I. Функции органов чувств на службе чувственной жизни грудного ребёнка.

Душевная жизнь грудного ребёнка начинается с реакции на внешние впечатления, получаемые с помощью органов чувств, и впечатления из сферы ощущения собственного тела; выражения удовольствия и неудовольствия дают понять взрослым, что определённые события, происходящие вокруг ребёнка, уже становятся для него переживаниями. То, как ребёнок переводит взгляд на освещённое солнцем окно, вздрагивает при внезапном звуке, ищет губами и руками питающую его материнскую грудь, несмотря на отчасти автоматический, отчасти инстинктивный характер этих движений, свидетельствует о том, что новорожденный замечает происходящее в окружающем мире. В апперцепции грудным ребёнком впечатлений уже есть зачатки психической жизни. Зажмурив глаза при ярком свете, ребёнок тут же кричит, прислушиваясь к звуку санок, выражает удивление — одно из самых примитивных детских чувственных побуждений — если поскрести ногтем по стеклу, ребёнок непроизвольно морщится; и с того момента, как первая улыбка озаряет детское личико, любая мать неустанно вызывает эти лучики радости на лице любимого малыша маленькими нежностями и ласковым голосом, к чему нормальный ребёнок не остаётся бесчувственным уже в первые месяцы жизни. Да даже малыш, который не окружён любовной заботой, уже в раннем возрасте вскрикивает от удовольствия в своей кроватке, наблюдая за игрой теней, вызванной солнечными лучами и движением ветра. Его глаза неустанно следят за постоянным изменением форм, а ритмичные движения кисточек на коляске или люльке побуждают маленькое создание к первым хватательным движениям.

Из всех ощущений наибольшее значение для чувственной жизни вскоре после рождения имеет мышечная чувствительность; для ребёнка в возрасте нескольких недель, даже дней, она становится неиссякаемым источником удовольствия и неудовольствия. «Первые ощущения удовольствия», пишет Компере¹⁾, «возникают в ходе поступательной сдержанной тренировки органов чувств и удовлетворения органических потребностей». Тренировка мышечного чувства — идёт ли речь о глазных мышцах или мускулатуре рук и ног — уже сама по себе доставляет ребёнку удовольствие, подготовка к которому происходит ещё в утробе матери при самостоятельных движениях тела ребёнка, а также под воздействием внешнего давления при ходьбе и других движениях матери. Народное поверье, согласно которому особенно эротические натуры — те дети, чьи матери продолжали сексуальную жизнь вплоть до самого разрешения от беременности, не является простым суеверием. Сильная детская сексуальность может быть обусловлена не только психическим наследованием, но и чисто физически в связи с сотрясениями матки матери, которые ещё до завершения созревания плода вызывают в организме ребёнка самые примитивные мышечные и кожные ощущения. Эта физически обусловленная повышенная сексуальность одинаково распространяется как на мальчиков, так и на девочек, в то время как психическое наследование, как известно, обычно является перекрёстным. Если это предположение окажется верным, то мышечная эротика и эротика кожных покровов являются самыми ранними формами сексуального ощущения. То, что она, несомненно, появляется в самые первые дни, выражается у многих грудных детей в сильной охоте к царапанию. Так, семейная пара Скапен ²⁾ пишет о том, как их сынок уже в первый день расцарапал собственное лицо, а во второй день оставил чувствительные ранки на лице своей бабушки, крепко вцепившись в него пальчиками, когда та ласково склонилась к нему. В три месяца³⁾ мальчик чешет и царапает свои ручки, в восемь с большим удовольствием дёргает отца за бороду, а последняя его забава, которой он, по словам родителей, придаётся со «страстью» - хватать их глаза. То, что ребёнок делает со страстью, всегда имеет эротический оттенок, и в сущности грудному ребёнку, для которого активная мышечная деятельность является источником удовольствия, не чужды внешние проявления сексуального возбуждения, хорошо известные взрослым, - особый блеск в глазах, румяные щёки. Царапание ногтями является одним из самых ранних показателей мышечной силы ребёнка и впоследствии спонтанно проявляется во время полового акта у многих людей, ещё в первые годы жизни под воздействием воспитания отучившихся от этого, то есть как в нормальной, так и в перверсной любовной жизни находят отражение привычки самого раннего детства, связанные с удовольствием. Из этого следует, что ребёнок, придумывая все эти действия просто так или чтоб защититься от назойливого давления, должно быть, испытывает чувства, похожие на те, что пробуждаются при любовном наслаждении в зрелом человеке. Ясным доказательством этому является длительное влияние инфантильного сладососания на эротическое развитие; известно, что из таких детей вырастают любители поцелуев¹⁾ и заядлые курильщики, а также то, что в особенности у любящих сосать девочек впоследствии развивается сильная любовь к сладкому, которая угасает или, как минимум, отступает на задний план с началом нормальной половой жизни. Характерным является наличие почти во всех языках связи между лакомствами и поцелуями, проявляющейся в таких названиях как рождественское печенье Busserl (австр. «поцелуй»), десерт baiser (франц. «поцелуй»), миланский десерт baciucchio (итал. «покрывать частыми поцелуями»). Считать, как некоторые исследователи, сладососание частей собственного тела или других предметов лишь проявлением инстинкта утоления голода представляется неправильным. Утверждению же этих исследователей, что ребёнок перестаёт сосать, как только он сыт, противоречит тот факт, что и сытый ребёнок²⁾ часами может с удовольствием сосать резиновые пробки или другие предметы, которые дают ему находчивые няни, и тут же начинает плакать и кричать, если соска выскальзывает у него изо рта; точно так же он удовлетворён, если может дотянуться губами до пальцев рук или ног, хотя при этом не происходит удовлетворения чувства голода. Здесь задействованы такие эрогенные зоны как губы, пальцы рук и ног, с помощью которых грудной ребёнок получает удовольствие; и поскольку при сосании частей собственного тела ребёнок не только чувствует себя независимым от окружающего мира, но и получает двойное удовольствие от того, что задействованы одновременно две части тела, сосуны так крепко привязаны к своей привычке.

Прейер¹⁾ наблюдал явные сосательные движения, вводя палец в рот ребёнку, только что появившемуся на свет из утробы матери, и ритмично потирая его язык. Можно предположить, что в этой особенно развитой чувствительности к прикосновениям проявляется сексуальное влечение в его самых ранних стадиях; самому Прейеру ребёнок, по выражению его физиогномии, показался «тронутым наиприятнейшим образом». Это наблюдение подтверждается применением следующего всегда действенного средства для успокоения кричащего грудного ребёнка. Всем няням прекрасно известно, что, казалось бы, беспричинный крик ребёнка прекращается, когда они засовывают палец ему в рот и щекоткой возбуждают нервные окончания на губах и нёбе. Это представляет собой лишь вариацию действий нянь, не стесняющихся щекотать гениталии ребёнка, чтобы успокоить его и, наконец, уложить спать. Представители школы Фрейда видят в сосании самое раннее проявление сексуального влечения, при котором губы представляют собой замечательную эротическую зону. Я не раз замечала, что пальцы моего племянника, после того как он сосал их всю ночь, издавали запах, присущий женским гениталиям, и многие матери замечали то же самое.²⁾ Вероятно, этот запах возникает от длительного воздействия слюны на кожу пальцев. Кажется, что ощущение запаха связано с удовольствием от сосания; действительно, когда моего племянника в возрасте четырёх лет попытались отучить от этой привычки, указав ему на дурной запах от пальцев, он ответил: «О, я люблю это нюхать!». Возможно, это предпочтение основано на воспоминаниях о запахе ещё в утробе матери. Кажется, что это предположение противоречит мнению многих учёных о том, что в первые дни ребёнку не свойственно обонятельное восприятие. Я думаю, у ребёнка в первые дни просто нет возможности напрямую ощущать этот специальный предпочитаемый им запах; но, возможно, он возникает во время сосания груди из-за смешения запахов слюны, молока и кожи. В связи с этим можно предположить, что большую роль обоняния в любовной жизни многих людей можно объяснить не только интенсивной анальной эротикой в детстве, но отчасти и сладососанием; это подтверждает предпочтение многими людьми каприльной группы, которая принимается во внимание для гениальной зоны, а не напрямую для анальной. Для них каприльная группа остаётся особенной, сильно стимулирует их либидо. Кажется, что часто встречающееся у детей желание уткнуться лицом в колени или подмышки взрослых связано с этим предпочтением; точно такое же пристрастие встречается и у маленьких собак и кошек и не может быть объяснено одним только приятным ощущением теплоты, так как маленькие зверьки должны изменить своё удобное положение, чтоб уткнуться головой в подмышку.

Для младенца в колыбели сосание уже возмещает отказ от какой-либо страстно желаемой им вещи, оно утешает его в негодующем настроении; впоследствии человек обычно точно так же стремится к радостям онанизма, чувствуя в душе горечь и обиду. Мальчуган Скапенов¹⁾, когда его в восемь месяцев отнимают от материнской груди, возмещает эту утрату сосанием большого пальца левой руки, при этом он прекращает свои «яростные крики» и только неудовлетворённо сопит носом и, «наконец, утешенный, засыпает». Он не позволяет лишить себя этого довольства, и когда родители пытаются вынуть из его рта красный и вспухший от сосания большой палец, в мальчике просыпаются гнев и упрямство¹⁾. (девять месяцев). В десять месяцев²⁾ «прежний крик окончательно уступает место сосанию пальца, что является выражением как голода, так и смирения; когда ребёнку не дают какой-нибудь предмет, заставляют спать и т.п., он в качестве утешения засовывает палец в рот, и только особые носовые звуки, которые нельзя понять никак иначе, выражают его несогласие, возмущение, боль». И в одиннадцать месяцев³⁾: «Всё запрещённое невероятно волнует мальчика; он интенсивно требует ножи, ножницы, посуду, и если всё это у него отнимают, лицо мальчика временами принимает трогательное выражение смирения, и он тихо засовывает в рот палец левой руки, на котором всегда заметны ранки от укусов». Привычку многих детей в более позднем возрасте засовывать палец в рот или кусать ногти, когда они смущены, пристыжены или упрямы, следует толковать как отголосок прежнего сосания; мгновенно возникающее чувство неудовольствия требует возмещения с помощью проверенного средства — раздражения эрогенных зон. Сексуальному характеру сосания соответствует также и то, что оно, равно как и половой акт, является превосходным усыпляющим средством. В возрасте трёх месяцев племянница Шина⁴⁾ предпочитала,чтобы мама держала её на правой руке, так девочка могла спокойно сосать большой палец левой руки и засыпала с выражением сильнейшего удовлетворения на лице. «В три с половиной месяца ей дали резиновую соску, которую она стала сосать так же, как прежде сосала пальцы. В течение восьми дней появилась связь этого представления о сосании с засыпанием». «В шесть месяцев оказалось, что соска как бы «принуждала» ребёнка ко сну». Так как девочка, как пишет далее Шин, не могла засыпать без сосания и часами кричала по ночам, если соска выскальзывала изо рта, мать хотела отучить её от этой привычки; но безуспешно. «Должно быть, ребёнок ясно воспринимал соску как что-то очень приятное. Возможно, с этим были связаны особо приятные ощущения; потому что когда во второй половине этого месяца перед ребёнком махали резиновой соской, он ликовал и дрыгал руками и ногами. То же самое я наблюдала и у других малышей, когда они видели свои детские рожки». При этом Шин делает верное предположение, что довольство связано не только с источником питания, но не объясняет своё мнение. Наблюдая за моим племянником, я могу сказать, что при сосании, которому он интенсивно придаётся с самого раннего возраста и до сих пор (в семь лет), его лицо в начале явно выражает сексуальное возбуждение, а когда он постепенно засыпает — приятную расслабленность. Примерно в конце первого года жизни он стал одновременно с сосанием большого и среднего пальца левой руки теребить пальцами правой руки одеяло. Я считаю, что для этого ребёнка такие движения являются заменой онанистических, так как когда ему был всего месяц, мальчик, как только его раздевали, сильно тянул себя за membrum¹⁾. Факт онанизма у грудных детей оспаривается, но его едва ли можно отрицать. Главным образом, мальчики начинают заниматься этим рано в связи с мероприятиями по уходу за телом и доступностью гениталий для механического раздражения, в то время как у девочек грудного возраста мануальная мастурбация наблюдается гораздо реже в связи со скрытым положением половых органов; но и у них проявляется сексуальное возбуждение — благодаря неразумно подобранной детской одежде; именно так называемый подгузник, льняной платочек, который должен предотвратить появление пролежней, раздражает очень эрогенную зону гениталий, а сжимание бёдер является для маленькой девочки характерной формой самоудовлетворения. Так как матери и няни, естественно, пытаются предотвратить онанистические действия грудных детей, источник удовольствия перемещается на более невинную и легкодоступную зону — рот; и тогда сосание выступает в качестве замены запрещённому довольству. Таким образом, в сосании можно заметить самые ранние проявления не только губной эротики, но и детского интеллекта. Одна мать рассказывала мне о том, как её восьмимесячный сын, хитро озираясь, не раз пытался онанировать, и как только ему мешали делать это, с явным упрямством находил утешение в сосании. Часто чересчур устрашающее и связанное с болезненным ударом пресечение онанизма у грудных детей может сильно способствовать развитию в детской душе ужаса, а также притворства и упрямства.

С мероприятиями по уходу за маленькими детьми непосредственно связано просыпающееся при этом довольство от наготы. И хотя изменение температуры при раздевании мало приятно ребёнку, освобождение от стесняющей одежды настолько связано с удовольствием, что он едва ли замечает чувства неудовольствия. Ведь в обнажённом состоянии ребёнок абсолютно свободно может задействовать свои мышцы, и щекочущие прикосновения свободного белья к коже вызывают возбуждение, побуждающее ребёнка барахтаться и дрыгать руками и ногами, при этом ощущение ничем не стеснённой свободы наполнено удовольствием. Благодаря тому, что заботливая мать постоянно укрывает мальчишку, он может снова и снова чувствовать приятное раздражение кожи¹⁾. К тому же, при этом в ребёнке просыпается упрямство, с которым он вопреки желанию матери принимает положение, наиболее наполненное удовольствием. Мне часто доводилось наблюдать, с какой хитростью мой одиннадцатимесячный племянник добивался наготы, как он поджидал момент, когда мама или няня отвернутся, чтоб сбросить с себя ненавистное одеяло и с удовольствием пососать пальцы ног или покусать какие-нибудь другие части своего тела, до которых он мог дотянуться.

Очевидная радость собственной наготы является одним из самых ранних и ясных проявлений инфантильного аутоэротизма; впоследствии при участии эрогенности глаз эта радость становится причиной развития эксгибиционизма и удовольствия от созерцания, также в ней берёт свои корни нарциссизм, который часто проявляется уже в конце первого года жизни в по-детски искренней форме. Воспитательные меры во многом способствуют развитию этих влечений; запрет обнажаться слишком часто сопровождается незаметной улыбкой гордой мамы или удовлетворённым бессознательным удовольствием от созерцания взрослых, как будто бы даже у совсем маленького ребёнка при этом не возникает особое возбуждение. Во время безобидных игр, когда ребёнок прячется и позволяет себя найти, его познания, связанные с удовольствиями, распространяются на все части его тела, и ниже описанный случай, который мне довелось наблюдать, отнюдь не единственный: мальчик десяти месяцев, с которым его мама играет, подбрасывая платок над головой и говоря «смотри-смотри», точно подражает действиям мамы, задирая при каждом «тут-тут» свою рубашонку, при этом взвизгивая с тем большим наслаждением, чем резче звучит «фу» матери. Эту игру можно рассматривать как бессознательную эксгибицию, что ещё больше подтверждается тем, что маленький мальчик уже с первых дней восхищался собственным телом, а уже в шесть месяцев был удовлетворён в присутствии посторонних только тогда, когда лежал перед гостями нагим. Такие ошибки в воспитании совершаются чаще, чем можно было бы предположить, и оправдание родителей, что ребёнок ещё ничего не понимает, неуместно здесь точно так же, как и в случаях других серьёзных упущений взрослых по отношению к детям.

В то время как ребёнок получает всё большую власть над частями своего маленького тела, возрастает и радость движений; чувство собственного достоинства как следствие инфантильного аутоэротизма просыпается в ребёнке с первыми удачными попытками сидеть, стоять, ползать, ходить. Е. И Г. Скапены¹⁾ делают следующую заметку на одиннадцатой неделе жизни своего ребёнка: «Уже несколько дней мать учит мальчика сидеть; у него получается поразительно хорошо. Это явно доставляет ребёнку довольство, и он постоянно требует этого, крича и пытаясь подняться». В шесть месяцев:²⁾ «Новое любимое движение — раскачиваться верхней частью туловища. С выражением настоящего озорства мальчуган сидит в коляске, наклоняется вперёд, отталкивается ногами и резко отскакивает назад; так он с явным довольством неустанно качается вперёд и назад. Сидя на коленях у матери, он протянул руки к металлическим ручкам коляски, взялся за них и, раскачиваясь вперёд-назад верхней частью туловища и также сгибая и разгибая руки, стал двигать коляску туда-сюда с помощью матери, поддававшейся всем его движениям; при этом его лицо приняло невероятно польщённое и самодовольное выражение». Осознание действенности своей физической силы доставляет грудному младенцу такое же наслаждение, как и ребёнку постарше, и поэтому он рано начинает отклонять постороннюю помощь; ему достаточно, чтобы взрослые просто присутствовали при этом и могли поддержать ребёнка, если ему не хватит собственных сил, и — в чём и заключается суть — вознаграждали его старания своим восхищением. Поэтому ребёнок, о котором заботятся со всей любовью, учится использовать свои мышцы и органы чувств намного раньше и легче, чем если бы он не был окружён вниманием. Сильное возбуждение, вызываемое у самых маленьких детей качанием и убаюкиванием, заключается в «появлении сексуального возбуждения при ритмичных механических сотрясениях тела» (Фрейд). Покачивающиеся движения коляски доставляют младенцу такое удовольствие, что он часто произносит от довольства свои первые монологичные лепетания¹⁾. Также и вскрики радости при поворотах, при катании коляски туда-сюда²⁾ в совокупности с влажным блеском в глазах ребёнка и его румяными щёчками подтверждают сексуальный оттенок его чувств. С одной стороны, этим объясняется долго сохраняющаяся склонность детей к раскачиваниям разного рода, будь то даже просто покачивание на краешке стула, а, с другой стороны, появляющийся позднее у некоторых детей ужас перед ритмичными движениями, предположительно, связан с переизбытком этого наслаждения в первый год их жизни; так как ужас, как и отвращение, часто является реакцией на предосудительное чувство удовольствия из прошлого.

Во второй половине первого года жизни у подавляющего большинства детей проявляется настолько явное желание трогать руками совсем маленькие предметы как, например, волоски, крошки и т.д., что причиной этого предпочтения может быть, вероятно, только особая тактильная чувствительность. Трогая эти крохотные вещицы, которые, став старше, они смогут брать только с трудом, дети бесспорно получают удовольствие. Восьмимесячной дочурке Штрюмпель¹⁾ особенно нравится брать в руки очень маленькие предметы, такие как хлебные крошки, жемчужины. А маленький Скапен пытается вырвать у родителей отдельные волоски; «в двенадцать месяцев²⁾ он предпочитает особенно маленькие предметы, простые и круглые вещи. В сложных игрушках его интересуют обычно только винтики, кнопки, кисточки, колокольчики; на ковре — крошка, на скатерти — пятно, на обоях — едва заметная точка». То, что кожные нервы интенсивно задействованы в процессе получения ребёнком удовольствия, мы замечаем также и по его поведению в ванной; ребёнок сладострастно сжимает кулачки, дрыгает ногами, выражая своё удовольствие, - для многих детей вплоть до созревания, часто даже для взрослых эти движения остаются бессознательной, наполненной удовольствием реакцией на сильные физические раздражители. Приятная теплота воды и небольшое сопротивление жидкости, возможно, вызывают у ребёнка смутные воспоминания о фетальном состоянии и побуждают его принять пренатальное положение, подтянув ноги к груди и обхватив тело согнутыми руками. Многие дети годами предпочитают спать в таком положении, а то, как дети и взрослые прижимают скрещённые руки к груди, услышав что-то ужасное, является, по-видимому, пережитком доисторического периода жизни ребёнка. Нельзя не заметить, как сексуальная восприимчивость грудного ребёнка проявляется при купании и при других мероприятиях по уходу за ним. Акушерки ежедневно наблюдают, что у мальчиков в возрасте нескольких дней появляется эрекция, и с похвалой сообщают молодой маме, что это признак мужской силы. Один мальчонка тринадцати дней забрызгал себе подбородок и ротик струёй урины, а у другого, когда его купали в третий раз, появилась сильная эрекция, сопровождавшаяся символическим растопыриванием пальцев. Последнее также имел возможность наблюдать Прейер¹⁾, при этом были растопырены сухие пальцы, то есть реакция была обусловлена не влажностью. «Уже в возрасте семи дней, - продолжает он, - выражение удовольствия на лице с широко открытыми глазами непосредственно после купания было другим. Никакое другое чувственное впечатление какого-либо рода не может вызвать в этом возрасте выражение такой удовлетворения».

Сильная эротика кожных покровов грудного ребёнка проявляется также и в его реакции на поцелуи; какую бы часть тела ребёнка не целовали, доказывая свою нежность, он одинаково смеётся и издаёт возгласы радости²⁾, пока в скором времени не выделяются превалирующие зоны — шея, руки, ноги; странно то, что ещё совсем малыши обычно отвечают на поцелуи в губы сосательными³⁾, а позже кусающими движениями (даже когда ещё нет зубов), но не выражают при этом чувства удовольствия. После одного года ребёнок нередко начинает временно отклонять поцелуи. Повышенную эротику кожных покровов подтверждает, наконец, спокойствие ребёнка, даже явное проявление удовольствия, когда поцелуи переходят в лёгкие покусывания. Так, Е. и Г. Скапены пишут о своём шестимесячном мальчике: «Он засунул пальцы в смеющийся рот матери, она укусила их; мальчуган удивлённо поднял брови и вопросительно посмотрел на неё. Когда мать укусила их ещё раз, он вскрикнул от удовольствия, но тут же отдёрнул ручку. После небольшой паузы он сам вновь засунул пальцы в открытый рот матери, и его лицо при этом выражало ожидание, мать укусила пальцы, и тут же раздался озорной смех». М.В. Шин⁴⁾ высказывает предположение, что для маленького ребёнка еда (=сосание), укусы и поцелуи по началу означают одно и то же.⁵⁾ Конечно, ему только позднее становится понятным настоящее значение поцелуя, хотя в первый год жизни мать целует его тысячи раз. Ребёнок воспринимает поцелуи как приятное раздражение кожи, но целовать сам обычно отказывается. Об этом пишут как Шин, так и Прейер, в то время как сынок Скапенов¹⁾ уже в первый месяц жизни радостно реагирует на поцелуи, особенно на шумные, т.е. с сильным локальным раздражением кожи.

Лёгкое покусывание и царапание не только не причиняет малышу боли, но даже доставляет удовольствие, то есть в мышечной эротике и эротике кожных покровов можно заметить корни садо-мазохизма, в том числе и часто встречающегося у детей ауто-садо-мазозохизма. Тидеман²⁾ рассматривает следующее обстоятельство в качестве доказательства неспособности ребёнка отличать в возрасте одного месяца своё тело от чужого: его сынок сильно царапал своё лицо и наносил себе удары. Прейер³⁾ также видит в причинении вреда собственному телу всего лишь отсутствие чувства «Я» у маленьких детей. Из некоторых реакций ребёнка сегодня нам уже известно, что при определённых обстоятельствах он сладострастно воспринимает активное и пассивное причинение боли. При соединении садистских и мазохистских чувств удовольствия на собственном теле становится возможным получить двойное наслаждение, так как при этом Я является одновременно и субъектом, и объектом. Предположительно, в этом заключается основная причина того, что в самые первые дни жизни садизм ребёнка направлен на него самого. Удовольствие возрастает также за счёт того, что ребёнок инстинктивно не переходит того болевого порога, ниже которого причинение страданий ещё усиливает удовольствие. И хотя детская одежда даёт младенцу свободу движений, его всё же ежедневно после купания достаточно плотно заворачивают в пелёнку, во время этого он испытывает приятные ощущения кожей и мышцами; дети постарше спонтанно стягивают конечности одеждой, чешутся и т.п., пытаясь вызвать то же самое ощущение.

Среди аутосадистских действий грудных детей на первый план выступает царапание, долгое время являющееся единственной возможностью задействования мышц. Сыну Скапенов¹⁾ уже в первый день пришлось связать руки, потому что он расцарапал себе лицо; тогда же мальчик дрыгал ногами, пытаясь противостоять этому. Я считаю, что сильное впечатление, производимое на него в одиннадцать месяцев²⁾ уже одним только видом щётки и прикосновением к ней, следует отнести к проявлениям мазохизма. По меньшей мере, я наблюдала то же самое у моего племянника примерно в этом же возрасте; с хитрыми «ticht-ticht (=sticht) («лет-лет» (=колет)) он снова и снова касался пальцами довольно грубой щетины, так же играла со щёткой и десятимесячная девочка; так как в раннем возрасте ребёнок ещё не различает «одушевлённое» и «неодушевлённое», щётка представляется ему таким же живым существом, которому он позволяет себя колоть, как и мать, которой он протягивает ручку для шутливого укуса. Лёгкое покалывание явно не только вызывает боль, но и приятно щекочет кожу. К тому же немало взрослых людей, не являющихся мазохистами, признают, что для них лёгкая боль наполнена удовольствием. Не считая проявляющейся в более позднем возрасте духовной формы мучения самого себя и других, садизм и мазохизм имеют различные формы, самой ранней из которых, по моему мнению, является царапание. Как только у ребёнка режутся первые зубки, он начинает сильно кусать самого себя и то, что его окружает. Сосание часто сочетается с кусанием, и только намного позже ребёнок начинает использовать силу своих рук и ног для ударов. При мазохистских действиях ребёнка стремление к сочувствию выражается так же рано, как и при садистских желание чувствовать восхищение своей силой со стороны окружающих, даже вызывать у них ужас; матери и кормилицы часто сами побуждают ребёнка к таким играм, притворяясь, будто чувствуют боль и бояться, когда ребёнок бьёт их и треплет за волосы. В шесть месяцев у маленького Скапена³⁾ отчётливо проявляется склонность к садизму; он бьёт мать, «он вцепляется ручками в её нос и дёргает его», в восемь месяцев «его последняя страстная забава — хватать глаза родителей; он явно злится и волнуется, когда каждый раз при приближении его безжалостной руки опускаются веки. С наслаждением он треплет и бороду отца.» В девять месяцев: «Если его безжалостные руки царапают наши лица так, что мы вскрикиваем от боли, глаза мальчика сверкают настоящей злобой; крылья носа раздуваются, и неистово и жадно он продолжает мучить нас, вырывая у нас отдельные волоски, пытаясь схватить глаза, щипая и царапаясь; если же показать ему язык, он радостно вскрикивает и впивается в него ногтями». «Каждый день, чистя рот ребёнку, мать узнаёт, насколько острыми уже стали зубы, когда ребёнок энергично и с прямо-таки дьявольской жадностью больно кусает её пальцы». Таких проявлений бессознательной детской жестокости достаточно, чтобы показать, насколько сильно это влечение стремится к выражению, что оно направлено даже на тех, к кому ребёнок проявляет больше всего нежности, и, наконец, что при получаемом от этого удовлетворении черты ребёнка искажаются, глаза горят так же, как у взрослых людей, испытывающих сексуальное наслаждение. И как у многих взрослых оно мощно усиливается при причинении физической боли, так и у детей нередко появляется потребность доказательства своей любви садистскими действиями. Здесь можно привести запись из дневника Скапенов, сделанную на одиннадцатом месяце жизни их сына¹⁾ по поводу его первого знакомства с девочкой старше его на 1\2 года: «В то время как малышка смотрела на него равнодушно, лицо мальчика было необычайно подвижно: оно выражало и интерес, и удивление, и радость и неописуемое любопытство. Когда, глядя на него, девочка вдруг сказала «кукла», тот факт, что она говорит, чрезвычайно взволновал его. От радости или, возможно, просто пытаясь подражать ей, он выплеснул поток непонятных слогов, возбуждался всё больше, и резко восторженно вскрикнув, вдруг ударил её по лицу. Должно быть, это была ласка. ... Потом он сумел с силой вырвать у неё из руки бисквит, затем и куклу, но всё это он сделал так радостно и задорно, что никак нельзя было воспринять это как проявление ярости или зависти». Упомянутый ранее маленький мальчик О. кусал и царапал грудь своей кормилицы, пока ей не стало действительно больно, что, судя по всему, только усилило его страсть; его ногти представляли опасность для волос и лиц окружающих мальчика людей. Судя по рассказам матерей, в начале жизни пол, по-видимому, не играет роли в садистских и мазохистских желаниях; как утверждают многие авторы, каждый садист является одновременно и мазохистом, и наоборот. Но когда на передний план выступает более сильная агрессивность, мальчики проявляют склонность к садистским действиям интенсивнее, чем девочки; кроме того, агрессию мальчиков, как атрибут настоящего мужчины, не подавляют так настойчиво, как агрессию маленьких девочек, с чьей склонностью к жестокости по отношению к другим няни с самого начала борются с большими усилиями. То, что в поведении мальчиков рассматривают как зачатки будущей силы и за что их бранят с улыбкой, воспринимается сразу как неженская черта характера девочек. То, что несмотря на жестокое выражение лица, ребёнок совершает садистские действия бессознательно и не намереваясь причинить кому-то боль, можно заключить из следующей важной записи в дневнике Скапенов¹⁾: (пятнадцать месяцев) «Часто во время одевания и раздевания он не хочет сидеть спокойно, яростно пинается и кусает руки и плечи матери так, что она даже через плотную одежду чувствует сильную боль. Когда мать несколько раз вскрикнула «ау!», это так понравилось ему, что мальчик сильно укусил сам себя в руку и точно так же сказал «ау». Почувствовав болезненные последствия своего укуса собственным телом, он выглядел очень удивлённым».

В соответствии с преобладающими у ребёнка садистскими либо мазохистскими наклонностями развиваются и его игры. Ни для одного внимательного наблюдателя не останется незамеченным тот факт, что здоровый грудной ребёнок уже в первые месяцы жизни придумывает без помощи взрослых маленькие игры; отчасти они основаны на просыпающейся в ребёнке и ищущей выражения мышечной силе. О том, что этим первым попыткам присущ неотъемлемый признак игры, акт воли, свидетельствует удовлетворённая улыбка в случае успеха и недовольное выражение лица при повторяющихся неудачах. Все мышечные зоны могут участвовать в игровой деятельности, но в играх, в основном, используются хватательные и ощупывающие движения. Ребёнок продолжает совершать эти движения, пока не устанет, и они вызывают в его душе чувства удовольствия и неудовольствия; и хотя эти движения отчасти чисто инстинктивны и вызваны бессознательным стремлением к мышечной работе, мы всё же должны признать, что они являются необходимыми предпосылками развития чувственных ощущений. Игровые повороты головы туда-сюда при каком-либо звуке, будь то звон колокольчиков на санках или голос матери, вызывающей своими «смотри-смотри — тут-тут» первую улыбку малыша, попытки схватить пальцами кисточки на коляске доставляют маленькому человечку бесконечную радость, для него это игра, наполненная удовольствием. И из этих игр ребёнок получает свои первые знания о вещах, окружающих его. Он учится выделять своё маленькое Я из окружающего мира с помощью разных болезненных ощущений, причиняемых ему. Медленно, но безостановочно он начинает понимать, что значит большой и маленький, круглый и угловатый, горячо и холодно, близко и далеко. И все эти новые ощущения сопровождаются удовольствием и болью! Ко всему, что не вызывает у ребёнка удовольствия или боли, он остаётся равнодушным, и поэтому многие ситуации повседневной жизни повторяются много раз, пока не произойдёт какое-нибудь небольшое изменение, после которого они произведут впечатление на ребёнка и будут им пережиты. Именно в самом начале жизни ребёнка чувственные впечатления должны быть достаточно интенсивными, чтобы вообще произошла их апперцепция; их сила должна достигнуть того предела, когда они будут способны вызвать у ребёнка удовольствие или боль. Потому что уже переключение внимание является для грудного ребёнка источником довольства, которое, однако, быстро угасает, как только он устаёт.

Среди всех чувственных ощущений наибольшее удовольствие приносят вкусовые. То, что я пишу о них только сейчас, связано с тем, что именно эти ощущения ребёнок начинает использовать в своих играх позже всего; потому что при сосании речь идёт скорее об удовлетворении кожно- и кожно-слизистоэротической, а не вкусовой охоты. Вкусовые ощущения становятся частью игр только после их постоянного спутника — обоняния. Понюхать цветок и затем попробовать его на вкус — само собой разумеющееся для ребёнка продолжение действий. С развитием обоняния просыпается интерес к собственным продуктам дефекации, проявляющийся у всех детей и нередко находящий своё выражение в копрофилии, пока ребёнок ещё не испытывает отвращение. Эти младенцы с поразительным проворством используют для испражнения именно тот момент, когда няни после напрасных уговоров покидают комнату. Никакие ругательства и наказания не способны удержать маленького безобразника от полных наслаждения игр, при которых он пачкает руки, лицо и одежду; иногда он даже довольно чавкает, пробуя этот новый для него вкус. С другой стороны, часто достаточно рано происходит изменение - иногда при сохранении предпочтения продуктов дефекации - при котором ребёнок, не прекращая копрофилии, постоянно отказывается от определённых продуктов, таких, как зелёные и коричневые овощи, яйца и т.д, по цвету напоминающих экскреты. Так, например, мой маленький племянник, бывший до конца первого года жизни ярко выраженным копрофилом, в одиннадцать месяцев вдруг начал испытывать явное отвращение к шпинату и другим тёмным овощам. В этом случае я склоняюсь к предположению, что его няня, которой, конечно, многое приходилось терпеть из-за такой склонности своего подопечного, однажды наказала его так, как наказывают щенков и котят, приучая их к туалету; в любом случае, внезапная перемена во вкусах малыша была немного подозрительной, и последующие её проявления подтвердили правильность предположения. В двенадцать месяцев он вдруг стал отказываться и от яиц, хотя в первый год его взгляд всегда задерживался на рюмке для яиц, и он ел их почти с жадным удовольствием. Подобным образом вёл себя и маленький О. в три года.

С копрофилией тесно связаны анальная или уретральная эротика¹⁾, проявляющиеся, как правило, вместе с мышечной эротикой. И хотя они только несколько позднее выражаются в более или менее сознательных, намеренных действиях, уже в первые месяцы жизни грудной ребёнок часто проявляет некоторое упрямство, сдерживая экскреты и получая явное довольство, когда испражнение происходит несвоевременно. При этом удовольствие выражается совершенно иначе, чем в случаях, когда оно вызвано только расслаблением тела, когда нет хитрого блеска в глазах и любопытного ожидания реакции окружающих на нежелательное событие. Сам крик, которым ребёнок зовёт маму или няню, звучит по-разному, когда испражнение является своевременным последствием пищеварительного процесса и когда оно «вызвано» самим ребёнком; в этом случае он не разражается жалобным криком, требующим помощи в неприятном состоянии, а издаёт победный возглас радости и упрямства: «Смотри, как я могу!». Может показаться, что, считая ребёнка способным к такому сложному ходу мысли, мы значительно переоцениваем его интеллект; но бесчисленные озорные проделки малышей подтверждают эти способности. Так, например, мой племянник в возрасте одиннадцати месяцев умел дразнить свою двоюродную бабушку, зовя её на помощь криком «а-а». Как только она приходила помочь ему, он с задорным «на-на» убегал в дальний угол комнаты. Такие события каждый день происходят в жизни ребёнка, и любая мать видит в них его намерение подразнить её. Слабых духовных сил грудного ребёнка всё же достаточно, чтоб использовать все возможности своего маленького тела для игр, наполненных удовольствием; уход за телом, процессы питания и пищеварения дают для этого достаточно материала, чем, в то же время, и объясняется возникающее порой равнодушие ребёнка к впечатлениям из внешнего мира.