- •Глава I 6
- •Главаi Этимология в поэзии м. Цветаевой
- •I. Корневой повтор
- •2. Этимологическая регенерация
- •3. Поэтическая этимология
- •4. Паронимическая аттракция
- •Главаii. Синкретизм в поэзии м. Цветаевой
- •1. Понятие синкретизма
- •2. Лексический синкретизм
- •Совмещение архаического и современного значений
- •Совмещение русского н иноязычного значений
- •3. Морфологический синкретизм
- •78 Синкретизм аппозитивных сочетаний и их элементов
- •Синкретизм субстантивированных форм
- •Синкретизм служебных и знаменательных частей речи
- •4. Синтаксический синкретизм
- •5. Синкретизм окказионализмов
- •Фразеологический аспект
- •6. Синкретизм корневой основы
- •Глава III. Цветообозначение в поэзии м. Цветаевой
- •1. Цветовая картина мира м. Цветаевой (общие наблюдения)
- •2. Парадигматика цветообозначений Взаимоотношение обозначений чернот, белого и красного цветов
- •Парадигматика обозначений зеленого цвета
- •3. Синтагматика цветообозначений (синонимический ряд с общим значением красного цвета)
- •149 Цвет, связанный с горением
- •154 Цвет зари и поверхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем
- •4. Семантическая дифференциация и семантическая производность исторически однокоренных цветообозначений
- •4. Гипербола в цветообозначении
- •Главаiv. Лексика предельности (ключевые словаверста и быть) в поэзии м. Цветаевой
- •1. Существительноеверста
- •2. Глаголбыть
- •Заключение
- •242 Примечания
- •Глава 1
- •244 ГлаваIi
- •ГлаваIii
- •ГлаваIv
- •248 Список сокращений и условных обозначений
- •Словари
- •249 Литература
- •Оглавление
149 Цвет, связанный с горением
Значение 'цвет, связанный с горением — цвет огня или поверхностей, освещенных огнем, вещества, охваченного огнем или раскаленного, цвет ожога, а также цвет молнии' реализуется у Цветаевой употреблением слов красный, малиновый, пурпуровый, пурпурный, алый, червонный, золотой, а также многочисленными метафорами и перифразами типа зажглась, горит, пожар, костер, факел, петух, коралл. Слова собственно цветовой номинации представлены в таких контекстах:
1) Не красный пожар лесной (И., 337);
2) На красных факелов жгуты (И., 437);
3) С красной молнией и громом (И., 432);
4) Железом ты в меня впился, Как огневая полоса Под красными щипцами — След твоих рук — на память! (И., 382);
5) И, все уже отдав, сей черный столб
Я не отдам — за красный нимб Руана! (С., 139);
6) Огнепоклонник! Не поклонюсь! В черных пустотах твоих красных Стройную мощь выкрутив в жгут — Мой это бьет — красный лоскут! (И., 180);
7) Красною кистью
Рябина зажглась (И., 83);
8) Хворост — сер. Хочешь — ал?
Вместо хворосту — коралл (И., 536);
9) А вон за тою дверцей, Куда народ валит, — Там Иверское сердце, Червонное, горит (И., 83);
10) Под смуглыми веками —
Пожар златокрылый (И., 186);
11) Нагота ищет покрова, Оттого так часто горят
Чердаки — часто и споро —
Час, да наш в красном плаще! (И., 551);
12) Грязь явственно сожжена! Дом — красная бузина! Честь царственно спасена! Дом — красная купина! (И., 552);
13) В сини волны в упор Грудь высокую впер. Посерёдке — костер, Пурпуровый шатёр (И., 346);
14) Жив! Не сожжен, а жгущ, Бьющ — тако огнь пурпурный Лемноса (И., 684);
150
15) То не два крыла — В золотой костер, То Царевич наш Две руки простер,
Две руки свои разом поднял
В золотую зарю господню! (И., 421)
Примеры показывают, что в перифрастических обозначениях огня, содержащих слово красный, именной частью являются, как правило, названия конкретных предметов, одежды, плодов, построек и т. д.: красный шатер, красный факел, красный лоскут, красный плащ, красная бузина и др., но наряду с такими перифразами типичны для Цветаевой и перифразы, отсылающие к традиционной библейской символике: красный нимб, красная купина, В таком словоупотреблении можно видеть одно из важнейших свойств цветаевской поэтики — представление символа материальной субстанцией.
В исследованных текстах не встретилось обозначение огня и его семантических производных словами рдяный, розовый, румяный, ржавый, рыжий, смуглый. Однако потенциально весь ряд цветообозначений с общей семантикой красного цвета соотносим с образами и символикой огня. Так, например, косвенное указание на огонь можно видеть в названии коней рыжи в поэме «Переулочки», поскольку кони в этом контексте могут интерпретироваться как демонические огненные кони — посредники между земным и небесным миром (Фарыно 1985б, 288—289).
Цвет крови или веществ и поверхностей, окрашенных кровью
Это значение представлено в поэзии М. Цветаевой употреблением слов с четырьмя различными корнями: красный, пурпурный, пурпуровый, рдеть (рдянь), ржавый:12
1) Красною кровью своей клянусь
И головою своей кудрявой (И., 131);
2) Не отца седого скорбь Черная, не крови братней Ныне выцветшие пятна, — Пурпурные и поднесь! (И., 663);
3) Пурпуром омрача Меч, улыбался, аще Бог (И., 686);
151
4) Т е з е й Убей,
Царь! Да рдеет Меч! (И., 649);
5) Ночь — ежели черная,
— Кровь ежели красная,
Бабёнка невздорная,
Да на всё согласная (И., 404);
6) Вынимает из тела грешного
Пурпуровую — всю — булавочку (И., 347);
7) Царь, еще не докончил сказки! Этой крови узревщи рдянь, Царь, сними роковую дань С града грешного... (И., 649);
8) А от губ — двойной канавой — Что за след такой за ржавый?
— Бог спаси нашу державу! — Клюв у филина кровавый! (И., 384).
Слово кумач можно было бы отнести к этому ряду по цветовому подобию, на которое указывает контекст, но не по способу цветовой номинации:
А кумач затем — что крови
Не видать на кумаче! (И., 267).
Обозначения крови янтарной (кровь змея из цикла «Георгий» — С., 166), голубой (кровь графини Ланской из пьесы «Метель» — И., 571) и черной (кровь палестинских юношей из цикла «Отрок» — И., 181) не входят в синонимический ряд слов со значением красного цвета, так как во всех перечисленных случаях имеется противопоставление красному по прямой цветовой номинации с актуализацией переносного значения цветонаименований. При этом характерно, что черный цвет крови, как и черный цвет глаз, мотивируется страданием:
Палестинские жилы! — Смолы тяжеле Протекает в вас древняя грусть Саула.
Пятидневною раною рот запекся.
Тяжек ход твой, о кровь, приближаясь к сроку!
(...)
И влачат, и влачат этот вздох Саулов Палестинские отроки с кровью черной (И., 180—181).
В подгруппе синонимов, имеющих общую функцию обозначения цвета крови, отметим две особенности, связанные с употреблением конкретных слов. Во-первых, красный цвет крови назван только в таких контекстах, где она не связана с кровопролитием, т. е. не проявляет
152
себя, не становится видимой; кровь, обнаруживающая себя при ранении, всегда обозначена у М. Цветаевой гиперболизированно, т. е. слово красный, с одной стороны, и слова пурпурный, пурпуровый, рдеть, рдянь, ржавый — с другой, находятся в отношениях дополнительного распределения по указанному признаку, непосредственно связанному со страданием. Во-вторых, в этой группе выделяется слово ржавый как выражающее неприязненное отношение к обозначаемому: в цитированном контексте из «Царь-Девицы» ржавой названа кровь, проступившая от укуса оборотня, подобно тому, как янтарной — кровь змея из цикла «Георгий». Если представление о янтарной крови — чисто фантастическое, ржавый цвет потемневшей крови естествен, однако признак желтизны, символически связанный с проклятием, в слове ржавый присутствует.
Цвет лица, губ, щек и т. п.
Цветообозначения, связанные с указанной семантикой, представлены у Цветаевой словами красный, рдяный, румяный, розовый, смуглый, алый, вишенный, малиновый, пурпуровый или их однокоренными:
1) Губки красные — что розы: Нынче пышут, завтра вянут, Жалко их — на привиденье, И живой души — на камень (И., 145);
2) Лик — шар сургучовый, краснее клопа.
«Ох, батюшки, — так и ушел без попа!» (И., 400);
3) «Строен, рдян, Стар, сутул...» Мой заман! Мой посул! (С., 480);
4) Зардевшийся под оплеухою славы — Бледнеет (С., 169);
5) От румяных от щек —
Шаг — до черных до дрог! (С., 188);
6) Слово странное — старуха! Смысл неясен, звук угрюм, Как для розового уха Темной раковины шум (С., 33);
7) Полыхни малиновою юбкой, Молодость моя! Моя голубка Смуглая! (И, 186);
8) — Где, красавец, щеки алые?
«За ночь черную — растаяли» (И., 128);
153
9) Оттого что бабам в любовный час Рот горячий-алый — дороже глаз, Все мы к райским плодам ревнивы, А гордячки-то — особливо (И., 395);
10) Боже, в тот час, под вишней — С разумом — что — моим, Вишенный цвет помнившей Цветом лица — своим! (И., 555);
11) Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!
Рот у мальчика — что розан пурпуровый! (И., 397).
К обозначенному ряду синонимов примыкают слова золотце и янтарь, которые, выдвигая в эмоциональном обращении на первый план значение 'драгоценность' (ср. дорогой 'милый'), все же не утрачивают окончательно и цветового значения, так как помещены в контекст с рядом цветообозначений:
Молодость моя!
(...)
Шалая моя! Пошалевали Досыта с тобой! Спляши, ошпарь! Золотце мое — прощай, янтарь! (И., 186).
Если слова золотце и янтарь, даже будучи существительными, приобретают значение, соотносимое со значением качественных прилагательных, то слово вишенный, оставаясь цветообозначающим, обнаруживает сдвиг в сторону относительного. Вишенный цвет лица интерпретируется ошибкой героини:
Вишенный цвет принявши За своего лица —
Цвет (И., 555).
Материал показывает, что цветообозначения, связанные с семантикой молодости, здоровья, жизненной силы, зрелости, у М. Цветаевой очень многообразны. Из оттенков красного, называемых М. Цветаевой в поэтических произведениях, в этот ряд не входят только слова багровый, багряный, закрепившие в языке коннотации, указывающие на осеннее увядание, т. е. по смыслу противоположные членам данного ряда, и слово червонный, которое у М. Цветаевой вообще перемещается из ряда синонимов со значением красного цвета в ряд синонимов со значением желтого (золотого) цвета.