Время игр

Время игр, золотые, счастливые детские дни, которые поэты восхваляют, называя самым прекрасным, что подарено каждому человеку лишь однажды, это время берет свое начало в младенческом возрасте и раскрывается во всем своем господстве, до того как ребенка в первый раз закует в кандалы своим металлическим звучанием слово долг – при поступлении в школу; оно протягивает свои золотые нити в те часы, когда школа ежедневно открывает свои ворота и под громкое ликование неизбежно проносится поток неугомонных детских жизней. Но в это восхитительное время, от года до шести лет, маленький человечек полностью отдан ничему другому и ничему лучшему на земле, чем играм, с утра и до вечера. Да и те требования личной гигиены, претензии, которые предъявляет малышу жизнь в семье, делают игру подвластной, и он берет с собой в сновидения свои маленькие игровые мечты, чтобы на следующее утро точно так же начать свою ежедневную работу. Мыслительная и чувственная деятельность, любое проявление воли находятся под властью игры, каждый предмет становится для ребенка игрушкой; все событие в родительском доме принимаются в программу игры, и даже трагичность болезни и смерти теряет свой ужас перед играющим ребенком.

К. Гроос в своей книге «Игры людей» выделяет экспериментирование в игре и игровое задействование влечения II порядка. При экспериментировании сенсорный и моторный аппараты задействованы в той же степени, в какой тренируются интеллектуальные способности, чувства и воля. К играм, в которых проявляется задействование влечения II порядка, Гроос относит боевые, любовные, подражательные, и, наконец, социальные игры. Со всеми перечисленными вариантами игр мы сталкиваемся уже в самом нежном возрасте ребенка.

I. Тело и его функции на службе у игры

В экспериментирующих играх раннего детства тело ребенка узнает особенное преимущество, т.к. оно является в этом аутоэротическом задействовании актером, и зрителем одновременно. Ни одна точка тела не удалена настолько, что из нее нельзя было бы черпать удовольствие, и это становится целью игры даже самого маленького ребенка. Удивление и любопытство при ощупывании частей тела превращаются в светлую радость, когда они подчиняются воле ребенка и становятся его любимой игрушкой, которую никто не может у него отнять. Но тогда, когда собственное тело уже давно резко отделено от окружающего мира, для детской души оно остается крайне привлекательным. Уже на первом году жизни опробованный аутосадизм в достатке находит выражение в тысячах маленьких самомучений, которые ребенок, смеясь, доставляет себе. Он едва ли чувствует боль, когда снова и снова обматывает свой палец веревочкой, пока он не станет синим и холодным, бьет себя «в шутку», дергает за волосы и радуется этому. Мой племянник в четыре года зажимал ногу в железной кочерге и так бегал по комнате с радостными криками «Ай, ай, я больше не вынесу!» Точно также тот сюрприз, который мальчик не полных шести лет готовил своей маме – то, как он с помощью веревочки, закрепленной на дверной ручке, вырывал каждый второй зуб в верхней и нижней челюсти - едва ли можно объяснить иначе, чем аутосадизмом. Возможно, нет такого ребенка, который бы – часто до момента начала созревания – не находил радость в том, что постоянно прикрывал веки и пристально смотрел на огонь, ослепляя себя, или резко закрывал руками уши, заставляя расплываться в хаосе звуки окружающей жизни. Во всем это экспериментировании, естественно, играет роль тщеславие, «выдержать как можно дольше». И кто ребенком не пробовал намеренно кислое или горькое, чей вкус был неприятен, только из хвастовства и высокомерия? Сюда же относится и добровольное поедание майских жуков, червей и т.д. более взрослыми детьми, особенно мальчиками – но, конечно, только перед удивленными зрителями. У детей, которые проявляют себя данным образом, всегда присутствует сильно садистская жилка.

Так как вначале маленькому ребенку не хватает всяческого отвращения и позднее оно выступает только на месте вытесненного воспитанием, но не затихшего, удовольствия от запрещенных вещей, ребенка, как и прежде, занимают продукты и сам процесс дефекации. Первоначальный интерес не стал ничуть меньше, просто ребенок, как правило, уже на третьем, даже на втором году жизни научился в определенной мере маскировать его. Но, несмотря на это, радость от всего, что связано с этим процессом, пробивается случайно, но неприкрыто наружу. Если же ребенок должен отказаться от любого подобного проявления, он подчас ищет замену в Enuresis nocturna¹. Мальчик девяти лет, у которого до этого момента было недержание, сообщает, что он в четыре года ежедневно «к своему удовольствию» мочился в постель, потому что лежание в сырости и высыхание простыни, прижатой телом, было ему приятно. При этом он «играл», у него получалось горячее обертывание, как у его матери, заболевшей незадолго до этого вследствие преждевременных родов брюшным тифом. В этой фантазии, естественно, и заложена суть игры; с одной стороны, он идентифицирует себя с любимой матерью, с другой, большую роль играют беременность и неожиданные преждевременные роды; потому что он «так прижимался к простыне, что живот становился совершенно приплюснут».

Игра с собственным телом и его функциями приобретает другой облик, как только у ребенка появляется возможность, встречаться со сверстниками. Удовольствию от показывания и созерцания представляется широкое поле, и при его участии образуются первые дружеские союзы. Так, на третьем году жизни моего племянника было отмечено, что он радостно рассказывал, как девятилетняя девочка закрылась с ним в ванной комнате и показала ему себя голой. В это же время его мать слышала, как он в саду склонял свою маленькую подругу к подобному раздеванию, взамен обещая также показаться ей голым. Также я знаю случай, когда пятилетняя девочка, принимая ванну со своим братиком трех с половиной лет, неоднократно хватала его за Membrum, и мальчику тоже нравилось ставить естественные эксперименты на сестре. В воспоминаниях о прошедшем лете дети называли это «играть в морское купание». Маленький мальчик О., которому с трех лет часто делали промывание, развлекался, обходясь таким же образом со своей подругой по играм, в то время как такую процедуру ее рукой отвергал как «свинство». Здесь вытеснение сделало уже такой шаг вперед, что для самого себя допускается лишь активное участие; отказ от пассивности указывает, впрочем, также на принуждение, которое ребенок вынужден терпеть при воспитании. На такие ранние детские переживания опирается широко распространенная «игра в доктора», играя в которую, дети показательно любят уходить в темный угол.

В первые три года жизни задействование органов чувств приобретает колоссальное значение для игры, так как функции органов чувств часто не полностью освоены и постепенное уверенное использование этих органов ребенком вследствие пробуждающегося доверия к себе, гордости за свою силу и ловкость вызывает у него чувства удовольствия. Это характерно, естественно, в большом количестве для работы мышц при ходьбе, беге, лазании, прыгании. Ребенок не устает снова и снова пробовать то же самое, пока он, наконец, при громком смехе и довольных криках не привлечет внимание окружения к своим достижениям. При таких попытках только в случае сильных повреждений доходит до выражения боли – а именно, если слишком большое сочувствие обостряет действительное положение дел – в то время, как маленький стоик понимает повторяющееся падение просто как необходимое зло и терпит его. Особенное удовольствие доставляет ребенку ползание и поднимание по лестнице¹, возможно, потому что напряжение мышц бедер и живота вызывает сексуальные чувства. Маленький мальчик О. в два с половиной года карабкался по латунным балкам вверх на умывальник, и когда мать подняла ребенка, она заметила у него эрекцию. Ни об одном другом ребенке нет таких подробных записей об удовольствии от лазания, как о племяннице Шина - Рут. Автор касается сексуального смысла этого задействования мышц, но из самоотверженности и выдержки, с которыми ребенок делал упражнения, и из сильной реакции, полной удовольствия – «Все ее мечтания и мысли направлены на лазание» - прослеживается эта связь. Одновременно малышке предоставляется удобный случай удовлетворить ее любопытство, исследовать неизвестные предметы, гнезда птиц, перья и т.д. Вообще, лазание детей на стулья, столы часто имеет целью принести те вещи, которые родители запрещают использовать или смотреть на них, в зону доступа их рук; следовательно, лазание старших детей нужно рассматривать не только как предпочитаемое задействование мышц, но и как протест против принуждения и запретов. Когда мать маленького О. хотела спрятать от своего сынишки горшок с медом на высокий шкаф, он объяснил ей: «Тебе на надо этого делать, мама; я залезу на кресло, оттуда на кровать, а потом на высокую часть кровати; и тогда я очень легко достану», и, действительно, через пару дней его застали за этим занятием. Шин сообщает о своей трехлетней племяннице, что она в это время – также и на седьмом году жизни – любила карабкаться вверх и вниз по лестнице, «и она то ступнями, то всем телом ползла наверх и скользила обратно вниз». Такой вид движения позволяет сделать вывод о бессознательном онанизме, который и в более поздние годы охотно практикуется подобным образом при скольжении вниз по перилам лестниц, лазании на деревья и столбы, так как, если он для ребенка уже давно означает запрещенные действия, носит характер предосудительного. С раннего детства ребенок любит колебательные движения, и эта любовь остается и, как правило, усиливается, потому что здесь также представляется такая невинная возможность сексуального возбуждения, часто находящее для себя пищу в удовольствии от показывания и созерцания, которое при этом легко достигается. Пока качание является пассивной формой удовольствия, нельзя упустить участие чисто психического компонента, стремления к любви и заботе. Это желание, по меньшей мере, играет роль в охоте детей к бросанию и забрасыванию чего-либо, которая гаснет, когда никто не ищет брошенные ими предметы. Наряду с радостью от сильной работы мышц, которые ребенок задействует, он извлекает немалое удовольствие из того приятного чувства, что другие занимаются им. У взрослых детей бросание и забрасывание чего-либо не редко выражают садистские побуждения. Чем яснее осознает ребенок свою мышечную силу, тем интенсивнее он ее тренирует. Только слабый мальчик инстинктивно удаляется от драки своих друзей по играм и это чувство слабости своего тела часто уже в раннем возрасте зарождает горечь, которая дает волю коварству и умственной надменности. Нормальный сильный ребенок, особенно мальчик, не упустит возможности применить свою силу, и древняя игра «Кто сильнее?» остается вечно заманчивой для его мышечной эротики; игры «на ринге» и военные игры носят такой явный отпечаток сексуальности, что его едва ли можно упустить из виду.

Несмотря на то, что на сегодняшний день человек хоть и не компетентный в этой области, но образованный давно знает, насколько плохие последствия обнаруживает щекотание детей, все-таки этому моменту не придают должного значения. Oтцы, дяди, дедушки, вообще многие лица мужского пола не упускают возможности возбудить ребенка щекоткой до такого неестественного смеха, который переходит в принудительный, не редко сопровождаемый конвульсивными подергиваниями кричащий смех, имеющий явное сходство с оргазмом чересчур темпераментных взрослых при половом акте. Да, возможно, своеобразие некоторых женщин, разражающихся в момент высшего наслаждения слезами, объясняется подобными детскими переживаниями. Шин сообщается: «Вообще, щекотать ребенка было запрещено. Несмотря на это, дед щекотал ее несколько раз (на втором году жизни). Это ощущение вызывало у ребенка чрезвычайное чувство удовольствия. Она кидалась навзничь на колени к бабушке и показывала на грудь и горло с просьбой пощекотать его снова. Когда ей поддавались, она вскрикивал от радости, громко смеясь, это звучало не как какое-то рефлекторное движение, а как естественное выражение удовольствия.» Запись о реакции маленькой Рут на щекотку показалась мне потому примечательной, что в ней особо отмечалось атавистическое женщине движение бросания навзничь при сексуальном возбуждении. У мальчиков при щекотании наблюдается раскидывание конечностей, съеживание и распрямление тела, т.е. большая активность в противоположность пассивности девочек, первая ступень поведения в предстоящей любовной жизни.

Сильное развитие эротики кожных покровов проявляется у многих детей в определенных вредных привычках, таких как постоянное расчесывание кожи головы, ладошек до образования волдырей, сдвигание вокруг тела одежды, что, впрочем, часто является просто маской онанирования. Фрейд высказывает предположение, что когда-то перед третьим годом жизни по ныне еще неизвестным причинам младенческий онанизм угасает, что что на это время выпадает латентный период, который, однако, вскоре дает место подъему сексуального ощущения между третьим и четвертым годом жизни. К этому моменту сексуальный интерес стоит в центре детских ощущений и действий, ребенок снова принимается за мастурбацию. Много написано о физическом и психическом вреде, появляющимся из инфантильного самоудовлетворения. С этим заходят часто слишком далеко. По возможности приостановить соблазняющее задействование сексуального влечения естественно, но приниматься за дело нужно с большой осторожностью. Так как из анализов невротиков мы знаем, что комплекс кастрации¹, который закрепляется в детской душе вследствие угрозы отрезания частей тела или пальцев (взамен) из-за онанизма оказывает настолько продолжительное влияние, что для многих людей вообще больше не удаляется из хода психических событий и может стать источником психической импотенции и других нервных приступов страха. Если человек привыкнет не видеть в сексуальных процессах что-то предосудительное, что нужно скрывать от ребенка, он пойдет более верным путем, чем прежде. Полный любви призыв, указывающий на то, что такие манипуляции некрасивы, но безобидны, помогает больше, чем внушение ребенку страха. Иные дети отказываются от этого удовлетворения ради матери; мой племянник в возрасте четырех лет, которого постоянно отговаривали от этого, однажды вечером трогательно произнес: «Мамочка, сегодня весь день я не брал в руку мой Zipferl, только когда я писал, конечно; но тогда ты была рядом!» Таким образом любовь и тщеславие, если влечение не слишком сильно и такие занятия не вошли в привычку, могут больше, чем непонятная, и поэтому неэффективная строгость. В дневниковых записях о развитии единственных детей, к сожалению, на этот счет нельзя найти ни малейших указаний, а те авторы, которые занимаются этим вопросом, вносят снова лишь специальные заметки без связи с остальной историей развития данного ребенка. Это опущение сексуального компонента из общей картины истории детства несет, по большей части, вину, почему факт инфантильной мастурбации так упрямо упускается из виду или отвергается. Эти авторы видят только теневую сторону, не думая о том, что и у этих детей – и они составляют подавляющее большинство – не отсутствуют достойные любви стороны, а также то, что именно сильные сексуальные проявления являются просто необходимой изнанкой рано развитого интеллекта. Если мы услышим, как какого-нибудь ребенка обозначать «рано созревшим», мы незамедлительно ожидаем различного рода эротических и сексуальных проявлений, так как интерес «смышленого» ребенка естественным образом направляется с любовью на ту сферу, из которой растет выигрыш удовольствия.