Givishvili_G_V_Ot_tiranii_k_demokratii_Evolyutsia_politicheskikh_institutov
.pdf1.1. Иерархия в мире животных |
23 |
|
|
на ночь такие элементарные единицы сообществ объединяются на определенной скале, образуя стаю. Суточные изменения поведения отмечаются и у гелад: с утра они пасутся вместе, а во второй половине дня стадо распадается на гаремы.
Важным фактором, имеющим отношение к пространственным характеристикам, но не связанным с территориальным поведением, является так называемая индивидуальная дистанция. Дело в том, что особи многих даже общественных животных стремятся держаться на определенном расстоянии от особей своего вида. Это расстояние и называют индивидуальной дистанцией. Она представляет собой то минимальное расстояние, сокращать которое не позволительно даже сородичам. При приближении на более близкое расстояние особь, переступившая «черту», подвергается опасности агрессии со стороны своей визави, чей покой она нарушает.
Подводя итоги сказанному, я особо хочу предупредить об опасности, которая подстерегает каждого, кто будет пытаться делать далеко идущие обобщения, основываясь на результатах наших исследований. Вместе с тем, не стоит забывать, что человек — тоже животное, правда, с уровнем развития нервной системы, недосягаемой для животных. А иерархия и доминирование составляют инструмент или механизм всякой организации и власти, они их суть, если я что-либо смыслю в этом. Вот примерно то, что я хотел донести до вашего сведения. Благодарю за внимание, и готов отвечать на ваши вопросы, — сказал Лоренц, завершая свой краткий обзор общественного поведения животных.
—Итак, господа, мы выслушали очень интересное сообщения. Более того, докладчик не отказывается дать разъяснения положений, оставшихся для нас неясными, — обратился Черчилль к собравшимся.
—У кого есть вопросы к нему?
—Вопросов много, но, прежде всего, мне хотелось бы убедиться в том, что я правильно понял суть изложенного. Прежде всего, скажите, пожалуйста, г-н Лоренц, можно ли рассматривать эволюцию общественного поведения человека как переходную форму от слабо выраженной социальности, характерной для его предистории, к колониальным или эусоциальным формам? Под последними я имею в виду формы, связанные с бурным развитием городов и мегаполисов, происходящим в течение нескольких последних веков во всем мире. Представляют ли города нашего времени аналог колоний термитов, муравьев или пчел? — задал вопрос Рузвельт.
—Наверное, не совсем так. Скорее, я бы сказал, что общественное поведение людей в наши дни охватывает все формы взаимных
24 |
Глава 1. Прелюдия власти |
|
|
контактов и образа жизни, наблюдающиеся у животных: от одиночного существования, свойственного среди приматов орангутану, до колониального, присущего некоторым насекомым, — отвечал Тинберген.
—Ясно, благодарю. Мой следующий вопрос: можно ли думать, что иерархия составляет основу всякой власти, устанавливающейся в группах общественных животных? — спросил Рузвельт.
—Это так, — отвечал Лоренц.
—Можно ли считать стремление к лидерству генетически обусловленным, коль скоро стать преемником вожака желают с раннего детства и многие?
—Да, совершенно верно.
—Можно ли думать, что в стремлении к «вождизму» побеждает не всегда самый сильный, но почти всегда самый ловкий и сообразительный, подобный владелице гремящей банки?
—Пожалуй, да.
—Почему Вы постоянно говорите о социальности, имея в виду поведение общественных животных, — в свою очередь задал вопрос Сталин. — Какое отношение они имеют к человеку с его институтами
ивзаимоотношениями? Это не столько проясняет, сколько затемняет дело.
—Слово «социальность, социальный» происходит от латинского socialis, что значит — общественный, связанный с жизнью и отношениями индивидов в обществе. Соответственно, социум — это определенным образом упорядоченное, организованное сообщество. Здесь упор делается не на субъекты сообщества, а на их организацию. А субъектом может быть как животное, так и человек. Они, с точки зрения биологии, в этом смысле совершенно равноправны. Человек — всего лишь один вид из мириада других видов.
—Это Ваша точка зрения. Она не обязательно должна быть всеобщей. Ну, хорошо, у меня следующий вопрос: в рабство обращают для того, чтобы паразитировать на труде порабощенных и самим не заботиться о пропитании. Но рабство порождает насилие. И Вы сами подтверждали этот факт на примерах из мира животных. Следовательно, для того, чтобы стать полноценным человеком, необходимо избавиться от всех форм насилия раз и навсегда, не так ли?
—Возможно, Вы правы, — отвечал несколько озадаченный Ло-
ренц.
—В этой связи у меня возник вопрос, — обратился к нему Черчилль, вмешиваясь в ход дискуссии. — Скажите, пожалуйста, отличается ли причина агрессивного поведения людей от агрессивного поведения животных?
1.2. Верования и нравы первобытной демократии |
25 |
|
|
—По существу, качественно ничем, — был ответ. — В некотором отношении культура даже усиливает биологически обусловленную агрессивность человека. В таких случаях она представляет собой форму выражения «воинствующего энтузиазма» или «жизненной силы». Более того, канадский философ М. Рьюз склонен видеть в причинах военных конфликтов биологическую основу. По его мнению, именно ксенофобия явилась причиной двух войн в Европе, борьбы между католиками и протестантами в Северной Ирландии и несет в себе угрозу новой войны.
—Я не могу согласиться со столь упрощенным представлением о причинах войн, отрицательно покачал головой Сталин. — Оно представляет даже не упрощенный, а вульгарный взгляд на природу и причины войн.
—Аналогии, действительно, мало что объясняют. Но в данном случае они указывают на то, что человеческое поведение если не во всем, то во многом генетически предопределено. Что оно перешло нам
внаследство от животных, как бы это не задевало чувства некоторых, «возвышенно» мыслящих людей. Я не имею в виду присутствующих,
— примирительно заметил Черчилль.
—Homo воспроизводит весь спектр поведенческих стереотипов животных, прибавляя к ним свои культурные стереотипы. Поэтому человек не только разумнее, но он еще и гораздо эмоциональнее, тоньше, чувствительней животного, — подчеркнул Лоренц.
—Вы хотите сказать, что человек получил в наследство от эволюции все особенности поведения животных, прибавив к ним свои, многочисленные достоинства и, к сожалению, пороки? Что ж, вероятно, Вы правы. Констатацию этого факта, таким образом, можно считать самым заметным достижением прелюдии нашей сегодняшней дискуссии. А теперь настало время перейти к следующему этапу знакомства с взглядами науки на происхождение власти, прежде всего — политической власти в человеческом обществе, — заключил Рузвельт.
1.2.Верования и нравы первобытной демократии
—За разъяснениями по данному кругу вопросов лучше всего, вероятно, обратиться к этнологии, — продолжал Рузвельт. — Так как, насколько мне известно, исследования поведения человека предыстории, то есть эпохи отсутствия государства, которое еще только зарождалось, находятся в ведении именно этой дисциплины. Я буду рад представить вам одного из самых компетентных специалистов в этой
26 |
Глава 1. Прелюдия власти |
|
|
области сэра Эдварда Барнетта Тайлора, который согласился сопроводить нас в путешествии в глубь веков, чтобы отыскать следы Начала.
— Охотно, и позвольте мне выразить благодарность за любезно предоставленную возможность осветить свое понимание интересующей вас проблемы, — отозвался Тайлор. — Но свое выступление я хотел бы начать с признания, адресованного присутствующему среди нас сэру Джеймсу Фрэзеру, под влиянием которого я переменил свой взгляд на определение религии. Он убедил меня в том, что мое прежнее ее толкование было слишком широким. Оно не делало различия между двумя принципиально различающимися мировоззрениями: между собственно религией и магией. Разумеется, мы оба признавали, что и та, и другая исходят из признания существования сверхъестественных сил или духов. Но я считал это признание достаточным для того, чтобы не противопоставлять их друг другу. Сэр Джеймс же указывал на то, что отношение к этим силам или объектам у религии и магии было полярно противоположным. И закрывать глаза на эту реальность, значит делать непростительную ошибку. Он особо подчеркивал тот факт, что для религии является аксиомой абсолютное и безоговорочное верховенство этих сил над человеком. Последнему же остается лишь одно: пытаться всячески умилостивлять и умиротворять их, образно говоря, преклоняя перед ними колени и со страхом взирая на них снизу вверх.
Магия, со своей стороны, придерживается прямо противоположной веры в том, что на потусторонние силы можно воздействовать не только мольбами и увещеваниями, но и, в буквальном смысле слове, принуждать их. Это подчинение их своей воле происходит благодаря знанию того, как манипулировать ими с помощью обрядов и колдовских чар. Если же мы пожелаем объединить религию и магию единым термином, то, выражаясь языком биологической систематики, вероятно, было бы целесообразно говорить о них, как о двух различных видах единого рода — верования. Причем, следует учесть тот факт, что «теоретической» основой магии являлся гилозоизм (от греческих hyle
— вещество, все материальное + zoe — жизнь), который одухотворял все сущее на свете, а не только животных — камни, деревья, реки и так далее. Этим он отличался от анимизма (от лат. аnima — душа), который строго разделял сферы материального и духовного, жизни и смерти. Впрочем, я полагаю, что в рамках магии гилозоизм и анимизм не конкурировали, а дополняли друг друга, и анимизм если и «моложе» гилозоизма, то ненамного. В свою очередь, анимизм в единственном числе был и до сих пор является «теоретической» основой религии. В
1.2. Верования и нравы первобытной демократии |
27 |
|
|
лоне которой он антагонистичен гилозоизму, как языческому верованию.
Второе, в чем наши с сэром Джеймсом мнения полностью сходятся, состоит в обоюдном убеждении, что современные представления о боге и богах вообще неведомы человеку каменного века. Что, говоря о божественном, мы должны остерегаться переносить на первобытные представления о нем те абстрактные и сложные идеи, которые мы сегодня с этим термином связываем. Большинство этнографов XIX– XX вв. подчеркивали, что современные им охотники-собиратели, избежавшие контактов с цивилизацией и мыслящие категориями своего древнего двойника, не только не разделяет религиозные идеи, но, когда им их объясняли, они даже не понимали их. И вот из этого факта следует одно важное обстоятельство. Древний каменный век (палеолит) не знал не только богов, но и вождей и, тем более, царей. В подтверждение своих слов, я сошлюсь на самые ранние формы верований. Например, на тотемизм — самую не столько примитивную, сколько самую архаичную и универсальную из всех их ранних форм. Он представляет собой прекрасную иллюстрацию того рода мышления, который легко обходился без апелляции к «высшим должностным лицам» на земле и в небесах, хотя и признавал существование духов. Придерживались принципов демократии среди духов, если уместно будет так выразиться, кроме того, погребальные культы, вредоносная и целительная магия (ведовство и знахарство). Их поэтому также следует отнести к верованиям низшей ступени культуры. Мы не ошибемся, если включим в этот «еретический» список еще и шаманизм, промысловый культ и культы, знаменовавшие совершеннолетие юношей и девушек и связанные с инициациями. Таким образом, по меньшей мере, семь древнейших и универсальных разновидностей верований ничего не говорят нам о существовании иерархии и неравенства между потусторонними силами — духами. Эти семь разделов верований мы обозначим как условно принадлежащие к кругу магических представлений. (Следует при этом иметь в виду, что даже если они зарождались в эпоху доминирования гилозоизма, то затем бóльшую часть своей истории они все таки прошли рука об руку с анимизмом). Но, точно также, нам ничего не известно о существовании иерархии и неравенства между взрослыми мужчинами одного рода эпохи палеолита — древнекаменного века.
И то, и другое в мире, как людей, так и духов (а с ними и религия) начинают зарождаться в нескольких формах. Например, они угадываются в форме индивидуального тотемизма, появления личных духовпокровителей или культа личных фетишей. Известен и другой путь
28 |
Глава 1. Прелюдия власти |
|
|
становления иерархии — развитие тайных союзов преимущественно мужчин, в которых устанавливалась градация почитания душ умерших, зависящая от их места в тайном союзе. Чем влиятельнее бывал человек при жизни, тем более устрашающим объектом страха и почитания становился его посмертный дух. Отсюда оставалось сделать последний маленький шажок до образования культа вождей. Вот чем казалось мне важным довести до вашего сведения. Есть ли у присутствующих ко мне вопросы? — завершил свое сообщение Тайлор.
—Если верить уважаемому Лоренцу, психологический тип альфалидера присущ многим общественным животным, в том числе приматам. А что можно сказать о существовании альфа-индивидов в человеческом обществе в эпоху палеолита, которая характеризовалась, если я правильно Вас понял, преобладанием магических представлений и гилозоизма? — обратился к нему с вопросом Рузвельт.
—Нет причин, которые бы препятствовали их появлению. Другое дело, что их притязания на власть решительно подавлялись демократическими традициями, свойственными тому времени, — отвечал Тайлор.
—Вы хотите сказать, что демократия возникла не в античной Греции, а много раньше, и имела не региональный, а глобальный характер?
—Совершенно верно, — согласился Тайлор. — К этому выводу я пришел, размышляя над особенностями дописьменной истории человечества. Признаюсь, мои сегодняшние воззрения существенно отличаются от тех, которые сложились ранее, в моем прошлом состоянии. Так вот, мое современное убеждение состоит в том, что эпоха палеолита отличалась тремя ключевыми особенностями. Во-первых, первобытной демократией крайних индивидуалистов — рабов коллективного сознания — гилозоизма и анимизма. Во-вторых, магией, как гилозоистской практикой. В-третьих, присваивающим хозяйством в материальной области бытия. Что же касается альфа-лидеров, они могли сколько угодно «предлагать свои услуги», но тогда общество еще не нуждалось в них. Поэтому их стремление к власти над себе подобными не находило отклика. Вот почему мы не находим никого, кто бы возвышался над сородичами среди австралийцев, бушменов, готтентотов и тех редких этнических групп — осколков прошлого, забытого людьми современной цивилизации, которые остались верны традициям, не изменившимся за прошедшие тысячелетия.
—Я нахожу мысль о своеобразной первобытной демократии заслуживающей внимания, — вмешался в дискуссию Эванс-Причард. —
Всвою очередь, готов привести примеры, подтверждающие ее суще-
1.2. Верования и нравы первобытной демократии |
29 |
|
|
ствование, в частности, среди австралийских аборигенов и народов нилотской группы. О последних я, в свое время писал, что еще в начале ХХ столетия они жили не в железном и даже не в каменном веке, а в веке (как бы его ни именовать), в котором все технические потребности удовлетворялись с помощью растений и животных.
—Прекрасно! Господа, предоставим слово одному из основателей социальной или, как иногда говорят, «политической» антропологии, профессору Эванс-Причарду, — напомнил о своем существовании Черчилль.
—Благодарю за честь, хотя и получается, что я, фактически, сам напросился на выступление, — усмехнулся Эванс-Причард. — Начну я
санализа того, что условно можно понимать, как политические институты, или то, что их заменяет. Но прежде несколько слов о системах родства и племенной структуре. Типичная семья австралийских аборигенов, сохраняющаяся неизменной, по-видимому, со времен древнекаменного века, состоит из одного взрослого мужчины, двух–четырех его жен, нескольких его детей и инициируемого юноши, родители которого принадлежат другой семье. Три-четыре семьи объединяются в род, клан или орду, численность которого, в среднем, составляет 25 человек. Также в среднем около двадцати родов объединяются в племя, состоящее, таким образом, из примерно 500 человек.
Но я должен сразу оговориться, что племя австралийских аборигенов отличается от того классического представления об этом институте, которое сложилось у нас из наблюдений за североамериканскими индейцами или из сведений о древних германцах. Как утверждал Дж. Бердселл, у большинства сохранившихся охотничьесобирательских народов — австралийцев, андамантцев, бушменов пустыни Калахари и даже рассеянных по большой территории американских шошонов племя не имело «племенной» организации. То есть, оно не имело централизованной политической структуры и соответствующего руководства, в том числе, вождей. Оно, фактически, представляло собой аморфное объединение локальных групп в пространстве. А во всех практических делах деятельностью племенного объединения руководили 30–40 старейшин. Иными словами, почти каждый взрослый мужчина, и, несомненно, каждый достигший пожилого возраста мужчина входил в этот круг «избранных». Поэтому для таких архаичных племен применимо следующее определение, сделанное А. Радклифом-Брауном: «Группа (collection) людей, которые говорят на одном языке, причем название языка и племени обычно одно и то же». К. Мэддок подчеркивал также, что в племени ни один род не является полностью автономным, и ни один полностью не подчиняется чьему-
30 |
Глава 1. Прелюдия власти |
|
|
либо господству… Все они равны между собой, и ни один не имеет тех прав, которых нет у других. Взаимное равенство является руководящим принципом. Но поскольку едва ли не каждый взрослый мужчина племени входил в число старейшин, мы, со своей стороны, можем присоединиться к мнению Ф. Роуза и сказать, что у австралийских аборигенов, несомненно, существовала своеобразная форма демократии, по крайней мере, для взрослых мужчин.
Теперь перенесемся в Африку, к верховьям Нила. Племена Южного Судана еще в начале ХХ в. сохраняли общественную структуру и обычаи переходного времени от палеолита к неолиту. Они, назовем их нилотами, сделали шаг вперед, в сравнении с австралийскими аборигенами, бушменами, готтентотами и андамантцами: перешли от бродяжничества к частичной оседлости, и от чисто присваивающего к смешанному производяще-присваивающему хозяйству. В частности, у них появился скот. Но шаг этот мало отразился на их материальном, интеллектуальном и духовном существовании. Если не считать того, что теперь системы их родства начали строиться по отцовской, а не материнской линии, так как с появлением домашнего скота у человека появилось реальное представление о роли мужчины в воспроизведении потомства. Основу их политической системы составляло племя, опять таки, не вполне классической, а весьма специфической структуры. Оно было разбито на сегменты, между которыми происходили постоянные трения. Иногда столкновения между ними принимали масштабы массовых кровопролитий. Так, война между двумя группами из племени Лу получила название «войны выпущенной на волю гиены» потому, что в ней было убито так много людей, что трупы оставляли на съедение гиенам. Говорят, что в той войне люди проявляли невиданную жестокость, например, отрезали руки, чтобы быстрее овладеть браслетами из слоновой кости. Но враждебности и оппозиции, как правило, одновременно противопоставлялись противоположные тенденции к объединению со сходными сегментами. Таким образом, политическая структура нилотов, в частности, нуэров, за которыми я вел полевые наблюдения в течение нескольких лет, представляла собой систему равновесия между двумя противоположными, но взаимно дополняющими друг друга тенденциями к расщеплению и слиянию.
Столь же парадоксальное сочетание вражды и добрососедства отличало характер отношений нуэров с соседними народами. Это проявлялось в том, чем ближе бывал к нуэрам по своему образу жизни, языку и обычаям, чем ближе его считали сами нуэры, тем легче они переходили к враждебности к нему и, одновременно, тем легче сливались с ним. При этом война против других народов, в отличие от войны в
1.2. Верования и нравы первобытной демократии |
31 |
|
|
пределах племени, велась только ради грабежа. Поэтому войны нуэров против соседей динка отличались тем, что их главной целью было приобретение скота — важнейшего вида имущества. Урожаи и жилища могли быть уничтожены, в силу чего представляли малую ценность, в отличие от скота, которого легко захватить и угнать домой. Именно поэтому пастушеские народы предпочитали искусство войны, а не искусство мира.
Важнейшей обязанностью племени по отношению к своим членам являлось предотвращение перерастания традиционной вражды во вражду кровную. Нуэры были очень чувствительны, обидчивы и склонны воевать. Как только они решали, что их оскорбили, а это могло случиться по любому самому незначительному поводу, они немедленно должны были вызвать обидчика на поединок. Так как человеку некому было пожаловаться, а власти, которая могла бы дать ему удовлетворения, не существовало, другого способа урегулирования спора не было. Так что человека могла защитить только его личная храбрость. Поэтому с самого раннего детства взрослые поощряли детей решать все споры дракой, и дети привыкали к мысли, что величайшая добродетель мужчины — доблесть и готовность драться. При этом обида никогда не забывалась, и расплатиться, в конце концов, было необходимо человеческой жизнью. А она, в свою очередь, требовала нового отмщения, и так далее. Одним словом, вражда длилась вечно, и у родственников убитых с обеих сторон никогда не проходила «война в сердцах».
Отсутствие у нуэров каких-либо признаков юридических институтов, развитого лидерства и вообще организованной политической жизни меня поражало. Их «государство» было построено на родственных отношениях, носивших характер упорядоченной анархии. Такого рода анархия вполне согласовывалась с их характером: невозможно жить среди нуэров, и представить, чтобы ими управляли какие-либо правители. Нуэр — это продукт сурового воспитания в эгалитарном духе. Он глубоко демократичен, но легко возбуждается и переходит к насилию. Он храбр и готов сопротивляться любому нападению и утверждать свои права дубинкой и копьем, требуя, тем самым, уважения к себе и к своему имуществу. У нуэра обостренное чувство собственного достоинства. Представление о справедливости у него развито очень сильно. Он не терпит никаких ограничений и не признает ничьего превосходства. Богатство его не прельщает. Человеку, владеющему большим количеством скота, завидуют, но относятся к нему так же, как к человеку, бедному скотом. Происхождение не имеет значения. Всем своим поведением нуэр показывает, что он ничем не хуже соседа. Ну-
32 |
Глава 1. Прелюдия власти |
|
|
эры шествуют, словно хозяева земли, каковыми себя они и считают. В их обществе нет хозяев и слуг, есть только равноправные люди. Их уважение друг к другу особенно резко подчеркивает их презрение ко всем другим народам.
Однако при почти полном отсутствии у них институтов светской власти, то есть вождей племен, советов или каких-либо иных форм правления племенем, сравнительно недавно, точнее, в конце XIX в., у них появилось нечто, похожее на власть духовную, которую олицетворяли «пророки». Последние считаются сыновьями бога неба, одержимыми небесными духами, их боятся и с готовностью следуют за теми, кто ими одержим. В результате «пророки», именуемые «обладателями духа», обрели ореол святости и такое влияние, каким не пользуется никто в обществе нуэров. Есть свидетельства, что появление «пророков» у нуэров связано с распространением из Северного Судана махдизма. В отличие от вождей — носителей леопардовой шкуры, они закладывали основу союзов родственных и соседствующих племен, способствовали единству и гомогенности нуэров перед лицом новых врагов — чужеземцев: арабов и европейцев. Их деятельность содействовала, к тому же, не только укреплению межплеменной солидарности, но и развитию институтов светской — политической и судебной власти. Так, у единственного пророка, с кем мне удалось встретиться лично, хватило хитрости, чтобы добиться поста правительственного вождя. Напомню, что в описываемое мной время область проживания нуэров и соседних народностей входила в состав провинции Верхний Нил тогдашнего Англо-Египетского Судана, которая формально управлялась британской колониальной администрацией во главе с генералгубернатором. Вот вкратце те сведения о политическом строе (если это можно назвать строем) народов, стоящих одной ногой в палеолите, другой — в неолите, которыми я хотел поделиться с вами.
—Каково их положение в настоящее время? Что изменилось с уходом англичан? — задал вопрос Сталин.
—Мне давно уже не представлялось случая войти с ними в контакт. Но, насколько мне известно, после 20 лет кровавой борьбы за независимость, нилоты отделились от арабского Судана и создали собственное государство. В остальном же перемены их мало коснулись. Большинство их по-прежнему придерживается традиционного образа жизни и своих языческих верований — отвечал Эванс-Причард.
—Если традиции первобытной демократии столь сильны, что коегде она выдерживает давление современной цивилизации, как, например, у австралийцев или нилотов, то спрашивается — что сломило ее сопротивление у народов, образовавших первые государства? Нилоты