Проблемы историко-философской науки. М., «Мысль», 1969. - Ойзерман Т. И

щим мировоззрением, которое обосновывает историче­ ский оптимизм, ибо в современную эпоху стало не только возможным, но и безусловно необходимым уни­ чтожение антагонистических, капиталистических про­ изводственных отношений. Идея социального прогресса и разностороннего развития человеческой личности, провозглашенная буржуазным Просвещением и осуж­ даемая подавляющей частью современных буржуазных мыслителей как прекраснодушное и опасное заблужде­ ние, получила в учении марксизма фундаментальное обоснование и развитие. Научное понимание социаль­ ного прогресса, разработанное марксизмом, является одним из важнейших положений научной социалисти­ ческой идеологии. Марксистско-ленинская философия, научно выражая коренные интересы трудящихся, инте­ ресы социального прогресса, активно участвуя в ком­ мунистическом преобразовании общественных отноше­ ний, является поэтому могущественной идеологической силой.

Б и б л и о т е ка " Р у н и в е р с "

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

О ПРИРОДЕ ФИЛОСОФСКОГО СПОРА

1

НЕИЗБЕЖНОСТЬ НАУЧНОГО СПОРА

Науке, поскольку она открывает неведомое, органи­ чески присущ пафос борьбы против заблуждений, а также предрассудков, иллюзий обыденного сознания. Можно с непоколебимым бесстрастием, ни с кем не вступая в полемику, излагать общепризнанные истины, но нельзя бесстрастно отстаивать — в какой бы области знания это ни приходилось делать — новое слово.

Разумеется, сама по себе полемика никогда не со­ ставляет цели исследования. Не трудно понять тех уче­ ных, которые осуждают пристрастие к полемике как помеху спокойному, обстоятельному исследованию. Но как бы там ни было, очевидно одно: без спора не обой­ тись. И ученый, отвергающий полемику как способ из­ ложения научных положений, настаивающий на необ-

330

ходимости их систематического развития, отнюдь не устраняет тем самым внутренне полемического харак­ тера своего исследования. Его утверждения, если они, конечно, оригинальны, оспаривают утверждения дру­ гих исследователей, его открытия отрицают некоторые установившиеся воззрения или вступают в конфликт с повседневными, научно не обоснованными представ­ лениями. Теория относительности, каким бы способом ее ни излагали, находится в противоречии с убеждени­ ем в неограниченной всеобщности законов классиче­ ской механики. Таким образом, отвлечение от внешней, отнюдь не обязательной формы полемики с тем боль­ шей очевидностью свидетельствует о внутренней поле­ мичности науки. Избегающие полемики не уходят от нее по существу, хотя они и отказываются от полемиче­ ских приемов, зачастую мешающих систематическому изложению вопросов. Правомерно поэтому спросить: не является ли постоянно обнаруживающаяся в исто­ рии любой науки полемика (разумеется, в самом широ­ ком смысле этого слова) необходимой формой развития научного знания?

Учение В. И. Ленина о гносеологических корнях идеализма является, с нашей точки зрения, также ис­ следованием гносеологических истоков всяких (не только идеалистических) заблуждений и, больше того, неотъемлемой составной частью научной гносеологии, раскрывающей переход от незнания к знанию, от од­ ного знания к другому, более глубокому. Гносеология диалектического материализма качественно отличает­ ся от психологического учения о познании, которое имеет дело с познающим индивидом, его неизбежно ог­ раниченными способностями, возможностями и т. д. Марксистская гносеология исследует развитие знания,

Научная гносеология, обосновывая принцип неог­ раниченной познаваемости мира, диалектически истол­ ковывает закономерную «конечность» всякого знания, которая преодолевается его развитием, но, конечно, всегда в исторически ограниченных пределах. Это зна­ чит, что способность познания давать абсолютные ис-

331

тины не устраняет относительности знания на любой

сте с тем также и искажение, которое «снимается» по­ следующим развитием познания, но, конечно, не в аб­ солютном, а относительном смысле. «Мы не можем, — писал В. И. Ленин, — представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубле­ ние, омертвление, — и не только мыслью, но и ощуще­ нием, и не только движения, но и всякого понятия.

И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выра­ жает формула: единство, тождество противоположно­ стей» (3, 29, 233). Агностицизм, интуитивизм возводят эту односторонность, субъективность — реальные мо­ менты познавательного процесса — в абсолют, в нечто фатальное, непреодолимое. Но история науки не дает никакого основания для такой оценки «упрощения», которое, кстати сказать, представляет собой в извест­ ном смысле и позитивный момент процесса познания.

Суть дела, как подчеркивает Ленин, заключается в противоречивости познавательного процесса. Эта про­ тиворечивость делает возможным познание, но она же с необходимостью влечет за собой и заблуждения. С точки зрения субъективной, т. е. с позиций отдель­ ного познающего индивида, заблуждение есть нечто случайное. Но если мы осмысливаем историю позна­ ния и пытаемся выявить статистическую закономер­ ность заблуждений, становится очевидным, что они не­ избежны. Это значит, что диалектическая противопо­ ложность между истиной и заблуждением разверты­ вается в сфере научного отражения мира, а не на ее периферии*. «В любой науке, — говорит Энгельс, — неправильные представления (если не говорить о по­ грешностях наблюдения) являются в конце концов не­ правильными представлениями о правильных фактах.

* Л. де Бройль говорит: «Люди, которые сами не занимаются наукой, довольно часто доказывают, что науки всегда дают абсо­ лютно достоверные положения; эти люди считают, что научные работники делают свои выводы на основе неоспоримых фактов и безупречных рассуждений и, следовательно, уверенно шагают впе­ ред, причем исключена возможность ошибки или возврата назад.

332

Факты остаются, даже если имеющиеся о них пред­ ставления оказываются ложными» (1, 20, 476). Таким образом, заблуждение, если оно возникает в процессе познания, также содержательно. Именно поэтому там, где противопоставление истины заблуждению носит абстрактный, метафизический характер, там и сама истина истолковывается абстрактно, метафизически, т. е. приближается к заблуждению. И напротив, кон­ кретный анализ заблуждения позволяет выявить в нем моменты объективной истины.

Диалектический принцип относительной противо­ положности между истиной и заблуждением не имеет ничего общего с беспринципным требованием терпи­ мости к заблуждениям. Истина непримирима к за­ блуждению или компромиссу с ним, и осознание это­ го — благороднейший побудительный мотив во всякой научной полемике. Но диалектически понимаемая ис­ тина самокритична, заключает в себе сознание своей неполноты, ограниченности, необходимости собствен­ ного развития.

Релятивистское стирание противоположности ме­ жду истиной и заблуждением глубоко антидиалектич­ но. Диалектико-материалистическое признание объек­ тивности истины исключает присущий релятивизму субъективизм. Но объективная истина не есть объек­ тивная действительность, а лишь приблизительно вер­ ное ее отражение. Границы объективности истины вы­ являются исследованием, практикой, теоретическим анализом практики. А это означает, что истинное от­ деляется от неистинного, т. е. противоположность ис­ тины и заблуждения твердо фиксируется в границах определенной сферы исследования.

Энгельс говорит: «Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в поляр­ ных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной обла­ сти... А если мы попытаемся применять эту противо­ положность вне пределов указанной области как абсо­ лютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба по­ люса противоположности превратятся каждый в свою

333

противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблулсдение — истиной» (1, 20, 92). Развивая это и другие положения Энгельса, В. И. Ленин подчеркивал, что пределы каждой абсолютной истины относитель­ ны, в силу чего и ее противоположность относительной истине относительна. Это научное понимание гносео­ логической природы истинности вскрывает истоки вся­ кого подлинно научного спора, который необходим не только там, где истине противопоставляют ошибочные воззрения, но и там, где спорящие стороны согласны друг с другом относительно истинности обсуждаемых положений, но рассматривают истины не как раз на­ всегда отчеканенные монеты, которые пригодны лишь для употребления, а как процесс развития знания, на почве которого развертывается научная дискуссия ме­ жду единомышленниками.

Относительность противоположности между исти­ ной и заблуждением не устраняется практикой, кото­ рая, будучи критерием истины, также представляет собой процесс, т. е. нечто исторически ограниченное, но преодолевающее свою ограниченность, однако лишь в определенных пределах, а не раз и навсегда. Понят­ но поэтому, почему В. И. Ленин выступал против аб­ солютизации практики (как и истины), так как подоб­ ная гносеологическая «практика» неизбежно ведет к субъективизму прагматистского толка или к догматиз­ му: «Критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью ка­ кого бы то ни было человеческого представления. Этот критерий тоже настолько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям человека превратиться в «абсо­ лют», и в то же время настолько определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями идеализма и агностицизма» (3, 18, 145—146).

Итак, упрощенное понимание диалектической про­ тивоположности между истиной и заблуждением, тео­ рией и практикой может приводить, с одной стороны, к недооценке объективности истины и гносеологиче­ ского значения практики, а с другой — к метафизиче­ скому увековечиванию ограниченного значения любой данной истины и данной исторически-конкретной прак­ тики. Против той и другой опасности постоянно пре­ дупреждал В. И. Ленин, подчеркивая тем самым твор-

334

ческий характер научного познания, с которым орга­ нически связана объективная необходимость научного спора как специфической формы развития познания.

Едва ли необходимо доказывать, что констатация факта и самое скрупулезное, протокольное его описа­ ние отнюдь не дает еще абсолютной истины, ибо факт есть только наличие, которое подлежит исследованию с точки зрения определяющих его условий, отношений и т. д. Истина факта не лишена предпосылок, игнори­ рование которых делает невозможным разграничение видимости и сущности. Видимость, как известно, не в меньшей мере факт, чем сущность. Вода кипит при 100° по Цельсию. Эта констатация может быть абсо­ лютной истиной, если учтены все условия, при кото­ рых совершается данный процесс, между тем как мно­ гие из них (например, наличие в обыкновенной воде некоторого количества тяжелой воды) еще недавно оставались неизвестными, а другие, по-видимому, не­ известны и по сей день. Разумеется, факт остается фактом — вода кипит при 100° по Цельсию, — но ука­ занные нами обстоятельства ставят его в зависимость от других фактов. Можно сказать, что в зависимости от неопределенного количества обстоятельств (как вне­ шних, так и внутренних) вода может кипеть при са­ мых разных температурах. Однако очевидно, что тем­ пературу кипения воды необходимо ограничить каки­ ми-либо пределами: не может же этот процесс происходить при любых условиях.

Эмпирическая констатация — об этом уже говори­ лось в третьей главе — заключает в себе скрытую интерпретацию или во всяком случае возможность та­ ковой. Мы знаем, например, что получаемые лабора­ торным или промышленным путем чистые металлы обладают свойствами, радикально отличными от тех, которые обычно им присущи в «нечистом» виде. Но чи­ стые металлы не существуют в природе, хотя именно присущие им свойства наиболее адекватно выражают специфическую природу данного элемента. Таким об­ разом, простая ссылка на факты, апелляция к опытом подтверждаемой очевидности далеко не всегда кладет конец спору.

335

веществ. Если Эйнштейн доказал, что траектория дви­ жущегося тела не существует сама по себе (или «в се­ бе»), т. е. безотносительно к системе, в которой оно перемещается, то не следуют ли отсюда гносеологиче­ ские выводы, применимые и к другим свойствам, осо­

ту, в действительности представляют собой (впрочем, как и сам предмет) результат совершающегося в про­ цессе развития взаимодействия, исследование которо­ го предполагает познание отдельных взаимодействую­ щих сторон, познание того, что эти стороны таковы вследствие взаимодействия, а не независимо от него, и, наконец, предполагает познание самого процесса взаимодействия как некоего динамического целого, которое частью составляет предпосылку, частью ре­ зультат исследуемого процесса. Сложность этого объ­ ективно совершающегося процесса постоянно таит в себе многообразные возможности заблуждения, кото­ рые «реализуются» в процессе познания, несмотря на то что оно имеет своей непосредственной целью и ко­

различных точек зрения; чтобы его понять как целое, его даже необходимо исследовать в отдельности спер­ ва с одной, затем с другой точки зрения, прежде чем можно будет подытожить совокупный результат. Если же мы односторонне придерживаемся одной точки зрения как абсолютной в противоположность к другой или если мы произвольно перескакиваем с одной точ­ ки зрения на другую в зависимости от того, чего в данный момент требуют наши рассуждения, то мы остаемся в плену односторонности метафизического мышления; от нас ускользает связь целого, и мы за­ путываемся в одном противоречии за другим» (1, 20, 483—484).

В ходе процесса познания постоянно возникает не­ обходимость вычленения отдельных явлений, их бо-

336

лее или менее изолированного рассмотрения, без кото­ рого вообще невозможно познание их качественной и количественной определенности. Античные философы, как правило, еще не сознавали этой гносеологической необходимости. Они удовлетворялись признанием все­ общей связи, взаимообусловленности явлений, и этот диалектический (однако наивно-диалектический и по­ этому ненаучный) подход неизбежно приводил к отож­ дествлению качественно различных вещей и процес­ сов, т. е. к заблуждениям. Однако познавательный акт вычленения отдельного, исследование этого отдельно­ го в его обособленности от всего другого, хотя и исключает заблуждения античных диалектиков, содер­ жит в себе опасность иных, метафизических заблуж­ дений, которых, как известно, не могли избежать нау­ ки (как и философия) на протяжении ряда столетий. Эти заблуждения преодолевались в прошлом, преодо­ леваются в настоящее время только посредством диа­

Таким образом, познавательный процесс необходи­ мо складывается из противоположных, но равно необ­ ходимых логических операций. Каждая из них неиз­ бежно одностороння. На одной ступени познания превалирует один, на другой — другой подход к иссле­ дуемым явлениям. Эта объективная структура позна­ вательного процесса, его неизбежная противоречивость закономерно порождают не только заблуждения, но и полемику между учеными, которые сплошь и рядом отстаивают правильные, но ограниченные, односторон­ ние воззрения.

Естествознание, поскольку оно в ходе своего разви­ тия перерастает границы преимущественно эмпириче­ ского, одностороннего исследования, наблюдения, опи­ сания и тем самым становится теорией, оперирующей научными абстракциями все более и более высокого уровня и сложного состава, все чаще и чаще приводит в столкновение противоположные научные воззрения, охватывающие непрерывно раздвигающиеся области исследования. В такого рода теоретических дискуссиях

337

для решения вопросов уже недостаточно непосред­ ственно наблюдаемых фактов, отдельных эксперимен­ тов и т. д. Эту закономерную тенденцию умножения спорных вопросов в ходе развития теоретического есте­ ствознания по-своему отмечал еще В. Вундт, полагав­ ший, что физики, физиологи, социологи вступают на тернистый путь спекуляции, который уже покидается философами. «Философы, — писал он, — стали весьма сдержаны и осторожны в отношении метафизических умозрений, между тем как физики, физиологи и социо­ логи занимаются умозрением во все тяжкие» (107, 135). Вундт, по-видимому, весьма односторонне и, по­ жалуй, скептически оценивал те широкие теоретические обобщения, которые свидетельствовали о новом этапе развития наук о природе: он явно не был уверен в том, что на этом пути естествознание приближается к более глубокому постижению действительности. Меж­ ду тем та умозрительность, которую Вундт приписы­ вал теоретическому естествознанию, весьма далека от метафизической спекуляции: это — развитие диалек­ тического способа мышления в специфической для каждой частной науки форме. Именно об этой тенден­ ции говорит в сущности Н. Бор, указывая на два рода естественнонаучных истин: «К одному роду истин от­ носятся такие простые и ясные утверждения, что про­ тивоположные им, очевидно, неверны. Другой род, так называемые «глубокие истины», представляют, на­ оборот, такие утверждения, что противоположные им тоже содержат глубокие истины» (17, 93). В качестве ставшего уже хрестоматийным примера такого рода противоположных, но не исключающих, а взаимно до­ полняющих друг друга истин приводят корпускуляр­ ную и волновую концепции света. Эта истина была оценена не только философами, но и физиками не как единственная в своем роде, а как выражение объектив­ ного отношения, внутренне присущее природным про­ цессам и их познанию на достаточно высоком теорети­ ческом уровне: единство противоположностей*.

* В этой связи мы хотим привлечь внимание читателя к за­ мечанию Н. Н. Семенова, указывающего, что естествоиспытатель, вскрывающий объективные противоречия природы, развивает тем самым л о г и к у м ы ш л е н и я : « В такие моменты физик-теоре­ тик начинает работать как чистый логик, как преобразователь

338