3. Морфологический синкретизм

Развитие грамматической системы языка определяет существование множества пограничных грамматических явлений, которые обнаруживаются в полисемии или омо­нимии грамматических форм на любом синхронном срезе. Исходная стадия грамматического синкретизма, преодо­леваемого дальнейшим развитием, как и в случае с лек­сическим синкретизмом, связана прежде всего с образным представлением понятия. Поэтому чем чаще язык поэзии возрождает синкретические формы представления со­гласно собственной природе, тем чаще он имеет дело с пограничными явлениями в языке, т. е. тем отчетливее отражает языковые изменения, показывая, как именно они происходят. Это касается и уже состоявшихся, и по­тенциальных изменений, реализующихся в окказионализ­мах художественного текста.

«Предельность» языка поэзии М. Цветаевой определя­ет повышенный интерес этого поэта к пограничным грам­матическим явлениям: к формам, синкретичным по при­роде, например к аппозитивным сочетаниям, причастиям и деепричастиям, падежной полисемии, а также к фор­мам, поддающимся грамматической трансформации, на­пример субстантивированным прилагательным, причасти­ям, наречиям, адвербиализованным предлогам и т. д. Остановимся лишь на некоторых аспектах этого явления, представленного в поэзии М. Цветаевой очень широко и многообразно. Рассмотрим несколько примеров син­кретизма классификационных грамматических признаков (совмещение признаков различных частей речи в одной грамматической форме) и пример синкретизма словоиз­менительных признаков лица и числа.

78 Синкретизм аппозитивных сочетаний и их элементов

Аппозитивные сочетания типа путь-дорога, жар-пти­ца, хлеб-соль рассматриваются в современной лингвисти­ке на разных языковых уровнях: в разделе лексикологии и словообразования, фразеологии, синтаксиса. Само су­ществование проблемы показывает, что словообразова­ние, фразеология и синтаксис не только взаимосвязаны, но и взаимопроницаемы. Их объединяет и то, что на каждом из этих уровней соединение языковых элемен­тов предыдущего уровня приводит к новому качеству, создает новую сущность на уровне языка (узуальное словообразование, фразеология) или на уровне речи (ок­казиональное словообразование, преобразование фразео­логии, синтаксис).

По-разному характеризуют также природу, продуктив­ность и сферу распространения парных слов или слово­сочетаний, их считают то архаическим реликтовым явле­нием паратаксиса, то специфически фольклорными, т. е. обладающими заранее заданной художественной функ­цией, то живым продуктивным явлением устной разговор­ной речи.

В языке художественной литературы парные слова — важный элемент стиля Н. А. Некрасова, А. В. Кольцова, П. П. Бажова, А. Т. Твардовского и других писателей, сознательно ориентирующихся на народный язык или ис­пытавших значительное влияние фольклора. Причина вни­мания писателей к этому средству состоит, видимо, в том, что парные слова до сих пор сохраняют свою первобыт­ную образность, выражая ее в кратчайшей форме как «суждения синтетические, состоящие в сочетании двух равно субстанциальных комплексов» (Потебня 1968, 218).

В поэтических произведениях М. Цветаевой насчи­тывается несколько сотен подобных сочетаний (только в издании Библиотеки поэта 1965 г. их около 300). Осо­бенно насыщены ими поэмы «Царь-Девица», «Крысолов», «Переулочки», циклы «Деревья», «Стихи к Сонечке».

Как правило, М. Цветаева использует не столько устойчивые сочетания народно-поэтического характера, сколько саму модель этих сочетаний, чаще всего их струк­туру. Но иногда исходным элементом является один из членов фразеологической единицы. Так, при одном упот-

79

реблении сочетания жар-птица (И., 375) зафиксировано 7 индивидуальных сочетаний с первой частью жар-: на жар-груди (И., 370), жар-девица (И., 352), жар-корабь (И., 344, 361), жар-платок (И., 358), жар-самовар (И., 362). Сочетание Царь-Девица (И., 341, 352, 358, 416), обозначение главного персонажа и название поэмы, вы­зывает 12 других образований со словом царь: царь-буря (И., 356), царь-дурак (И., 401), царь-город (И., 379), царь-мой-лебедь (И., 390), царь — кумашный нос (И., 398); царь-парус (И., 391), царь-хитростник (И., 372) и др. Такая свободная заменяемость второго компонента устойчивых сочетаний жар-птица и Царь-девица делает и первый их компонент более свободным, т. е. происходит обновление внутренней формы фразеологизма, элементам жар и царь (в тех случаях, когда эти слова не высту­пают в номинативной функции) возвращаются свойства эпитета, т. е. прилагательного. Недифференцированность краткого прилагательного и существительного с той же основой наблюдается в таких образованиях, как млад-гусляр (И., 388), светел-месяц (И., 355).

М. Цветаева много и плодотворно экспериментирует в этом направлении, соединяя с существительным разные части речи вплоть до сочетаний на уровне предложения, а также и отдельные морфемы, тем самым субстантивируя их (поскольку они присоединяются к существительному дефисом) и употребляя в атрибутивной функции, т. е. как

эпитет:

В наш-час — страну! в сей-час — страну!

В на-Марс — страну! в без-нас — страну! (И., 295).

Дефис, будучи то разделяющим (сей-час), то соеди­няющим (наш-час, без-нас), уравнивает наречие со сло­восочетанием, а словосочетание уподобляет предлогу, пре­вращая тем самым предлог в самостоятельную часть речи, способную стать окказиональным эпитетом; ср. так­же: «Справляли заутреню сквозь-сном и весной». Слово­сочетание и целое предложение в роли эпитета находим в строчках:

Рай-город, пай-город, всяк свой пай берет, — Зай-город, загодя закупай-город (И., 479);

Где старец тот Осип

С девицею-свет-наш-явлен? (И., 699).

Особый интерес представляют сочетания типа дым-туман, змей-паук, соединяющие в себе свойства соче-

80

таний трех типов: синонимических (типа путь-дорога), определительных (типа жар-птица) и состоящих из двух равноправных элементов — «двандва» (типа гуси-ле­беди) . Они наиболее типичны для аппозитивных сочета­ний вообще, так как природа аппозиции проявляется в них наиболее полно: «Поскольку сочетаемые слова толь­ко сопоставлены без выражения зависимости, все члены сочетания оказываются одинаково сильными» (Потебня, 1968, 218). Значима сама конструкция: соположение эле­ментов — сигнал их равенства. Элементы словосочетания, относящиеся к одной лексико-семантической группе, урав­нивает актуализированная общая сема, признак предме­та представляется в таком сочетании как сама сущность, неотделимая от носителя признака. Значение целого соче­тания не сводится к сумме компонентов, оно самостоя­тельно и проявляется в результате утраты или оттеснения семантических различий компонентов за пределы сочета­ния, т. е. в результате абстрагирования.

Парное сочетание может конденсировать в себе сюжет целого эпизода, а существительное-определение представ­лять собой «свернутую» метафору. Так, в сочетании са­пог-леденец, непонятном вне контекста, скрыта свернутая метафора, изображающая встречу Царь-Девицы с дядь­кой-оборотнем — метафора, хорошо подготовленная пре­дыдущими строками:

Руки в боки — ровно жар-самовар! Зычным голосом речет: «Где гусляр?»

Дядька в ножки ей — совсем обопсел! Аж по-песьему от страху присел.

Д'ну по доскам башкой лысой плясать! Д'ну сапожки лизать, лоснить, сосать!

Д'как брыкнет его тут Дева-Царь по башке: «Что за тля — да на моем сапожке?»

Д'как притопнет о корабь каблучком: Дядька — кубарем, а волны — ничком!

«Будешь помнить наш сапог-леденец!

Где гусляр — сын царский — знатный певец?»

(И., 362).

Свернутыми метафорами являются и сочетания чер­ный взгляд-верста (И., 351), за плечьми-просторами (И., 422), летами-плесенью (И., 372). Такие метафоры,

81

как и сочетание жар-птица, представляют собой харак­терный пример синкретизма названия предмета с его признаком, определения и определяемого.