Фразеологический аспект

В поэзии М. Цветаевой содержание микроконтекста и целого произведения часто опирается на собственно языковые связи, и художественная образность может эти­ми связями мотивироваться и моделироваться. Это хо­рошо видно на примерах авторской трансформации фразеологических единиц. Приемы такой трансформации разнообразны (см.: Кокеладзе 1973; Зубова 1978); осо­бого внимания в рамках темы о синкретизме заслужи­вают случаи образования индивидуальных оборотов по модели фразеологизмов, существующих в языке, с заме­ной одного из компонентов:

Ибо мимо родилась Времени! Вотще и всуе Ратуешь! Калиф на час: Время! Я тебя миную (И., 240).

Здесь сочетание раньше времени преобразуется в ми­мо времени. Новое значение более трагично, так как это значение не преждевременности, а отсутствия места во времени. Такое словосочетание обозначает одну из центральных тем поэзии М. Цветаевой — отражение тра­гедии поэта.

101

— Содружества заоблачный отвес

Не променяю на юдоль любови. (И., 183);

Той, что, страсти хлебнув. Лишь ила Нахлебалась! — Снопом на щебень! (И., 243) —

в этих примерах представлены контекстуальные синони­мы скорбь — любовь и горе — страсть. Переосмысление слов любовь и страсть определяется их употреблением в сочетании со словами, имеющими фразеологически связанные значения: юдоль, хлебнуть (юдоль скорби, хлебнуть горя). Авторские коннотации слов любовь и страсть отражают понимание М. Цветаевой самой сути этих явлений:

Смывает лучшие румяна —

Любовь. Попробуйте на вкус,

Как слезы — солоны. Боюсь,

Я завтра утром — мертвой встану (И., 122).

Образование фразеологической единицы по модели с заменой одного из компонентов общеязыковым или окказиональным антонимом видим в таких случаях:

Критик — ноя, нытик — вторя: «Где же пушкинское (взрыд) Чувство меры?» Чувство — моря Позабыли — о гранит

Бьющегося? (И., 281)

ср.: чувство меры,

Ибо единый вырвала

Дар у богов: бег! (И., 261)

ср.: принять дар,

К пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесем:

Всех румяней и смуглее

До сих пор на свете всем (И., 282)

ср.: всех румяней и белее,

Маленькая сигарера!

Смех и танец всей Севильи! (И., 144)

ср.: смех и слезы.

Такая антонимическая замена — как бы усиленный, гиперболизированный оксюморон — во всех случаях слу-

102

жит целям полемики. Оксюморонность создается тем, что сохранившийся элемент фразеологизма вызывает представление о его первичном составе и значении. Обычный оксюморон скорее выражает значение дисгар­монии или, напротив, слияния противоположных начал:

О муза плача, прекраснейшая из муз!

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы (И., 103).

В этих строчках, обращенных к Анне Ахматовой, мы находим очень высокую степень уплотнения слово­сочетаний как языковых единиц: во фразеологизм ис­чадие ада вместо слова ад подставляется фразеологи­ческое сочетание белая ночь, оксюморонное по своей природе. Оно принято за исходный символ стихотворе­ния. Расщепление фразеологизма на компоненты и раз­витие смысла каждого из компонентов ведет к объеди­нению этих смыслов уже не на уровне фразеологиче­ской обусловленности соединения слов, а на уровне сим­волов, стоящих за этими словами.

Со смыслом 'белый' связаны образы прекраснейшая из муз, метель, Спаса светлого, купола горят, со смыс­лом 'ночь' — плач, исчадие, черную, слепец. Члены обоих рядов — «черного» и «белого» — пересекаются друг с другом в сочетаниях шальное исчадие ночи белой, чер­ную насылаешь метель на Русь, Спаса светлого славит слепец бродячий. В третьей строфе резкий оксюморон дается на основе и фонетического, и морфолого-этимологического сцепления однокоренных слов (еще более искусное переплетение):

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе (И., 103).

На основании существующей в русском языке фра­зеологии уподоблены белая ночь и ад, плач и искусство (муза — покровительница какого-либо искусства, у Цве­таевой — плача).

Во всех подобных случаях замены одного из ком­понентов замещенный член фразеологизма остается в под­тексте в виде культурно-языкового фона и неизбежно включается поэтому в смысл заменившего компонента, а фоновый узуальный фразеологизм — в смысл окказио­нального.

103