242 Примечания

Введение

¹ Все перечисленные отличительные признаки языка художествен­ной литературы и особенно поэзии от обиходного языка отмечены, по-разному сформулированы и обоснованы в трудах многих лингви­стов, литературоведов, психологов, самих писателей (М. М. Бахтина, А. Белого, В. В. Виноградова, Г. О. Винокура, Л. С. Выготского, Б. А. Ларина, Р. О. Якобсона и др.). Об истории изучения языка поэзии см.: Григорьев 1979; Медведева 1985.

² О своих черновиках М. Цветаева говорила: «Много вариантов: из них выбираю — на слух. Я не лингвист, мне некогда было изу­чать, полагаюсь на врожденное чувство языка» (см.: Городецкая 1931).

³ В очерке «Герой труда» М. Цветаева возмущалась строками В. Брюсова «И ты с беспечального детства || Ищи сочетания слов»: «Слов вместо смыслов, рифм вместо чувств... Точно слова из слов, рифмы из рифм, стихи из стихов рождаются!» (Цветаева 1979, 179)

⁴ Список сокращений и условных обозначений см. в конце книги.

Глава 1

¹ В работе принято следующее определение термина: «Внутрен­няя форма слова — характер связи звукового состава слова и его первоначального значения, семантическая или структурная соотнесен­ность составляющих слово морфем с другими морфемами данного языка; способ мотивировки значения в данном слове» (Энциклопедия). О различных толкованиях термина «внутренняя форма слова» см.: Григорьев 1979, 106.

² Об этом пишет Е. Б. Тагер: «Другой раз, послав к нам ка­кую-то девушку с запиской, она приписала в постскриптуме: «Облас­кайте девочку, она — душенька, и даже — „Душенька" — Псиша — Психея». Я привожу эти высказывания не ради их каламбурного изя­щества, а потому что в них молниеносно, как в осколке зеркала, отразился весь внутренний строй Цветаевой — и как личности, и как поэта. Душенька — слово житейского повседневного обихода. Но Цве­таевой этого мало: она раздвигает его смысл — встает «Душенька» с большой буквы (поэма И. Ф. Богдановича) — душа — Психея. Сло­во вырастает, воздвигается, громоздится, или, может быть, наоборот, разверзается вглубь, открывается скрытое дно. И все творчество Цве­таевой дышит этой неукротимой жаждой вскрыть корень вещей, до­биться глубинной сути, конечной природы явлений» (Тагер 1988, 499—500). Ср. также строки М. Цветаевой из письма Р. М. Рильке: «Вы возвращаете словам их изначальный смысл, вещам же — их из­начальное название (и ценность). Если, например, Вы говорите „ве­ликолепно", Вы говорите о „великой лепоте"; о значении слова при его возникновении. (Теперь же „великолепно" — всего лишь стершийся восклицательный знак.)» (Из переписки 1978, 244).

³ Здесь и далее в цитатах разрядка и полужирный шрифт наши. Курсивом набраны слова, выделенные в оригинале.

⁴ М. Цветаева писала в статье «Искусство при свете совести»: «По отношению к миру духовному — искусство есть некий физиче­ский мир духовного. По отношению к миру физическому — искусство есть некий духовный мир физического» (Соч.-2, 392). Ср. высказы-

243

вание Ф. И. Буслаева: «Человек разделил свою духовную природу на две области: частию возводил ее до обоготворения, частию низво­дил до вещественной природы: и таким образом бессознательно чув­ствовал в себе два противоположные начала — вечное и тленное, осязательно совокупив их в образе своего божества» (Буслаев 1887, 140).

⁵ См. анализ этого стихотворения: Ревзин 1971, 224—231; Чер­касова 1975, 147—148.

⁶ В данном случае метафора выступает как традиционный символ уподобления женщины и воды. В «Повести о Петре и Февронии», памятнике древнерусской литературы, содержится рассказ об искушении человека и мудром ответе девы Февронии: «Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне. Его же и жена в том же судне бысть. Той же человек, приим помысл от лукаваго беса, возрев на святую с помыслом. Она же, разумев злый помысл его вскоре, обличи и рече ему: „Почерпи убо воды из реки сия с сю страну судна сего". Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Рече же паки она: „Почерпи убо воды з другую страну судна сего". Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Она же рече: „Равна ли убо си вода есть, или едина слажеши?" Он же рече: „Едина есть, госпоже, вода". Паки же она рече сице: „И едино естество женско есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши?"» (По­весть о Петре и Февронии 1979, 219). Но если традиционный символ в древнерусском тексте представлен развернуто, целой притчей, то Цветаева, во-первых, сжимает его до формулировки, построенной на тождестве зеркально отраженных элементов, во-вторых, превращает символ тождества в зримый образ тождества.

⁷ Интересно, что повтор-отзвук в детской речи нередко исполь­зуется как стилистическое средство в стихах для детей, причем чисто фонетический повтор второй части слова может семантизироваться. Так, в «Песенке Красной Шапочки» из телефильма «Красная ша­почка» (стихи IO. Михайлова (Ю. Кима) — Рыбников 1979) звучит:

И как только, только, только,

И как только на дорожке,

И как только на тропинке

Встречу я кого-нибудь,

То тому, кого я встречу, Даже зверю верю, верю, Не забуду, буду, буду Буду «здрасте» говорить.

В данном случае образное возрождение этимологии слова бе­локурый основано не на интуиции поэта, а на точном знании историко-языкового факта. В прозе М. Цветаевой читаем: «Мой Разин (песенный) белокур — с рыжевцой белокур. (Кстати, глупое упразд­нение буквы д: белокудр. Белые кудри: буйно и бело. А белокур — что? Белые куры? Какое-то бесхвостое слово!)» («Вольный проезд» — Цветаева 1979, Т. I, 39).

⁹ О квазиморфемах в языке поэзии см.: Григорьев 1979, 283— 300.

¹⁰ Об истории слов восхитить и восхитить см.: Левашова 1982.