I Дали неточен: омлет по-каталански «труита».

==101

ли, как зеркало, и вдобавок были украшены серебряными пуговками. И всякий раз, когда пуговка отрывалась, схватить ее тянулось множество рук и, случалось, дело доходило до драки, ведь большинство моих соучеников даже зимой ходило босиком, или в дырявых башмаках, или в ошметках альпаргат. В довершение всего я - единственный никогда ни с кем не играл и не разговаривал. Одноклассники явственно ощущала гнет моей уникальности и, робея, приближались разве что затем, чтобы получше разглядеть кружевную оторочку платка, высунутого из кармашка, или мою бамбуковую трость, увенчанную серебряным набалдашником в виде собачьей морды.

Итак, что же я делал в этой злосчастной школе целый год? Один, посреди бешеного круговорота вопящих мальчишек, я не понимал, что происходит. Они резвились: дрались, играли, хохотали до слез, орали дурными голосами, гонялись друг за другом, влекомые той темной надличной силой, что правит всякой живой тварью, если это нормальная здоровая особь, и велит ей кидаться на жертву и рвать ее в кровь когтями и зубами. Не будь этой силы, помянутая тварь неминуемо захирела бы и сгинула - вот он, корень жизнеспособности и залог развития. Имя той силе - действие, действие во что бы то ни стало! Но как чужд был мне этот принцип действия и само оно - реальное, практическое действие! Я шел прямо в противоположную сторону и с каждым днем все меньше понимал, как делается хоть какое-нибудь дело. Меня потрясали сноровка и сообразительность этих человечков - откуда они знают, с какого боку браться за гвоздики и молоточки, чтобы починить расколотый красный пенал? Словно их кто-то надоумил. А каких птиц они мастерят из листка бумаги! Как быстро и до чего ловко справляются с узлами на альпаргатах! А я могу целый день просидеть взаперти, так и не решившись подступиться к засову. Я могу заблудиться где угодно, даже у себя дома и не способен сам снять матроску - я пробовал и только чудом не задохнулся. Практическое действие стало моим заклятым врагом, и ужас, который внушали мне обычные вещи, рос день ото дня.

Так что же я делал в этой злосчастной школе целый год? Скажу: с отчаянной страстью я предавался воспоминаниям о том, чего не было. Между воспоминанием о том, что было, и воспоминанием о том, чего не было, такая же разница, как между настоящим драгоценным камнем и поддельным: фальшивые куда крупней и ярче блестят. В тот год мне часто вспоминалась одна совершенно нереальная картина - ее я считаю хронологически первым воспоминанием о том, чего не было.

Я смотрю, как моют чье-то обнаженное тело. Не знаю даже, женщина то или мужчина, но глаз не могу оторвать от разверстой, кишащей муравьями дыры с апельсин величиной на ягодице. Тем временем омовение продолжается. Тело переворачивают на спину и меня пронзает острая жалость к дыре и муравьям. Тело снова переворачивают, и

==102

я, мучимый любопытством, изо всех сил тяну шею, чтобы разглядеть, куда подевались муравьи - их нигде нет, ни их, ни дыры! Совершенно ясно я помнил все это, когда мне шел восьмой год, и в школе сеньора Трайта я успешно разучивался всему, чему научился дома.

Именно тогда я узнал всемогущую власть сна и воображения; тогда миф вторгся в мою жизнь, проник во все поры обыденности, и с тех самых пор для меня граница между тем, что было, и тем, чего не было, исчезла.

Память моя сплавила воедино быль и небыль, и только тщательный анализ, которому я подвергаю крайне неправдоподобные, запечатлевшиеся в моем мозгу события, позволяет мне разобраться, к какому роду воспоминаний их следует отнести. <..·>

В классе я по-прежнему отсутствовал, и это отсутствие, мое неотъемлемое свойство, стало удручать наставников.

Как-то раз за завтраком отец вслух прочел адресованное ему письмо из коллежа, извещавшее родителей о моем беспримерном прилежании и отменном поведении. В письме говорилось, что на переменах я сторонюсь товарищей и не принимаю участия в шумных играх, а стою себе в углу, разглядывая картинку с конфетной обертки (я до сих пор помню тот фантик с мученической кончиной Маккавеев). Подводя итог, наставники сообщали, что умственная лень укоренилась во мне так сильно, что надеяться хоть на какие-то успехи в ученье просто невозможно. Тот день моя мать провела в слезах. Надо сказать, что я действительно был обречен остаться на второй год, ибо не выучил и десятой доли того, что в азарте соперничества освоили мои одноклассники, приступом взявшие очередные ступени лестницы, ведущей вверх.

Отчуждение становилось моим знаменем, моей навязчивой идеей. Во славу ее мне даже случалось притворяться, что я не умею того, чему волей-неволей выучился. Так, я нарочно писал как курица лапой, хотя мне ничего не стоило представить образцы каллиграфии, что я и сделал однажды. И тем поверг окружающих в такое изумление, что возжелал и далее следовать по пути притворств и мистификаций. Я занялся созданием своей системы навыков поведения в обществе. Предвидя, что отец-настоятель вот-вот вызовет меня к доске, а отвечать, естественно, не хотелось, я вдруг вскакивал с ошалелым видом, вскидывал руки, словно защищаясь, и отшвыривал учебник, который будто бы прилежно изучал уже битый час, и, дрожа, как осиновый лист, лез под лавку, спасаясь от невидимой угрозы. Потом, бессильно уронив голову на руки, замирал. Исполнив вышеописанную пантомиму, я обычно получал позволение погулять в саду вместо урока, а по возвращении меня поили пахучим травяным чаем. Родители, узнав о моих псевдоприпадках, просили наставников отнестись ко мне бережнее, вследствие чего я утвердился в своих привилегиях, и монахи в итоге прекратили попытки научить меня хоть чему-нибудь. <...>

==103

Когда приходили гости и, как водится, осведомлялись: «Как Сальвадор?», родителям приходилось отвечать одно и то же: «Он наверху. Там, в прачечной, у него мастерская, так что мы его и не видим. Он все время наверху». Вот! Слово найдено! Вся моя жизнь как держалась, так и держится противостоянием этих двух начал: выси и глуби. С какой отчаянной страстью с самого раннего детства я рвался наверх - ввысь. И высь покорилась мне.

Как мучительно мне иногда хотелось спуститься вниз, на улицу, смешаться с возбужденной ночной толпой! Оттуда, снизу до меня доносились веселые возгласы. Мальчишеские и девичьи - главное, девичьи! - голоса вонзались в меня, как стрелы в тело мученика, и ранили мою гордую грудь. Нет, нет и тысячу раз нет! Ни за что! Я, Сальвадор, останусь там, где мне назначено быть, - наверху, без никого, один на один с химерой, окутанной смутным флером, наедине со старостью - ведь я по сути дела уже состарился. Чтобы испытать себя, я, поправив парик, туже надвинул на голову корону с топазами, знак королевского достоинства, и обруч впился в кожу, оставив багровый след, но я не отступил - я не хотел, чтоб у меня росла голова!

Что значит высокое? Высокое - это антитеза низкому. А что такое низкое? Я отвечу: хаос, масса, скопище, смесь; это ребенок - росток того темного безумия, что порождает анархию. Все левое - низкое. А все правое - это высь. Здесь монархия, иерархия, купол, здесь же - ангел.

Король, восседавший в ванной, под самой крышей, одинокий ребенок, у которого кровь часто идет носом, - вот я, девятилетний, там, наверху. А внизу - все прочие: пушечное мясо, и не подозревающее, что есть такая способность - тосковать, вся эта шушера, шелуха, размазня, сброд, стало недоумков, которым можно вдолбить все что угодно. Я никогда не спущусь на улицу - ни буквально, ни фигурально. Я там ничего не найду.

При малейшем посягновении на мое одиночество я занимал круговую оборону. Случись кому-нибудь из однокашников просто приблизиться ко мне на перемене (а случалось это, естественно, все реже и реже), смельчака встречал взгляд, исполненный ледяного высокомерия, и такой яростный отпор, что бедолага отступал и впредь чтил границу моего мира. Однако я не уберегся от вторжения - легко догадаться, что нарушитель моего спокойствия и границ на сей раз предстал передо мной в прелестном девичьем облике, затем и явленным, чтобы смести бастионы, воздвигнутые разумом в борьбе с нежной, улыбчивой и печальной бабочкой плоти - ведь это она велит нам бояться смерти и отчаянно верить в католическую мифологию воскрешения во плоти.

Я шел в коллеж и вдруг увидал в конце улицы девичий силуэт. Какая хрупкая тоненькая талия, перехваченная тугим серебряным пояском, - вот-вот переломится! Рядом, обнимая ее, шли две подруги, и

==104

когда они обе разом обернулись, я, увидев их ласковые улыбки, безотчетно рванулся к этому свету. И хотя она - та, что шла посередине, не обернулась, я уже знал: ей нет равных на земле, ибо она - королева. Я так и не увидел ее лица, да это было и не нужно. Любовь, разбуженная Галюшкой, воскресла вновь. «Дуллита! Дуллита!» - Я слышал, как подруги, воркуя, повторяли на разные лады ее имя.

С той встречи я жил одной мечтой - Дуллита придет ко мне в мастерскую. Я знал - это будет, будет, но когда? Как? Нетерпение истерзало меня, и однажды к вечеру кровь у меня хлынула носом с такой силой, что все перепугались. Позвали врача - он велел прикладывать уксусные примочки и лежать, запрокинув голову.

На другой день родители постановили отправить меня на отдых к Пичотам. Их имение в двух часах езды от Фигераса называлось «Мельница у Башни». Я никогда там не был, но чудное название заворожило меня, и я согласился. Меня притягивала Башня, один из краеугольных камней моей мифологии.

Была и еще одна причина: уехать значило отомстить Дуллите, ведь она не пришла ко мне в мастерскую, а я так ждал ее и до сих пор жду. Но дело не только в мести: в тайных глубинах моей души теплится надежда, что отъезд восстановит нарушенную гармонию - вернет мне мое возлюбленное одиночество, потревоженное и опороченное появлением Дуллиты.

Дали С. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. - М., 1996.-С. 23-75.

==105

00.htm - glava04