–Вот, хорошо! – воскликнул Таннер. – Потеряли оба!

–Мы переселились сюда, чтобы заботиться о моих родителях: у папы болезнь Альцгеймера, а мама умерла от рака. К тому же я очень много времени отдавал новой работе.

–Хорошо, Ник, хорошо, – подбодрил Таннер.

–И не забудьте упомянуть, как близки вы были с мамой, – поддержала его Бетси, хотя

яраньше при ней не упоминал о матери. – Никто же не станет это отрицать, верно? Никаких параллелей с «Дорогой мамочкой» и «Дорогим Сонни»?

–Нет-нет, мы с мамой в самом деле были очень дружны.

–Отлично. Тогда упомяните о ней. И о том, что вы владеете баром на двоих с сестрой. Одно дело, если бар – целиком ваша собственность. Тогда вы игрок. А вот если на паях с любимой сестрой-близнецом, тогда вы…

–Ирландец.

–Продолжаем.

–Таким образом, все это накапливалось… – заговорил я.

–Нет, – вмешался Болт. – Если накапливалось, значит рванет.

–Таким образом, мы слегка сбились с пути, но я надеялся, что празднование пятилетнего юбилея возродит наши отношения…

–Восстановит наши отношения, – поправил меня адвокат. – Возрождают что-то мертвое.

–Восстановит наши отношения…

–И как в эту идиллическую картину вписываются потрахушки с двадцатитрехлетней девчонкой? – спросила Бетси.

–Ты слегка вышла из образа, Бет! – Таннер Болт бросил в нее драже.

–Простите, парни, но я женщина. И это дело отвратно воняет. На милю несет тухлятиной. «Восстановит наши отношения» – нормально. Но когда Эми исчезла, та девочка все еще была с вами. Женщины возненавидят вас, Ник, если признаетесь в этом. Будьте искренни, не останавливайтесь. Можно вот так: «Мы потеряли работу, мы переселились, мои родители умерли. А потом мне сорвало крышу. Мне полностью сорвало крышу. Я потерял себя и, к несчастью, заставил Эми расплачиваться за мои ошибки». Лучше всего признать, что вы слабак, что виной всему ваши косяки.

–Обычно от мужиков именно это и требуется.

Бетси подняла раздраженный взгляд к потолку:

– А вот с таким отношением, Ник, надо быть очень и очень осторожным.

Эми Эллиот-Данн

Спустя девять дней.

Я в бегах и без денег. Как в гребаном фильме-нуар. Если не считать того, что сижу я в «форде-фиеста» на самом дальнем краю автопарковки, рядом с комплексом фастфуда, на берегу Миссисипи. В воздухе плывет запах соли и мяса с ближайшей агрофирмы. Близится ночь. Я потратила уйму часов, но так и не придумала, куда же податься. Кажется, что автомобиль становится меньше и меньше с каждым часом, – пришлось скорчиться в позе эмбриона, ноги затекли. Само собой, нынче ночью мне не поспать. Двери заперты, но я все время жду тихого стука в окно. Я знаю, что выгляну и увижу или кривозубого маньяка (разве не насмешка судьбы – умереть сейчас в самом деле?) из дешевого сериала, или копа, который потребует удостоверение личности (а быть обнаруженной здесь в образе грязной бродяжки для меня едва ли не хуже, чем смерть). Пылающее название заведения никогда не меркнет, парковка освещена, как футбольное поле. Вновь подумываю о том, что у заключенного с суицидальными наклонностями в камере двадцать четыре часа в сутки горит свет. Бензобак заполнен едва ли на четверть, и от этой мысли совсем тошно. В любом направлении я могу ехать не больше часа и поэтому тщательно выбираю сторону света. Юг –

Арканзас. Север – Айова. Запад – снова Озарк. Или махнуть на восток, пересечь реку и оказаться в Иллинойсе? Всюду, куда бы я ни направилась, река. Не то я следую за ней, не то она преследует меня.

Внезапно я понимаю, как нужно поступить.

Ник Данн

Спустя десять дней.

День, предшествующий интервью, мы провели в запасной спальне номера Болтов, работая над сюжетом моего рассказа и моим имиджем. Бетси поколдовала с одеждой, а Го подстригла волосы над ушами маникюрными ножницами. Жена Таннера убеждала меня воспользоваться пудрой, чтобы уменьшить блеск кожи. Все мы говорили шепотом, поскольку команда Шэрон ошивалась поблизости – разговор должен был состояться в гостиной с видом на арку Сент-Луиса.

Ворота запада. Я не уверен, было ли у них еще какое-то предназначение, кроме как служить неофициальным символом середины страны: «Вы здесь!»

–Самая малость пудры вам просто необходима! – не терпящим возражений тоном заявила Бетси, подбираясь ко мне с пуховкой. – Когда нервничаете, у вас потеет нос. Никсон выборы проиграл из-за вспотевшего носа.

Таннер наблюдал за процедурой, словно режиссер.

–Еще чуть-чуть с той стороны, Го, – подсказывал он. – Бет, осторожнее с пудрой. Лучше пусть будет слишком мало, чем слишком много.

–Вот бы ботокс, – вздохнула она.

Должно быть, ботокс не только против морщин хорош, но и против потливости. Кое-кто из клиентов соглашался на уколы под мышки. Болты порекомендовали эту процедуру и мне – мягко и ненавязчиво. Мол, хуже не будет, когда дойдет до суда.

–Ну конечно, репортерам просто необходимо пронюхать, что я подкачался ботоксом, пока моя жена отсутствовала, – усмехнулся я. – То есть отсутствует. – Я знал, что Эми жива, знал, что она прячется вне моей досягаемости, но женой она для меня была в прошедшем времени.

–Правильная оговорка, – кивнул Таннер. – В следующий раз постарайтесь вспомнить о ней до того, как откроете рот.

В пять часов пополудни его телефон зазвонил. Адвокат взглянул на экран:

–Бони. – Он перенаправил вызов в голосовую почту. – Перезвоню ей позже.

Он не хотел никаких новых сведений, допроса, пустой болтовни – ничего, что вынудило бы нас менять стратегию интервью. Я его понимал. Мне тоже не хотелось забивать голову общением с Бони.

–А разве нам не нужно знать, чего она хочет? – спросила Го.

–Она хочет еще больше затрахать мне мозги, – ответил я. – Мы поговорим с ней. Через пару часов. Подождет.

Таким образом, мы прониклись единым мнением, как бывает в толпе, что звонок детектива – пустяк, плюнуть и растереть. На полминуты в комнате повисла тишина.

–Должна заметить, что я ужасно волнуюсь, – сказала Го. – Лицом к лицу с Шэрон Шайбер… Она замечательная. Не то что эта Конни Чанг.

Я расхохотался. Наша мама обожала Шэрон Шайбер и терпеть не могла Конни Чанг. Не простила ей случай с мамашей конгрессмена Ньюта Гингрича, которая назвала Хилари Клинтон «су-у-укой». Саму передачу я не помню, но мамино возмущение оказалось незабываемым.

В шесть вечера мы вошли в комнату, где друг против друга стояли два стула. На заднем фоне пылала арка (оказывается, время рассчитано очень точно и краски заката в оконных стеклах не затмевают ее сияния). «Один из главных моментов моей жизни, – подумал я, –

определяется положением солнца над горизонтом». Продюсер, чье имя не сохранилось у меня в памяти, как только услышала, процокала ко мне на опасно высоких каблуках и объяснила, чего следует ожидать. Вопросы мне могут задавать по нескольку раз, чтобы интервью проходило как можно глаже, вдобавок им надо снимать реакцию Шэрон. Я не вправе обращаться к адвокату перед тем, как отвечать. Разрешается перефразировать ответ, но не менять его суть. Выпейте воды – и к микрофону.

Пока мы шли к стульям, Бетси подтолкнула меня под локоть, а когда я оглянулся, указала на полный карман желейных бобов.

– Не напрягайтесь! – погрозила она пальцем.

Внезапно двери люкса распахнулись, и плавно, будто несомая лебединой стаей, вошла Шэрон Шайбер. Она выглядела подлинной красавицей. Словно никогда не была подростком. Словно ее нос никогда не потел. Пышные темные волосы падают на плечи, а в огромных карих глазах не то кроткая нежность, не то порочность.

–Это же Шэрон… – трепеща, прошептала Го, вероятно пытаясь подражать нашей матушке.

Телеведущая повернулась, подошла к Го и величественно кивнула.

–Я Шэрон, – произнесла она низким бархатистым голосом, беря кисть моей сестры в

руки.

–Наша семья очень вас любит, – сказала Го.

–Мне очень приятно, – ответила Шэрон, придав голосу теплое звучание.

Она повернулась ко мне, хотела что-то сказать, но тут продюсер на высоких каблуках снова процокала и зашептала ей на ухо. Подождала реакции и снова тихо произнесла пару слов.

– Господи… О господи… – пробормотала Шэрон и повернулась ко мне, куда-то подевав улыбку.

Эми Эллиот-Данн

Спустя десять дней.

Ясобиралась позвонить, и я позвонила. Встреча состоится только вечером – возникли предсказуемые сложности, поэтому я убиваю день прихорашиваясь.

Явымылась в уборной «Макдоналдса» зеленым жидким мылом и вытерлась бумажными полотенцами, переоделась в дешевый тонкий сарафан. Придумываю, что буду говорить. Как ни странно, я вся горю от нетерпения. Дерьмовая жизнь изрядно надоела: стирка в общественной машине (вверху барабана обязательно застрянет чье-нибудь исподнее, и надо мучительно выковыривать его непослушными пальцами), всегда подозрительно сырой угол ковра в комнате, подкапывающий кран в ванной.

В пятом часу я выдвигаюсь на север, к месту встречи – речному казино под названием «Аллея подков». Заведение возникает передо мной неожиданно – мерцающая неоном двойная вывеска посреди редковатого леса. Подъезжаю на пустом баке (прежде для меня это было лишь фигурой речи), паркую автомобиль и озираюсь по сторонам. Горстка стариков – ползут на яркие огни, подобно искалеченным насекомым, переставляя «ходунки» и костыли, дыша кислородом из баллонов. За восьмидесятилетними – мальчики в дешевых костюмах, насмотревшиеся фильмов о Лас-Вегасе и пытающиеся косить под знаменитостей из «крысиной стаи» в занюханном казино среди лесов Миссури.

Япрохожу под сверкающим бигбордом – возрожденная ду-уоп-группа пятидесятых, всего два концерта. Внутри казино толчея и уныние.

Монетки со звоном летят в прорези автоматов, а те радостно дребезжат, и это никак не соответствует унылым, обрюзгшим лицам игроков, что сидят и затягиваются сигаретами, сдвинув кислородные маски. Монетка за монеткой, монетка за монеткой. Дзинь, дзинь, дзинь… Монетка, монетка… Просаженные здесь деньги идут на скудное финансирование

общественных школ, где за партами маются дурью внуки этих старикашек. У кого-то мальчишник; стайка молодых бездельников с влажными от выпивки губами на нетвердых ногах фланирует мимо и даже не замечает меня, шелушащуюся и с мальчиковой стрижкой. Долетают обрывки их болтовни – что-то насчет снять девок. Но здесь, за исключением меня, сплошь «золотые шестидесятые». Никого они не склеют, только наклюкаются от расстройства еще больше и сядут за руль – дай бог им по дороге домой никого не угробить.

Как и условились, я сижу в небольшом баре слева от входа, наблюдая, как ансамбль из престарелых пацанов музицирует перед такими же длинноседоволосыми слушателями, а те хлопают и топают и выуживают артритными пальцами дармовой арахис из чаш. Скелетообразные певцы, натянувшие блестящие смокинги на свои мощи, неторопливо и осторожно кружатся в танце смерти.

Поначалу я думала, что назначить встречу в казино – хорошая идея. Недалеко от шоссе, вокруг полно пьяных и старых, ни те ни другие не отличаются зоркостью. Но теперь беспокойство переполняет меня, в голову лезут мысли о камерах наблюдения на каждом углу и на дверях, которые в любой миг могут захлопнуться и отрезать мне пути отхода.

Он появился, когда я уже почти собралась уходить.

– Эми.

Да, я позвонила Дези, чтобы сделать его своим помощником (и соучастником). Я никогда полностью не порывала с ним, и, что бы там ни говорила Нику и своим родителям, этот парень нисколько мне не досаждает. Дези – еще один мужчина с берегов Миссисипи. Я всегда знала, что рано или поздно он мне пригодится. Типичный рыцарь на белом коне, он без ума от несчастных женщин. На протяжении многих лет, после окончания «Уикшира», я справлялась о его личной жизни, и всякий раз, какой бы ни была новая девушка, он отвечал: «К сожалению, она недостаточно хороша». Я догадывалась, что понятие «хороша» включает расстройства желудочно-кишечного тракта, тягу к болеутоляющим снадобьям, склонность к суициду. Счастливее всего Дези бывает, когда находится у постели. Не в постели, а рядом: с бульоном, свежевыжатым соком и бархатным голосом: «Бедная малышка…»

Сейчас он спешил ко мне в белом костюме для середины лета (Дези обновляет гардероб ежемесячно – то, что можно носить в июне, совершенно не годится для июля; меня всегда восхищала щепетильность Коллингсов в отношении к одежде). Он выглядит хорошо, а я не очень. Я прекрасно знаю о своих запотевших очках и лишнем жире на талии.

– Эми. – Он гладит меня по щеке, а потом обнимает.

Обнимает – неточное слово. То, что делает Дези, напоминает плетение кокона точно по твоему размеру.

–Дорогая, ты не представляешь. Этот звонок! Я думал, что сойду с ума. Я думал, что потерял тебя навеки! Как я мечтал, чтобы с тобой ничего не случилось, и вдруг… этот звонок. У тебя все хорошо?

–Сейчас да, – отвечаю я. – Сейчас я чувствую себя в безопасности. Какой ужас… – И тут я разрыдалась.

На самом деле разрыдалась, чего вовсе не собиралась делать. Но слезы чудесно соответствуют текущему моменту и приносят такое облегчение, что я даже не пытаюсь сдерживаться. Я до того измотана – тщательное планирование на пределе нервов, боязнь быть пойманной, потеря денег, полная беспомощность, испытанная впервые в жизни.

Обычно после непродолжительного – не больше двух минут – плача я выгляжу довольно неплохо. Под слегка распухшим носом мокро, но зато губы стали полнее, глаза увеличились, щеки раскраснелись. Я отсчитываю, рыдая на хрустящем плече Дези: «Раз Миссисипи, два Миссисипи»… Опять эта река… И справляюсь со слезами ровно через минуту и сорок восемь секунд.

–Прости, что я не мог приехать раньше, дорогая, – говорит Дези.

–Я знаю, как плотно Жаклин наполняет твой график… – нерешительно отвечаю я. Мамочка Дези – щекотливая тема в наших взаимоотношениях.

Он пытливо смотрит на меня:

–А ты выглядишь совершенно… по-другому. Особенно лицо. И твои бедные волосы… – Дези спохватывается: – Эми, я никогда не думал, что могу так радоваться. Расскажи, что произошло.

Я рассказываю готическую сказку о злобе и одержимости мужа, о провинциальной брутальности Среднего Запада, о босоногой беременности и животном доминировании. О насилии и таблетках, о пьянстве и побоях. Об острых носах ковбойских сапог на твоих ребрах, о страхе и предательстве, о последних словах Ника: «Я найду тебя. Сколько бы на это ни ушло времени. Ты моя».

О том, как мне пришлось удариться в бега ради спасения моей жизни и жизни будущего малыша. О том, что мне необходима помощь Дези. Ты мой спаситель! Моя история целиком удовлетворяет его стремлению защищать обиженных женщин, поскольку в ней мне досталось больше, чем им всем, вместе взятым. Когда-то давно, в общежитии, я рассказала ему об отце, который по ночам приходит в мою спальню, о себе в розовой длинной ночнушке, о том, как не отрывала взгляда от потолка, пока отец не уйдет. Я знаю, после этой лжи Дези втрескался в меня. Он фантазировал, что занимается со мной любовью нежно и умиротворенно, гладя при этом по голове. Воображал, как я тихо плачу, отдаваясь ему.

–Я никогда не смогу вернуться к прежней жизни, Дези. Ник меня убьет. Я и сейчас не чувствую себя в безопасности. Но и не хочу, чтобы он попал в тюрьму. Я просто решила спрятаться. И не ожидала, что полиция заподозрит его в убийстве.

Я устремляю томный взор на эстраду, где семидесятилетний скелет поет о любви. Сидящий неподалеку парень с прямой как палка спиной и аккуратными усиками бросает пластиковый стакан в мусорное ведро, что стоит возле нашего столика. Брик! (Это из умных словечек, что я нахваталась от Ника.) Пожалуй, едва ли я могла бы выбрать более живописное местечко.

Потом парень смотрит, склонив голову, прямо на меня, с преувеличенным недоумением. Был бы он мультяшным персонажем, почесал бы в затылке с резиновым скрипом. Почему-то мне кажется, что он похож на полицейского. Поворачиваюсь к нему спиной.

–Ник – последняя причина, из-за которой тебе стоит беспокоиться, – заявляет Дези. – Давай сюда беспокойство, теперь оно мое. – И протягивает руку в привычном жесте. Он хранитель моих забот, это у нас ритуальная игра еще с подростковых времен.

Я делаю вид, будто что-то кладу ему на ладонь, он сжимает кулак, и я в самом деле чувствую себя уверенней.

–Надеюсь, Ника ждет смерть за ту боль, которую он тебе причинил, – говорит Дези. –

Влюбом разумном обществе такой негодяй должен быть наказан.

–Так-то оно так, но мы живем в безумном обществе – придется мне скрываться и дальше. Как ты думаешь, я совершила ужасную глупость?

Я заранее знаю ответ.

–Конечно нет, дорогая. Ты сделала то, что должна была сделать. Глупостью было бы поступить как-то иначе.

Дези ничего не спрашивает о беременности. Я предвидела, что он не станет проявлять любопытство.

–Никто, кроме нас двоих, не должен знать, – говорю я.

–Я позабочусь о тебе. Чем могу помочь?

Изображаю нерешительность, покусываю губу, отвожу взгляд, а потом заявляю прямо:

–Мне нужно немного денег на жизнь. Я даже подумывала, не устроиться ли на работу…

–О нет! Не надо! Твои фото мелькают повсюду. Во всех выпусках новостей, во всех журналах. Кто-нибудь обязательно тебя узнает. Даже с этой, – он прикасается к моим волосам, – новой спортивной стрижкой. Красивой женщине спрятаться очень трудно.

–Ты прав, к сожалению, – киваю я. – Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто я

решила просто воспользоваться… Я не знаю, к кому еще обра… Официантка – самая обычная брюнетка, изображающая из себя симпатичную

брюнетку, – ставит на наш столик заказанные напитки. Отворачиваясь от нее, замечаю, что усатый молодчик продолжает следить за мной с легкой улыбкой. Я слишком беспечна. Прежняя Эми никогда бы не появилась здесь. Мой мозг одурманен запахом диетколы и собственного пота.

–Я заказала тебе джин-тоник. Дези деликатно кривится.

–Что-то не так? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь.

–Это мой весенний напиток. Летом я пью «Джек Дэниелс» с имбирным пивом.

–Ну давай закажем «Джек» с имбирем, а я выпью твой джин.

–Нет-нет, все отлично, не волнуйся!

Краем глаза я снова замечаю подглядывающего:

–Тот парень, ну, с усами, следит за мной?

–Он смотрит на… певцов, – кинув взгляд в его сторону, заверяет Дези. И причем последнее слово произносит с сомнением: – Тебе нужны не только деньги. Ты устала от всей этой беготни. Устала прятать лицо от людей, с которыми… – он обвел рукой казино, – с которыми не имеешь ничего общего. Устала жить в скотских условиях.

–Мне еще лет десять так жить. Пока моя история не забудется.

–Ха! И ты готова ждать эти десять лет, Эми?

–Ш-ш-ш! Не произноси моего имени.

–Ну, Кэтти, или Дженни, или Меган, или еще как-нибудь. Не смеши меня.

Дези сует вернувшейся официантки двадцатку и жестом отпускает ее. Она уходит, улыбаясь. Двадцатка на чай! Как это непривычно. Я отпиваю из стакана. Подозреваю, «ребенок» не станет возражать.

–Не думаю, что Ник выдвинет обвинения против тебя, если вернешься, – неожиданно сообщает Дези.

–Что?

–Твой муж приезжал поговорить со мной. Кажется, он чувствует свою вину…

–Он приезжал к тебе? Когда?

–На той неделе. Слава богу, до того, как я с тобой поговорил.

Вот это да! За последние десять дней Ник проявил больше интереса ко мне, чем за пять лет. Мне всегда хотелось, чтобы мужчины боролись за меня – и боролись насмерть. Ник решил допросить Дези – отличное начало!

–И что он говорил? Как выглядел?

–Вел себя как последняя гнида. Хотел повесить твое исчезновение на меня. Рассказал какую-то безумную историю о том, как я…

Мне всегда нравилась моя выдумка, будто Дези собирался покончить с собой. Да, он сильно переживал из-за нашего разрыва, был подавлен и опустошен, блуждая возле школьного городка в надежде встретить меня.

Пожалуй, он вполне способен на суицид.

–А что Ник говорил обо мне?

–Думаю, он догадывается, что теперь, когда весь мир узнал о твоей беде, ему не удастся причинять тебе боль. Общество не позволит. Ты можешь безбоязненно к нему вернуться, потом развестись и выбрать подходящего спутника жизни. – Он пригубил бокал.

–Но мне нельзя возвращаться, Дези! Даже если люди поверили в виновность Ника. Окажется, что обманщица я, – они меня возненавидят. Я стану самой неприкасаемой из неприкасаемых…

–Ты моя неприкасаемая. Я люблю тебя, несмотря ни на что. Я защищу тебя от всего. Не нужно беспокоиться ни о чем.

–Но ведь мы не сможем ни с кем общаться…

–Если захочешь, уедем из страны. В Италию или Испанию, на твой выбор. Будем есть