степени сообщаются интеллектуальными

антимарксистскими конструкциями, чем марксистскими»122.

Ги Буа в диссертации исследовал кризис феодализма на примере аграрной экономики и демографии средневековой Нормандии123, рас­ сматривая его как глобальный кризис общества. Историк использовал здесь методологию «обратного перевода», предусматривающую три уровня анализа. Сначала «макроэкономически» изучаются крупные экономические и демографические параметры, чтобы выделить ос­ новные результаты, не фиксируясь на механизмах. Второй уровень

1201Vilar Р. Histoire marxiste, histoire en construction // Le GoffJ.t Nora P. (dir.) Faire de Fhistoire. P., 1974. 3 t. T. 1. P. 169-209.

121 Ibidem. Une histoire en construction: approche marxiste et problematiques conjoncturelles. R, 1982. P. 382^125.

122Ibid. P. 9.

123Bois G. Crise du feodalisme : economie rurale et demographie en Normandie du debut du XIVe siecle au milieu du XVIe siecle. P.. 1976.

«микроанализа» исследует социальные связи и производственные от­ ношения между отдельными секторами экономики. На третьем этапе происходит возврат к хронологии демографической и экономической эволюции в рассматриваемый период и вносятся необходимые уточ­ нения. Автор предостерегал лишь против механического упрощения задачи и «методологически неприемлемого» соскальзывания с уровня описания на уровень объяснения124.

В разделе «Марксизм и Новая история» энциклопедии «Новая исто­ рия» Ги Буа утверждал, что последняя как раз и развивает центральные тезисы исторического материализма: Маркса можно рассматривать как первого в истории практика количественных методов, добравше­ гося до самых глубин экономической структуры человеческого обще­ ства. Квантитативная история Лабрусса была многим обязана Марксу, а такие термины, как «способ производства» или «идеология» прочно вошли в профессиональный обиход125.

Симптоматически был отмечен марксизмом и путь Жоржа Дюби, продвигавшегося от изучения экономики, через социальное - к вооб­ ражаемому. Все три параметра для него неразрывно связаны: «Обще­ ство формирует целостность. Я не считаю возможным отделять по­ литическое от экономического или от культурного. Это такое соедине­ ние, которое обязывает собирать все виды информации»126. Дюби на­ ходил понятие феодализма плодотворным и адекватно обобщающим социально-экономические структуры Средневековья и утверждал, что рост производительных сил был детерминирующим фактором в ста­ новлении феодальных экономических классов127.

Принадлежностью к определенному типу производства он объяснял также фазы роста и стагнации в экономике. Например, он связывал крушение монархии Каролингов с невозможностью обеспечить разви­ тие производительных сил, конъюнктурой недостатка денежной мас­ сы, локально замкнутыми типами социальной организации.

Однако Дюби сомневался в функциональности упрощенной схе­ мы, подразделяющей общество на «базис» и «надстройку», отметили К. Делакруа, Ф. Досс и П. Гарсиа128. На его взгляд, самые примеча­ тельные объекты исторической практики располагаются на уровне взаимодействий, не поддающимся простым причинно-следственным объяснениям. В каждый конкретно-исторический период существуют бесчисленные и неразделимые соединения ментального и материаль­

~~~124 Ibid. Р. 387.

125Ibidem. Marxisme et Histoire nouvelle // Le Goff Chart i er R., Revel J. (dir.)

La nouvelle histoire... P. 375.

126Duby G. L’exercice de la liberte // Magazine litteraire. 1982. № 189.

127Ibidem. Guerriers et paysans. P., 1973.

128Delacroix C, Dosse F, Garcia P. Les courants historiques en France... P. 387.

ного. Отношения производства являются фундаментальной нормой, но сфера социальных отношений также способна повлиять на экономику. Если в средневековом обществе утверждается модель расточительного потребления для аристократии, то это неизбежно стимулирует произ­ водство роскоши и усиливает социальную роль торговцев. Равным об­ разом, узы родства являются основой феодального общества - Дюби замечал, что большинство социальных метафор Средневековья без­ остановочно отсылают к семье129. Налоговое бремя объяснялось авто­ ром в контексте концепции взаимных даров Марселя Мосса, создан­ ной для характеристики общества, еще не имеющего денег.

Таким образом, чтобы «восстановить» определенный сектор про­ шлого, необходимо использовать самую разнородную информацию. Дюби стремится извлекать из марксизма познавательную ценность, не признавая никаких политических обязательств.

Столь же творчески к интуициям Маркса подходил Мишель Вовель. В книге «Идеологии и ментальности»130 он ввел различение этих двух понятий. Марксистской конструкции термина «идеология», как концеп­ туализированного отражения практики, Вовель противопоставил свое видение ментальности как более сложного, спонтанного и неопределен­ ного эмпирического феномена. Он изображал два измерения, как допол­ няющие друг друга, и искал пути их соединения. История ментальностей в видении Вовеля не превращается в подход по изучению идеологии, но всячески стремится к возможному расширению поля исследования.

Даже после краха всех политических иллюзий большинство «новых историков», так или иначе, были отмечены наследием марксизма, позво­ ляющим, при всем многообразии и дробности сюжетов, сохранять общие ориентиры тотальной истории. Филипп Кэррэрд, исследуя поэтику (коды, процедуры и правила в построении текста) литературного производства «Новых историков», отмечает, что терминология Маркса прочно, хотя и подспудно, встроилась в систему мышления анналистов. Авторы заим­ ствуют его понятия («классы», «производительные силы», «идеология» и т.д.), но помещают в кавычки. Такой скрытый способ цитирования про­ тиворечиво обозначает как структурированное по Марксу пространство смысла, так и дистанцию автора, принятую в отношении данной схемы131.

,2.2.3. Эгоистории - автопортрет «третьего поколения»

Незаменимым подспорьем для социальной характеристики «тре­ тьих Анналов» стал проект, осуществленный Пьером Нора в издатель­ стве «Галлимар» - «Эссе эгоистории», который собрал автобиографии

129Duty G. Dialogues, entretiens avec Guy Lardreau. P., 1980. R 180.

130Vovelle M. Ideologies et mentalites. P., 1992.

131Carrard P. Poetique de la Nouvelle histoire... P. 177-178.

ведущих историков поколения132. По сути, за несколькими исключени­ ями, со времен Жюля Мишле французская историография не поощряла амплуа яркой субъективности автора, стремясь к научной строгости. По замыслу создателя, «эгоистории» должны были сформировать пор­ трет его сверстников - целого поколения историков, которые родились во второй половине 1920-х гг., учились накануне или вскоре после Вто­ рой мировой войны, сочетая в себе традиции Сорбонны и «Анналов», и были отмечены тенью, отбрасываемой «холодной войной». Не только как историкам, но и как свидетелям своей эпохи, им предстояло по воз­ можности искренне определить собственное место в истории133.

Личные истории Мориса Агюлона, Пьера Шоню, Жоржа Дюби, Жака Ле Гоффа, Пьера Губера, Мишель Перро (единственной женщи­ ны среди авторов), Рауля Жирарде и Рене Ремона (всего лишь двух авторов, не связанных с «Анналами) снискали отклик как во француз­ ской историографии134, так и в зарубежной135.

В дискуссии, организованной в 1988 г. журналом «Ле Деба», гово­ рилось о стремлении редакторов оценить новый жанр, дающий личное свидетельство одного интеллектуального поколения и позволяющий из­ мерить глубину различия между отдельными генерациями в профессии.

Франсуа Досс136 оценил эгоистории как возвращение того вытеснен­ ного, нереализованного потенциала автора, который образовался в сци­ ентистскую эпоху. В этот момент само сознание человека, пользуясь ме­ тафорой Леви-Стросса, считалось «препятствием для наук о человеке». Возвращение автора Досс связал с общим подъемом биографии, рефлек­ сии об индивиде, дающей место «парадигме методологического инди­ видуализма», и назвал книгу попыткой диалога «индивидуума-истори- ка» со своим временем. Через эти индивидуальные ретроспекции мож­ но пережить существование поколения, сообщества историков, которые показывают одновременно свою принадлежность к профессиональной корпорации и приверженность различным жизненным позициям.

Досс отметил несомненный разрыв опыта с более молодым поколе­ нием историков, для которого хуже складывалась кадровая ситуация, большинство было вынуждено работать в школе, что оставляло мало времени для научных занятий. Поколение «эгоисториков» имело боль­

132Nora P.'fdir.) Essai d’ego-histoire...

133Трубникова H. В. Эгоистории как автопортрет «третьего поколения» фран­

цузской исторической школы «Анналов» // Исторические, философские, поли­ тические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 1 (7). С. 182-185

134Autour de Eego-histoire // Le Debat. 1988. № 49.

135Popkin J. Historians on the Autobiographical Frontier // American Historical Review. 1999. № 104 (3). P. 178-183.

136Dosse F. Une egoistoire? // Le Debat. 1988. № 49. P. 122-124.

ше исследовательских возможностей и обладало большим влиянием в средствах массовой информации. Однако они были обязаны выполнять «...этот обязательный обряд посвящения, каким была монументальная диссертация, обрекающая на аскезу в течение, как минимум, десяти лет».

Автор обратил внимание на разнообразие политических пристра­ стий у «эгоисториков». Однако все они были «отмечены коммуниз­ мом» и покончили с ним, «страстно желая сжечь то, чему были при­ вержены вчера». В отличие от них, следующее поколение отчетливо понимало репрессивный характер советской системы и не испытали подобного идейного кризиса.

Итак, эгоистории представлены, в основном, третьим поколением «школы Анналов». В воспоминаниях легко обнаруживается важность двух харизматических фигур, которые доминировали во французской историографии: Эрнеста Лабрусса, чье значение неизвестно широкой публике из-за факта его дистанцированной связи с Анналами, и Фер­ нана Броделя, который, напротив, выполнял центральную роль устро­ ителя, распределяющего власть среды «Анналов», «посвящающего в рыцари». Измерение этой «зоны Анналов» обнаруживается на каждом шагу эгоисторий, она предстает как интеллектуальная сеть, сеть соли­ дарности, источник групповой идентичности. Даже те среди авторов, кто остались внешними для «Анналов», - Рауль Жирарде и Рене Ре­ мой - признают их притягательность. «Анналы» представляют собой своеобразный полюс сообщества историков, «третий путь», проложен­ ный сквозь традиционную бинарную связку «левых-правых». «Поза­ ди индивидуальных путей, - заключает Франсуа Досс, - находятся...

материалы для конструирования истории историков, которая стала бы основательным отражением ментального инструментария эпохи»137.

Жак Ревель138 писал, что для него представляют интерес ««эгоисто­ рики»» в группе, и потому жаль, что истории этих успешных пред­ ставителей поколения не были дополнены историями представителей менее успешных. Его удивили несколько общих особенностей. Вопервых, большое внимание уделяется деталям детства и юности, где главным ориентиром оказалась память о Первой мировой - Великой войне. Именно она является фоном и точкой отсчета для всех проис­ ходящих событий. Во-вторых, в этих воспоминаниях заметен эмоцио­ нальный план, всегда связанный с Родиной и религией. Именно здесь просматриваются «тонкие душевные струны» будущих историков. В-трёгьих, большое внимание уделено университету и начальным ступеням карьеры. Почти все из них отмечали важность в их форми­ ровании «первых» и «вторых» Анналов. В-четвертых, относительное

137Dosse Е Une egoistoire? R 124.

138Revel J. Groupe avec paysage // Le Debat. 1988. № 49. P. 130-133.

невнимание к периоду своей зрелости: они мало и поверхностно на­ писали о времени своего профессионального успеха, как если бы эти годы не имели большой важности. Авторы не склонны рассуждать о состоянии и перспективах современного общества, не комментируют возросшего интереса общества к истории, не прогнозируют будущее.

Робер Бонно, комментируя ситуацию автобиографической лихорадки, возникшей после публикации Пьера Нора, охарактеризовал жанр эгоисто­ рий как величину двойственную, с неизмеренной пока эвристической глу­ биной139. Лучше ли память историка, чем память любого другого человека, и если лучше, то до какой степени? Он привел в пример автобиографиче­ ское интервью Поля Вейна140: если автор знает об античности больше, чем его читатели, должны ли они доверять ему, когда он делится своими вос­ поминаниями об антиколониальном движении эпохи алжирской войны? Если он являлся близким другом Мишеля Фуко, стоит ли принимать без доказательств те детали, которые он сообщает о жизни последнего?

Не погружаясь в рассуждение о познавательных возможностях эго­ историй, О. Дюмулен141 выявил в них следующее типологическое род­ ство. Судьбы Жака Ле Гоффа и Пьера Губера представляют собой ха­ рактерный пример жизни историка «третьего поколения». Их детство между набожной матерью и отцом-антиклерикалом воплощало реша­ ющий разрыв III Республики с наследием старой Франции. Большин­ ство из них являлись внуками крестьян, прошли через обязательный этап престижной Высшей Нормальной Школы и экзамен по агрегации. Все объясняли свою приверженность категориям исторического ана­ лиза впечатлениями детства. Все избегали рассуждать о своей среде в категориях прагматической социологии: о доступе к власти, о страте­ гиях и тактиках, габитусах и сетях, отдавая предпочтение случайным или забавным историям из своей биографии, психологическим пере­ живаниям. О вершине своей карьеры, глобализации международных обменов, улучшении системы архивов писали только вскользь. Все «эгоисторики» посещали одних мэтров - Лабрусса и Броделя, отдали должное отцам основателям - Февру и Блоку, повторили немного из «семейного альбома» истории - о раздорах Блока и Февра в годы во­ йны, об удалении из редакции Робера Мандру, о «битвах» Броделя и Ренувена. Дюби, Шоню, Агюлон воспроизвелиддни и те же этапы по­ вествования: учителя, диссертация, университет, май 1968 г., ученики, поездки за границу и, наконец, для некоторых, общественные обязан-

139Bonnaud R. Autocritique au College // Bonnaud R. Histoire et historiens depuis 68... P. 96.

140Veyne P. Le Quotidien et l’Interessant. Entretiens avec Catherine Darbo-Pes- chanski. P, 1995.

141Dumoulin O. Le role social de Ehistorien... P 322-323.

148 Глава 2. Движение «Анналов»в 1950-1970-е гг...

ности. Общим идейным фоном всех эгоисторий признавались тради­ ционный культ и поэзия кропотливого труда, опыт архивов, необходи­ мость находить общий смысл в конгломерате разрозненных фактов.

Ко всему вышесказанному добавлю еще несколько примечательных с моей точки зрения подробностей, характерных для эгоисторий, если рассматривать их по отдельности.

Морис Агюлон142 - единственный среди ««эгоисториков»», кто провел психологическую ретроспекцию отношений своего поколения с комму­ нистическими идеологиями (ленинизмом, сталинизмом, троцкизмом). Он напомнил, что во Франции коммунистическая пропаганда была тес­ но связана с темой Сопротивления и победой над фашизмом. «Мы были сами активными, единственно эффективными, единственно верными в борьбе за Родину». Вторая причина влияния коммунистов на послевоен­ ную молодежь имела моральное происхождение. Они обладали культу­ рой толерантности, остерегаясь открыто проповедовать большевизм, вы­ ступали от имени республиканской демократии, утверждали «чистую» демократическую мораль на фоне «нечистой» морали социалистов.

Рассуждая о причинах сначала «сталинизации», затем «десталини­ зации» своего поколения, автор пришел к выводу, что не всем его свер­ стникам удалось «десталинизироваться» по-настоящему. «Я предпочел бы сказать..., что настоящая десталинизация - это то, что сопровожда­ ется новым завоеванием критического духа. Надо «дефанатизироваться», а не только менять тип фанатизма. Такая страстная ненависть к коммунизму кажется немного избыточной у того, кто имел противопо­ ложное чувство; такое почтение к новому верховному лидеру кажется достаточным для обнаружения в нем замены Сталину»143.

Агюлон разделил всех французских интеллектуалов, переживших «прививку» коммунизма, на четыре категории. Первая из них, состав­ ляющая большинство, увидела в коммунизме квинтэссенцию полити­ ческого сознания и, разочаровавшись в нем, отказалась от политики вообще. Вторая группа увидела в коммунизме вселенское Зло, поза­ быв, что таким же Злом может быть фашизм, капитализм, нищета...

«Делая из коммунизма единственное зло, или, по меньшей мере, глав­ ное зло, они остаются в политике, чтобы выступать за «правых». Это самая заметная категория»144. Третья и четвертая категории увиде­ ли в коммунизме зло, не забывая, что есть и другие формы зла. Они остались в политике, и остались «левыми». Некоторые из них - это третья группа, к которой Агюлон отнес и себя самого, полагают, что

142Agulhon М. Vu des coulisses // Nora P. (dir.) Essai d’ego-histoire... P. 9-59.

143Ibid. P. 56.

144Ibid. P. 57. К этой группе «самых заметных», несомненно, относился Фран­ суа Фюре.

2.2. «Третье поколение» «Анналов» или «новая история»____________ 149

«коммунизм стал злом, начиная с Ленина, с уничтожения всеобщего избирательного права», оставаясь сторонниками демократического со­ циализма. Четвертая группа думает, что коммунизм стал злом с при­ ходом Сталина, что сам принцип был хорош, и безнадежно пытаются выстроить концепцию «большевизма без Сталина». Таким образом, Агюлон, выступая в качестве свидетеля эпохи, подтвердил вывод о ко­ лоссальной роли революционных идеологий для формирования базы исследований, которые проводились «третьими Анналами».

Один из столпов движения «Анналов», Жорж Дюби рассуждает о том, существует ли вообще пресловутая «школа Анналов», и пришел к выводу, что сегодня ее однозначно нет. Еще видны их институты, и наследники, которые их занимают. Эти институты сейчас полностью выполнили свои функции, распространили и развили повсюду идеи и методы «ранних Анналов», обновляя историческое исследование во всем мире, но эта миссия уже состоялась145.

Жак Ле Гофф146, напротив, не рассматривал миссию «Анналов» как выполненную, и наиболее ясно из всех «эгоисториков» отождествил свою профессиональную судьбу с движением, достаточно откровенно рассказывая о непонимании старших коллег и своих разочаровани­ ях. Самое в них «жестокое было открыть, при исполнении власти и, особенно, при упадке этой власти, Фернана Броделя, в котором че­ ловек не был на высоте историка. Это нисколько не повлияло на глу­ бокую признательность, которую я к нему испытываю, но немного пошатнуло его образ. Он не единственный в этой категории высоко­ мерных великих людей, к которым я не могу испытывать восхищение всецело»147.

Кроме того, Жак Ле Гофф единственный написал о «странном пора­ жении» Франции во Второй мировой войне. «Петэн - самое большое пятно на истории Франции. ...Нужно говорить, нужно говорить гром­ ко, нужно, чтобы наши дети это знали, нужно, чтобы поколения, ко­ торые его не знали, могли узнать и понять, каким позором был режим Виши. Нужно, чтобы никогда не предпринималась «реабилитация» того, кто допустил этот позор, главного ответственного за этот стыд. История не должйа заглушать гражданина»148.

Жанр «эгоисторий» историков бы воспринят как несомненно полез­ ное изобретение, которе позволяет проникнуться «человеческим изме­ рением» исторической науки, понять факторы, оказывающие влияние на формирование судеб и исследовательских ориентаций признанных

145Duby G. Lе plaisir de l’historien // Nora P. (dir.) Essai d’ego-histoire... P. 109-138.

146Le GoffJ. L’appetit de Ehistoire// Ibid. P. 173-239.

147Ibid. P. 238.

148Ibid. P. 205.